уганными глазами и прыщами
на подбородке, наверное, еще даже не брился.
   Солдату явно хотелось вернуться к  своим,  выжить,  но  ему  велели  быть
смелым и не бояться смерти. Двигаясь вперед, он оказался спиной  к  Джеймсу.
Проклиная себя, Джеймс бесшумно устремился за ним. Он  вытащил  из-за  пояса
нож. Нельзя же выстрелить в солдата, когда враг рядом.
   Джеймс уже занес руку для удара, но тут солдат обернулся. Он не закричал,
а уставился на Джеймса, на нож, занесенный над ним, и перекрестился.
   - Святый Боже! - выдохнул солдат и закрыл глаза, Поколебавшись мгновение,
Джеймс опустил нож и ударил парня кулаком с такой силой, что тот  рухнул  на
землю. Перекинув его через плечо, Джеймс стал тихо пробираться сквозь кусты.
   Он приблизился к солдатам, обошел их и понес свою ношу подальше от тропы,
ведущей к деревне. Только убедившись, что тропа далеко, Джеймс опустил парня
на землю. Солдат зашевелился,  открыл  глаза  и,  с  тревогой  посмотрев  на
Джеймса, тихо застонал и попытался отодвинуться.
   - Я не хочу убивать тебя.
   - Не хотите?
   Джеймс покачал головой.
   - Но я снова сильно ударю тебя. Не  беспокойся.  До  наступления  темноты
твои найдут тебя. Молодой солдат энергично закивал:
   - Да благословит вас Господь! О, но вы ведь не верите в Бога, да?  Может,
я уже умер? Ведь я говорю по-английски  с  голубоглазым  индейцем!  Там,  на
небесах, у вас наверняка есть какой-то Бог, и он благословит вас.  Моя  мама
будет вечно молиться за вас, клянусь!
   - Сколько тебе лет, парень? - спросил Джеймс.
   - В следующем месяце будет семнадцать.
   - Ты слишком молод, чтобы служить в армии.
   - Конечно. Но дома очень нужны деньги.
   - Возвращайся домой, парень.
   Размахнувшись, Джеймс нанес ему удар в  челюсть.  Тот  упал,  не  пикнув.
Джеймс, оставив его под дубом, вернулся к Дикому Коту и мальчику. Они стояли
в лесу до тех пор, пока солдаты  не  прошли  мимо.  Безмолвную  деревню,  из
которой вывезли всех жителей, не обнаружили. Апачуа смогут вернуться.
   День прошел без кровопролития. Джеймсу следовало  бы  радоваться,  но  он
чувствовал себя ужасно.
   Джеймс был у форта с Диким Котом. И видел ее.

***

   Оцеола стоял перед общинным костром для приготовления пищи, вытянув  руки
над огнем и закрыв глаза. Костер горел всю  ночь.  Огонь  поддерживали  рабы
индейцев. Висевший над огнем котелок с едой был всегда горячим, чтобы каждый
воин мог в любой момент утолить голод.
   Но сейчас, в темноте, Оцеола стоял один. Это был человек среднего  роста,
поджарый, с мускулистым телом. Только в последнее время силы начали изменять
ему. Он слишком исхудал. Его жены знали об этом, да и сам Оцеола,  глядя  по
ночам на луну и слыша вой волков, предвидел свою судьбу, чувствовал, что его
время на исходе.
   Теперь он часто вспоминал прошлое, те дни, когда был мальчиком. Тогда все
было совсем иначе.
   Оцеола родился в племени криков, в городе верхних криков - Таллахасси. Но
сначала его звали Билли  Пауэлл,  потому  что  его  отец  был  англичанином.
Бледнолицым.
