разовав  на  нем
темные, еще влажные пятна.
   Мелинда стала медленно раздеваться, каждое  движение  давалось  ей  с
трудом и мучениями. Ей буквально  приходилось  отдирать  свое  платье  и
нижнее белье от кожи на спине, потому что местами кровь  уже  засохла  и
склеилась с материей.  Несколько  раз  она  почти  теряла  сознание,  но
все-таки продолжала болезненную процедуру -  ей  обязательно  надо  было
освободиться, вытащить себя из окровавленной одежды.
   Наконец она сдернула с себя платье и, закутавшись в старый фланелевый
халат, присела к туалетному столику, уставясь потухшим взором в  темноту
комнаты. Она еще не пришла в себя, но в ее ушах  все  звучали  последние
слова дяди Гектора: "Ты не получишь ни куска хлеба, а если завтра будешь
упорствовать в своем отказе выйти  замуж  за  полковника  Гиллингема,  я
снова изобью тебя, а потом еще раз и еще раз..."
   Теперь она знала, что сэр Гектор много раз был на грани  того,  чтобы
избить ее, с тех пор как она поселилась в этом доме, избить так же,  как
он избивал своих собак и лошадей, так же, как однажды - об этом  в  доме
говорили только шепотом  -  он  избил  одного  из  конюхов,  после  чего
родители мальчика даже угрожали сэру Гектору судом.
   Он был человеком дикого нрава,  совершенно  терявшим  самоконтроль  в
приступе злобы, но Мелинда знала наверняка, что главной, а может быть, и
единственной причиной этой вспышки бешенства явилось  прежде  всего  то,
что в случае ее отказа от замужества сам полковник  Гиллингем  и  другие
влиятельные персоны графства могли бы предположить, что  сэр  Гектор  не
является полновластным хозяином в своем доме. Его  деспотичный  характер
требовал безусловного повиновения от каждого, какое бы положение в  доме
он ни занимал, и Мелинда, как одна  из  его  обитательниц,  должна  была
безоговорочно выполнять все его приказы.
   - Я не выйду замуж за полковника Гиллингема! Ни  за  что!  -  шептала
Мелинда.
   Затем голос ее дрогнул, и из глаз  полились  слезы.  Слезы,  которые,
казалось, хлынули из самой глубины ее души и сотрясали все  ее  хрупкое,
истерзанное тело до тех пор, пока она не начала дрожать с головы до пят.
   - Ах,  папочка!  Мамочка!  Как  же  вы  могли  позволить,  чтобы  это
случилось со.., со мной? - всхлипывала Мелинда. - Мы были так  счастливы
вместе, жизнь казалась такой чу.., чудесной, пока вы не.., не умерли. Вы
и представить не могли, к чему это может привести  и  что  мне  придется
вынести.
   Слезы ослепляли и душили  ее,  потом  она  вдруг  снова  забормотала,
подобно потерявшемуся ребенку:
   - Папочка!... Мамочка! Вы так мне нужны...
   Где.., где вы?
   И внезапно, словно ее родители действительно ответили ей оттуда,  где
они теперь обитали, она вдруг получила ответ на свой  главный  вопрос  -
как ей быть и что делать? Это  решение  -  очевидное  и  безошибочное  -
пришло к ней как озарение, как будто некто заговорил с ней и  рассказал,
как ей поступить. Ни на мгновение она не  усомнилась  в  верности  этого
решения и даже не думала, чем - хорошим или плохим - обернется этот  шаг
для нее в будущем.
   Она просто знала, что поступить следует так и никак иначе. Ее отец  и
мать не могли не ответить на мольбы своей дочери.
   Мелинда вытерла  слезы,  встала  из-за  туалетного  столика  и,  взяв
маленький саквояж, стоявший на полке над гардеробом,  начала  укладывать
вещи. Она собирала лишь самое необходимое, осознавая, что сейчас она  не
так сильна, как в лучшие времена, а поэтому тащить что-либо лишнее будет
мучением. Мелинда уповала лишь на то, что  стремление  к  желанной  цели
придаст ей силы.
   Собравшись  наконец,  она  надела  чистую  рубашку,  свежевыстиранные
нижние юбки и свое  воскресное  платье  из  лилового  батиста  с  белыми
воротничками и манжетами. Была  еще  шляпка  в  тон  платью  строгого  и
простого фасона, украшенная  лиловыми  лентами  -  согласно  требованиям
тетушки Маргарет, которая запрещала какие-либо излишества в одежде, пока
Мелинда  находилась  в  трауре.  А  поношенную   пеструю   шаль,   ранее
принадлежавшую ее матери, Мелинда  положила  рядом  с  саквояжем,  чтобы
накинуть в последний момент.
