Фотиевичем, и  в  последнее  время,  до
несчастья,  имевшего  место 23 июня 1907 года, Я трудился на ниве управления
государством, пользуясь почетом  и  уважением  сограждан  города  Бабиловичи
Могилевской губернии, где состоял полицмейстером.
     -- И  что  же  случилось?--  подбодрила  его  Кора,  видя, что чиновник
загрустил.
     -- А случилось то, что, отдыхая  в  Ялте,  в  пансионе  "Марина",  было
решено посетить Байдарские ворота, где встретить восход солнца с возлияниями
и весельем. Мы взяли с собой дам, наняли экипажи... Господи, неужели все это
было  только  вчера?  --  Когда  же  это  было?  --  спросила  Кора.  Нинеля
записывала. Быстро, мелко,  подложив  под  лист  бумаги  квадрат  фанеры  из
стопки,   лежащей   у   стены,  --  видно,  до  появления  пришельцев  здесь
намеревались начать ремонт.
     -- Когда?  --  спросил  Влас  Фотиевич  Нинелю,  к  которой   испытывал
определенную близость.
     -- Через  два дня после меня, мы с тобой считали, Фотиевич. То есть две
недели назад.
     -- А я этого не понимаю, --  упрямо  заявил  Журба.  --  Помню,  как  с
Байдарских  ворот  ехали,  кто-то  сказал,  что  крепость  покажет,  -- мы к
крепости пошли, я над обрывом на перилах спьяну плясать начал.  Я  ведь  как
выпью -- заводной... И полетел я птицей по чистому небу... -- В голосе Журбы
заурчали слезы.
     Конечно,  более  отдаленное  от  птичьего  племени  существо,  чем Влас
Фотиевич Журба, было трудно представить. Но это было не важно --  интереснее
для  Коры  был  странный  человеческий  и  даже  русский  феномен: все здесь
присутствующие, независимо  от  того,  насколько  они  могли  осознать,  что
произошло,  с  самим  фактом перемещения из мира в мир вполне смирились. Для
одних в том была Божья воля, для других -- произвол судьбы, для  третьих  --
физический феномен, но никто не собирался бунтовать, восставать и бороться с
Богом, судьбой-феноменом. Ждали. Ждали, пока Там решат, что делать дальше.
     Когда  Журба  смахнул  слезу, сопровождавшую воспоминание о его птичьем
полете, хотя полет, конечно, был пьяным  и  безобразным.  Кора,  прежде  чем
обратиться к следующему, спросила:
     -- А в поездке -- ну, в карете, в пролетке... вы были не один?
     -- Ни боже мой! -- откликнулся полицмейстер. -- Иннокентий Илларионович
из Ялтинской городской управы...
     Он    оборвал   себя,   в   глазках   появилось   загнанное   выражение
проговорившегося гимназиста.
     -- Не трать времени. Кора, -- сказала Нинеля, -- пошли дальше, а то  до
ужина прочикаемся.
     Кора подошла к девушке, сидевшей на корточках, что выдавало ее, с точки
зрения  Нинели,  восточное  происхождение.  Потому  что  она с убежденностью
произнесла:
     -- Из татарок. Но  эти...  они  с  ней  разговаривают,  они  ее  Паррой
называют.  А  так  она  языка  не знает. -- Парра? -- спросила Кора. Девушка
грациозно поднялась и встала перед Корой. Она была черномазой -- это слово к
ней подходило более других -- с жирными, нечесаными волосами с  воткнутым  в
них  костяным  гребнем.  Смуглая  кожа  и мелкие черты лица, опущенные глаза
как-то стушевывали лицо, делали его незаметным, прятали  в  сутолоке  волос.
Руки  у  девушки  --  а  она  была  совсем  молода -- были слабые, с тонкими
пальцами, они безвольно висели вдоль бедер. На безымянном пальце правой руки
было тонкое золотое витое колечко. И Кора вдруг поняла, что эта  девушка  не
ее  современница,  что она пришла из далекого прошлого. Может, она и есть та
самая древняя принцесса, которая первой превратилась в птицу?
     -- Вы меня понимаете? -- спросила  Кора  по-гречески  --  когда-то  она
учила этот язык, увлекшись мифами Эллады, это было еще на Детском острове.
     Парра  подняла  глаза.  Глаза  оказались  карими,  и  лицо ее озарилось
мгновением истинной потаенной красоты.  Тут  же  ресницы  опустились  вновь.
Парра не ответила.
     -- Она  --  готская принцесса, -- сказал Эдуард Оскарович, который знал
не только многое, но и то, о чем и знать-то вроде был не должен. -- Это  был
такой  народ,  о котором известно мало, -- готы Крыма. О них упоминает автор
"Слова о полку Игореве".
