изнеженных горожан.
     -- Мы  тоже  готовимся  к  тому,  как использовать Землю. Но разумно. С
пользой для дела, -- возразил Гарбуй.
     -- К черту! Армия не намерена больше ждать! --- зарычал маршал.
     -- То-то я вижу, -- Гарбуй уже  полностью  владел  собой  и  перешел  в
наступление,  --  что  по  наущению  генерала  Грая  полковник Рай-Райи убил
сегодня одного из крупнейших специалистов, моего помощника доктора Блая.
     -- Не может быть! -- Президент обернулся к генералу Граю.
     -- Это клевета, -- ответил тот,  рассматривая  ослепительно  начищенный
носок  сапога,  в  котором  отражалась, правда, в искаженном виде, его узкая
физиономия.
     -- Убит доктор Блай или нет? -- тихо спросил президент.
     -- Это был несчастный случай.  --  Еще  один  несчастный  случай,  и  я
останусь  без  помощников, -- сказал Гарбуй. -- В таких условиях я работать,
разумеется, не могу. Потому что очень скоро очередь дойдет и до меня.
     -- Не  исключено,  --  заметил  Лей.  --  Обойдемся  без   сомнительных
саботажников.
     -- Обойдетесь?  --  На  этот  раз  президент  поднялся  и  направился в
неспешное путешествие вокруг стола. Он говорил на ходу, словно рассуждал сам
с собой. -- Они обойдутся. Они думают, что перед ними открыли  люк  в  чужой
блиндаж,  откуда  они  могут  утащить  связку  гранат. И вот на таком уровне
работают мозги военных руководителей страны.
     Генералы насупились, но вытерпели эту выволочку. -- Да неужели  вы  еще
не  поняли,  что  на  место  каждого  из вас я найду сотню таких же, если не
лучше? А где я найду второго Гарбуя?
     -- Что  ж,  ищите  на  наше  место,  --   произнес   маршал   и   начал
выкарабкиваться из кресла.
     Президент   не  останавливал  его.  Он  с  интересом  наблюдал  за  его
попытками.
     -- Вы уходите? -- спросил он, когда маршал наконец-то выполз из  кресла
и  завис над ним. -- Тогда не трудитесь обращаться за пенсией. Считайте, что
вы отданы под суд за дезертирство в решающий момент для своей родины, идущей
по пути трех добродетелей и шести достоинств.
     Маршал рухнул обратно в кресло, которое, к счастью, не развалилось.
     -- Но вы же знаете, -- заговорил генерал Лей, который, как Кора поняла,
и был главным зачинщиком генеральского неповиновения, -- что мы  разработали
свой план.
     -- Почему  я  не  знаю  о  каком-то особенном плане военных? -- спросил
Гарбуй.
     -- Потому что существует военная тайна! -- рявкнул Лей. --  И  ни  одна
нормальная  армия  не  подпустит  к своим тайнам грязного авантюриста. -- Вы
кого имеете в виду? -- спросил Гарбуй. --А вы о  ком  подумали?  --  спросил
генерал,  и  ухмылка  растянула  его  узкие  губы  в  щель, разрезавшую лицо
пополам.
     -- Хватит, в конце концов! -- закричал  президент.  --  Прежде  чем  вы
перегрызете друг другу глотки, я хотел бы выслать господина Гарбуя по самому
серьезному  зоиросу.  Как  мне  доложили  сегодня, оказывается, не решено, в
какое время попадет человек, отправленный на Землю-2.
     -- Я работаю при постоянном дефиците грамотных физиков  и  математиков,
-- сказал  Гарбуй. -- Некоторые проблемы пространственно-временных отношений
остаются для нас загадкой. -- Зря деньги жрете, -- пробурчал маршал.  --  Но
все  же,  судя  по  нашим расчетам, независимо от того, когда путник покинул
Землю-2, вернется он туда сегодня... но полной гарантии нет.  --  Когда  она
будет?  --  спросил Лей. -- Не раньше, чем через месяц. -- Поздно, -- сказал
Грай.
     Гарбуй насупился. Реплика Грая ему не понравилась, как  не  понравилась
она и Коре.
     -- До  тех  пор,  пока  мы  не  отправим двух-трех человек на Землю, --
сказал Гарбуй, -- мы не сможем сказать с уверенностью,  в  какое  время  они
попадут.
     -- Нам надо, чтобы это было сегодня! -- оборвал его Лей.
