Калнин засмеялся.
     -- А  знаете,  какая  у меня радость? -- спросил он. -- Вы скоро будете
дома!
     -- Нет, не это, не это! Меньше всего я стремлюсь домой.
     И только тут  Кора  поняла,  что  никогда  не  спрашивала:  а  как  жил
профессор,  где  он  был  раньше,  есть ли у него семья, дети? Чепуха -- так
давно знакомы... и тут же она поймала себя на логической несуразности:  ведь
она  знает  профессора  лишь  три  дня.  И  общалась с ним за эти дни совсем
недолго.
     -- У меня в пиджаке оказались запасные очки. Когда я сюда переходил,  я
взял с собой очки.
     В тот момент Кора не обратила внимания на странную оговорку профессора,
но когда  вернулась к себе в комнату, ожидала, когда все уснут и можно будет
пойти к Мише Гофману, задумалась, вспомнив слова Эдуарда Оскаровича. Что они
значат? Как будто бы профессор знал заранее, куда идет и что ему понадобятся
запасные очки... И опасался, что здесь не будет  для  него  запасных  очков.
Странно... В пятидесятом году он не мог предсказать собственный переход сюда
-- или  понять суть параллельного мира. Не мог, и все тут. В то время, как и
в течение последующих десятилетий, это  понятие  существовало  лишь  в  умах
фантастов и сатириков.

     Даже  лучше,  что  дождь  еще лил -- хоть и несильный, -- от этого было
темнее и часовые от невысокой вышки, что стояла у  ворот,  не  могли  видеть
далеко. К тому же им мешал барак.
     Было уже больше двенадцати -- в бараке все улеглись спать. Только когда
Кора проходила мимо двери в шестую конуру -- там жил капитан Покревский, она
услышала  громкий  быстрый шепот, сладкий стон. Значит, они были там вдвоем.
Ну и слава Богу -- кто знает, доживем ли мы до завтрашнего дня?
     Почему эта мысль вдруг посетила Кору? Она об этом раньше не думала.
     Прожектор повернулся -- видно, часовой на вышке заподозрил неладное или
услышал, как плеснула вода, когда Кора  угодила  в  лужу.  Кора  присела  на
корточки  --  наверное,  надо было кинуться к стене барака, а она присела на
корточки. Прожектор миновал ее, не заметив.
     Потом, пригибаясь, Кора добежала до административного здания. Но дверь,
которую показала ей Нинеля, была на этот раз закрыта -- видно, в ту  ночь  в
доме  не было приходящих любовниц. Кору охватило отчаяние: если окна первого
этажа закрыты, то ей не проникнуть внутрь. Она шла вдоль здания и  пробовала
все  окна  по  очереди.  Раз ей пришлось снова присесть и прижаться к стене,
потому что прожектор скользнул по ее платью, но ее скрыл розовый куст.
     Неизвестно какое -- десятое ли, двадцатое  окно,  когда  и  надежды  не
осталось,  а  было  лишь  тупое упрямство, вдруг поддалось, правда, отчаянно
заскрипело. Кора перебралась через балкон.
     Дверь в комнату, куда она попала, а там  стоял  письменный  стол  и  по
стене  тянулись  металлические  шкафы,  была  заперта  на  задвижку. Выйдя в
коридор, Кора не забыла запомнить номер  комнаты  --  16.  Иначе  пробегаешь
здесь до утра.
     Но  в  палате,  где  Кора была в прошлый раз, Миши не оказалось. Палата
была пуста.
     Кора начала обходить комнату за комнатой четырехэтажного здания,  бредя
по  пустым,  гулким  коридорам,  скупо  освещенным  тусклыми  лампочками под
потолком.  Здание,  не  такое  уж  большое  снаружи,  в  ночном  путешествии
увеличилось  и  стало  бесконечным.  Некоторые  комнаты были заперты, и Кора
стояла перед ними, то окликая Мишу шепотом, то прислушиваясь к человеческому
дыханию. И чем дальше она шла, тем больше ее охватывало отчаяние потому, что
ею владела уверенность, что ключ к  тайне,  к  тому,  что  должно  случиться
завтра,  должен ей передать Миша, -- став жертвой какой-то страшной интриги,
он обрел за это понимание ее.
     Но Мишу могли увезти отсюда -- она же не следила за  входом  в  здание.
Мало ли кто за этот вечер побывал здесь.
     Раза два Коре приходилось останавливаться, замирать и даже прятаться.
     На  втором этаже был пост -- видно, там находились кабинеты начальства.
Кора чуть было не толкнула задремавшего часового. К счастью, он  похрапывал,
так завалив назад стул, что тот касался спинкой стены, и не проснулся при ее
приближении.