   Ей  пришлось  посидеть  перед  зеркалом  немного  дольше,   чем   она
намеревалась; наконец она услышала, как дедовские часы в зале  бьют  два
часа. Мелинда открыла свой кошелек. В нем было всего несколько шиллингов
- все, что она смогла сберечь из тех скудных  карманных  денег,  которые
дядя разрешал ей иметь для подаяния в церкви и некоторых  других  весьма
незначительных расходов.
   Продолжая решительно действовать, как будто каждое ее  движение  было
продумано  заблаговременно,  Мелинда  достала   из   выдвижного   ящичка
туалетного столика обитую бархатом коробочку. Она открыла  ее  -  внутри
лежала маленькая алмазная брошь в виде полумесяца -  единственная  вещь,
которую ей дозволено было сохранить при продаже дома и имущества,  когда
все, что представляло хоть какую-то ценность, шло на покрытие долгов  ее
отца.
   Эта маленькая брошь избежала участи остальных вещей только  благодаря
тому, что еще до трагических событий уже принадлежала Мелинде,  так  как
досталась по наследству от бабушки. Брошь была  немного  больше  обычной
детской  брошки,  но  все  вправленные  в  нее  алмазы   имели   огранку
бриллиантов, и Мелинда знала, что эта вещица  представляла  определенную
ценность.
   Держа коробочку в руке, она  очень,  очень  осторожно  открыла  дверь
спальни. Крадучись пробираясь по коридору  и  все  время  опасаясь,  что
скрипнет  какая-нибудь  половица,  Мелинда  даже  сдерживала  дыхание  и
прислушивалась на всякий случай к  посторонним  звукам:  кто-нибудь  мог
неожиданно появиться перед ней и спросить, что  она  тут  делает  в  это
время. Но все в доме было тихо и спокойно, и лишь тиканье часов  в  зале
нарушало эту полную тишину.
   Она добралась наконец  до  будуара  своей  тетки,  который  находился
совсем рядом  с  большой  спальней,  где  спали  тетя  и  дядя.  Подобно
привидению, Мелинда двигалась по ковру совершенно бесшумно, и  казалось,
что ее маленькие ножки не ступают по ковру, а скользят по  воздуху.  Она
открыла дверь в будуар. Все было погружено в темноту, но Мелинда  хорошо
знала дорогу.
   Она чуть-чуть отдернула штору, чтобы в комнату  проник  лунный  свет.
Секретер  ее  тетки  -  изящный  образчик  мебели  эпохи  Людовика   XV,
уставленный декоративными тарелками из  севрского  фарфора,  -  стоял  у
окна. Мелинда отлично знала, где хранились деньги на  домашние  расходы,
потому что каждую неделю помогала своей тетке оплачивать домашние  счета
и помнила, что даже после  выплаты  жалованья  слугам  всегда  оставался
некоторый излишек денег для оплаты мелких покупок.
   Мелинда  открыла  один  из  выдвижных  ящичков.  Там,   как   она   и
предполагала, лежало десять золотых гиней. Мелинда взяла  все  монеты  и
положила на их место алмазную брошь, оставленную  в  наследство  бабкой.
Она была почти уверена, что ее дядя, когда узнает о случившемся, обвинит
ее в воровстве, но также была убеждена и в том, что  брошь  стоит  много
больше, чем десять гиней, и поэтому, если тетушка Маргарет  захотела  бы
продать эту вещь, она, без сомнения, не осталась бы внакладе.
   Мелинда  задернула  штору  и  ощупью  двинулась  к   двери   будуара.
Добравшись до двери, она вышла и пошла назад  в  свою  комнату.  Мелинда
чувствовала, что ее спина разболелась и окоченела, но что  толку  сейчас
было думать о своих болячках и страданиях! Если она собралась бежать, то
делать это надо было немедленно.
   Положив монеты в свой кошелек,  Мелинда  оглядела  комнату  и  задула
свечи. Стоя в темноте, она на мгновенье закрыла глаза.
   - Ах, папочка и мамочка! - прошептала она. -  Помогите  мне,  ведь  я
боюсь бежать, но несоизмеримо больше я  боюсь  остаться!  Помогите  мне,
потому что сейчас я делаю единственное, что в моих силах.