     -- Для  этого  требуются  эксперименты.  Для этого требуется время. Для
этого требуются люди. А не пушки с усами! -- взвыл в гневе Гарбуй. А так как
усатым был только генерал Лей, то он и ударил кулаком по столу, заявил,  что
армия оставляет за собой право решать, и вышел из зала, грохоча сапогами.
     Оба его коллеги вышли следом. Фельдмаршал -- как только выковырнулся из
кресла,  а  генерал Грай -- чуть погодя, потому что нашел в себе силы пожать
руки своим штатским собеседникам.
     Когда шаги генералов смолкли и наступила тишина, которая  наступает  на
большой,  покрытой  брусчаткой  площади после прохода военных колонн, Гарбуй
спросил: -- Что они все-таки задумали?
     -- Пока я знаю об этом только в общих чертах, -- сказал  президент.  --
Как  только  узнаю подробности, обещаю вам рассказать. -- А не будет поздно?
-- Надеюсь, что не будет.
     -- Господин президент, -- проникновенно произнес Гарбуй. --  Мы  сейчас
уподобляемся  стае обезьян, которая разбирает ракету дальнего действия. Если
ракета рванет, то не останется обезьянки, чтобы рассказать всем, какую гайку
мы зря выворачивали.
     -- Я постараюсь запомнить  ваши  слова  и  при  случае  донести  их  до
сознания военных, -- ответил президент. -- Вы неискренни со мной.
     -- А  почему я должен открывать перед вами душу? -- удивился президент.
-- Не исключено, что нас сейчас подслушивают. Люди того же генерала Грая.  Я
держусь лишь до тех пор, пока устраиваю группировки, ненавидящие друг друга.
Я  не  даю вам сговориться за моей спиной. Но соблазн ограбить богатую Землю
может оказаться слишком сильным для страны, которая вместо колбасы  питается
в основном самой передовой в мире идеологией.
     -- Жители  вашей  страны,  президент,  --  ответил на это Гарбуй, -- не
получат желанной колбасы. И погибать придется тоже им -- я  полагаю,  что  у
генералов есть надежные бомбоубежища?
     -- Лучше,  чем  у меня, -- сказал президент. -- И даже на дачах, и даже
под сортирами.
     -- Тогда скажите мне, почему ваши генералы так уверены в себе?
     -- Не могу. Честное  слово,  не  могу,  --  сказал  президент.  --  Мое
преимущество  перед  вами  и  перед генералами заключается лишь в том, что я
знаю больше, чем каждый из вас в отдельности. Так что я обязан  в  интересах
нации  и  нашей  самой передовой в мире идеологии трех благоденствий и шести
достоинств хранить собственные  и  чужие  секреты.  Вы  свободны,  профессор
Гарбуй.  -- Что же мне делать? -- крикнул Гарбуй вслед президенту. -- У меня
не хватает людей, моя  жизнь  в  опасности!  Я  не  уверен,  что  мне  дадут
проводить исследования и дальше.
     -- Постарайтесь,  -- ответил президент от двери. -- Я мало чем могу вам
помочь. Но ваша сила в том, что они тоже  не  уверены,  что  смогут  сделать
что-нибудь без вашей помощи. Так что я не беспокоюсь за вашу жизнь... Пока.
     Президент  покинул  зал,  а  толстый  бородатый  мальчик  сел в кресло,
оставленное фельдмаршалом, и положил голову на руки. То ли заплакал,  то  ли
задремал.  --  Мы пойдем? -- спросила Кора. -- Разумеется, -- ответил Эдуард
Оскарович. -- Нам здесь нечего делать.

     Большую часть пути до лагеря Кора и Эдуард Оскарович прошли молча.
     Стояла тяжкая жара, ни один листочек не шевельнулся, жужжали слепни,  и
оводы эскадрильями кружились над путниками. С площади футбольного поля возле
виллы  один  за  другим  поднимались  вертолеты. Только когда тропинка стала
пошире и пошла вниз, Кора спросила:
     -- Эта встреча ни к чему не привела? -- Ты  рассчитывала,  что  узнаешь
все секреты мадридского двора?
     -- Янина  что  не  рассчитывала и рада тому, что узнала. А что у них за
передовая идеология?
