ложенный справа.
   Когда ее взгляд упал на высокого мужчину,  стоявшего  вполоборота  к  ней
возле камина, Тила приняла его  за  хозяина  дома.  Слегка  расставив  ноги,
скрестив руки  на  груди  и  чуть  склонив  голову,  он  смотрел  на  огонь.
Элегантный черный сюртук, из-под которого виднелась  белоснежная  сорочка  с
жабо, подчеркивал его узкую талию и ширину плеч. Поза этого человека  дышала
достоинством, да  и  все  в  ее  гостеприимном,  грубовато-красивом  хозяине
свидетельствовало о хорошем воспитании и умении себя вести.
   И тут мужчина обернулся.
   Тила изумилась,  поняв,  что  это  не  Джаррет  Маккензи,  хотя  сходство
незнакомца  с  ним  было  несомненным.  Пожалуй,  столь  необычного  лица  с
бронзовой кожей, с глазами, горящими  голубым  огнем,  высокими  и  широкими
скулами девушка еще не видела. Он был метисом. В нем  текла  кровь  белых  и
индейцев, и это сочетание казалось на  редкость  удачным.  В  первый  момент
девушку охватило странное ощущение,  будто  его  жизненная  сила  и  энергия
сверкнули молнией в разделявшем их  пространстве  и  передались  ей.  Воздух
вокруг него словно  потрескивал  и  шипел,  как  раскаленные  угли.  У  Типы
перехватило  дыхание,  когда  незнакомец  посмотрел  на  нее.  Внезапно   он
улыбнулся - горько и насмешливо, точно угадав ее  мысли  и  поняв,  что  она
почувствовала влечение к нему.  Незнакомец,  конечно,  знал,  как  реагируют
женщины на его чувственную и необычную внешность.  Не  укрылось  от  него  и
другое: догадавшись, что он семинол, девушка испугалась,  ибо  их  разделяла
бездна.
   Внезапно незнакомец поклонился Тиле. Снова посмотрев на  этого  человека,
девушка увидела в его  голубых  глазах  дьявольский  вызывающий  блеск.  Они
выражали презрение. Не только к ней, отчасти и к самому себе.
   - Добрый вечер.
   Его звучный низкий голос отличался особым тембром. От этого голоса что-то
дрогнуло  в  душе  Тилы.  Она  вцепилась  в  перила  лестницы,  ощущая,  как
запульсировала кровь у нее в висках. Необычайная, странная  притягательность
этого мужчины заставляла забыть о светских условностях, пробуждая  подлинные
эмоции.
   Овладев собой, Тила подумала,  что  видела  очень  мало  индейцев  и,  уж
конечно, не была знакома и не говорила ни с одним из них. Более того, она не
представляла себе, что такой человек  когда-нибудь  будет  рассматривать  ее
столь пристально и,  пожалуй,  насмешливо.  Впрочем,  никто  подобный  этому
незнакомцу даже не возникал в ее воображении.
   -  Вы,  разумеется,  говорите  по-английски?  -  спросил  он,   приподняв
иссиня-черную бровь. Девушка подумала, что такой вопрос не раз слышал  и  он
сам, хотя кровь  белых  предков  сказывалась  в  нем  так  же  явно,  как  и
индейских.
   - Да, я говорю по-английски, - с легким раздражением ответила Тила.
   - Вы намерены простоять на лестнице весь вечер? Вам нечего бояться. Я еще
не снимал скальпов в доме моего брата, мисс...
   Сердце отчаянно заколотилось в ее груди. Незнакомец  не  знал,  кто  она.
Сама Тила до этого момента не знала, кто он, и не догадывалась о его родстве
с Джарретом Маккензи, хотя они и походили друг на друга. Просто один из  них
индеец, а другой - нет.
   Девушка не допускала и мысли о том, чтобы  представиться  любому  индейцу
как дочь или даже падчерица Майкла Уоррена.
