ого мальчика, которого она обожала двадцать  один  год,  увы,
больше не было.
   В  его  жизни  существовали  женщины,  целая  дюжина.  Некоторых  она
встречала, другие обитали  в  незнакомом  ей  мире.  Но  любовь  к  сыну
говорила ей, что они не дороги ему; покоряя  чужие  сердца,  он  охранял
свое от вторжения кого бы то ни было.
   С той поры она всегда ненавидела ту особу, которая причинила ему  эту
боль.
   Но теперь вдова подумала, что вдвойне ненавидит ту девицу, потому что
именно из-за нее Галлен, единственный и любимый сын, вступал в  брак  по
расчету, а не по любви.
   Но умудренная опытом маркиза  понимала,  что  о  таких  вещах  с  ним
бесполезно говорить.
   - Когда ты намерен устроить свадьбу, дорогой? - спросила она.
   -  До  конца  сезона.  Принц  скорее  всего  предложит   для   приема
Карлтон-хаус, так как все приглашенные не  уместятся  в  городском  доме
графа Фернлея на Керзон-стрит.
   - Расскажи мне о графе. Я помню его  -  симпатичный  мужчина,  должно
быть, поэтому его дочь такая красавица.
   - Вполне  милый  человек,  -  ответил  маркиз  без  воодушевления,  -
предпочитает сельскую местность Лондону, но его жена без ума  от  балов,
приемов, ассамблей и раутов. - Он криво  усмехнулся.  -  Она  стремилась
сделать дочь центром внимания высшего общества и действительно преуспела
в этом.
   Маркиза отметила про себя, что с графиней Фернлей у  нее  никогда  не
было ничего общего.
   - На обратном пути я, конечно же, загляну к графине, - пообещала она,
- но я собиралась ехать домой, а не в Лондон.
   Слово  "домой"  означало  в  данном  случае  весьма   привлекательный
Дувр-Хаус, расположенный в огромном поместье маркиза в Хантингдоншире.
   Маркиза, испытывавшая неимоверные страдания  от  артрита,  не  любила
бывать в Лондоне, ее больше привлекала сельская идиллия в компании своих
собак. Поэтому сын сказал поспешно:
   - Тебе нет необходимости приезжать в Лондон до венчания. Будет лучше,
если я приглашу графа и, конечно, Берил в замок, как  только  ты  будешь
готова принять их. - И с улыбкой добавил:
   - Уверен, что время для этого у нас найдется, хотя Берил будет занята
покупкой приданого.
   - А ты, дорогой?
   - Принцу нравится, когда я постоянно нахожусь возле него.  Однако  мы
пришли к соглашению, удовлетворяющему в той или иной степени нас  обоих:
я сопровождаю его на скачках и прочих дневных увеселениях, но освобожден
от посещения многолюдных вечеринок, которыми его королевское  высочество
наслаждается вечером.
   - И что ты делаешь тогда? - допытывалась маркиза.
   - А на этот вопрос я затрудняюсь ответить.
   У маркиза появился лукавый блеск в глазах.
   - Я спрашиваю не о том, чем ты занимался  в  прошлом,  -  рассмеялась
мать. - Я прекрасно осведомлена о твоей репутации сердцееда. Но  что  ты
будешь делать теперь? Едва ли леди Берил захочет без тебя  посещать  эти
многолюдные приемы.
   - В жизни женатого человека есть свои недостатки!  -  не  задумываясь
ответил  маркиз.  -  Только,  поверь,  мама,  зеленый   карточный   стол
привлекает меня куда больше, чем полированные паркеты, и я не  собираюсь
проводить на балу каждую ночь, пусть даже этого будут требовать Берил  и
принц.
   Маркиза улыбнулась.
   - Догадываюсь, что ты купил новых  лошадей  и  станешь  прогуливаться
верхом каждое утро.
   - Дюжину великолепных, чистокровных коней! Мне не  терпится  показать
их тебе.
   - Теперь и я буду ждать знакомства с ними, - загорелась маркиза.
   Мир  с  Францией  кроме  прочих  выгод   вернул   любителям   лошадей
возможность вновь привозить в Англию этих благородных животных.
   И маркиз немедля послал своих людей в Сирию, откуда они  вернулись  с
арабскими кобылами.
   Когда он заговорил о лошадях, мать уловила  в  его  голосе  интонацию
более теплую, чем во время рассказа о будущей жене.
   В феврале, как раз перед ее отъездом в Харроугейт, в  замок  привезли
отличных венгерских лошадок, и она была в восторге, узнавая в сыне  того
мальчишку, который все время тянул ее  за  руку  в  конюшню,  когда  ему
подарили первого пони.
