несла  Вада.  -  Разным  людям
Париж представляется по-разному.
   - Как и все прочее в этом мире, - заметила Нэнси Спарлинг. - Но  у  тебя,
Эммелин, есть одно огромное преимущество перед большинством  путешествующих,
особенно американских девушек.
   - Какое же? - заинтересовалась Вада.
   - Ты не только умна, смышлена, прекрасно духовно развита, ты еще и  очень
начитанна.
   Она увидела удивленное лицо Вады и продолжила:
   - Ты даже не представляешь,  насколько  поверхностны  знания  большинства
девушек. Проблема образования очень остра в Америке, где мужчины  боготворят
женщин и хотят, чтобы их жены были любезны, услужливы и  почтительны,  тогда
как в Англии...
   Она на мгновение умолкла.
   - А что в Англии? - спросила Вада.
   - Английским девушкам фортуна улыбается, если им дают уроки  гувернантки,
которые кроме Библии и "Журнала для женщин" читали что-нибудь еще.
   Вада с интересом слушала Нэнси Спарлинг.
   - Деньги в английских семьях тратятся на образование мужчин:  сыновья  во
всем имеют преимущество. И только жалкие крохи, которые  остаются  от  того,
что затрачено на сыновей, - а это действительно мизерная часть,  -  идут  на
несчастных сестер тех молодых людей.
   - Ваш рассказ вызывает сочувствие к ним, - проговорила Вада.
   - Их есть за что жалеть, - заметила Нэнси, - уверяю тебя, они заслуживают
сострадания. В то же  время,  как  ни  странно,  многие  английские  девушки
сообразительны, остроумны, обворожительны и очень привлекательны.
   - Думаю, у меня должно быть много конкуренток, - улыбнулась Вада.
   - Да, но красотой и деньгами они тебя не превзойдут.
   Увидев, как Вада поморщилась, Нэнси добавила:
   - Спустись на землю и не смущайся,  подобно  нервному  жеребенку,  всякий
раз, когда речь заходит о деньгах. Ты богата,  и  этим  нужно  гордиться.  А
почему бы и нет?
   - Я презираю деньги! - выпалила Вада.
   - Это единственное глупое  замечание,  которое  я  от  тебя  услышала,  -
ответила Нэнси Спарлинг. - Деньги всегда можно использовать на благое  дело.
Но когда они омрачают жизнь или губительно влияют на характер, -  вот  тогда
они, безусловно, становятся злом.
   - Но что же мне делать?  -  В  голосе  Вады  слышалось  легкое  волнение,
которое тут же уловила опытная женщина.
   - Держи выше свою решительную маленькую головку! - произнесла  она.  -  И
гордись этим так  же,  как  тем,  что  ты  американка!  Будь  сильной!  Будь
самостоятельной! Мы, женщины, способны пройти трудный путь, чтобы  завоевать
мир, если только этого захотим!
   Вада вздохнула.
   - Вы смелая! А меня тревожит, - что преподнесет мне будущее?
   - Я тоже с тревогой об этом  думала,  когда  была  в  твоем  возрасте,  -
заметила Нэнси. - У меня  не  было  и  половины  твоих  возможностей,  но  я
сказала, что достигну того, чего хочу, и, за некоторым  исключением,  своего
добилась.
   - А чего вы хотели? - спросила Вада. На какое-то время Нэнси задумалась.
   - Если я скажу: увидеть мир, это прозвучит банально, - ответила она. -  Я
хотела и добилась другого. Я стремилась познать жизнь. Я хотела жить  полной
жизнью. И все это у меня есть.
   - Я завидую вам, - совершенно искренне сказала Вада.
   - Если ты мне это скажешь лет через пять, я  тебе  поверю,  -  произнесла
мисс Спарлинг. - Сейчас же ты только проклевываешься  из  яйца  -  удобного,
закутанного в вату; в нем ты надежно защищена с той минуты, как появилась на
свет. Внешний же мир иногда бывает холодным и коварным, но он  таит  в  себе
много интересного и разнообразные приключения.
   "Мир действительно  интересен  и  загадочен",  -  сказала  себе  Вада  на
следующий день, когда их пароход, сопровождаемый гудящим буксиром,  медленно
входил в бухту Шербурга.
   Девушка вышла на палубу, любуясь естественной красотой залива,  открытого
к морю с севера.