     Кора вздохнула. Она помнила название этого стихотворения, но о чем  оно
и  кто его написал -- представления не имела, -- то ли болела в тот день, то
ли прогуляла урок.
     -- И она тоже попала сюда недавно? -- спросила Кора.
     -- Она не могла попасть давно, я же говорил вам, -- ответил  человек  в
толстых  очках.  --  Они все попали сюда, когда активно заработала установка
Гарбуя. И она стала вытягивать сюда всех, кто погибал или пропадал без вести
в точке соприкосновения наших миров. -- То есть сколько лет этой девушке? --
Наверняка больше пятисот.
     Сообразив, что речь идет о ней, Парра сказала несколько фраз Коре. Язык
звучал красиво, звучно, но Кора не все поняла.
     -- Так и запиши, -- сказала  Кора,  --  готская  принцесса.  --  Я  уже
написала,  --  ответила  Нинеля.  --  И  должна  сообщить  о том, что у этой
гражданки есть отношения с Покревским.
     -- А какое нам дело до этого? -- спросила Кора. Она еще не  знала,  кто
из  присутствующих  Покрев-ский;  оставался, правда, лишь молодой человек со
страшным шрамом.
     -- Нам должно быть до всего дело, --  сказала  Нинеля.  --  Мы  с  вами
комитет по управлению соотечественниками за рубежом. Моральный уровень наших
товарищей  должен быть на высоте. Ведь не на пустом месте сидим, а на глазах
у враждебной общественности. А вернемся домой, и нас спросят: а как вы  себя
вели, не уронили ли достоинство советского человека?
     Кора  даже  открыла  было  рот,  чтобы ответить этой законсервированной
красавице, но сдержалась. Ее функция -- наблюдать,  запоминать  и  понимать,
что  происходит.  А  кто  с  кем  спорит,  кто за кем наблюдает -- это ее не
касается.
     -- Господин Покревский? -- спросила Кора, улыбнувшись притом и  как  бы
ставя себя на сторону Покревского, который имел полное право дружить с любой
готской принцессой.
     -- Я, -- сказал молодой человек со страшным шрамом. Он продолжал лежать
на земле, прикрыв глаза и разведя ноги в сапогах.
     -- Мне он не нравится, -- сообщила Нинеля. -- Сволочь недобитая.
     -- Вы  мне  тоже не нравитесь, мадемуазель, -- ответил молодой человек.
-- Потому что вы шлюха. -- Ну вот, видишь!
     -- Расскажите нам о себе, -- попросила Кора. -- Что считаете нужным.
     -- Я ничего не считаю нужным,  --  ответил  молодой  человек,  а  когда
Нинеля  заорала,  чего  он, видно, и добивался, то молодой человек приоткрыл
правый глаз. -- Только не дотрагивайся, -- закончил он свою речь.  --  А  то
отвечу действием.
     -- Можно,  я  его?  --  спросила  Нинеля. Она не была уверена в себе --
признав главенство Коры и  находясь  в  центре  внимания,  она  предпочитала
изображать подчиненную.
     -- Отставить! -- рявкнула Кора и не узнала своего голоса.
     -- Слушаюсь  --  отставить,  --  сразу  покорилась  Нинеля. И в глазках
загорелось странное тяготение к Коре, в которой для Нинели воплотился  идеал
хозяйки.  Ее  можно  любить,  и ей можно подчиняться. Но Нинеля была схожа с
дрессированной пантерой: послушна, пока видит хлыст. И не дай бог укротителю
отвернуться! -- Расскажите о себе, -- попросила Кора. -- Я нахожусь во  сне,
из  которого  не  могу  вылезти,  --  ответил Покревский. -- Не знаю, каково
остальным, но для меня случившееся -- это смерть и то, что  наступает  после
смерти.  Я  даже  думаю -- тут, в чистилище, и смешиваются души разные -- мы
собрались вместе -- и жертвы, и палачи. И вчерашние, и завтрашние. Был бы  я
человеком  глубоко  верующим,  я бы забился в угол и молился, вымаливал себе
прощение за грехи, и просил бы о праве уйти отсюда, от этих монстров.  --  И
Покревский обвел рукой присутствующих.
     -- Хорошо,  --  согласилась Кора, сказала громче, чтобы заглушить хруст
зубов озлобленной атеистки Нинели. -- Давайте сейчас не  спорить  --  мы  же
хотим понять наше положение...
     -- Независимо  от  того,  чистилище  это или уже ад, -- вмешался Эдуард
Оскарович.