     Кора  решила  оставить  обследование  этого участка коридора на случай,
если не найдет Мишу в ином месте, -- надежд на этот начальственный угол было
мало -- она судила по дверям, обитым кожей, с черными табличками на них.
     Во второй раз ей пришлось  скрываться  в  туалете  от  двух  медсестер,
которые совершали обход.
     Кора  не  сразу  обнаружила ход в подвал. Дверь туда была очень мала, и
Кора дважды миновала ее, прежде чем заметила в казенной полутьме.
     Кора толкнула незаметную, покрашенную в бурый цвет дверь и по  бетонным
ступенькам  спустилась вниз, где было сыро, но лампы светили ярче. Там пахло
карболкой и какими-то лекарствами. И Кора сразу  поняла,  что  находится  на
правильном пути.
     Через  несколько  шагов по подвальному коридору Кора остановилась перед
дверью, которая, на ее счастье, была заперта  снаружи.  Пройти  дальше  было
можно, а вот выйти оттуда -- нельзя.
     За  дверью коридор был белым, стенки выложены белой плиткой. Затем была
еще одна дверь -- вернее, перегородка  из  небьющегося  стекла,  на  которой
время  от  времени  вспыхивала  электрическая  надпись:  "Опасно! Смертельно
опасно! Дальше хода нет!" Миша здесь,  понимала  Кора.  Она  не  послушалась
надписи  и  повернула  штурвал,  которым  отпиралась внутренняя дверь. Сразу
зазвенела тревога, покатилась по подвалу звонком, загорелся красный  огонек.
Кора  быстро  прошла  внутрь -- если ее здесь сейчас застигнут, то ей некуда
будет деваться. Впереди была еще одна стеклянная дверь, почти вся замазанная
белой краской, лишь на уровне глаз был  оставлен  прозрачный  кусок  --  как
прорезь в старинном танке.
     Кора остановилась перед прозрачной стенкой. За ней была ярко освещенная
комната  без  окон,  тупик,  слепой  конец  подвального коридора. Там стояла
койка, покрытая серым одеялом. Миша лежал на одеяле, отвернувшись  от  Коры.
Кора постучала в перегородку.
     Миша был неподвижен. И его неподвижность страшила.
     И тут Кора увидела, что на полу у самой перегородки лежит разлинованный
лист бумаги,  вырванный  из  какого-то  формуляра  или блокнота. На нем было
написано густо и неровно бурой краской, пятна этой краски остались на  полу.
"ЗАРАЖЕН ИСПЫТЫВАЛИ ВИРУС ГРОЗИТ ВАМ ЗЕМЛЕ".
     На  большее  у  Миши  Гофмана не хватило сил. Кора поняла, что он писал
своей кровью. Потом он смог забраться на койку, подогнуть ноги и отвернуться
к стене. И Кора поняла, что он без сознания, а еще вернее -- мертв, и ей  не
докричаться до него.
     Но и уйти было нельзя. Мише плохо. Как заставить охранников помочь ему,
может, дать какое-то лекарство... О каком вирусе он торопился сообщить? Надо
добраться  до  телефона,  вызвать  полковника,  вызвать их начальство -- они
обязаны спасти человека.
     Впоследствии  Кора  спрашивала  комиссара  Милодара,  был   ли   Гофман
телепатом.   Милодар   отмахивался,   утверждая,  что  телепатии  вообще  не
существует, это выдумка фокусников, но доктор Ванесса, приехавшая  как-то  в
университет  навестить  Кору,  сказала  ей,  что  телепатия как атавизм, как
система связи,  которая  помогала  первобытным  людям  выжить,  конечно  же,
существовала.  И у некоторых людей эти способности могут просыпаться в особо
критические моменты жизни. Видимо, именно это произошло  с  Мишей  Гофманом,
который,  умирая  в стеклянном подземном боксе, предчувствовал не только то,
что Кора придет и прочтет его послание,  но  и,  что  было  для  него  самым
страшным:  она  не  сможет  осознать,  каких  трудов и какой боли стоило ему
написать записку, которая заключала в себе страшную догадку, касающуюся  его
собственной смерти и смерти всех людей...
     Но  в  тот  момент  Кора  кинулась  поднимать, будить стражей, вызывать
помощь. Она не думала, что своим порывом сведет к нулю последнее героическое
действие Гофмана. И, почувствовав эту угрозу, Гофман смог послать  вслед  ей
свою последнюю мысль:
     ОСТАНОВИСЬ!  НИЧЕГО  НЕ  ГОВОРИ УБИЙЦАМ! ЭТО СМЕРТЬ ДЛЯ ВСЕХ! СООБЩИ...