   - А леди Верил хорошая наездница? - спросила она.
   - На коне она держится превосходно, - ответил  маркиз,  -  и,  думаю,
сумеет охотиться с моей сворой. Кстати, мне придется заняться охотничьим
домиком в  Печестершире.  -  Он  усмехнулся.  -  Холостяцкие  вечеринки,
которые я устраивал там, отнюдь  не  улучшили  состояния  мебели.  Кроме
того, на женский взгляд, там слишком грубая обстановка.
   - Мы с твоим отцом бывали очень счастливы там, -  грустно  промолвила
вдова.
   - Как и повсюду, - заметил маркиз. - Только, мама, не надо все  время
сравнивать меня с отцом, а Берил - с собой. - Он взял ее за руки.  -  Ты
отлично знаешь, что такой милой и красивой женщины, как  ты,  больше  не
будет. Поэтому не надо сетовать на то, что я выбираю второй сорт.
   - Меня волнует,  дорогой  мой,  лишь  твое  счастье,  -  пробормотала
маркиза.
   - Я уже сказал тебе, что всем доволен.
   Тем не менее матери послышалась в голосе сына язвительная нотка.
   В нескольких милях от модного харроугейтского курорта, с его  водами,
дорогими  отелями  и  отдыхающими  аристократами,  в  том  же  Йоркшире,
находилась деревня Барроуфилд.
   Расположенная возле Лидса, она являла собою скопище неопрятных и даже
зловещих домов и казалась постоянно укрытой тонкой  вуалью  из  угольной
пыли.
   За пределами деревеньки на холме стояла уродливая церковь  из  серого
камня, а возле нее - столь же неказистый, громоздкий дом викария.
   На кухне, мощенной камнем, у старомодной,  неудобной  печи  хлопотала
седовласая служанка, всем своим видом напоминавшая  няню:  она  пыталась
научить тощую невнимательную девчонку готовить баранью ногу.
   - Да пойми же ты, что я тебе говорю, Элен, - внушала  она  ей  резким
голосом. - Я в шестой раз повторяю, что мясо нужно  все  время  поливать
соком. А ты как будто не понимаешь меня.
   - Так я ж делаю  то,  что  вы  мне  говорите,  -  отвечала  девица  с
раздольным йоркширским акцентом.
   - Ну, это как посмотреть! - отрезала старшая.
   Тут она повернула голову,  потому  что  кухонная  дверь  открылась  и
молодой голос позвал:
   - Эбби! Эбби!
   Эбигейл  -  так  звали  старшую  -  обернулась  к  вошедшей  девушке.
Светловолосая и голубоглазая, она могла  бы  показаться  самой  типичной
англичанкой, но от таковой отличалась совершенно невероятной красотой.
   Глаза ее, громадные на изящном овальном личике, казалось,  вобрали  в
себя голубизну не весеннего неба, а скорее южного моря.
   Нежная  улыбка  касалась  мягкого   изгиба   губ,   словно   рассвет,
проглядывающий сквозь листву деревьев.
   - Что случилось, мисс Торилья? - спросила старшая.
   - Письмо, Эбби! Письмо от леди Берил и... Не знаю, поверишь ли  ты  -
она помолвлена и собирается замуж!
   - И вовремя, - сказала Эбби с фамильярностью старой  служанки.  -  Ее
светлости скоро двадцать один,  она  имеет  успех  в  Лондоне;  я  давно
ожидала этого.
   - Ну что ж, она уже помолвлена, - повторила Торилья. -  И  представь,
Эбби, она приглашает меня в гости.
   Торилья расправила лист бумаги и прочитала вслух:

   Торилья, ты будешь моей подружкой.
   Я намереваюсь ограничиться только  одной,  чтобы  не  создавать  себе
излишней конкуренции.

   - Как будто у Берил может быть соперница! - расхохоталась Торилья.
   Эбби не ответила, и девушка продолжала читать:

   Ты должна немедленно приехать  ко  мне..,  как  только  получишь  это
письмо. Не задерживайся. Ты должна мне помочь во многом. У меня  столько
дел, и я рассчитываю на тебя в выборе моей одежды, в  планировании  моей
свадьбы и, конечно, рассчитываю на твое  участие  в  приемах,  где  люди
захотят познакомиться с моим женихом.

   - И кто же стал суженым ее светлости? - спросила Эбби.
   Торилья повернула страницу.
   - Ты не поверишь, Эбби, - со смехом  ответила  она,  -  но  Берил  не
назвала его имени! Как это похоже на кузину! Она всегда забывает о самом
главном. Предвижу, сколько  хлопот  свалится  на  меня,  если,  конечно,
папа.., отпустит меня.., к ней.