   Он знал, что белые сомневались, отец ли ему  Пауэлл,  женившийся  на  его
матери. Впрочем, это не важно. Пауэлл был хорошим  человеком,  но  во  время
крикских войн, происходивших давным-давно,  вернулся  в  Алабаму,  а  Оцеола
отправился на юг, во Флориду,  вместе  с  матерью  и  ее  кланом.  Их  племя
придерживалось матриархата. Сын принадлежал  клану  матери.  Оцеола  многому
учился у мужчин, родственников матери, и от дяди  матери,  Питера  Маккуина,
названного в честь ее деда-шотландца, узнал, что должен всю жизнь  бороться,
чтобы выжить. Во время крикских войн Оцеола был  мальчиком,  а  когда  Эндрю
Джэксон  приехал  во  Флориду  -  подростком.  Начались  стычки,   сражения.
Вспыхнула первая семинольская война. Но Оцеола еще  помнил  мирные  времена,
когда просыпался утром от теплых, ласковых  лучей  солнца,  прислушивался  к
шелесту ветерка. Помнил, как охотился с луком  и  стрелами,  учился  убивать
дичь. Их жизнь была тогда такой размеренной! Вождь принимал гостей, раздавал
приглашения, председательствовал на всех встречах. Его помощник помогал  ему
во всем, а так называемые микалги управляли деревнями.
   Перед началом сражений с белыми  или  с  враждебно  настроенными  криками
появлялся глашатай войны. Он кричал, жестикулировал, призывая  всех  к  бою.
Юноши жаждали принять  в  этом  участие.  Обычно  женщины  готовили  пищу  и
выполняли большую часть домашней работы,  юношам  же  давали  незначительные
поручения: они собирали хворост, коренья и ягоды, присматривали за свиньями.
Юноша завоевывал авторитет, проявив мужество на охоте  или  в  бою,  поэтому
молодые мужчины стремились проявить силу и отвагу, достойные звания воина.
   Многие деревни, кланы, вожди и их племена собирались в мае  на  совет,  а
летом на Пляску зеленой кукурузы. Там решали все вопросы,  одобряли  или  не
одобряли браки, улаживали претензии.  Молодые  мужчины  и  женщины  затевали
игры, иногда вместе, иногда порознь. Они флиртовали, смеялись и влюблялись.
   Ни одного  семинола  никогда  не  заковывали  и  не  лишали  свободы,  но
преступления наказывались. Виновных в прелюбодеянии били или прокалывали  им
носы,  уши.  За  незначительные  проступки  карали,  запрещая  провинившимся
принимать участие в обрядах и ритуалах племени.  Убийство  считалось  тяжким
преступлением, и судьбу убийцы решал большой совет. С таких взимали  большой
штраф, порой изгоняли из племени, в редких случаях  казнили.  Оцеола  помнил
хорошие и тяжелые времена, но жизнь всегда текла своим  чередом.  Сейчас  же
каждый день  был  непредсказуемым.  Нередко  индейцы  страдали  из-за  своей
независимости. Случались сражения, потом воины спешили домой.  Они  добывали
пишу, пытались  что-то  выращивать,  даже  когда  им  приходилось  бежать  и
скрываться. Воины гибли. Дети умирали.
   Оцеола и раньше знал, что им предстоит сражаться. Он не был потомственным
лидером, как Миканопи, а  сам  завоевал  авторитет.  Белые  обвинили  его  в
убийстве Уайли Томпсона,  настойчиво  утверждая  при  этом,  что  прежде  их
связывала дружба. Они не понимали Оцеолу. Семинола нельзя заковывать в цепи,
а Уайли вознамерился сломить  его  дух.  Уайли  тоже  не  знал,  что  нельзя
заковывать семинола.
   Да, прежде были славные времена. Оцеола помнил много хороших дней!
   Теперь все они слишком часто давали выход гневу и силе в бою.  И  с  этим
умирали.
   Он говорил с Диким Котом и другими. Все они считали свое положение  очень
серьезным. Удастся ли им выдержать еще один год боев? Оцеола  согласился  бы
снова вести переговоры с военными под одним из тех белых флагов, что дал  им
генерал Джесэп. Оцеоле  было  известно,  что  нарушение  перемирия  в  марте
разозлило Джесэпа и сейчас он ведет войну на уничтожение, считая, что у него
нет иного выбора. Оцеола не питал слепой ненависти к  белым.  Напротив,  его
отношения с военными в марте настолько улучшились, что, пока шли переговоры,
он спал в палатке подполковника Уильяма С. Харни.