   Она заставила  себя  разжать  пальцы  и  спуститься  по  ступеням  с  тем
достоинством  и  спокойствием,  которые  приписывают  южанкам,  после   чего
посмотрела на него  сквозь  распахнутые  двери  гостиной.  Тила  ужаснулась,
поняв, что боится подойти ближе к этому элегантному метису.  Всю  жизнь  она
стремилась не выказывать страха, считая это единственным достоинством Майкла
Уоррена. Почти вплыв в комнату, девушка подошла к горящему камину, протянула
к  нему  внезапно  озябшие  руки  и  так  же  беззастенчиво  уставилась   на
незнакомца, как и он на нее.
   - Я не боюсь лишиться скальпа, сэр, - заявила она. Темная бровь  взлетела
еще выше.
   - Тогда вы  глупы,  мадам.  Всем  скальпам  угрожает  опасность  на  этой
территории, даже в данный момент.
   - Минуту назад вы заверили меня, что пока еще никого не  скальпировали  в
доме вашего брата. Судя по вашим прекрасным  манерам,  вы  едва  ли  сочтете
возможным  подвергнуть  этому  леди,  только  что   появившуюся   на   вашей
территории.
   Девушку поразило, что он протянул руку  и  коснулся  ее  локона,  который
выбился из прически и упал па плечо. Зачарованная незнакомцем, она  даже  не
отступила. Его крупные руки с длинными смуглыми пальцами казались такими  же
сильными, как и тело.
   Бездонно голубые глаза встретились с  глазами  Тилы,  пока  он  играл  ее
локоном.
   -  Ах,  сколь   соблазнительная   добыча   такие   великолепные   волосы!
Предупреждаю: будьте чрезвычайно осторожны,  мадам,  ибо  такой  неотразимый
огонь в ночи обольстителен и опасен.
   Девушка чуть отступила, удивляясь, что  близость  мужчины  заставляет  ее
задыхаться  и  нервничать.  Она  шокировала  общество,  у   алтаря   наотрез
отказавшись выйти замуж. Тогда  Тила  решила  жить  не  подчиняясь  приказам
отчима, а руководствуясь своими  желаниями.  Однако  сейчас  она  испытывала
непостижимый страх от одного того, что  разговаривает  с  этим  незнакомцем,
даже не разговаривает, а лишь слушает его...
   - А, вот и в ваших глазах вспыхнул страх! Да, судя по вашей коже, в ваших
жилах течет только кровь  белых.  Однако  сомневаюсь,  что  цвет  моей  кожи
производит столь же неотразимое впечатление, как ваши ослепительные волосы.
   - Вы чертовски много себе позволяете, - пробормотала девушка.
   Легкая улыбка тронула его губы, когда он взглянул на огонь в камине.
   - А, вы сердитесь!
   Его это явно не смутило, напротив, он поддразнивал Тилу.
   - Я ничуть не боюсь вас, сэр, - бросила она. - Мне не внушает опасений ни
цвет вашей кожи, ни ваши слова, мистер Маккензи.
   - А откуда вы знаете мое имя? Ведь мне не известно, кто вы.
   - Да вы же сами упомянули, что это дом вашего брата, - улыбнулась Тила.
   - А почему вы решили, что я - Маккензи? Может, у нас  с  Джарретом  общая
мать.
   - Прошу прощения, вы - Маккензи? Помедлив, он тихо произнес:
   - Да. По крайней мере для некоторых  я  -  Маккензи...  Что  привело  вас
сюда?
   Тила замешкалась. Сердце у нее упало. Она могла бы ответить, что ее отчим
истребляет индейцев Флориды. Но толь-, ко не этому человеку.
   - Я приехала к отчиму во Флориду, но, поскольку он, видимо,  занят,  меня
чрезвычайно любезно пригласили сюда. - Девушка протянула ему  руку.  -  Меня
зовут Тила, - сказала она, не назвав своей фамилии.