   Последние слова девушка произнесла поникшим голосом, и в ее  огромных
глазах читались сомнение и грусть.
   - Конечно же, вы должны ехать, мисс  Торилья,  -  решительно  сказала
Эбби. - Хотя, ей-богу, надеть вам совсем нечего.
   - Об этом я могу не беспокоиться. Мне впору платья Берил, она  всегда
была щедра и позволяла носить все, что мне нравилось, даже  костюмы  для
верховой езды. - Торилья на мгновение задумалась и вдруг спросила:
   - Ой, Эбби, как ты думаешь, мне позволят  поездить  на  лошадях  дяди
Гектора? Вот бы вновь очутиться на спине чудесного животного!
   - Не сомневаюсь, что ваш дядя  предоставит  вам  своих  лошадей,  как
прежде, когда вы были ребенком.
   - Больше всего мне не  хватало  здесь  доброй  лошадки,  -  вздохнула
Торилья.
   - Мне не хватало куда больше всяких разностей, - возразила Эбби, - да
и вам тоже, мисс Торилья. Не надо обманывать себя.
   И  Эбби  принялась  развязывать  тесемки   коричневого   голландского
фартука, предназначенного для готовки; он прикрывал второй, ослепительно
белый, который она носила поверх серого платья.
   - Я немедленно начинаю собирать ваши вещи!
   - Нет, Эбби, подожди, подожди! - остановила ее Торилья.  -  Я  должна
спросить папу. Он может не захотеть, чтобы я  возвращалась..,  домой.  -
Она немного поколебалась и добавила извиняющимся голосом:
   - Фернфорд был для  меня  домом  семнадцать  лет..,  пока  была  жива
мама...
   - Именно, мисс Торилья. Там и есть ваш дом! - убеждала ее Эбби.  -  И
вам нечего делать в этом грязном местечке!
   Торилья улыбнулась. Эбби твердила это, наверное, в тысячный раз.
   - Ты знаешь, что оно значит для папы, - тихо сказала Торилья.
   Внезапно хлопнула входная дверь.
   - А вот и он! - воскликнула девушка. - Поспеши с обедом, Эбби, а  то,
сама знаешь, он убежит по делам, забыв о еде.
   Пойду поговорю с ним.
   Торилья повернулась и выбежала из  кухни  в  узкий  мрачный  коридор,
выходивший в несколько претенциозный холл.
   Там спиной  к  двери  стоял  преподобный  Огастес  Клиффорд,  викарий
Барроуфилда.
   Это был статный, обаятельный  мужчина,  но  выглядел  он  значительно
старше своих лет. Его  белая  как  лунь  голова  и  лицо,  изборожденное
глубокими морщинами, говорили  о  нелегкой  жизни,  требующей  огромного
напряжения сил.
   С   печатью   грусти   на   челе   он   опустил   на   кресло   шляпу
священнослужителя, однако, завидев приближающуюся к нему Торилью,  нежно
улыбнулся.
   - Ну вот я и вернулся, Торилья! -  воскликнул  он.  -  И  как  раз  в
назначенное время.
   - Как хорошо, папа! Обед уже готов, - обрадовалась Торилья. - Было бы
обидно, если б из-за твоего опоздания погибла прекрасная  баранья  нога,
которую прислал нам фермер Шиптон.
   - Да, конечно, я не забыл, - сказан викарий, - но  если  она  велика,
нам следует поделиться...
   - Нет, папа! - заявила  Торилья  тоном,  не  терпящим  возражений.  -
Делиться нечем. Иди скорее в столовую, мне нужно кое-что сказать тебе.
   Викарий вошел вслед за дочерью в темноватую комнатку, где  в  отличие
от гостиной окна выходили на фасад дома и смотрели на север.
   Здесь стояла вполне приличная мебель, которую они привезли с собой  с
юга, однако шторы были сшиты из дешевого материала, хотя Эбби и  Торилья
сделали все возможное, чтобы скопировать драпировку, запомнившуюся им по
Фернлей-Холлу.
   Элизабет, младшая сестра графини Фернлей,  вышла  замуж  за  Огастеса
Клиффорда, служившего  тогда  куратором  в  Лондоне,  в  церкви  Святого
Георгия на Ганновер-сквер.
   Граф Фернлей, дабы  сделать  приятное  жене,  назначил  его  викарием
небольшого прихода в Фернфорде,  который  находился  в  его  собственном
поместье в Хертфордшире. Таким образом, Торилья и Берил выросли вместе.
