спросил тот, что с вертикалкой.
     --  Да,  похоже,-- задумчиво  ответил  усатый.--  Нет  в  нем  никакого
покаянного страха перед  возмездием, что-то  не просматривается. Нас он ссыт
малость, а вот милицейской проверочки не особенно и опасается, не та у  него
рожа... Кто такие? Бичева?
     -- Мы  из  Шантарска,-- быстро  ответил  Эмиль.-- Ездили тут к кенту  в
Мотылино, назад добираться не на что, двинулись на перекладных до Шкарытово.
Там решили подкалымить, на дорогу...
     -- Документы есть?
     --  Нету,--  упавшим  голосом  признался Эмиль.--  Да вы  везите  нас в
шкарытовскую милицию, они разберутся...
     -- Нет, не боится он милиции, Вова,-- сказал мужик с вертикалкой.-- Бля
буду, не боится. Да и не слышно было, чтобы этакая вот троица  безобразила в
округе. Про дезертира предупреждали, того, что  положил караул на точке. А о
таких речи не было...
     -- Нет за нами никаких хвостов! -- заявил Эмиль.
     --  То  есть  как это --  нету? -- картинно  удивился  усатый Вова.-- А
грабеж лошади с  телегой, одежды  и  часов у честного крестьянина?  Хоть тот
крестьянин,   откровенно   говоря,  создание  жалкое   и  ничтожное,   пьянь
подзаборная,  а  факт  остается  фактом...  Прикинь-ка,  сколько  за  этакие
художества полагается. Многовато. Бушлаты,  кстати, где сперли? Новехонькие,
хоть вы и успели их засрать да пошоркать...
     -- В  Мотылино променяли,--  сообщил Эмиль.-- У меня часы были хорошие,
настоящие японские, а у жены -- колечко...
     -- Ты смотри,-- резюмировал третий.-- Приличный человек,  жену с  собой
возит, у нее даже колечко водилось... Культурный бич пошел...
     --  Как  ни крути,  а  за грабеж и культурному много чего полагается,--
сказал мужик с вертикалкой.
     -- Вот и везите в милицию,-- сказал Эмиль.
     --  Уговорил,-- ухмыльнулся усатый.-- Придется.  Лезьте в кузов, вшивая
команда...--  Повернулся  к тому,  что был без ружья.-- Васек, бери телегу и
возвращайся той дорогой. Погляди, где там Макарыч. Что-то я  им до конца  не
верю... Прошу, гости дорогие! До самоходу!
     Вадим   быстро  и  где-то  даже  весело  первым  направился  к  дверце,
предупредительно  распахнутой для  него  усатым. Как  раз его такой  расклад
устраивал вполне, в  его положении лучше КПЗ в шкарытовской милиции ничего и
представить  невозможно. Это Эмиль  насупился,  вряд  ли  только  из-за пары
пинков и неожиданного пленения -- трещит по швам кровожадный планчик, случая
убить  не представится,  похоже,  а  в  Шантарске  Вадим  сможет  что-нибудь
придумать...
     Дверь  захлопнулась  за  ними,  стукнул засов. В железном  ящике стояла
полутьма,  но немного света все же  проникало сквозь подобия окон  в боковых
стенках. Конечно, это были не настоящие окошечки: с полдюжины горизонтальных
прорезей на каждой стороне, для вентиляции, видимо...
     В углу сидел еще  один пленник -- и он-то как две капли воды походил на
опустившегося бродягу, какими, увы, полон и стольный град Шантарск: одежонка
имеет  такой вид, словно ее  носили, не снимая, со времен крепостного права,
соответствующее густое амбре.
     Эмиль сразу прилип к прорезям -- смотрел на дорогу.
     -- О! -- без особого  интереса  констатировал незнакомый оборванец.-- А
вы на чем погорели?
     -- А ты? -- спросил Вадим.