КОМИССАРУ! Может быть, слова были не такими  или  не  совсем  такими  --  но
понимание слов заставило Кору замереть.
     Миша  запретил  ей  звать  на помощь, и это был приказ. И Кора не могла
ослушаться его -- такова была сила сигнала, посланного мозгом Миши  Гофмана,
который тут же умер.
     Кора  смотрела  на  него,  прижав  к  губам  кулак. -- Прости, Миша, --
сказала она. Она поняла, что Миша умер и теперь все зависит от нее,  удастся
ли ей выбраться из подвала и здания незаметно, чтобы полковник не догадался,
что  Кора  видела.  Главное -- добраться до профессора Калнина, и он поможет
ей...
     К счастью, сигнал тревоги, который  прозвучал  из  подвала,  не  поднял
стражей. Может быть, им и не очень хотелось туда спускаться? Может быть, они
знали  о  вирусе?  Кора  на  цыпочках поднялась на первый этаж. Коридор, еле
освещенный слабенькими лампочками, скрывался в полумраке. До открытого  окна
отсюда  было  недалеко.  Но как раз когда она подбегала к комнате, в которой
было это окно, по лестнице сверху приблизились тяжелые шаги людей в сапогах.
Кора  успела  нырнуть  в  дверь  и  беззвучно  закрыть  ее  за  собой.  Шаги
проследовали  мимо.  Шли  двое,  они  негромко разговаривали, словно боялись
кого-то разбудить. Наверное, медсестры.
     Кора выбралась через окно. Дождь совсем перестал, и даже первые,  самые
смелые  цикады  короткими  фразами  пробовали,  не  застудили  ли  они  свои
драгоценные музыкальные инструменты. Трава была мокрой.
     Чтобы не  рисковать,  Кора  спряталась  за  кустом,  росшим  у  здания.
Прожектор светил на ворота, ее выхода не ждали.
     Кора  шла  вдоль здания до тех пор, пока не поравнялась с углом барака.
Теперь он прикрывал ее, и можно было смело бежать к своей комнате. Но вместо
этого она остановилась  у  стены  и  с  минуту  просто  стояла,  превозмогая
страшную усталость, -- ноги отказывались сделать еще шаг.
     Совсем рядом послышался громкий шепот. Женский голос произнес:
     -- Ты бы руки не распускал, Влас Фотиевич. Ведь окажешь мне неуважение,
а как вернемся домой, я сразу могу меры принять. За мной такая сила стоит --
закачаешься!
     -- Ты чепухи не неси, крохотулечка моя. Кто их знает, здешних. Может, и
у меня  окажешься, подумай. Тогда я с тобой тоже строгость проявлю. Я ваших,
революционеров, социалистов, на дух не переношу, виселица по вам плачет.
     -- Осторожнее, Влас, ох, осторожнее! Не знаешь ты,  сколько  мы  таких,
как ты, на тот свет отправили! -- Это за что же?
     --А  за  то,  что  вы  долг свой слишком выполняли. -- Ну и дурачье! --
осерчал полицмейстер. -- Мы вам -- самые главные специалисты. В каждом  деле
нужен  специалист.  А  то  наберете  кухаркиных  детей,  они вам всю державу
растащат. -- Влас! -- Пятьдесят лет как Влас. -- Влас, ты где меня щекочешь!
-- Я, может, не тебя щекочу, а будущую полицейскую силу, как бы смену мою на
пути охраны порядка и законности.
     --А ты не смейся!.. ну щекотно же! -- Еще не так щекотно будет.
     -- Нельзя, мы с тобой с классовой точки зрения враждебные элементы.
     -- Будешь сопротивляться, твоему начальству напишу, в каком ты разврате
состояла с иностранным полковником. Твое начальство, как я понимаю, этого не
выносит.
     -- Тише! Молчи! Ну, дам я тебе, дам... Только не под кустом, не  здесь.
Мы же с тобой не студенты какие -- мы сотрудники правоохранительных органов.
-- Ну  то-то!  Пошли  тогда  ко  мне,  обсудим, побеседуем. Две темные тени,
соединенные об®ятием в одну, поднялись  и  четырехногим  существом  побрели,
целуясь, к бараку.
     Кора  пошла  следом  за  ними.  Все  перепуталось, и люди, и события...
Профессор сейчас спит. Не надо его беспокоить. Кора понимала,  что  вряд  ли
можно  спасти  Мишу  или  помочь  ему.  Но оставлять это было нельзя. И хоть
выходить из барака было еще  рано  и  в  горах  в  такую  темень  ничего  не
поделаешь, Кора все же не пошла к себе, а постучала к профессору. К счастью,
Калнин  и  не собирался спать. Он сидел на койке, скрестив босые худые ноги.