   Мелинда замолчала и немного  постояла  в  тишине,  как  будто  ожидая
ответа, но  единственное,  что  она  услышала,  было  тиканье  часов  на
каминной  полке,  которые  напомнили  ей,  что  время  уходит.   Мелинда
подхватила саквояж и очень,  очень  тихо  прокралась  вниз  по  запасной
лестнице к черному входу в кухню.
 
Глава 2 
 
   Сквозь рваные клочья облаков пробивался мерцающий свет луны и освещал
Мелинду,  которая  спускалась  по  аллее  к  кованым  железным  воротам,
выходившим на проезжую  дорогу.  Большие  ворота  были  заперты,  но,  к
счастью, маленькая боковая калитка около одной из сторожек была открыта,
и  Мелинда  проскользнула  через  нее,  ступая  на  цыпочках,  чтобы  не
потревожить привратника, который не преминул  бы  поинтересоваться,  кто
это крадется из усадьбы в столь ранний час.
   Быстрым шагом Мелинда направилась вниз по извилистой пыльной  дороге.
Вскоре она почувствовала, что спина мучительно болит, и ей казалось, что
саквояж с теми несколькими вещами, которые она  решила  взять  с  собой,
становится все тяжелее и тяжелее с каждым шагом.
   Она перекладывала его из одной руки в другую  и  все  время  задавала
себе вопрос: нельзя ли выбросить что-нибудь из саквояжа, без чего  можно
будет обойтись в дальнейшем? Однако в то же  время  ей  было  ясно,  что
причина заключалась не в чрезмерной тяжести  ноши,  а  в  том,  что  она
переутомилась  и  была  физически  истощена  из-за  наказания,  которому
подверг ее дядя.
   Шаги Мелинды становились все медленнее, а вскоре едва различимый свет
на горизонте поведал ей, что рассвет близок. Нахлынуло чувство  тревоги,
потому что Мелинда поняла, что она пока еще совсем  недалеко  отошла  от
дома дяди, и, если кто-нибудь вздумает пуститься на ее  поиски,  ему  не
придется долго искать.
   Думать о том, что ее могут схватить после удачно совершенного побега,
было совершенно невыносимо. Она как будто наяву  представила  себе  дядю
Гектора в приступе ярости, его багровое лицо, услышала злобное  рычание,
когда его рука потянулась к хлысту. Мелинда знала, что он никогда  и  ни
за что не простит ее за попытку вырваться из его лап.
   Мелинда вспомнила, как он сек  собаку,  которая  "задержалась"  после
выстрела!
   - О боже! - прошептала она. - Я не смогу выдержать еще одного  такого
избиения.
   Мелинда слишком хорошо знала, что может случиться  с  ней,  если  она
вернется. Из-за побоев и физического истощения  она  вынуждена  будет  в
конце концов уступить желаниям дяди Гектора и согласиться выйти замуж за
полковника  Гиллингема.  Однако  даже  мысль  об  этом   заставляла   ее
содрогнуться.
   Она вряд ли могла бы объяснить, почему она так ненавидела  полковника
Гиллингема. Единственное, что Мелинда твердо знала, так это то, что одна
лишь мысль о  его  прикосновении  наполняла  ее  таким  отвращением,  от
которого тошнота подступала к горлу. Она и раньше могла  бы  догадаться,
что тот интерес, который полковник Гиллингем проявлял к ее особе, не был
простой  случайностью.  Мелинда  подумала,  что  он  вовсе  не  случайно
вовлекал ее в беседу при одной-двух встречах, когда приходил на ленч.
   Тогда они  просто  обменялись  общепринятыми  приветствиями,  но  она
все-таки  почувствовала  смущение  и  пришла  в   замешательство   из-за
выражения его лица и странного взгляда.
   Мелинда не  смогла  бы  признаться  даже  себе  в  причинах,  которые
заставили ее извиниться и покинуть его  общество  под  видом  того,  что
тетушке нужна ее помощь или что она  забыла  что-то  в  другой  комнате.
Единственное, что она понимала, так это то, что полковник Гиллингем  был
ей столь же отвратителен,  как  змея,  и  мысль  о  замужестве  с  таким
человеком наполняла ее ужасом.
   Эти  безрадостные  размышления  заставили  Мелинду  поторопиться.   В
течение нескольких минут она шла так быстро, что почти перешла  на  бег,
но силы быстро покинули ее, и ей пришлось замедлить  шаг.  Уже  светало:
тонкие золотистые лучи солнца разгоняли темноту ночи.
   Дорога по-прежнему оставалась совершенно  пустынной.  Мелинда  знала,
что вскоре должны показаться первые домики небольшого селения, как раз в
нем, как она надеялась, можно было бы раздобыть экипаж или  какую-нибудь
повозку, что доставила бы ее в Леминстер.