     --  Да  ни на  чем  таком  особенном. Занесло в Парнуху,  пока картошку
копали, было  где  подкалымить,  а потом  лафа  отошла.  Приехал  участковый
сегодня утром, сцапал и отдал этим...
     -- То есть как это отдал?  -- удивился  Вадим.-- Мы что,  не в  милицию
едем?
     --  Непохоже  что-то,--  сказал  оборванец.--  Никакого  разговора  про
милицию не было. Участковому они литру поставили...
     Вадим   понял,   что  радоваться  рано:   похоже,  начинались  какие-то
непонятные неприятности...

     ...Ехали  не  так  уж  и долго (Эмиль на всем протяжении пути торчал  у
прорезей). Двигатель замолк, послышались шаги, звонко откинули засов:
     -- Выходи, бичевня!
     Они спрыгнули на  землю, оглядываясь не без  любопытства. Машина стояла
на  просторном дворе,  недалеко  от  большого дома,  сложенного  из  толстых
бревен.  Вокруг   --  разнообразные  хозяйственные  постройки,  названия   и
предназначения  которых  Вадим попросту не знал. Телеантенна на  высоченном,
метров десять, столбе, удерживаемом стальными  тросами-распорками. В дальнем
углу -- снятая с  бензовоза  и  установленная  на огромные  деревянные козлы
цистерна  с  надписью  "Огнеопасно".  Сразу три  собачьих будки -- отверстия
закрыты толстыми досками-заслонками, слышно, как внутри возятся и зло ворчат
псы, судя  по размерам будок, здоровенные. Во  дворе -- прямо-таки идеальная
чистота  и порядок, напомнившие Вадиму немецкие деревеньки:  никакого хлама,
ни клочка  бумаги  или мятой сигаретной пачки, ни кусочка ржавой  проволоки.
Чистая, ухоженная усадьба, прямо-таки перенесенная в  сибирскую глубинку  из
какой-нибудь Баварии -- конечно, с учетом местных реалий...
     Послышался громкий многоголосый выкрик:
     -- С приездом, господин хозяин!
     Вадим  обернулся  в  ту  сторону  --  и вот тут-то  по-настоящему стало
жутко...
     Там, у  аккуратного  забора, стояли человек шесть  --  судя по  облику,
такие же несчастные маргиналы,  как их вонючий попутчик. Держа обеими руками
жестяные миски, они отвешивали усатому самые натуральные поясные поклоны.
     И  у  каждого  на   ногах  были   натуральнейшие  кандалы  --   похоже,
смастеренные здешними умельцами из  толстых собачьих цепей, но надежные даже
на  вид. В таких широко  не  шагнешь,  будешь  семенить,  как китаянки  в те
времена, когда им бинтовали ноги...
     В сторонке, с  ружьем на  плече,  сидел  отрок лет  восемнадцати,  тоже
сытенький  и крепкий, с пушком на верхней губе и  наглой уверенностью в себе
во взоре.
     -- Как оно? -- мимоходом спросил усатый.
     -- Нормалек, батя. Жрут за обе щеки.
     -- Жрать-то они умеют, быдло...  Ворота закрой,-- и усатый повернулся к
пленной четверке.-- Ну-с, господа нищеброды, в темпе пройдем политграмоту...
Если что будет  непонятно,  переспрашивайте сразу,  повторять потом не буду.
Вот... Существа вы все, по большому счету, пакостные и никчемные,--  говорил
он без всякой злобы,  скорее  равнодушно,--  а  поскольку,  во-первых,  труд
сделал  из  обезьяны человека, а во-вторых, в такую пору  каждая пара рук на
счету, придется  вам потрудиться на  совесть,  от  рассвета и до  заката, от
забора и до позднего ужина... Пока не зарядили дожди, будем копать картошку.
Да  и  помимо  картошки будет еще масса дел по ударной подготовке к зиме.  У
меня не заскучаете.
     -- А картошки-то сколько? -- поинтересовался вонючий сосед Вадима.