   Он не пожал ее руку, а повернув,  начал  рассматривать  тыльную  сторону,
потом ладонь. Наконец, заглянув в глаза Тилы, он  склонился  и  коснулся  ее
руки губами. Ладони, а не тыльной стороны. И этот жест  почему-то  показался
девушке непостижимо интимным и чувственным. Ей не следовало допускать этого.
   Но тут Маккензи отпустил  руку  Тилы  и  отступил,  словно  изучая  ее  с
расстояния - с удовольствием и презрением.
   - Тила. А ваша фамилия?
   - А ваше имя? - парировала она. Его улыбка стала шире,  и  он  уже  хотел
ответить, но тут появился первый гость.
   - Джеймс! Старина!
   Тила, вздрогнув, отступила и посмотрела на распахнутые двери, куда  вошел
привлекательный мужчина со светлыми глазами и живой улыбкой, одетый  в  этих
пограничных краях столь элегантно, словно находился  в  изысканной  гостиной
Бостона.
   - О! - воскликнул он, увидев Тилу, но тут же широко  улыбнулся  и  учтиво
поклонился ей. - Что это за новый  цветок  украсил  нашу  глушь?  -  любезно
осведомился он. - Твоя знакомая, Джеймс? Умоляю, представь меня!
   - Увы, Роберт, с этой огненной розой я и сам едва  знаком.  Тила,  мистер
Роберт Трент. Роберт, мисс Тила...
   Так и не назвав свою фамилию, она протянула руку гостю:
   - Как поживаете, мистер Трент?
   - Сейчас - на редкость  хорошо.  -  Роберт  поцеловал  ее  руку.  Тыльную
сторону. Его приятные черты лица и заразительная улыбка  очаровали  девушку.
Роберт Трент был  высокого  роста,  однако  ниже  Джеймса  Маккензи.  Роберт
очаровывал, а Джеймс пленял огнем, силой,  едва  сдерживаемой  страстью.  От
него веяло жаром, и это интриговало и завораживало девушку.
   - Так, - вдруг сказал Маккензи, - я вижу хозяйку дома и должен поговорить
с ней. Оставляю вас, милые дети. Надеюсь, вы познакомитесь ближе.
   Поклонившись,  он  направился  к  дверям  гостиной,  куда  входила   Тара
Маккензи. Гости все прибывали, и в холле началась обычная  в  таких  случаях
суета.
   - Я часто бываю здесь, - проговорил Роберт Трент,  -  но  не  предполагал
познакомиться в этот вечер с новой гостьей.
   - Я только сегодня прибыла сюда на корабле Джаррета.
   - Надолго ли вы в наши края?
   - Я.., я точно не знаю. - Ласково улыбаясь, Роберт терпеливо  ждал,  пока
она продолжит. - Мой отец, вернее, отчим служит в армии. Он послал за  мной,
но не встретил меня. Очевидно, его задержали дела. Армейский  эскорт  заедет
за мной и проводит к нему.
   - Кто он? Несмотря на огромные пространства этих земель, мир  удивительно
тесен. Она замешкалась.
   - Майкл Уоррен.
   - Уоррен! - Изумленный, Роберт быстро овладел собой. - Мне очень жаль...
   - Мне тоже! - тихо призналась девушка. Тут она  услышала,  как  музыканты
настраивают инструменты. Гости уже собрались, заиграли вальс, и Роберт вновь
низко поклонился Типе:
   - Разрешите?
   - Да, благодарю вас.
   Он увлек ее в крут танцующих. Несколько минут назад Типа находилась здесь
наедине со странно интригующим Джеймсом Маккензи, а сейчас зал был  заполнен
кружащимися парами.
   - Уоррен! - задумчиво повторил Роберт.
   - Чудовище, я знаю.
   - Ну, тогда слава Богу! Я  боялся,  что  обидел  вас,  так  явно  выразив
удивление. Признаться, не могу представить его отцом  такого  прелестного  и
утонченного создания!