   Их родители были весьма рады этому обстоятельству, и хотя Верил  была
на два года  старше  Торильи,  разница  в  возрасте  была  не  столь  уж
очевидна.
   Более того, Торилья  оказалась  куда  смышленее  старшей  сестры,  но
старалась держаться с ней  вровень,  ибо  Берил  постоянно  отставала  в
учебе.
   Графиня Фернлей предпочитала жить в  Лондоне,  поэтому  Берил  больше
времени проводила со своей тетей, чем с матерью.
   Она так любила миссис Клиффорд, что ее неожиданная кончина  заставила
Берил горевать ничуть не меньше Торильи.
   С утратой матери жизнь Торильи совершенно  переменилась.  Преподобный
Огастес счел невозможным более оставаться в доме, где был  так  счастлив
со своей женой.
   Ему стало невмоготу трудиться в тихом уютном селении, где, откровенно
говоря, у него было не слишком много дел, и подал прошение о  назначении
его в один из самых уединенных и бедных районов на севере. И  вот  через
два месяца после смерти жены Огастес Клиффорд занял должность викария  в
Барроуфилде.
   Все это произошло так стремительно, что Торилья осознала случившееся,
лишь оказавшись в странном и чужом для себя  месте,  вдали  от  родни  и
знакомых. Только Эбби могла как-то утешить ее.
   Ну а для преподобного Огастеса переезд послужил  средством  облегчить
свое горе, а быть может, и вызовом, о котором он мечтал всю жизнь,  хоть
никто и не догадывался об этом.
   Вдохновленный неукротимым желанием помочь тем, кто был несчастнее его
самого, он весь  ушел  в  проблемы  и  трудности,  которыми  изобиловала
ужасающая жизнь шахтерской деревни.
   Казалось, он один с пылом крестоносца противостоит целой армии зла.
   Лишь Торилья и Эбби знали, что в своей одержимости он забывал о  пище
и сне, пытаясь хоть в чем-то помочь существованию своих новых прихожан.
   И свою стипендию, и те крохотные средства, которые у него оставались,
викарий до последнего пенни тратил на паству.
   Только благодаря Эбби, забиравшей у него после получения чеков деньги
для ведения хозяйства, они были избавлены от голода.
   И теперь, сидя за обеденным столом, Торилья думала о поездке на юг  и
о том, что разрешение отца будет зависеть от стоимости этой поездки.
   - Я получила письмо от Берил, папа, - сказала девушка.
   В это время викарий налил себе стакан воды, а в двери появилась  Эбби
с бараньей ногой.
   - От Берил? - задумчиво переспросил викарий, словно  впервые  услышал
это имя.
   - Берил выходит замуж, папа. Она просит, чтобы я приехала,  погостила
у них в Холле и помогла ей с приданым. А еще она просит,  чтобы  я  была
подружкой на ее свадьбе.
   - Ах, Берил! - воскликнул викарий.
   - Ты не против, если я поеду, папа?
   - Нет, нет. Конечно же, нет! - Он отрезал кусок  баранины  и  положил
его на тарелку. -  Впрочем,  едва  ли  мы  можем  позволить  себе  такую
поездку.
   - Я поеду на дилижансе, - заверила его Торилья. - И если поеду  одна,
а Эбби оставлю приглядывать за тобой, все обойдется не так уж дорого.
   Едва прочитав письмо Берил, она сразу подумала, что  возьмет  Эбби  с
собой, но теперь поняла: служанка должна быть здесь - не  столько  из-за
расходов, сколько из-за викария, так как он просто не сможет выжить  без
прислуги.
   Эбби умела заставить его есть и спать, ей это  удавалось  лучше,  чем
родной дочери.
   - Я как раз думал, - тихо сказал викарий, - что все свободные  деньги
надо отдать миссис Коксволд. Она ожидает девятого ребенка, а  у  старшей
дочери, по-видимому, чахотка.
   - Мне очень жаль Коксволдов, папа.
   Но ты не  хуже  меня  знаешь,  что  каждую  пятницу  мистер  Коксволд
отправляется в кабак и пропивает там по  крайней  мере  половину  своего
заработка.
   - Знаю, - согласился викарий. - Но  мужчина  вправе  по  собственному
усмотрению тратить то, что зарабатывает.
   - Только в том случае,  когда  дети  его  не  голодают,  -  возразила
девушка.
   - Второй девочке в этом месяце исполняется  пять,  и  они,  наверное,
отправят ее в шахту - работать.
   - О нет, папа! - воскликнула Торилья. - Она слишком мала! Ты помнишь,
как болела маленькая Барнсби? Стоя по  колено  в  воде,  она  заработала
пневмонию.