     --  Мало,--  обнадежил  усатый  Вова.-- Всего-то  гектара  полтора.  За
недельку   управитесь,  если  будете   трудиться   по-стахановски.   Ее  еще
сушить-перебирать  придется,  потом  --  или   параллельно  --  нужно  будет
управиться с дровишками,  заготовить  леса на  сарай,  провернуть  еще  кучу
всяких крестьянских дел...  В общем, за месяц, я так думаю, осилите. Кормить
буду  без дураков,  вон,  посмотрите, в  мисках мясцо, ложка  торчком стоит.
Спиртного, не  взыщите,  не держим -- несовместимо с крестьянским  трудом...
Заодно  и от  алкоголизма вылечитесь. А  через  месячишко или там через  два
пойдете  себе  восвояси и даже по  бутылке получите. Другого вознаграждения,
честно  скажу, не обещаю -- я вам, если подумать, устраиваю самый  настоящий
санаторий на вольном воздухе  со  здоровым крестьянским трудом  и нормальным
питанием. Только душевно вас прошу: не дурите. Убежать в  таких  браслетиках
все  равно  далеко  не  убежите,  а  если  начнете  отлынивать  от работы --
нагаеч-ки попробуете. Эй, организм, продемонстрируй!
     Тот, к кому он обращался, торопливо поставил миску на землю и, суетясь,
повернулся  спиной,  задрал  рубаху. Вадим  охнул  про  себя  -- спина  была
разрисована уже начавшими подживать широкими вздувшимися полосами...
     --  Хватило  одного урока,--  небрежно ткнул  пальцем  Вова.--  Сначала
ерепенился,  а после  вразумления  стал полезным членом общества.  Другие на
него равняются... Все уяснили, отбросы?
     -- Да это же рабство какое-то! -- вырвалось у Ники.
     -- Во-первых, не какое-то, а доподлинное, правда, временное,-- спокойно
сказал усатый.-- А во-вторых,  некого винить, кроме самих себя. Вы  на  себя
только посмотрите... Кто  вы  есть?  Совершенно  бесполезное быдло, порхаете
перелетными птичками,  чтобы только  набить брюхо да нажраться  одеколона...
Читал я одну полезную книжку --  в Англии,  лет четыреста  назад, таким, как
вы,  уши  рубили,  железом  клеймили...  И  правильно. Человек  должен  быть
приспособлен к делу, а если  он бездельничает,  то крепкий хозяин его  имеет
полное право  запрячь в  соху и  пахать на  нем поле. Потому что на  поле-то
хлебушек растет, который  вы, небось, в три  глотки жрете... Я из  вас людей
сделаю, рвань поганая...
     Отрок,  давно  слышавший  папаню с  заметным  уважением,  во  все глаза
пялился на Нику. Не выдержал, протянул:
     --Бать...
     --  Не мешай воспитывать,--  сказал усатый.-- Короче  говоря,  быдло вы
этакое, трудиться будете, как следует. Иначе могу  нагайкой не ограничиться,
вздерну  любого из вас  на суку  --  еще  сто  лет никто не  обеспокоится  и
претензий не пред®явит, кому вы нужны, вшивые?
     Он  цедил  слова  лениво,  со  спокойным  сознанием  превосходства, как
человек, считающий  себя стопроцентно правым. Ни капельки злобы -- холодное,
властное превосходство...
     Вадиму вдруг показалось, что он глядится в некое волшебное зеркало, где
видит самого  себя. Разница  только в лексиконе  и  окружающих декорациях --
усатый Вова,  благополучный  куркуль,  всего  лишь  излагал  чуть  коряво  и
примитивно то, что считали своей жизненной философией сам Вадим и его братья
по классу. Правда, выражалось это  в  более цивилизованных формулировках, но
суть от этого  ничуть  не менялась. Были  справные хозяева, благодаря уму  и
энергии имевшие полное право  управлять,  и были  зачуханные совки,  навечно
обреченные на подчиненную роль.