     -- Мое  жизнеописание,  --  сказал  Покревский,  --  умещается  в  двух
строчках  личного  дела:  служил  в пятнадцатом гренадерском Тифлисском, был
дважды ранен, в чине  поручика  перешел  на  службу  к  генералу  Корнилову,
совершил с ним Ледовый поход, а после смерти генерала примкнул к дроздовцам.
Карьеры  не  сделал -- опять ранили... -- Покревский дотронулся до шрама, --
потом болел тифом... войну кончил ротмистром, командовал экскадроном.  Когда
большевики  вошли в Крым, попал в засаду, спасался, прыгнул с утеса... попал
сюда. Коня жалко. Конь меня  столько  раз  спасал...  А  что  касается  этой
девушки,  несчастной  и  особенно одинокой, то прошу грязными руками к ней в
душу не лезть.
     -- Мы учтем твое пожелание, -- сказала Нинеля, вложив в  голос  столько
яда, что воздух стал горьким.
     -- Значит,  это  было в двадцатом году? Осенью? -- спросил Калнин. -- В
ноябре, -- ответил ротмистр. -- Записала? -- спросила Кора. -- Записала.
     Дальше сидел, вытянув длинные ноги, инженер Той. -- Ты все  знаешь,  --
сказал  он  Коре.  -- Пожалуйста, -- попросила она. -- Скажи, как все. Чтобы
все знали.
     -- Хорошо. Всеволод Николаевич Той. Инженер. Попал сюда в 2094 году  во
время неудачного испытания махолета. Еще не во всем разобрался...
     -- В  каком году, простите? -- Это был голос Калнина. -- Мы уже слышали
эту дату.
     -- Он прав, -- сказала Кора. -- Я попала сюда на следующий  день  после
него.
     -- А  вот  этого  не  может  быть! -- закричала вдруг боевая Нинеля. --
Инженер твой здесь уже вторую неделю. Он сразу за мной прибыл.
     -- Ничего особенного, -- сказал тогда мужчина в толстых  очках.  --  На
переходе     между     мирами     действуют     совершенно    иные    законы
пространственно-временного континуума. И не столь важно, кто  и  когда  сюда
попал.  Попадать  сюда  вы  начали тогда, когда заработала установка. Она же
вытягивает людей из точки пространства, а не из точки  времени.  Почему  вас
так  волнует появление инженера днем раньше или днем позже, но совершенно не
удивляет то, что принцесса Парра покинула Землю, очевидно, более  полутысячи
лет  назад  и  прибыла  вместе  с нами? А уважаемый Влас Фотиевич вылетел из
пункта "а" в пункт "б" за полвека до меня.
     Кора дождалась, пока Калнин кончит говорить, и сразу  же  обратилась  к
нему со стандартным вопросом:
     -- А теперь расскажите о себе. Когда вы сюда попали и кто вы?
     -- Меня  зовут  Эдуардом  Оскаровичем,  --  ответил  тот.  --  Я физик,
физик-теоретик. В сентябре 1949 года я оказался здесь в отпуске, из которого
не вернулся. Не совсем по той же причине, как вы, но по причине близкой.
     -- Эдуард Оскарович, ваша фамилия! -- потребовала вдруг боевая  подруга
Коры. Что-то ей не понравилось в имени физика.
     -- Моя  фамилия  Калнин,  --  ответил  очкарик  спокойно. -- Но это вам
ничего не скажет.
     -- Мне все и всегда говорит, -- ответила боевая подруга. -- И мне  даже
интересно,  не  приходитесь  ли  вы  родственником  комдиву  Калнину Оскару,
который проходил по делу военных вредителей в  оборонной  промышленности  на
процессе 56-ти в октябре 1938 года? -- А вы откуда знаете?
     -- Здесь  вопросы  задаю  я,  --  ответила боевая подруга, и Кора вдруг
испугалась, не слишком ли быстро та забирает власть, и потому решила сбить с
нее спесь.
     -- Дайте-ка я проверю, что вы там изобразили, -- сказала она. -- У меня
почерк плохой.
     -- Давай, давай, когда велят, -- вступился за Кору полицмейстер  Журба,
-- должна быть проверка.
     Как  и  можно  было  заподозрить,  грамотность  и  каллиграфия  не были
сильными сторонами разведчицы Ни-нели. Строчки норовили уехать вниз,  видно,
стесняясь тяжелого груза многочисленных ошибок.
     -- Я  потом  перепишу,  --  сказала  Нинеля.  Молчание Коры казалось ей
укором. -- Ты не волнуйся, все будет как  положено,  протокол,  выступления,
анкеты.