Он блеснул на вошедшую Кору об®емными линзами очков и сказал:
     -- Садись. Ходила к Гофману? -- А вы как догадались?
     -- Я к тебе заглядывал, а там пусто. Значит, ты пошла  к  Гофману.  Как
он?
     -- Я  очень  боюсь,  --  ответила  Кора. И сказала о том, что видела. И
пересказала содержание записки.
     -- Как в готическом романе, -- сказал профессор. --  И  как  мало  было
шансов, что ты первой увидишь послание.
     -- Он  приказал  мне  уйти.  Вы  не думайте, что я испугалась. Я хотела
позвать  на  помощь,  чтобы  дали  лекарства  'или  что-то  сделали!  Вы  не
представляете,  какое  это  чувство,  -- ты видишь и бессильна. Но он мне не
велел. Вот тут, в мозгу, без слов...
     -- Я тебе верю, девочка, -- сказал Эдуард Оскарович. -- И  если  бы  ты
сделала  иначе, ты оказалась бы в том же подвале, Гофман был все равно мертв
и они сохранили бы тайну. Теперь же у нас с тобой есть шанс. А то бы не было
ничего... -- Мы должны с вами идти! -- Куда?
     -- Вы сказали, что можете поговорить с Гарбуем. Что он может  прийти  в
лес...
     --Я  ни от чего не отказываюсь, Кора. Мы пойдем с тобой в лес в надежде
отыскать Гарбуя, -- все правильно. Но только не сейчас. У нас ведь даже  нет
фонаря. -- Но мы медленно...
     Кора  сама  оборвала  фразу  -- она была наивной и даже глупой. Что они
будут делать в ночном мокром лесу? Кого они будут там искать?
     -- На виллу "Радуга" нам не  пробраться,  --  сказал  профессор.  --  А
Гарбуй  не может стоять всю ночь и ждать нас. Я вообще не знаю, где он и жив
ли. И в истории с Гофманом нам, боюсь,  не  разобраться...  все  равно  надо
ждать рассвета. -- А здесь нет телефонов?
     -- Здесь   только   телеграфная   связь.  В  некоторых  отношениях  они
отличаются от нас. -- Я пойду к себе? --Кора поежилась. -- Если тебе страшно
одной в комнате, оставайся у меня. Спи на койке, а я устроюсь на полу.
     -- Спасибо, -- сказала Кора. -- Но я пойду к себе... мне  все  кажется,
что могла бы сделать что-то для Миши.
     -- Мы   сделаем   для   Миши   куда  больше,  если  сможем  понять  его
предупреждение и. воспользоваться им. -- Тогда я пошла?
     -- Иди, Кора. Постарайся заснуть. Завтра будет трудный день.

     Калнин постучал в дверь Коре в пять утра. Еще толком не начало  светать
-- лишь  чуть  заголубело  небо.  Он  постучал  костяшками  пальцев, но Кора
проснулась сразу -- будто ни в одном глазу, хотя  заснула  только  два  часа
назад. Страшно было засыпать -- она боялась, что ей будут сниться кошмары.
     Профессор  был  в  пиджаке,  застегнутом  на  все пуговицы, и на шею он
намотал полотенце. Заметив взгляд Коры, он сказал:
     -- Пускай некрасиво, зато горло болеть не будет.  Когда  они  вышли  из
барака,  он  добавил шепотом: -- Наверное, вам смешно, что я думаю о горле в
такой момент. Но мне вовсе не хочется болеть, когда начинаются приключения.
     Лицо его было абсолютно серьезным, и Кора не  понимала,  шутит  он  или
подбадривает ее и в самом деле ждет приключений.
     Дождя не было, но поднимался туман. В густом сумраке он казался плотным
как светло-серая  вата,  и,  сделав  шаг  вперед, Кора погрузилась в него по
пояс.
     -- Ничего, -- прошептала  она,  уговаривая  больше  себя,  чем  Эдуарда
Оскаровича, -- скоро рассветет, а сейчас в тумане нам легче уйти из лагеря.
     -- Если не поломаем ног, -- разумно ответил профессор Калнин.
     Ног  они не поломали и даже отыскали дыру в заборе. А как только начали
подниматься в гору, то выбрались из моря  тумана.  Начало  светать.  Как  бы
приветствуя  победу  профессора  и  Коры  над силами природы, всполошились и
начали петь птицы, поднявшийся свежий ветер принес в лес свежий шум листьев;
правда, от него было очевидное неудобство спутникам: он сбрасывал с деревьев
дождинки и норовил плеснуть за шиворот.