     Дикая несправедливость заключалась в одном-единственном: как смела  эта
кулацкая  морда применять те  же самые правила  к хозяину жизни, ворочавшему
делами,  по  сравнению с которыми этот хутор был  кучей дерьма?! Но ведь  не
поверит, ничему не поверит!
     -- Бать...-- протянул отрок.
     -- Не гони лошадей,-- проворчал  усатый Вова.-- Всему  свое время, я же
тоже  не  педераст  какой,  природа  требует...-- Он  расплылся в  хозяйской
улыбке, широкой мозолистой ладонью  приподнял  подбородок Ники,  повернул ее
голову вправо-влево.-- Не переживай, подруга,  я  тебя, может, и не стану на
сельхозработы посылать. Я,  понимаешь,  вдовствую,  а Мишук, соответственно,
сиротствует,-- кивнул он  на  морда-стенького  отрока.-- Чует мое сердце  --
если тебя малость подмазать и приодеть, смотреться будешь  неплохо. И будешь
ты у нас форменная рабыня Изаура, которую на жатву вовсе и не гоняли, другие
у  нее  функции... Мишук,  ты не топчись. Все  равно завтра приедет  доктор,
будет смотреть  новеньких  на  предмет какой-нибудь инфекции, заодно  и  эту
белоручку,-- он мимоходом оглядел холеные ладони Ники,--  проверит, нет ли у
нее какой-нибудь  спирохеты.  Если  все чисто, найдем применение. Не  спеши,
Мишук, она  у  нас  долго гостить будет... Неси-ка  лучше кандальчики, нужно
сразу гостей принарядить.
     -- Три штуки, бать?
     Вадим присмотрелся  -- "браслеты" кандалов  представляли собой снятые с
цепочек наручники,  добротно  приваренные к цепям. То-то  у отрока  висит на
поясе два маленьких ключа...
     --  Четыре,  Мишук,  четыре,-- с ласковой отеческой  укоризной поправил
усатый.-- Вдруг эта  бичевка очень  быстро бегает... Во всем  нужен порядок.
Куда б мы ее потом ни приспособили, без цепочки пускать не стоит...
     -- Ясно, бать!
     "Это конец,-- панически подумал Вадим.-- В таких кандалах не побегаешь,
придется горбатиться неизвестно сколько, если..."
     Х-хэп!
     Вадим  попросту  не успел заметить  броска -- не смотрел  по  сторонам.
Усатый  вдруг  оказался  стоящим  на  коленях  -- ружье  валялось  рядом,  а
выкрутивший ему  руку Эмиль прижимал к горлу широкое лезвие штык-ножа. Потом
негромко крикнул:
     -- Ружье брось, щенок!
     Отрок обернулся, челюсть отвисла до пупа, лицо приняло совсем  детское,
страдальческие выражение, тут же  сменившееся  растерянностью и  страхом. Он
машинально перехватил ружье, но Эмиль прикрикнул злее:
     --  Положи  ружье,  сучонок!  А  то  сделаю  из  твоего  папаши  голову
профессора Доуэля...
     --  Ложи, Мишук...-- прохрипел усатый. Парнишка, не отрывая взгляда  от
плененного батьки, положил ружье дулом вперед.
     -- Кто еще в доме?  -- резко бросил Эмиль,  прикрываясь усатым.-- Кроме
этого гандона, что с батей приехал?
     -- Ник-кого...-- пролепетал отрок Мишук.
     -- Зови его, быстро!
     -- Дядя Сема! -- отчаянно заорал отрок. Дядя Сема показался на крыльце,
что-то преспокойно и  смачно дожевывая, мгновенно изменился в лице, дернулся
было назад, но Эмиль прикрикнул:
     -- Двигай сюда, козел! А то он  у меня без головы  останется! Ключи  от
"Газели"  где? Ага, брось  их  на  сиденье, а сам подними ручки и встань  на
коленочки,  живенько... Так,  теперь ложись  мордой вниз и руки на голову...