   Тила улыбнулась. Он делал комплименты слишком откровенно, но вместе с тем
держался по-дружески.
   - Благодарю вас, - повторила она, уточнив:
   - Уоррен - мой отчим.
   - Все равно это преступление.
   Кружась в вальсе, Тила испытывала приятное возбуждение. Давно она уже  не
бывала на вечеринках, а уж о том, когда слышала любезные слова,  тешащие  ее
самолюбие, почти позабыла. Общество красивого и обаятельного Роберта  Трента
доставляло ей наслаждение.
   И вдруг Роберт остановился. Кто-то похлопал его по плечу.
   Джеймс Маккензи появился внезапно. Его глаза полыхали голубым огнем, хотя
он учтиво обратился к Роберту:
   - Позвольте пригласить вашу даму, сэр?
   - Пожалуйста. - Роберт вздохнул. - Увы,  такова  жизнь!  -  улыбнулся  он
Типе. - Я не могу похитить вас на целый вечер!
   И вот Тила снова закружилась в танце,  направляемая  повелительной  рукой
восхитительного метиса.
   Он был превосходным  партнером  -  гибким,  грациозным,  умелым.  Девушка
словно парила в воздухе, остро ощущая его руки и особенно взгляд - пытливый,
заинтересованный и чуть презрительный. Неужели из-за того,  что  она  белая?
Или из-за того, что слушала его дерзости, не дав ему пощечины?
   - Вас раздражаю только я или все белые женщины? Она удивилась, увидев его
печальную улыбку. Маккензи не ожидал такого вопроса.
   - Все белые женщины.
   - Это утешает.
   - Но вы.., больше других.
   - Почему же вы пригласили меня?
   - Все дело в ваших волосах.
   - Но вы же не станете снимать скальп в доме вашего брата?
   - Может, я и не хочу этого.
   - Что же вас интересует?
   - Я не совсем понимаю... - пробормотал он, и голос его прозвучал странно.
- Да, я и сам не вполне понимаю.
   Музыка внезапно смолкла, и теперь они стояли уставившись друг на друга.
   - Мисс Уоррен! - услышала Тила.  -  А,  вот  вы  где!  Джаррет  Маккензи,
пробираясь через заполненный парами зал, приблизился к ним.
   - Джеймс! А, вижу, ты уже познакомился с нашей гостьей.  Джеймс  взглянул
на брата:
   - Ребенок, э.., о котором говорила Тара? - Он обращался к  брату,  но  не
сводил глаз с Типы.
   - Леди оказалась чуть старше, чем мы ожидали.
   - Ты назвал эту леди мисс Уоррен, - ледяным голосом заметил Джеймс.
   - Тила - его падчерица, - ответил Джаррет. Но Джеймс уже не слушал брата.
Склонившись и приблизив губы к самому уху девушки, Джеймс спросил:
   - Ваше имя Уоррен? -  Сейчас  его  голос,  низкий  и  хриплый,  напоминал
рычание.
   Девушка облизнула губы.
   - Да, Типа Уоррен. - Она вздернула подбородок и стиснула зубы.
   К ее удивлению, он вдруг рассмеялся - горько и резко.
   - Уоррен! - почти выплюнул  Джеймс.  Тихо.  Так  тихо!  -  Ну,  теперь  я
понимаю, откуда у меня интерес к вам, но это никоим образом не  позабавит  и
не развлечет вас, мисс Уоррен. Я с наслаждением наблюдал бы,  как  вся  ваша
проклятая семья торит в самом страшном адском огне целую вечность.
   Джеймс резко повернулся  и  стремительным,  размашистым  шагом  вышел  из
гостиной. Холод пронизал Тилу, не сразу понявшую, что он говорил  так  тихо,
что даже брат не слышал его. Только ей  одной  предназначались  эти  горькие
слова.
   Музыка вновь заполнила зал.