   Она увидела мощный  волнорез,  который  начали  строить  еще  во  времена
Людовика XIV и заканчивали при Людовике XVI и Наполеоне Бонапарте.
   "Я ступаю по страницам  истории",  -  сказала  себе  Вада  в  приподнятом
настроении.
   Из-за бурного моря плавание из Нью-Йорка  оказалось  не  легким,  поэтому
многие пассажиры почти все время оставались в каютах.
   Нэнси сказала, что среди попутчиков не заметила сколько-нибудь интересных
людей.
   В большинстве своем это  были  богатые  американцы,  бизнесмены,  которые
постоянно пребывали в  курительной  комнате,  разговаривая  до  рассвета  на
своем,  только   им   понятном   языке.   Какие-то   честолюбивые   господа,
принадлежащие к высшему свету, пытались завязать знакомство с Вадой, но  тут
же были безжалостно отшиты Нэнси Спарлинг.
   - Этот тип людей меня никогда не волновал, - сказала она девушке, - пусть
и тебя они не беспокоят. Как личности мы их  совершенно  не  интересуем.  Им
только нужно по возвращении рассказать  своим  друзьям  в  Бруклине,  какими
близкими друзьями мы стали во время плавания в Европу.
   Произнося это, Нэнси обворожительно имитировала  светский  тон  тех,  кто
безуспешно добивался их расположения, и Вада хохотала от души.
   Когда подошло к концу их морское путешествие, девушка твердо  знала,  что
никогда еще у нее не было такой интересной и забавной спутницы.
   Дома центром внимания гостей и всех разговоров обычно была  ее  мать.  Ее
присутствие мешало Ваде быть уверенной в себе и не позволяло во время беседы
переключить интерес на себя.
   В ее тихой, уединенной жизни никогда  не  было  таких  людей,  как  Нэнси
Спарлинг. Иметь такую собеседницу  дома,  среди  гостей  для  Вады  было  бы
огромным удовольствием: можно было бы спросить ее мнение по любому вопросу и
с удовольствием выслушать ответ.
   Нэнси не одобряла воспитание Вады.
   - Твои родители, оба презирали популярность, однако ничего плохого в этом
нет: за нею кроется здоровая американская любознательность.  Никакого  вреда
она не приносит. Конечно, газеты время от времени задевают знаменитостей,  а
почему бы и нет? Легкая критика еще никому никогда не приносила зла.
   - Хорошо, если бы вы сказали это  моей  маме,  -  произнесла  Вада.  -  И
все-таки испытываешь облегчение, когда о тебе не пишут так, как о  некоторых
девушках. Я это заметила.
   - Но они же выплачут все глаза, если о них не будут постоянно  упоминать,
- едко возразила Нэнси.
   Почти  все  время  они  говорили  о   Париже,   и   очень   много   -   о
художниках-импрессионистах;
   Нэнси Спарлинг знала о них очень много.
   В отличие от большинства американок Нэнси приложила немало усилий,  чтобы
понять, что эти художники пытались передать в своих полотнах.
   - Я уже приобрела пару таких картин, - сказала она, -  и  в  эту  поездку
постараюсь купить еще что-нибудь. У нас, к сожалению,  не  будет  для  этого
достаточно времени, поскольку мы еще должны обеспечить тебя туалетами - едва
ли не половиной приданого, - так хочет твоя мама.
   - Давайте не будем покупать много! - умоляюще произнесла  Вада.  -  Я  не
выношу примерки. Это так скучно!  Мне  бы  хотелось  получше  узнать  Париж.
Увидеть Елисейские поля, Эйфелеву башню, Нотр-Дам и,  конечно  же,  кафе,  а
может быть, и... - Она из-под ресниц взглянула на Нэнси. - Мулен Руж!
   - С твоей мамой случился бы  разрыв  сердца,  если  бы  она  тебя  сейчас
слышала, - сказала Нэнси, но не ответила, поведет ли туда Ваду.
   Глядя на Нэнси Спарлинг и слушая  ее,  Вада  спрашивала  себя,  может  ли
женщина быть по-настоящему счастлива, не имея ни семьи, ни мужа.
   Раньше она никогда об этом не задумывалась.
   "Предположим, - размышляла Вада, - я никогда не выйду замуж. Но  я  смогу
путешествовать и иметь много друзей во всем мире".
   Однако она знала, что этого ей будет  не  достаточно.  Она  хотела  выйти
замуж, но больше всего мечтала любить и быть любимой.