Ты,  кула-чонок, тебя тоже это касается! В машину! Эй, а ты куда? --  заорал
он на их четвертого нежданного собрата по несчастью.-- Пошел вон!
     После  удара  ребром ладони усатый  закатил глаза и медленно  завалился
лицом вперед. Подхватив с  земли  его помповушку,  Эмиль подошел  к лежащим,
сорвал  у  отрока  с пояса ключи  и  кинул  скованным,  сбившимся  в  тесную
испуганную кучку:
     -- Я вам не Стенька  Разин,  орлы, так что на  подвиги  не поведу. Сами
разбирайтесь...
     Держа ружье одной рукой наизготовку,  при-/ близился к кабине, заглянул
внутрь:
     -- Вадик, включи зажигание... Ага, вот тут-то горючки прилично.
     Вадим  с  Никой уже  сидели  в  кабине. По  спине  ползали нетерпеливые
мурашки, побуждавшие бежать сломя голову...
     В  конурах  заливались  собаки,  почуявшие  что-то  неладное.  Попутчик
растерянно топтался поодаль, а скованные, сталкиваясь головами, рвали друг у
друга ключи.
     -- Эмиль!!! -- истерически вскрикнула Ника.
     Эмиль  резко развернулся,  приседая.  Оглушительно  грохнули  выстрелы,
ружье  у него в  руках плюнуло  дымком.  Дядя  Сема,  не вскрикнув, медленно
заваливался навзничь, рубашка у него на груди была изодрана картечью, сплошь
покрыта  липким, красным. Из ладони  вывернулся,  упал рядом  черный "ТТ" --
ага, достал  украдкой из широких  штанин, когда на него  перестали смотреть,
решил разыграть из себя Рэмбо, идиот...
     Эмиль  с  дико исказившимся лицом  выстрелил еще два  раза -- скованный
ужасом  Вадим  видел, как  одежда  рухнувшего  Семы  словно бы  взметывалась
крохотными взрывами, как летело вокруг красное, кружили лоскуты...
     --  Дяденька, не убивай!!!  -- дико завопил Мишук, пытаясь  отползти на
коленях, отталкиваясь от земли ладонями.
     Какой-то  миг  Вадиму  казалось,  что  и  парнишку  сейчас  сметет сноп
картечи. Нет, Эмиль опустил ружье --  хотя и  видно,  что отогнал  ярость  и
жажду убийства  сильнейшим  усилием воли,--  в  два  прыжка  оказался рядом,
подхватил  "ТТ", ружье Мишука, сбросил в широкий колодец. Мимоходом пнул  со
всего  размаху  по голове усатого, как по мячу -- тот даже не  шелохнулся,--
обернулся к машине:
     -- Ворота! Ворота, мать вашу!
     Вадим выпрыгнул, помчался к  воротам, распахнул их в  три секунды -- и,
лишь вернувшись бегом в кабину, сообразил, что поневоле под-ставился вопреки
продуманной диспозиции, что Эмиль мог его срезать десять раз.
     Видимо,  Эмиль и сам  в  горячке  запамятовал,  как решил  поступить  с
мешавшим ему боссом, потому и обошлось...
     Машина  вылетела  в ворота,  свернула  направо, ее  занесло,  но  Эмиль
выровнял грузовичок  быстрым движением руля. И притоптал  газ так, словно за
ними гнались черти всего света.
     Ветер свистел и выл,  тугой  струей врываясь в полуоткрытое окно. Вадим
пребывал  в  каком-то отрешенном  оцепенении и даже не  сообразил, что можно
повернуть ручку. Только  немного  придя в  себя, опамятовавшись и принявшись
лечить  недавний  стресс  испытанным  мужским  способом,   то  есть  хорошей
затяжкой, поднял  стекло почти доверху. Правда, Ника тут же выхватила у него
зажженную сигарету -- толком и не  соображая, что делает, взгляд  у нее  был
совершенно   сумасшедший,  сигарета   прыгала   в   пальцах,  послышался  ее
истерический смех.