   Оцеола воевал, пока находил это возможным. И снова станет воевать,  когда
придется. Но сейчас необходимо возобновить переговоры.
   Услышав почти бесшумные шаги у себя за  спиной,  он  обернулся  и  увидел
Выдру. Его бронзовое лицо казалось высеченным из камня; черные глаза  горели
огнем.
   - Я пришел сказать Оцеоле, что на рассвете уезжаю с моими воинами в  свою
деревню. Оцеола кивнул:
   - Наша сила - в способности сражаться и отступать, уходить в глубь  болот
и холмов, недоступных солдатам.
   - Я не отступаю! - гневно возразил Выдра и, ударив себя кулаком в  грудь,
повторил:
   - Я не отступаю! - Он был только в набедренной  повязке.  Семинолы  умели
готовиться к бою. Они часто пили черный напиток, уберегая себя тем самым  от
заболеваний кишечника. В бой семинолы шли почти голыми, ибо знали: вместе  с
пулей в рану  попадают  нитки  и  ткань  от  одежды,  а  такие  раны  обычно
нагнаиваются. Кожа Выдры блестела от медвежьего жира, как  и  заплетенные  в
косу черные волосы. Он готов был вступить в бой в любую  минуту.  Нет  воина
более отважного и неистового. Более мстительного. Его жена, младенец  сын  и
дочери погибли в огне во время нападения на их деревню. Сам Выдра не  боялся
смерти. Оцеоле казалось, что он скорее боится жить.
   - Никто из нас не отказался от борьбы, -  сказал  Оцеола.  Выдра  стиснул
зубы, издав звук, выражавший отвращение:
   - Оцеола видит то, что хочет видеть. Многие отказываются от борьбы.
   - Многие устали.
   - Ты сражался и убивал не для того, чтобы отказываться от борьбы!
   - Я устал.
   - Ты!..
   - Но не так, чтобы отказаться от борьбы, - гневно и  по-прежнему  властно
перебил его Оцеола. - Но сейчас солдаты не знают, где мы. Я хожу  на  охоту,
делаю новое оружие, коплю силы. И выжидаю...  Мне  нужно  знать,  какой  шаг
предпримут белые.
   Выдра покачал головой:
   - Я снова готов сражаться рядом с тобой, Оцеола. Но  я  -  военный  вождь
моего клана, буду сражаться, когда захочу.
   - Так у нас принято, - подтвердил Оцеола, жалея Выдру. Однако он устал от
его гнева. Преимущество белых солдат в  том,  что  у  них  есть  дисциплина.
Оцеола считал себя лидером в этой войне.  Между  тем  воины  то  соглашались
сражаться, то отправлялись по домам, а иногда сами затевали бои,  обреченные
на неудачу.
   - Ты становишься слабым! - воскликнул Выдра.
   - Напротив, более разумным. Я  начинаю  бой,  если  уверен  в  победе.  Я
стремлюсь к победе, а не к расправам. Выдра  снова  ударил  себя  кулаком  в
грудь:
   - А я хочу уничтожить белых!
   - Вспомни, мы все желаем остаться здесь, сохранить  нашу  землю,  сберечь
наших детей, обеспечить для них будущее.
   - Этого нам не позволят.
   - Мы будем бороться, пока не добьемся  этого.  Выдра,  ты  неукротимый  и
доблестный воин. Мы все в долгу перед тобой, но помни: война у нас общая!
   - Я помню. Но сейчас все больше и больше белых солдат собирается в форту.
Они ищут меня и Оцеолу. Я сам найду их. Я выслежу Уоррена  и  сниму  с  него
скальп. Я убью каждого, кто выйдет из форта.