     -- В  истории  человечества  было  немало  передовых,  лучших  в  мире,
единственных,  неповторимых  идеологий.  Чаще  всего их излагали в маленьких
книжечках  для  рядового  идиота.  Здесь  тоже  нечто  подобное.   Передовая
идеология  позволяет  правительству  прибегать к самым жестоким мерам против
собственного  народа,  об®являя   любое   недовольство   подрывом   основных
идеологических  принципов,  а  это  уже пахнет костром. Эдуард Оскарович был
расстроен. И он сам об®яснил причину своего расстройства:  --  Я  так  и  не
понял,  что  же  будет завтра. Я боюсь, что президент сразу же кинет Гарбуя,
как кость, своим псам, если запахнет жареным. -- Но  разве  они  смогут  все
делать  без него? -- Кое-что смогут. Он же работал эти полгода не один и был
окружен помощниками. Наука здесь примерно на том же уровне, что и у  нас,  а
лучшие умы идут в оборонку.
     Эдуард  Оскарович  оборвал себя, и губы его шевельнулись. Он считал про
себя.
     -- Но в конечном счете он прав:  его  задача  сейчас  --  не  допустить
генералов до машины перехода. -- А она существует?
     -- Да,  она  существует,  и  это  довольно  простой механизм, -- сказал
Калнин. -- Здесь переход между мирами существует об®ективно.  Задача  машины
заключается  лишь  в  том,  чтобы  следить  за  этой точкой пространства и в
случае, если некто сорвался со скалы, успеть подхватить его  и  перенести  к
нам.  --  И она может перенести человека обратно? -- Не надейся, что сможешь
это сделать сама,  --  усмехнулся  Эдуард  Оскарович.  --  Тебе  потребуются
помощники.  Если  соберешься  бежать,  обязательно  предупреди  меня.  Я или
Отговорю тебя, или составлю тебе компанию. -- Зачем тогда откладывать дело в
долгий ящик? --А я не спешу убежать  отсюда,  --  ответил  профессор.  --  И
должен сказать тебе, что, насколько мне подсказывает жизненный опыт, ты тоже
не спешишь. Тебя попросили побыть здесь подольше. -- Почему вы так думаете?
     -- Потому  что  я  давно  наблюдаю  людей  и вижу, когда они ведут себя
естественно, а когда притворяются. -- А я?
     -- Ты  не  очень  умело  притворяешься.  --  Я  еще  только  учусь,  --
попыталась  отшутиться  Кора.  -- Это очень опасное учение, -- сказал Эдуард
Оскарович. -- Мне не хотелось бы, чтобы ты потеряла на этом голову.
     -- Вы очень мрачный, -- сказала Кора. -- К сожалению,  у  меня  есть  к
этому  основания.  Они  вышли  к склону, под которым располагались бараки их
лагеря. Кусты расступились, и в лицо повеяло  свежим  морским  ветром.  Море
было  недалеко,  и  над  ними  проходило медленное, все нарастающее движение
воздуха, как бы раскачивание его, отчего обеспокоились и перестали атаковать
путников слепни и мухи, и, как бывает, когда отпускает  зубная  боль,  вдруг
сменились  мысли -- надежда на то, что все кончится хорошо, пришла с морской
свежестью.
     -- Конечно, -- попыталась выразить сочувствие Кора, -- вы попали  сюда,
когда  в  России  было  трудное время. Даже моего образования хватает, чтобы
знать это.
     -- И что же вы знаете? --  спросил  профессор.  Он  уселся  на  болыиом
плоском  камне, вдыхая свежесть морского воздуха, и Кора была благодарна ему
за эту передышку. Лагерь казался  тихими  безлюдным  --  по  плацу  медленно
прошла  медсестра, прижав к животу медный бак, да солдат у ворот закричал на
бродячую собаку.
     -- То, что учили в школе, -- сказала  Кора.  --  А  потом  однажды  мне
пришлось  путешествовать  по  Кольскому  полуострову.  Там  есть специальная
железная дорога для туристов, там все сделано так, как было при Сталине.
     -- Именно на железной дороге? -- удивился Эдуард Оскарович.
     -- У нас есть специальные исторические дороги, гостиницы, туристические
маршруты и даже курорты. У нас все помешаны на истории. Моя  лучшая  подруга
Вероника на прошлых каникулах участвовала в штурме Иерусалима.
     -- Арабами?  --  спросил  Эдуард  Оскарович. -- Какими арабами? Что там
штурмовать арабам? Нет, конечно же, крестоносцами. У нее даже контузия есть.
Им всем выдали кольчуги и шлемы, и сухой паек -- представляете? А потом надо
было лезть в свою гостиницу по приставной лестнице. А какой-то придурок  эту
лестницу оттолкнул.
     -- Наверное,   сарацин,  --  предположил  профессор.  --  Наверное,  --
согласилась Кора, которая не знала, кто такие сарацины.
     -- Так что же ты увидела на Кольском полуострове? -- спросил профессор.