     -- Быстренько, оплеуху! -- распорядился Эмиль.
     Вадим  это   выполнил   с  превеликой  охотой  --  подействовало.  Ника
моментально пришла в  себя не столько от пары легких пощечин, сколько, такое
впечатление, оттого, что по личику ей легонько с®ездил именно он...
     -- И мне зажги!
     Вадим  передал Эмилю новую  сигарету,  закурил  сам, повертел  головой.
Погони  вроде бы не наблюдалось,  как и попутных, а также встречных  средств
передвижения, каких бы то ни было.
     -- Вот это вляпались...-- протянула Ника, в глазах у нее все  еще стоял
страх.
     -- Неужели почище лагеря? -- мимолетно ухмыльнулся Эмиль.
     -- Ты знаешь, почище.  Лагерь -- это одно, а тут -- совсем даже другое.
Бог ты мой,  они  же  с нами обращались  как  со  скотиной, в  прямом смысле
слова...
     -- Рабочих рук не хватает...
     -- Иди ты! Тебя-то в Изауры не собирались зачислять...
     -- Вообще-то, такое  и при советской власти водилось,-- бросил Эмиль.--
В ее последние годочки, по крайней мере, точно бывало. Наловит милиция бичей
в  том  же  Мотылино  --  и  отправляет на  лето  какому-нибудь председателю
колхоза. Честно говоря, я их вполне понимаю -- и милицию, и председателя.  У
него вся деревня -- пять домишек да три старика...
     --  Может, ты и этих  понимаещь?  -- хмыкнул  Вадим. Увидев,  как Эмиль
растерянно поджал губы, замолчал, не удержался и громко с®ехидничал:
     -- Между прочим, мон  шер,  ты сам из такой  вот деревушки  в  Шантарск
подался в  свое  время. Может, сейчас  как  раз о  себе  и заявила ненароком
пресловутая вселенская справедливость?
     И  тут  же пожалел  о сказанном  --  глаза  Эмиля  сверкнули  вовсе  уж
по-волчьи. Пытаясь сгладить ситуацию, пробормотал:
     --   Вообще-то,   конечно,  твари  еще  те...  Мысленно  выругал  себя:
необходима  была  максимальная  осторожность.  На Эмиле  уже  два  трупа  --
незадачливый  старшина  и  этот  куркуль,  дядя   Сема.   Достаточно,  чтобы
переступить через что-то в себе,  надо  полагать...  Так  что не  стоит  его
злить.
     -- Что теперь  будет?  -- громко  спросила Ника, растерянно глядя перед
собой.
     --  Не  знаю,--  честно признался  Эмиль. На миг  сняв  правую  руку  с
баранки, ободряюще  похлопал Нику по коленке.-- Ты только не  паникуй. У них
там  сейчас начнется  жуткая неразбериха -- если у  "скованных одной  цепью"
найдется злой и решительный вожачок.  Видел я мельком парочку физиономий  --
скорее смахивают на  битых зэков, чем  пуганых  бичей.  А  хозяин все  еще в
отключке,  щенок  --  в  полной прострации... нет,  там будут  дела!  Как по
учебнику,  бунт крепостных  против  тирана-помещика...--  Он  снова  немного
нервничал,  по  многословию  чуялось.--  С  большой  долей вероятности можно
предположить, что  освобожденные  рабы  на  себя максимум  внимания оттянут.
Им-то придется  разбегаться на своих двоих  -- если только нет  еще какой-то
машины -- в окрестностях легкая паника подымется...
     -- Смотри!
     Эмиль  резко  затормозил.  Справа,  на  обочине,  красовалась  на  двух
железных  штырях   полуоблупившаяся   синяя   табличка   с  белыми  буквами,
перечеркнутыми  красной полосой: "Юксаево". Вадим воззрился на  нее,  как на
невиданну