   Леминстер находился в пяти милях от того места, где она находилась, а
уж от него можно было добраться  поездом  до  Лондона.  Все  это  быстро
сложилось в голове у девушки в единый план действий. Можно было  бы  еще
воспользоваться дилижансом, который  постоянно  ходил  на  этом  отрезке
пути, но дилижанс можно ведь легко перехватить в  случае  погони  верхом
или в экипаже.
   У Мелинды была уверенность, что дядюшка, скорее всего, решит, что она
воспользовалась для побега именно дилижансом. Сам он никогда не ездил на
поезде.
   "Идиотские нововведения! - часто повторял он. -  Эти  пыхтящие  котлы
никогда не заменят лошадей".
   По этому вопросу сэр Гектор занимал совершенно непримиримую  позицию,
заявляя, что никогда не потратил бы свои деньги  на  столь  смехотворную
затею и что он лично, как и вся его семья,  будут  ездить  как  подобает
благородным дамам и господам, а именно  на  своих  собственных  лошадях,
управляемых их личным кучером.
   Тем  не  менее  он  посчитал,  что  посмотреть  на  паровоз  было  бы
интересно, и поэтому,  когда  в  Леминстере  открывался  железнодорожный
вокзал, сэр Гектор в качестве главы судебной и исполнительной  власти  в
своем графстве милостиво согласился провести эту церемонию.  В  качестве
исключения Мелинде было дозволено принять участие в торжестве.
   Она и Шарлотта с удовольствием осмотрели  вагоны  поезда  с  удобными
мягкими сиденьями и стеклянными окнами.  Однако  вагоны  для  пассажиров
победнее,  с  жесткими  деревянными  лавками  и  открытыми  для  стихии,
незастекленными окнами, где  пассажиры  обязательно  будут  подвергаться
опасности быть засыпанными сажей и  угольной  пылью,  привели  сестер  в
ужас.
   Причем даже в последнем случае плата за проезд с такими  неудобствами
оказалась довольно высокой. Но, без сомнения, поезд передвигался намного
быстрее, чем любой запряженный лошадьми экипаж, а это  обстоятельство  в
данный момент было решающим.
   Трудный вопрос стоял перед Мелиндой:  как  добраться  до  Леминстера?
Теперь она уже почти жалела, что отказалась  от  своего  первоначального
плана,  согласно  которому  она  намеревалась  ускакать  из  усадьбы  на
Огоньке. Но она понимала, что, зайди она в конюшню за  лошадью,  конюхи,
до смерти  запуганные  дядюшкой,  обязательно  сообщили  бы  хозяину  об
отсутствии племянницы, если бы она не вернулась через пару часов.  Кроме
того, им бы могло показаться весьма странным, что  девушка  отправляется
на верховую прогулку одна, в то время как сэр Гектор  всегда  настаивал,
чтобы ее сопровождал один из конюхов.
   Но сейчас Мелинда начала сомневаться, хватит ли у  нее  сил  добрести
хотя бы до маленькой деревушки Оукл, не говоря уже о том, чтобы в добром
здравии добраться до Леминстера и сесть на поезд. Она почувствовала, что
вот-вот лишится чувств, и поняла - ей необходимо немедленно передохнуть.
Мелинда присела у обочины дороги на небольшой, поросший  травой  холмик,
вытянула ноги и с неудовольствием  заметила,  что  в  ее  туфли  доверху
набилась пыль.
   Вид подола платья был ничуть не лучше, и она  подумала,  что  если  и
дальше будет передвигаться пешком, то ко времени прибытия в Лондон будет
походить на бродяжку.
   Мелинда вытерла лицо крошечным носовым  платком  из  белого  батиста.
Этот платок она сшила сама и вышила на нем  свои  инициалы,  хотя  такие
изысканные вещи в ее нынешнем положении  бедной  родственницы  ей  и  не
требовались. Как  ее  тетушка,  так  и  Шарлотта  настойчиво  заставляли
Мелинду украшать вышивкой носовые платки для них буквально  дюжинами,  и
ей приходилось соединять  их  инициалы  в  сложнейшие  вензеля.  Мелинде
нравилось заниматься вышивкой, но у нее  было  еще  очень  много  другой
работы по дому, и, если  она  не  успевала,  хозяева  всегда  под  любым
предлогом препятствовали ее верховым прогулкам на Огоньке, а то и вообще
запрещали подходить к нему.