   К сожалению, она так мало знала об этом!
   Вада наблюдала за своей матерью и отцом, когда они  были  вместе,  но  ей
почему-то трудно  было  представить  их  страстно  влюбленными,  хотя  отец,
очевидно, и питал нежные чувства к своей супруге.
   Каково же  оно,  это  чувство,  о  котором  пишут  романы?  Вдохновляющее
художников, и из-за которого короли, например, властитель Баварии Людвиг  I,
отрекаются от престола?
   Вада была очень целомудренна.  Миссис  Хольц  сама  заботилась  об  этом.
Нагота считалась отвратительной, а страсть - чем-то  таким,  о  чем  девушке
вообще не положено знать. Тайны деторождения обсуждать запрещалось.
   "Хорошо, если бы кто-нибудь рассказал мне  о  любви",  -  подумала  Вада,
приближаясь к Парижу.
   Париж - город любви! L'amoure зажигала сердца повидавших жизнь мужчин; их
глаза начинали блестеть,  когда  они  произносили  это  слово,  вспоминая  о
Париже. Почему? Какое  колдовство  таило  это  чувство,  символом  которого,
казалось, был Париж?
   У женщин, замечала Вада, все  секреты,  связанные  с  любовью,  вращались
вокруг мужчин.
   Но каких мужчин? Каким он должен  быть,  ее  герой?  Способен  ли  герцог
подарить ей то необузданное, неистовое,  всепоглощающее  чудо,  которое  для
одних подобно чаше Грааля, а для других - только низменно и развратно.  Вада
даже не могла себе представить, что же это такое.
   Тут была какая-то тайна, она не могла ее понять и все-таки о ней мечтала.
   Любить... Но кого?

***

   Поезд, который должен был доставить их в Париж, уже стоял на  набережной,
у причала.  Тяжелые  кожаные  сундуки  и  саквояжи  были  сданы  в  багажное
отделение, а Чэрити суетилась из-за  маленькой  сумочки,  которая,  как  она
полагала,  где-то  затерялась.  Железнодорожный  служащий,  сверкая  золотой
тесьмой мундира, проводил их в купе, заранее  забронированное  на  имя  мисс
Нэнси Спарлинг.
   Наконец они взобрались в вагон - это,  пожалуй,  самое  подходящее  здесь
слово: до этого Ваде не приходилось слышать, что вход во французские  вагоны
намного выше железнодорожных платформ.
   Путешественницы устроились на удобных  мягких  сиденьях,  и  вдруг  Нэнси
Спарлинг воскликнула:
   - Как глупо с моей стороны! Я забыла свои перчатки в книжном киоске,  где
мы просматривали журналы.
   - Я сбегаю и принесу их, - вызвалась Вада.
   Но ее любезное предложение последовало слишком поздно.
   Нэнси,  разговаривая  с  Вадой,  стала  поспешно,  несмотря  на   грузную
комплекцию, пробираться к выходу, стремительно открыла дверь  и  ступила  на
платформу. То ли забыв, что ступенька вагона здесь выше, чем в  Америке,  то
ли случилось что-то еще, но она оступилась и, пронзительно вскрикнув, упала.
   Вада вскочила и, подойдя к двери, увидела Нэнси  Спарлинг,  распластанную
на платформе. Ее сумочка при падении открылась, все содержимое высыпалось  и
валялось вокруг.
   - Вы ушиблись? - в смятении спросила Вада. Она спрыгнула к Нэнси, которая
почти лишилась дара речи.
   - Моя нога!.. - спустя некоторое время  простонала  Нэнси.  -  Я,  должно
быть, ее сломала.
   - О нет! Не может быть! - испуганно вскрикнула Вада.
   К ним сразу же подбежали железнодорожные служащие,  носильщики  и  просто
любопытные. Нэнси с жуткой болью доставили в зал ожидания.
   Отправление поезда задержали, послали за  доктором,  но  было  ясно,  что
спутницы не смогут продолжить путешествие, как намечалось, этим поездом.
   Из багажного отсека выгрузили их дорожные сундуки, из купе  принесли  все
вещи.
   Чэрити и Вада сидели возле мисс Спарлинг и, как могли, ее успокаивали.
   Они принесли ей из буфета коньяк и больше уже ничем не могли помочь, пока
не пришел доктор. Его лицо сразу стало озабоченным.