   С этими словами он склонил голову в почтительном поклоне и вскоре исчез в
сосновом бору.
   Оцеола вновь повернулся к огню и закрыл глаза. Он сражался, да, сражался!
Отчаянно, ожесточенно, с трезвым расчетом и яростным порывом. И снова  будет
сражаться...
   Но сегодня... Ему было холодно, очень холодно.
   Далеко от костра, у старого, поросшего  мхом  дуба,  спал  Рили  Маршалл,
старый негр, бежавший во Флориду. Рили служил воинам, и они защищали его.  В
хорошие времена он тоже работал на своих индейских хозяев, но ему выделили и
собственный клочок земли. Рили мог в любой момент  присоединиться  к  бандам
негров и индейцев, но когда началась война, он был  уже  стар  и  остался  с
воинами Оцеолы.
   Оцеола разбудил его:
   - Попроси Бегущего Медведя прийти ко мне.
   - Бегущий Медведь ушел изучать новый форт.
   - Сегодня он здесь. Привез оленя, чтобы накормить людей.
   Рили отправился выполнять приказание,  и  через  несколько  минут  Джеймс
Маккензи, бесшумно вынырнув из тьмы, приблизился к Оцеоле.
   Зная бескомпромиссность Оцеолы, и белые, и семинолы удивлялись его дружбе
с полукровкой. Но в Джеймсе было многое, что Оцеола искал и редко находил  в
других мужчинах. В случае нападения Джеймс бился  бы  за  них  насмерть.  Он
сообщал  точную  информацию,  твердо  держал  слово,  никогда  не  обманывал
доверия. Джеймс не отвернется от своего народа и не станет убивать всех  без
разбора. Он не станет нападать на поселения, фермы и плантации белых -  даже
на солдат, но раздобудет пропитание для  изголодавшихся  отчаявшихся  людей.
Джеймс поделится всем, что имеет, до последней  крошки.  Он  не  солжет,  не
перестанет защищать своего брата и других близких ему людей. Джеймс будет до
конца сражаться за свои убеждения или за то, что ему принадлежит.
   И похоже, белая женщина в форту принадлежит ему.
   - Ты звал меня, Оцеола? - Джеймс стоял в трех футах от вождя,  освещенный
пламенем костра. Оцеола никогда не сомневался в том, что выглядит достойно -
и как воин, и как вождь. Но Джеймс был более шести футов ростом,  широкоплеч
и очень силен. Брюки, такие,  как  у  белых,  облегали  его  стройные  ноги.
Простую рубаху украшал рисунок. На цепочке висел серебряный полумесяц.  Свои
черные волосы он стянул красной повязкой. Джеймс явно  осунулся;  глаза  его
полыхали голубым огнем.
   - Ты накормил сегодня много  ртов  своим  оленем.  Таких  все  труднее  и
труднее убить в лесу, - сказал Оцеола.
   Бегущий Медведь приподнял бровь, и усмешка тронула его губы.
   - Оцеола и сам прекрасный охотник. Вряд ли он  позвал  меня  сюда,  чтобы
похвалить за оленя.
   - Говорят, дочь майора Уоррена находится в форту Деливереис.
   Лицо Джеймса осталось непроницаемым.
   - Да, она там.
   Теперь усмехнулся Оцеола:
   - Мой дорогой друг, неужели ты не понимаешь, что слухи распространяются в
лесу от отряда к отряду, словно по ветру. Никто не скажет точно, похитил  ли
ты эту женщину, или она сама пыталась  найти  убежище  в  твоей  заброшенной
хижине; Но то, что вы были вместе, - факт. Поэтому я и позвал тебя. Ты видел
ее? Она в форту?
   - Да, я сам видел ее. Я скрывался в лесу с  Диким  Котом  и  наблюдал  за
солдатами и жизнью форта.