   Викарий вздохнул.
   - Им нужно есть, Торилья.
   - И вам тоже, сэр, - вставила вернувшаяся в комнату Эбби.
   Она внесла два блюда: на одном была картошка, на другом - не  слишком
аппетитная на вид капуста.
   - Мне хватит,  -  рассеянно  сказал  викарий,  разглядывая  крохотные
кусочки мяса на своей тарелке.
   - Сэр, я не уберу баранину со стола до тех пор, пока вы не  наедитесь
досыта, как следует. - Эбби уговаривала его, словно капризного ребенка.
   Взяв в руки нож, викарий положил на тарелку еще  два  тонких  ломтика
мяса. Затем Эбби настояла еще на двух стоповых ложках картошки, а  когда
Торилья закончила есть, произнесла:
   - Вот что, мисс Торилья. Не могли бы вы достать вместо меня пудинг из
печки?
   Не доверяю я этой девчонке. Патока уже здесь, нужно  принести  только
пудинг.
   - Да, конечно, - тотчас согласилась Торилья.
   Эбби передала девушке баранину, и та отправилась на кухню, зная,  что
служанка заведет разговор с отцом.
   - Мисс Торилья сказала вам, сэр, - начала Эбби,  как  только  девушка
покинула комнату, - что ее светлость пригласила вашу дочь на свадьбу?
   - Да, мисс Торилья сказала мне, - ответил викарий. - Но дело  в  том,
Эбби, что мы не можем себе позволить это. Дилижанс стоит  дорого,  а  до
Хертфордшира путь неблизкий.
   - Сэр, простите меня за откровенность, но  мисс  Торилье  давно  пора
вернуться домой, повидать и приличных людей, хотя бы для разнообразия.
   Викарий обратил на  нее  удивленный  взгляд,  но  Эбби  не  дала  ему
заговорить.
   - Разве вы не понимаете, что мисс Торилья  провела  здесь  почти  два
года, не обменявшись даже полудюжиной  слов  с  леди  или  джентльменом?
Поверьте мне, ее бедная мать перевернулась бы в могиле, если б  увидела,
куда вы упекли свою дочь.
   Викарий был искренне изумлен.
   - Я как-то не думал об этом, Эбби.
   - Ну а я думала, сэр! Мисс Торилье уже восемнадцать, и если бы миссис
Клиффорд была жива, упокой Господь ее душу, то уже искала бы  для  своей
дочери подходящего жениха, устраивала приемы и приглашала на них молодых
людей, - возмущалась Эбби. - А кого мы можем пригласить сюда?
   Грязных оборванцев, перемазанных угольной пылью?
   Викарий с осуждением всплеснул руками, но Эбби продолжала:
   - О да, я все знаю, сэр. У них тоже есть души, которые надо  спасать.
Да, они тоже христиане и для Бога ничем  не  лучше  нас.  Но  вы  же  не
рассчитываете, что мисс Торилья выйдет замуж за шахтера, или я ошибаюсь,
сэр?
   Викарий явно смутился.
   - Откровенно говоря, Эбби, я как-то не заметил, что мисс Торилья  уже
выросла.
   - Ну так вот, сэр, ваша дочь выросла, и это настоящее преступление  -
похоронить ее заживо в этом ужасном месте.
   - Но я  нужен  здесь,  -  доказывал  викарий,  как  будто  произносил
последнее слово перед приговором в суде.
   - Возможно, и так, - парировала Эбби, - я не спорю, сэр,  вы  делаете
здесь Божье дело и справляетесь с ним хорошо.
   По это, если можно так выразиться, ваша профессия. А мисс Торилья  не
священник и не проповедник, она молодая женщина, и надо сказать честно -
красавица!
   Но речь Эбби  была  прервана  появлением  Торильи:  она  вернулась  в
комнату, держа в руках  внушительное  блюдо,  в  самом  центре  которого
съежился крохотный пудинг.
   Она поставила блюдо перед отцом, а он до такой степени был погружен в
свои думы, что даже не заметил ее присутствия.
   Торилья встревоженно посмотрела на Эбби, но служанка как ни в чем  не
бывало поменяла тарелки и положила столовую ложку возле руки викария.
   - Ты права, Эбби, - вдруг сказал он. - Мисс Торилья  должна  побывать
на свадьбе леди Берил. Как-нибудь отыщем нужные деньги.
   Когда он вылетел из дома, по всей видимости, не  проглотив  последний
кусок пудинга, Торилья сказала:
   - Значит, ты убедила папу дать согласие? О,  Эбби,  я  чувствую  себя
такой виноватой. Этот разговор ужасно расстроил его.
   Папа