     -- Там есть большой маршрут. Вместо гостиниц -- лагеря, вместо спальных
вагонов -- теплушки и вместо обслуги -- ВОХР. Вы знаете, что такое ВОХР?
     -- Я знаю, что такое ВОХР, -- сказал профессор. -- А  интересно  вам  в
таких путешествиях?
     -- Ужасно  интересно,  там дают спирт и соленые огурцы. Только мне было
не до развлечений. Мы ловили одного преступника. Поэтому мы в  эту  игру  не
играли.
     -- Странно,  --  сказал профессор, дразня соломинкой тарантула, который
выглядывал из щели между  камней,  --  как  история  издевается  над  нашими
трагедиями.  Ужас, убивший столь многих, для вас, наших потомков, становится
только цирком.
     -- Ну, вы совсем не правы, -- возразила Кора. -- Никто  не  издевается.
Люди  хотят  помнить  и  хотят понять, как нашим предкам приходилось жить на
свете. Мы же привыкли, что обед не бывает без компота и мороженого. Так надо
же иногда увидеть, что это еще не закон.
     -- Как в зоопарке... -- Эдуард Оскарович не слушал Кору.
     -- Но почему вы тогда не переживаете за тех, кто  штурмовал  Иерусалим?
-- спросила Кора. -- Они же тоже погибали?
     -- Почему  мне  нужно  переживать  за  них? -- В жуткую жару, без воды,
голодные, оборванные, все в язвах, они лезли на эти стены и потом,  если  не
погибали  в  страшных  мучениях,  начинали  убивать и грабить тех, кто жил в
городе. Это что, не  страшно?  --  Откуда  ты  знаешь?  Вы  изобрели  машину
времени?  --  Машина  времени есть... в институте. Туда трудно попасть. Да и
действует она только на несколько лет. -- Можно отправиться в прошлое или  в
будущее? -- Конечно, в прошлое. Ведь будущего еще нет! -- А если ты нарушишь
что-то  в прошлом? -- Поэтому у нас такие строгости... Я не все знаю, но нас
учили, что если ты вмешаешься в ход  времени,  то  просто  исчезаешь...  как
будто тебя не было. Иначе бы пропали .все мы.
     Тарантул  все-таки вырвал соломинку из пальцев профессора и утащил ее к
себе в норку мучить и убивать. Кора молчала.
     -- В конце концов, -- сказал после паузы профессор, -- эти  крестоносцы
добровольно отправились в поход. Никто их не тащил.
     -- Еще  как тащили! Вы бы посмотрели, как их обрабатывали на митингах и
собраниях, какие там были агитаторы  и  пропагандисты  в  каждом  соборе,  в
каждом  монастыре,  на  каждой  площади.  Люди  думали,  что идут к светлому
будущему... Так что, если вы хотите сказать, что крестоносцы знали,  на  что
идут, а вы, соратники Сталина или Гитлера, ничего не знали, я вам не поверю.
Вы же уничтожали друг друга.
     -- От  страха,  --  сказал  профессор.  -- Нельзя судить человека перед
лицом смерти. И вообще это пустой спор. Не может принц понять  нищего,  пока
не побудет в его шкуре.
     Кора пожала плечами. Ей было трудно согласиться с нищим.
     -- Полторы  сотни лет назад вы догадались, что этим путем можно сбежать
в параллельный мир? -- Да, -- сказал профессор.
     -- Но как же вы могли? Ведь даже в мое время там, в  Симеизе,  работает
целый научный институт, который старается понять, как это происходит.
     -- Если  ты  специалист  и  тебя посетило вдохновение, то в науке может
произойти прорыв. -- Яблоко упало на Ньютона.
     -- Да, не хватало  лишь  последней  точки.  Теоретически  существование
перехода  между  параллельными  мирами  можно  было высчитать даже на уровне
теоретической физики середины двадцатого века. Ньютон не  имел  аппарата  --
Эйнштейн уже мог бы дойти до этой мысли. -- И вы дошли?
     -- Не  только  дошли, но и сделали выводы... Внизу, у ограды лагеря, их
перехватил незнакомый,  из  новеньких,  офицер,  который  начал  кричать  на
профессора  и  грозил  расстрелом  --  видно,  сам  не  знал толком ни своих
функций, ни степени свободы пришельцев -- черт их знает -- может,  лучше  их
держать  в  подвале  или,  наоборот,  не обращать на них внимания? Последний
вариант не удовлетворил бы никакого военного  и  был  отметен  с  порога,  а
нарушителей,  несмотря  на  ворчание  профессора и требования вызвать самого
полковника Рай-Райи, загнали в тюрьму.