     Когда они поднялись к развилке, стало почти совсем светло, и  предметы,
до   того   состоявшие   из  различных  сочетаний  серых  цветов,  приобрели
разноцветие, и даже небо стало голубым.
     Затем они свернули на узкую тропинку, что вела  к  вилле  "Радуга",  но
спускаться  к вилле им не пришлось, потому что Кора, зоркая и настороженная,
вдруг замерла: в утренний шум  леса  вмешался  чужой,  животный  звук.  Кора
подняла руку.
     Профессор понял и послушно остановился. Стараясь не наступать на сучки.
Кора выглянула  на  открытую  полянку,  и  там,  под  сенью  могучего  дуба,
свернувшись в комок, спал человек, накрытый плащом, и храпел так,  что  плащ
от каждого его выдоха вздымался, словно воздушный шар.
     -- О  Господи,  -- произнес профессор. -- Этот старый дурак обязательно
простудится.  Он  пересек  поляну,  и  Кора  не  смела  его  остановить.  Он
наклонился и потряс спящего за плечо. Тот проснулся сразу, словно и не спал,
а ждал прикосновения. Он сел. И Кора сразу узнала Гарбуя.
     Начальник  проекта  был  накрыт  плащом,  словно  мусульманская женщина
платком, и его широкое розовое детское лицо тоже казалось женским.
     Эдуард Оскарович словно и не удивился встрече. Он подождал, пока Гарбуй
поднимется и задрожит от накопившегося в нем  холода,  пока  проморгается  и
протрет глаза, а потом спросил: -- Давно нас ждешь?
     -- Я  убежал,  --  сообщил  Гарбуй. -- Наверное, с минуты на минуту они
начнут меня искать. Может,  даже  с  собаками.  А  ты,  как  всегда,  где-то
отдыхаешь.  --  Я  ждал  вчера  вечером.  Кора  может подтвердить. -- Зря ты
приглашаешь посторонних, -- поморщился избалованный мальчик.
     -- Это сейчас не обсуждается. Кора полезнее, чем я. Особенно сейчас.
     -- Вопрос о пользе абстрактен. Ты, например, умудряешься доказать  свою
бесполезность в самый неподходящий момент.
     -- Давай  не  будем сейчас спорить, -- сказал Эдуард Оскарович, но, как
почувствовала Кора, не от миролюбия, а от того, что момент был  критическим.
--Я  и  не  собирался спорить, -- ответил Гарбуй. Он стоял, широко расставив
толстые короткие ноги, картинно запахнувшись в плащ, как,  наверное,  делали
поздние  римские  императоры,  не уверенные в том, что их поддержат мятежные
легионы. Влажные  колечки  рыжеватых  волос  окружали  его  розовую  лысинку
нимбом,  и  в  этой  лысинке, как ни странно, тоже было нечто трогательное и
детское.
     -- Чего ты боишься? --  спросил  Эдуард  Оскарович.  --  Я  думаю,  что
военные  решили  меня  убить,  --  ответил  Гарбуй. -- До сегодняшнего дня я
держался наверху только силой и хитростью президента. Я был  нужен  ему  для
власти,  и я был опасен военным. Теперь, когда они убили президента... -- Он
был убит?
     -- Они  устроили  ему  авиакатастрофу.  Я  знаю  точно:  со  мной  смог
связаться  его  ад®ютант.  Он  предупредил  меня, что я на очереди. -- И они
хотели тебя убить?
     Толстый Гарбуй подпрыгивал на месте, чтобы согреться.
     -- Они все же меня опасаются. Это не значит, что не убьют. Но никак  не
могли  решиться,  как  лучше это сделать -- чтобы не связывать мою смерть со
смертью президента. Пока они рассуждали, я сбежал. Сегодня ночью.
     Кора сделала несколько  шагов  в  сторону  моря,  которое  поблескивало
сквозь  ветви деревьев. Внизу виднелась вилла "Радуга". Около нее стояли два
военных автомобиля,  в  них  --  солдаты,  сверху  они  казались  оловянными
игрушечками.
     -- Они уже собираются, -- сказала Кора. Профессор подошел первым.
     -- Рано встали. Наверное, спохватились. У них нет собак?
     -- Ой, не знаю! -- сказал Гарбуй. -- А они тебя охраняли?
     -- Нет,  они  думали,  что я ничего не подозреваю. -- Так что намерение
убить тебя -- это твое собственное умозаключение?
     -- А  вон  те  солдаты  --  это  тоже  умозаключение?  --  Может,   они
встревожены тем, что исчез руководитель проек