     -- Ну,  смотри,  --  строго  сказала  Кора и перехватила улыбку Эдуарда
Оскаровича. Будто он все понимал. А чего такого? Ему лет пятьдесят -- совсем
старик.  Наверное,  уж  набрался  жизненного  опыта.  Революцию  пережил   и
гражданскую  войну.  Только надо будет как-нибудь спросить, за кого он -- за
белых или за красных? Или он уже забыл?
     Кора  возвратила  список  помощнице,  и  та  вздохнула  с  облегчением:
организационных выводов и выволочки не будет.
     Как  ни  странно,  никто  так  и  не  поставил  под сомнение право Коры
задавать вопросы. Впрочем, девушка понимала одну из причин  этого:  все  эти
люди  попали сюда из разных эпох и потому еще не осознали движения времени и
пропастей, разделявших их. За исключением Парры они говорили на одном языке,
а как только их заставили одинаково одеться, они стали пассажирами  ковчега,
на котором сломаны часы. И тут трудно бравировать утонувшим прошлым.
     -- Расскажите нам, кто вы такой, -- обратилась она к Мише Гофману.
     Миша потряс головой, словно хотел отделаться от воды в ухе.
     -- Они  его  наказали,  --  сказала  Нинеля.  --  Они его заподозрили в
шпионаже и обработали...
     Кора почувствовала, что все симпатии Нинели находятся  на  стороне  сил
порядка, тех, кто умеет и может обрабатывать.
     -- Вы не можете говорить? -- спросила Кора, давая Мише лазейку.
     -- Еще чего не хватало! -- возмутилась Нинеля. -- Другие докладывают, а
этот сачковать? Не пойдет, мать его ети!
     Лицо  Нинели,  скуластое,  узкоглазое, угорское, и требовало маленького
вздернутого носа, но нос почему-то выдался  крупным  и  склонным  к  верхней
губе.  Волосы,  валиком  нависающие над покатым лбом, были плохо расчесаны и
свисали двухцветными сосульками за ушами.
     -- Я не возражаю, -- поспешил с ответом Миша. -- Я отвечу. Я уже  и  им
отвечал. Я песни сочиняю. Понимаете, я всего-навсего сочиняю песни и не знаю
никаких ваших врагов?
     -- Миша,  --  кинулась к нему Кора. -- Не волнуйтесь. Я же понимаю. Вас
никто не укоряет.
     -- Кора, милая, -- пояснил инженер Всеволод,  --  укоряют  его  местные
власть  предержащие. Как я понимаю, у них есть возможность наблюдать за нами
в месте контакта наших миров. Мишу они уже видели, и тебя, и меня... Но Мишу
заподозрили в том, что он не совсем тот, за кого себя выдает...
     -- Я пишу песни! -- закричал Миша.  --  Хотите,  я  вам  напишу  песню?
Веселую, жизнерадостную песню...
     -- Не  надо,--  сказала  Кора.  --  Все. Опрос закончен. Если, конечно,
больше здесь нет пришельцев с Земли.
     -- Здесь нет, -- сказал Всеволод. -- За две недели мы бы заметили.
     -- Значит, --  сказала  Кора,  протягивая  руку,  и  понятливая  Нинеля
положила  ей  на  ладонь  лист  с  записями,  -- давайте подведем и без того
очевидные итоги. Вот кто здесь собрался. Я, Кора Орват, попала сюда из конца
двадцать первого века. Из того же времени здесь оказались еще  два  человека
-- Всеволод  Той  и  Миша  Гофман.  Эдуард  Оскарович  прилетел  из середины
двадцатого века. Чуть раньше покинула Землю Нинеля.
     -- На шесть лет, -- уточнила Нинеля, будто это играло роль.
     -- В начале века расстались с Землей Покревский  и  Влас  Фотиевич.  И,
наконец,  когда-то очень давно -- принцесса Парра. Итого нас восемь человек.
Правильно?
     -- Да, -- подтвердил Эдуард Оскарович. -- Здесь нас восемь человек.
     -- И мы хотим вернуться домой, -- сказала Кора. -- Не знаю, --  ответил
Покревский. -- Как так? -- удивилась Кора. -- Как только я вернусь домой, --
сказал  ротмистр,  --  красные  воины  бандита  Махно догонят меня и порубят
саблями, чего они чуть-чуть не успели сделать недели две назад. Но  на  этот
раз со мной не будет коня...
     -- Где-то по большому счету он прав, -- поддержала ротмистра Нинеля. --
Меня ведь тоже догонят. А ведь лучше смерть, чем когда пытать будут.
     -- А  я  хочу  домой, -- детским голосом сказал Миша Гофман. -- Они мне
делали так больно...