   - Люди не лгут, утверждая, что я убиваю не всех мужчин и женщин. Во время
первой битвы при Уитлакоочи я приказал не убивать молодого солдата по  имени
Грэхем. Воины не тронут дом  твоего  брата.  Я  велел  доставить  сюда  дочь
Уоррена, если ее захватят. Но  пойми:  у  многих  воинов  кипит  кровь.  Они
потеряли свои семьи. Они видели детей, лежавших в лужах крови.
   - Я это знаю.
   - Ну тогда запомни; тебе надо следить за Выдрой.  Он  нападет  на  любого
солдата, покинувшего форт Деливеренс.
   - Меня предупреждали насчет  Выдры,  -  ответил  Бегущий  Медведь.  -  Но
пожалуй, я сам поговорю с ним. Сейчас.
   Бегущий Медведь растворился в лесу. Глядя ему вслед, Оцеола размышлял, не
совершил ли ошибку. Сейчас они не могут  позволить  себе  сражаться  друг  с
другом.
   Но если не стремиться  жить  так,  как  у  них  принято,  -  с  честью  и
достоинством, зачем столь упорно сражаться?
   Джеймс знал, где найти Выдру. Военный вождь индейцев микасуки только  что
вернулся в свое временное укрытие и лежал на подстилке.
   Семинолы не выставляли на ночь охрану. Джеймс много раз  говорил  вождям,
что сон белых солдат стерегут часовые, поэтому и в ночное  время  их  трудно
застать врасплох. Но привычки редко меняются. Джеймс прыгнул на  возвышение,
где Выдра после страшной смерти своей жены спал один.
   Выдра вскочил - пораженный, озлобленный,  готовый  кинуться  в  бой.  Но,
узнав Джеймса, успокоился.
   - Маккензи, - с отвращением произнес он  имя,  которым  Джеймса  называли
белые.
   - Мне сказали, будто ты хочешь убить всех солдат в форту.
   - Я хочу убить всех белых, - отрезал Выдра.
   - Там есть женщина. Моя женщина.
   - Ни один белый мужчина не подумал о моей женщине.
   - Но я прошу тебя, как вождя твоего  народа,  отнестись  с  уважением  ко
мне...
   - К полукровке?
   - Как вождю моего народа. Кровь моей матери дала  мне  право  занять  это
положение.
   Выдра встал перед Джеймсом. Он был ниже ростом, но это  дела  не  меняло.
Выдра с горечью и злобой смотрел на него.
   - Ты вырос и принял  черный  напиток;  ты  усвоил  обычаи  наших  воинов,
научился охотиться и сражаться в набедренной повязке, метко посылать  стрелу
в цель, ловко уклоняться от мушкетов белых людей. Люди слушаются тебя и идут
за тобой. У тебя большая власть и большая сила. Ты  мог  бы  вести  людей  к
великим победам, мог бы уничтожать белых. Но ты воюешь вместе с нами  только
тогда, когда мушкет нацелен в твое сердце. Зачем же ты приходишь  ко  мне  и
просишь за белую женщину?
   - Она моя, и я не хочу, чтобы ее убили.
   - Если она твоя, забери ее из форта.
   Джеймс ничем не выказал то, что творилось в его душе. Господи!  Казалось,
мука и безысходность пожирают его изнутри. Он заявил, что  Типа  принадлежит
ему, но ведь это не так! Белая женщина, она принадлежит миру белых людей. Он
не имеет права претендовать на нее, пока она с Майклом Уорреном.
   - Прошу тебя, не причиняй ей вреда.
   Выдра внезапно вытащил нож из чехла у  лодыжки  и  бросил  его  так,  что
кончик вонзился в грубо сколоченные бревна у их ног.
   - Сразись со мной, Бегущий Медведь. Сразись за нее. Реши ее судьбу.
   - Сразиться с тобой? Но я не хочу твоей смерти...
   - Я тоже не желаю твоей смерти. Но я охотно посмотрел бы, как  ты  будешь
сражаться за то, что ты любишь, за то, что тебе дорого. За жизнь.