Глава 4

   Джеймс сидел на перилах крыльца, глядя в ночь. Легкий ветерок  успокаивал
его, он закрыл глаза и прислушался. Из дома доносились  смех  и  музыка,  но
Джеймс слышал и ночные звуки: тихий плеск реки, шепот ветерка в кронах дубов
и кипарисов, стрекот цикад. Москиты благодаря легкому ветерку не докучали. В
эту великолепную ночь воздух нежно  ласкал  кожу,  и  теперь,  когда  шумное
веселье  в  доме  несколько  поутихло,  она  дышала  покоем.  Тишина  словно
дополняла необычайную красоту этих мест. Неслышно скользить в каноэ вниз  по
реке, смотреть на дикие орхидеи, на воду, сверкающую там, где солнечные лучи
пробиваются сквозь листву деревьев... Да, красота непреходяща. И есть места,
где ничто не нарушает этого покоя, куда пока не вторгся современный  мир,  а
звуки стрельбы не тревожат безмолвия природы.
   Как  жаль,  что  ему  редко  удается  повидать  те   места,   насладиться
уединением!
   Ощутив прикосновение кружев сорочки к шее  и  кистям  рук,  Джеймс  снова
услышал музыку. Большинство гостей были его друзьями. Он знал их много  лет,
жил среди них, получил образование вместе с белыми. Джеймса радушно  приняли
в Чарлстоне, доме деда Джаррета со стороны матери. Для многих белых не имело
значения, что в нем течет индейская кровь, поскольку он  был  сыном  белого.
Его душа болела за таких людей, невольно оказавшихся в самой гуще войны.  За
молодую женщину, на глазах которой убили мужа, сожгли  их  ферму,  а  потом,
прострелив ей бедро, семинол снял с нее  скальп...  Ожесточившиеся  семинолы
восторженно кричали и танцевали у костра, а  она  притворилась  мертвой,  но
выжила, чтобы рассказать об этом ужасе. Страшная картина! Впрочем, он и  сам
участвовал в боях. Еще в прошлом году Эндрю  Джэксон,  тогдашний  президент,
поставил губернатора Флориды Ричарда Кита Колла во главе армии. Колл  упрямо
шел вперед, стремясь к поставленной цели,  увязая  в  болотах,  теряя  людей
из-за свирепствовавшей лихорадки. Колл обнаружил, что его  приказ  построить
склады для провианта так и не выполнен,  но,  несмотря  на  это,  предпринял
крупное наступление на реке Уитлакоочи. Подчиненные Колла считали,  что  эта
река очень глубока, хотя на самом деле ее глубина составляла не  более  трех
футов. Майор Дэвид Мониак  попытался  пересечь  реку,  но  выстрел  семинола
сразил его наповал. Примеру майора никто не  последовал.  Этот  Провал  спас
сотни мужчин, женщин и детей с обеих воюющих сторон. Удивительнее всего  то,
что Дэвид  Мониак,  стопроцентный  индеец  племени  крик,  закончил  военную
академию Соединенных Штатов.  Белые  убеждали  семинолов  уйти  на  запад  и
соединиться там с теперь уже дальними  родственниками,  индейцами  крик,  но
вместе с тем использовали  войска  этого  племени  против  семинолов.  Какая
ирония судьбы!
   В тот день Джеймс, участвуя в битве, оказался в самой гуще бегущих людей,
которые надеялись выжить. Ему мучительно хотелось защитить тех невинных, что
находились позади войск. Он  стрелял,  с  ожесточением  размахивал  мечом  и
ножом. При одном воспоминании об этом  его  затрясло.  Джеймс  тогда  боялся
встретить знакомого солдата, человека, с которым пил виски или вино, спорил,
играл в карты.