   Вероятно, из-за того, что она как раз  в  этот  момент  вспоминала  о
своей лошади, Мелинда поначалу не услышала характерное цоканье лошадиных
копыт, но, когда осознала, что это за звук, в панике вскочила  на  ноги.
Бросив быстрый взгляд на дорогу, она  поняла,  что  не  стоит  опасаться
деревенской повозки, едущей в ее направлении, а посмотрев  внимательнее,
Мелинда  даже  узнала  эту  телегу.  Повозка   принадлежала   Дженкинсу,
арендатору одной из ферм, принадлежавших дядюшке Гектору.  Когда  телега
подкатила поближе, Мелинда увидела, что на козлах сидел не сам фермер, а
его сын Джим, рыжеволосый лихой парень с постоянной дерзкой  улыбкой  на
лице, которого она встречала во время верховых прогулок.
   Мелинда непроизвольно подняла руку, и он,  потянув  вожжи,  остановил
крупную деревенскую лошадь рядом с ней.
   - Доброе утро! - поприветствовал он девушку с деревенским  выговором.
- Мисс Мелинда, что-то вы рано сегодня.
   - Доброе утро, Джим! Куда это ты собрался? - спросила Мелинда  слегка
взволнованным голосом.
   - Сегодня вторник, мисс, и я должен ехать на рынок в Леминстер.
   Мелинда вздохнула с облегчением.
   - Пожалуйста, Джим, возьми меня с собой!
   Как я, глупая, не подумала об этом раньше!
   - В чем же дело, мисс? Добро пожаловать, правда, моя телега не  очень
подходящий экипаж для благородной дамы.
   У Мелинды совершенно не было  времени  спорить  с  этим  увальнем.  С
видимым чувством облегчения она подала ему свой багаж и,  поставив  ногу
на колесо, вскарабкалась на высокий ящик, стоящий рядом с Джимом.  Голое
деревянное сиденье во всех отношениях было очень неудобным,  но  все  же
это было гораздо лучше, чем плестись пешком.
   -  Спасибо  тебе,  Джим!  -  проговорила  Мелинда  с  такой   горячей
благодарностью в голосе, что парень уставился на нее с удивлением.
   - Да мне это ничего  не  стоит,  мисс,  только  что  скажет  господин
сквайр, если узнает, что вы ехали в моей телеге?
   - Надеюсь, он этого никогда не узнает,  -  ответила  Мелинда.  -  Ах,
Джим, я не могу тебе ничего объяснить, но давай поторопимся в Леминстер.
Я никогда бы не подумала, что смогу встретить кого-нибудь  на  дороге  в
столь ранний час.
   - Я должен быть там как раз к открытию рынка, - объяснил Джим. - Если
я окажусь там пораньше, то продам товар подороже.
   Мелинда обернулась и увидела, что повозка была уставлена  деревянными
клетками с курами, корзинами с яйцами и большими кругами масла домашнего
приготовления, обернутыми в льняную ткань.
   - Который час? - спросила она у  Джима.  -  В  Оукле,  наверное,  уже
многие проснутся, когда мы приедем?
   - В такой час немногие, - ответил Джим.  -  Они  там  все  лентяи,  в
Оукле.
   - Джим, я не  хочу,  чтобы  меня  кто-нибудь  увидел,  -  проговорила
Мелинда, - и мне не хотелось бы доставлять тебе неприятности за то,  что
ты взял меня в попутчицы.
   - Вы хотите сказать, что господин сквайр не знает, что вы отправились
в Леминстер? - спросил Джим.
   Мелинда некоторое время колебалась, прежде чем сказать ему правду.
   - Нет, Джим, он не знает.
   - И вы думаете, что господин сквайр разозлится, когда это  узнает?  -
настойчиво продолжал расспрашивать Джим.
   - Боюсь, что да, - ответила  Мелинда.  -  Но  я  не  хочу,  чтобы  он
направил свой гнев и на тебя.
   - Я-то ему ничего не скажу,  -  решительно  произнес  Джим,  -  и  не
бойтесь, найдется  немного  народу,  кто  захочет  рассказать  господину
сквайру что-нибудь такое, что приведет его в бешенство.
   - Надеюсь, Джим, - согласилась с ним Мелинда. - Возможно, никто и  не
увидит меня на твоей повозке, а если и увидит, то  не  решится  сообщить
моему дяде.
   Это была весьма призрачная надежда,  но  Мелинда  уцепилась  за  нее.
Кроме того, уверяла она себя, если кто-нибудь и увидит какую-то женщину,
сидящую