     Наступила  странная  неловкая  пауза.  Оказалось  вдруг,   что   именно
возвращение  домой, как казалось Коре, такое желанное, пропастью и разделило
людей.
     -- Я лучше останусь тут, -- сказал Покревский. -- И  Парре  там  делать
нечего.
     Парра вскинула голову на звук своего имени, робко улыбнулась ротмистру,
и Кора  поняла,  что  сплетни  Нинели не лишены оснований. Кора обернулась к
Эдуарду Оскаровичу. --Я ничего не понимаю, --сказала она. -- Но может  быть,
вы,  как физик, об®ясните нам, можем ли мы вернуться домой. А если вернемся,
то куда?
     -- Еще никто не вернулся, -- сказал профессор Калнин. -- Я имею в  виду
людей...
     -- Неужели никаких опытов не делали? Ну, с птицами, с насекомыми?
     -- Есть  такие  предположения, -- сказал осторожно Калнин. -- Для этого
вы должны представить себе время. Время как физическую реальность...
     Но профессор не смог  в  тот  раз  развить  свою  идею.  Через  залитый
вечерним теплым светом плац по траве к ним шла медсестра.
     -- Кто здесь будет Кора Орват? -- спросила она. -- Я.
     -- К доктору Крелию на осмотр, -- приказала медсестра.
     Кора  непроизвольно  обратилась  за поддержкой к остальным. Но никто не
стал ее защищать.
     -- Ничего плохого не сделают,  --  сказал  инженер  Всеволод.  --  Всех
осматривали. Такой порядок.
     -- Такой  порядок...  -- вторила ему Нинеля. -- Вы мне листок оставите?
-- Нет, он мне нужен.

     Медсестра провела Кору в административный корпус, в кабинет  сизолицего
Крелия, где Кора уже бывала.
     Доктор был благожелательно настроен и, очевидно, в самом деле собирался
Кору исследовать.  Но  девушку  удивило  его  поведение:  вместо  того чтобы
включить диагностический комплекс, должный  осмотреть  Кору  и  сделать  все
нужные   выводы,   он  сам  занялся  ее  изучением,  как  будто  был  тайным
развратником, который  под  предлогом  осмотра  пользовался  случаем,  чтобы
трогать,  щипать  и  переворачивать  пациентку. Будучи девушкой прямой, Кора
спросила доктора:
     -- Вы всех женщин так изучаете или только молодых? --  Не  понимаю,  --
возмущенно  откликнулся  доктор.  -- Что вас смущает? Я веду обследование по
стандартной программе. И будь на вашем месте старенький дедушка,  я  бы  вел
себя точно так же.
     И  тут  Кора  сделала  вывод  о  том,  что медицина в параллельном мире
значительно  отстала  от  земной:  она  увидела  в  руке  доктора  небольшую
треугольную бритву.
     -- Что   вы  намерены  делать?  --  спросила  она  дрогнувшим  голосом.
Воспитанная на гуманных традициях медицины двадцать  первого  века,  которая
ставит  во  главу  угла  принцип "не разрежь", Кора оказалась лицом к лицу с
медициной отсталого параллельного мира, представитель  которого  намеревался
ее резать.
     -- Дайте  мне  палец  и  не устраивайте истерик. Дети в яслях --и те не
боятся! -- прикрикнул на Кору доктор. Кора в  ужасе  подчинилась  приказу  и
протянула  ему  руку.  Доктор  крепко  ухватился за безымянный палец, и Кора
пережила  одно  из  самых  страшных  жизненных  испытаний:  доктор  полоснул
бритвочкой  по  пальцу,  и капля ее драгоценной крови показалась на коже. --
Зачем эта пытка? -- прошептала Кора. -- Затем, -- ответил доктор,  --  чтобы
сделать вам анализ крови.
     -- Но  разве  для  этого режут людей? -- Я вас еще не резал, -- сообщил
сизолицый Крелий. Он принялся давить раненый палец, выжимая из него  сок  --
каплю за каплей кровь своей пациентки.
     Трудно  и  страшно  пересказывать  мучения, сквозь которые прошла агент
ИнтерГпола Кора Орват в этой пыточной камере. Достаточно  сказать,  что,  не
удовлетворившись  издевательством  над  пальчиком  Коры,  доктор  воткнул ей
страшную иглу в сгиб руки -- об®яснив, что берет кровь из вены. Именно  так!
А затем... Кора увидела орудие пытки, именуемое здесь "шприц".
     -- У  нас  по  соседству  холера  гуляет, -- сообщил доктор, -- мы всем
прививки делаем.
     Кора героически сн