   - Мадам, вам срочно надо  в  больницу.  Я  не  знаю,  насколько  серьезно
повреждение, но вашу ногу нужно срочно осмотреть.
   - Ненавижу больницы! - сказала Нэнси на прекрасном французском языке. - А
нет ли здесь поблизости  женского  монастыря,  сударь?  Там  всегда  намного
удобнее, и монахини лучшие в мире сестры милосердия.
   - Да, мадам, у нас есть такой монастырь, - ответил доктор.  -  Я  уверен,
что монахини, как вы сказали, будут ухаживать за вами лучше, чем  мы  сможем
это сделать в нашей не очень удобной больнице.
   - Прекрасно! Доставьте меня туда! - скомандовала Нэнси Спарлинг.
   На все это ушло не мало времени.
   Когда наконец в монастыре Нэнси осмотрел врач и ее уложили  в  постель  в
скромно обставленной; но приятной комнате с прекрасным видом на гавань, Вада
с ужасом поняла, что поехать, как предполагалось, в Париж вряд ли удастся.
   - Положение не такое уж плохое, как я думал, - сказал  врач.  -  У  мадам
небольшая трещина, которая должна срастись через две-три недели,  если  нога
постоянно будет в гипсе.
   - Две или три недели? - воскликнула Вада.
   Сочувствуя и жалея Нэнси Спарлинг, она беспокоилась также и о себе.
   Значит, она не увидит Париж.
   И должна оставаться в этом  маленьком  скучном  морском  порту,  пока  не
наступит время ехать в Англию.
   У Нэнси, однако, были другие соображения.
   - Ты говоришь, что останешься здесь со мной? - спросила она. - Никогда не
слышала ничего более нелепого!
   - Что вы имеете в виду? - удивилась Вада.
   - Моя дорогая крошка! Тебе надо ехать в Париж и купить наряды. Твоя  мать
никогда мне не простит, если ты приедешь в Англию без великолепных туалетов.
Она считает, - то, что ты будешь носить в Лондоне,  должно  быть  только  от
Уорта или Дусе. К тому же,  стоит  ли  из-за  моей  неловкости  лишать  себя
удовольствия повидать Париж?
   - Но как я поеду туда одна? - спросила Вада.
   - Ты поедешь с Чэрити, - ответила Нэнси. - Номер уже заказан в  гостинице
"Мерис". Думаю, что ты не такая трусливая и сможешь  пожить  одна  несколько
дней?
   - Я.., никогда об этом не думала, - запинаясь, произнесла Вада.
   - Пора уж тебе повзрослеть! - заметила Нэнси Спарлинг. - Когда  мне  было
восемнадцать лет, я объездила всю Америку -  и  Северную  и  Южную,  была  в
Аргентине и Мексике и уже собиралась в Австралию.
   - Мне бы не хотелось оставлять вас здесь одну, - сказала Вада.
   - Уверяю тебя, здесь я в  полной  безопасности,  -  с  юмором  произнесла
Нэнси. - А ты будешь в безопасности в Париже. Чэрити  часто  бывала  в  этом
городе с твоей матерью. Она знает всех модельеров, к которым я  хотела  тебя
отвезти.
   Помолчав, она добавила:
   - Только не думаю, что есть  смысл  отправлять  тебя  туда  с  множеством
рекомендательных писем. Вада ничего не ответила, и Нэнси продолжила:
   - Французы такие же вежливые и  светские,  как  англичане.  Конечно,  они
надеются увидеть тебя в сопровождении кого-то из взрослых. Но в этот  раз  я
не собиралась навещать в Париже слишком много знакомых.
   Она глубоко вздохнула.
   - Мои друзья стареют, как и я, боюсь, они  могут  тебе  наскучить.  Нужно
купить много  одежды  за  довольно  короткий  срок,  который  есть  в  нашем
распоряжении. Но думаю, еще останется время, чтобы провести  его  по  нашему
усмотрению.
   Она улыбнулась.
   - Мы ведь не собирались ходить на званые обеды и ленчи. Так же как  и  на
бесконечные дневные приемы, где ты сидишь в позолоченных  креслах  и  ведешь
светские беседы с людьми, которых никогда до этого не видела  и,  Бог  даст,
никогда снова не встретишь. Вада рассмеялась.
   - Мне бы не хотелось там бывать.