   Оказавшись меж двух миров, он создал свои собственные нравственные  нормы
и правила. Когда нападали солдаты, Джеймс сражался с ними, не  видя  другого
выхода. Но он никогда не  стал  бы  участвовать  в  налетах  и,  что  бы  ни
случилось, не тронул бы женщин и детей. Джеймс принял это решение  вовсе  не
из-за своей белой крови. Он знал многих воинов, отказавшихся  участвовать  в
расправах на плантациях. Даже Оцеола презирал  тех,  кто  ополчается  против
женщин и детей, хотя, как военный лидер, часто закрывал глаза на  варварские
преступления: Каждому краснокожему, готовому уничтожить целые семьи,  всегда
противостоял другой - тот, кто ни за что не поднял бы руку на невинных, даже
во имя войны.
   Несмотря на то, что совершали солдаты под командованием таких, как  Майкл
Уоррен, Джеймс знал: среди белых столько же хороших людей, сколько  и  среди
индейцев. Вспомнив об этом человеке,  Джеймс  испытал  приступ  безудержного
гнева. Кровь его вскипела. Пальцы слегка подрагивали. Он узнал о Высшем Духе
от своей индейской родни, о христианском Боге - от  отца.  В  сущности,  это
одно и то  же,  и,  как  бы  ни  назывался  Великий  Отец,  Джеймс  внезапно
почувствовал благодарность к Нему за то, что Наоми умерла от лихорадки, а не
от рук белого человека.
   Он стиснул зубы, борясь с  охватившей  его  душевной  болью,  куда  более
тяжелой, чем боль физическая. Ему никогда,  никогда  не  забыть  возвращения
домой, в глубину болот, где он спрятал свое племя, огонь костра и вид  того,
кто держал на руках Наоми. Когда Джаррет  обернулся,  в  глазах  его  стояли
слезы. Джеймс никогда не забудет Наоми, такую прекрасную даже в смерти,  что
она казалась спящей. Он забрал ее у Джаррета и молча держал на руках, а брат
оставался рядом. Не вымолвив ни слова, но все понимая, Джаррет пытался взять
на себя хоть часть его боли. Однако на этом ужас  не  кончился.  Выяснилось,
что Сара, младшая дочь Джеймса, умерла три дня назад. Его  мать  была  очень
больна, но все же индейцам удалось спрятать ее поглубже в болотах и  уберечь
от наступавших белых солдат. Таких, как Уоррен,  не  тронуло  бы,  что  она,
нежная и заботливая, вырастила и обожала  Джаррета,  белого  ребенка  другой
женщины. Роберт Трент отвез Дженифер в Симаррон,  к  Таре,  а  Джаррет  один
остался с покойными, ожидая приезда Джеймса. Он разделил горе брата  и  знал
не хуже настоящих индейцев, как  должно  пройти  захоронение  столь  близких
сердцу людей.
   Но Наоми умерла не от  рук  белых.  Не  от  пули  солдата,  не  от  стали
вражеского клинка. Если бы она умерла от рук такого, как Уоррен...
   Его глаза, смотрящие в  ночь,  расширились.  Из  дома  послышался  нежный
женский смех.
   "Неужели она дочь этого человека?" Джеймс ушел, чтобы не совершить ничего
ужасного в доме брата. "И что бы ты сделал?" - насмешливо спросил  он  себя.
Когда он увидел на лестнице эту девушку,  казалось,  весь  мир,  кроме  нее,
перестал существовать, обратился в прах. Ее яркая красота поразила  его.  Ее
огненно-рыжие волосы завораживали, словно  танцующие  искры  пламени.  Лицо,
обрамленное локонами, казалось совершенным,  кожа,  бледная  и  нежная,  как
шелк, восхищала. Но главное - глаза, зеленые,  сверкающие,  как  драгоценные
камни, как листва деревьев после летнего дождя. В довершение ко всему у  нее
алые губы и классические черты лица. Она высока, стройна и грациозна.  Грудь
вздымается под плотно облегающим лифом вечернего платья из зеленого бархата,
прекрасная и чувственная. Джеймс тут же подумал: "Я  хочу  эту  женщину.  Не
любую, а именно эту". В это мгновение он не  вспоминал  ни  о