   Не успел Джеймс ответить, как Выдра нагнулся за ножом.  Джеймс  отпрыгнул
назад, понимая, что воин сегодня настроен если  не  на  смертельный,  то  на
кровавый бой.
   Выдра бросился на него, но Джеймс перехватил руку, сжимающую нож.  Однако
от натиска Выдры оба упали на деревянный настил, потом скатились  на  землю,
сцепились в яростной схватке.
   Выдра навалился  на  Джеймса,  пытаясь  завладеть  ножом  и  пронзить  им
соперника. Джеймс, ощутив острие ножа у своего горла, собрался  с  силами  и
сбросил с себя воина.
   Выдра упал на землю футах в трех от него. Джеймс вскочил на  ноги.  Выдра
тоже поднялся, и они начали кружить друг возле друга. Джеймс позволил  Выдре
броситься на него и на этот раз, легко  упав,  заставил  Выдру  перекатиться
через себя. Тот попытался нанести  удар  ножом,  но  Джеймс  приготовился  к
этому. Он изогнулся, сильно ударил противника по руке, выбил  нож  и  прижал
ребро ладони к горлу воина. Задыхаясь, Выдра с ненавистью смотрел на него.
   - Заканчивай. Убей меня! Джеймс покачал головой:
   - Я не стремлюсь к этому. Только отдай мне белую женщину, если  захватишь
ее.
   Выдра молчал, а Джеймс вдруг расслышал тихое дыхание и  чьи-то  шаги.  Он
поднял голову. Их окружили воины Выдры. Они не собирались вмешиваться в бой,
но наблюдали и ждали.
   Выдра тоже заметил их. Джеймс ослабил хватку, и воин наконец заговорил:
   - Я не собираюсь напасть на форт, но объявлю войну тем, кто  покинет  его
пределы, тем, кто ищет меня и мой народ, чтобы уничтожить нас!
   - А женщина?
   - Если я захвачу ее, ты должен прийти за ней и забрать  женщину  у  меня.
Когда ты говоришь, тебя слушают. Мы восхищаемся твоей силой - она нужна  нам
для нашего дела.
   - А мне нужно твое слово, клятва.
   Выдра кивнул.
   Джеймс, стоя в лунном свете, наблюдал за ним. Индеец вдруг полоснул ножом
по своей ладони и протянул ее Джеймсу. Джеймс взял  нож,  сделал  надрез  на
своей ладони и обменялся с Выдрой крепким рукопожатием.
   Отвернувшись, он все еще чувствовал кровь на ладони. Горячую, липкую.  Он
помнил лицо Типы, когда она смотрела на свои ладони в  последний  раз.  "Так
много крови, - сказала она. - Столько крови".
   И сколько еще будет пролито...
   Джеймс уже дрался с Диким Котом и с Выдрой. Дрался с собственным народом.
Он и Майкл Уоррен стали смертельными врагами. И все же.. Джеймс так мало мог
сделать, чтобы защитить ее.
   - Бегущий Медведь!
   Он уже покинул Выдру и стоял в рощице, залитой лунным светом,  чувствовал
легкое дуновение  ночного  ветерка,  слышал  тихое  журчание  речки.  Джеймс
обернулся.
   Коричневый Кролик, старый индейский воин, в котором текла и  негритянская
кровь, окликнул его.
   - Выдра верен своему слову. Он восхищается тобой и сожалеет,  что  ты  не
сражаешься  за  наше  дело  с  большим  упорством  и  настойчивостью.  Выдра
утверждает, что в каждом бою ты мог бы убивать по двадцать человек и избавил
бы нас от многих солдат.
   - Я сражаюсь так, как считаю нужным, - Я знаю это, как и  многие  другие.
Выдра этого не понимает, но сдержит свое слово. Помни: Выдра  желает  смерти
всем белым. Если эта женщина твоя, позаботься о том, чтобы она  ни  покидала
форт. Если же она покинет его, ты должен быть рядом.  В  пылу  битвы  всяко