     Под  одноэтажным  бараком,   где   содержались   пришельцы   с   Земли,
располагалось  бомбоубежище, которое полностью повторяло наземную постройку.
Вместо) столовой там обнаружилась камера о железной дверью, каменным полом и
низкими нарами. Единственная тусклая  лампочка  под  потолком  осветила  еще
одного  обитателя  подземелья  -- им оказался Покревский. На скуле ротмистра
темнел кровоподтек, рукав  халата  был  оторван  и  держался  на  нескольких
нитках, волосы встрепаны и взор дик.
     -- Что с вами случилось? -- кинулась к ротмистру Кора. -- Вас били?
     -- Меня  били,  --  согласился ротмистр. -- И я лишен возможности снова
покончить с собой.
     -- Но кто позволил себе такое отношение к вам? -- возмутился профессор.
-- Мы являемся подданными другой планеты, и они не имеют права...
     -- Они взяли  это  право  в  собственные  руки,  --  горько  воскликнул
Покревский и, упав на нары, закрыл голову руками.
     -- И  все  же  вы должны рассказать нам, что произошло. И я обещаю вам,
что не оставлю этот инцидент безнаказанным, -- настаивал профессор.
     -- Тем более, -- добавила Кора, --  что  за  нами  стоит  Земля  и  вся
Галактическая Федерация, в том числе комиссар Милодар. А с ним шутки плохи.
     -- Какая  еще  федерация,  --  воскликнул ротмистр, -- за мной не стоит
ничего. Я видел, как последний пароход взял курс на Стамбул! Врангель бросил
нас...
     -- Рассказывайте, -- сказал Эдуард  Оскарович  тоном,  которому  нельзя
было не подчиниться.
     -- Утром  я  увидел...  -- Глухой голос ротмистра с трудом пробивался в
щель между тюфяком и губами. -- Всю ночь ее не было... а утром она вышла  из
его апартаментов!
     -- Попрошу  вас,  --  произнес  профессор,  -- если можно, употребляйте
имена действующих лиц. Порой вам известно нечто, скрытое от нас.  Но  вы  не
идете нам навстречу.
     -- Господи!   --  взвился  ротмистр  и  уселся  на  нарах.  --  Неужели
непонятно? Принцесса Парра вышла утром из комнаты полковника  Рай-Райи.  Как
ни в чем не бывало!
     -- А может, ничего и не бывало? -- осторожно спросил Эдуард Оскарович.
     -- Бывало!  Вы бы видели, какая улыбка играла на ее блудливых губах! --
А вы? -- спросила Кора. -- А я кинулся к ней, чтобы убить! -- И не убили? --
У меня не поднялась рука.
     -- А она? -- спросила Кора, которой эта сцена привиделась  в  несколько
комических  красках, но следовало сдерживаться, чтобы не обидеть влюбленного
Покревского. -- Она хохотала!  Как  шамаханская  царица.  Вы  читали?  --  Я
проходила.  В  детстве,  --  гордо ответила Кора. -- Это написал один поэт в
Азербайджане.
     Профессор взглянул на Кору, чуть склонив  голову,  и  если  бы  девушка
увидела в тот момент его взгляд, она удивилась бы печали, присутствовавшей в
нем.  Профессор  думал  о  своих  отдаленных  потомках.  Очевидно,  на  пути
цивилизации в будущее кое-чем приходится жертвовать.
     -- Это написал Пушкин! -- воскликнул ротмистр, на секунду даже забыв  о
собственном  горе.  --  Не  может быть, чтобы вы считали его азербайджанским
поэтом!
     -- Извините, -- сказала Кора, не желая вступать в исторический спор. --
Что случилось дальше?
     -- Простите, но если вы считаете Пушкина азербайджанским поэтом,  я  не
могу продолжить.
     -- Я  никогда  этого  не  говорила!  --  возмущенно  ответила  Кора. --
Азербайджанским поэтом был Низами, который родился в Гяндже в 1141 году, где
и скончался на руках своей половецкой жены, выкупленной им из неволи в  1189
году.  Сказка  о  шамаханской  царице,  обитавшей якобы в соседней с Гянджей
Шемахе, была открыта среди рукописей Мадридской библиотеки лет десять назад.
Неизвестная поэма Низами  вызывала  сенсацию  среди  специалистов  и  просто
любителей  поэзии, так как открыла человечеству новые грани таланта великого
азербайджанского поэта. Если вы хотите, я могу прочесть несколько  двустиший
из этого шедевра, однако учтите, что я не сильна в арабско