   - Я и не думала, что ты согласишься, - ответила Нэнси. - Я полагала,  что
мы будем вести себя как настоящие туристы: ездить на экскурсии  и  смотреть,
что захотим. То же самое ты можешь прекрасно делать с  Чэрити,  и  никто  не
обратит внимания, что меня с тобой нет.
   - Вы имеете в виду, что я могу пойти в Нотр-Дам, увидеть Эйфелеву  башню,
Булонский лес и, может быть, даже посидеть в кафе, наблюдая людей и жизнь?
   - Именно так! - согласилась Нэнси. - И если вовсю  воспользуешься  своими
глазами и воображением, то нисколько не будешь без меня скучать.
   - Я так и поступлю, - улыбнулась Вада. - Мне так хочется в Париж!
   - Тогда езжай! - сказала Нэнси. - Я думаю, что все будет в порядке и твоя
мама ничего об этом не узнает, пока поездка не закончится,  так  что  ей  не
придется волноваться.
   Нэнси легко засмеялась.
   - Ничего дурного в гостинице "Мерис" с тобой не может случиться, но  если
вдруг почувствуешь себя неуверенно... Я дам тебе кое-что...  Я  всегда  ношу
это с собой - с твоего, примерно, возраста. Подай мне ту сумочку.
   Она показала рукой на свою кожаную дорогую сумочку, лежавшую на комоде  в
углу комнаты. Вада подала ее.
   Нэнси Спарлинг открыла и извлекла из  нее  маленький  пистолет,  -  такой
маленький, что он показался Ваде игрушечным.
   - Отец дал его мне, когда я впервые отправилась путешествовать, - сказала
Нэнси. - Он сказал тогда: "Я абсолютно уверен, что тебе никогда не  придется
им воспользоваться, но пистолет - прекрасное средство устрашения, не  важно,
заряжен он или нет".
   И протянула его Ваде.
   - Я стреляла из него только один раз,  -  заметила  Нэнси,  -  кроме  тех
случаев, когда училась стрелять. Ты знаешь, как им пользоваться?
   - Папа показывал мне, когда мы были с ним на ранчо. Но у меня никогда  не
было собственного пистолета.
   - Теперь я одалживаю тебе свой, -  произнесла  Нэнси.  -  Спрячь  в  свою
сумочку и забудь о нем, но если действительно почувствуешь, что  ночью  тебе
страшно, положи его под подушку.
   - Хорошо, я так и сделаю, - ответила Вада. Она взяла  пистолет  вместе  с
маленькой коробочкой с четырьмя патронами и переложила в свою сумочку.
   - Торопись! - скомандовала Нэнси. - Узнай, когда  отправляется  следующий
поезд в Париж, - вы с Чэрити должны обязательно на него успеть.
   Вада не могла поверить, что все происходит наяву,  когда  наконец  они  с
Чэрити вновь оказались в заказном купе и колеса поезда  быстро  несли  их  в
Париж.
   - Не знаю, что сказала бы на это  ваша  мама,  мисс  Вада,  -  проворчала
Чэрити. - Я никогда ничего подобного себе не представляла! Даже не слыхала о
таком! Мисс Спарлинг отправляет вас одну, вот как! Невероятно!  Скверно  все
это. Я уверена, что такого не должно быть.
   - Она совершенно уверена, что ты надежно присмотришь за мной, - успокоила
ее Вада.
   - Ну конечно, я  смогу  это  сделать,  -  согласилась  Чэрити  уже  более
спокойно.
   - Когда  мы  приедем,  пожалуйста,  Чэрити,  позаботься,  чтобы  я  могла
заказать себе гардероб, - продолжала Вада. - Мы взяли  с  собой  очень  мало
вещей только потому, что остальное собирались приобрести в Париже.
   - Хорошо, мы так и поступим.
   Глядя на Чэрити, сидевшую  против  нее  в  железнодорожном  вагоне,  Вада
думала, что более уважаемой дуэньи просто не бывает.
   В черном платье, которое она всегда носила с маленьким белым воротничком,
с седыми волосами, зачесанными назад с квадратного лба, в простенькой шляпке
без полей, красовавшейся на ее голове, Чэрити была олицетворением  строгости
и всего того, что в американских семьях принято уважать.
   Ребенком ее подкинули на  ступеньки  детского  приюта,  где  ей  дали,  с
неосознанной жестокостью, имя Чэрити - "сострадание", чтобы она  никогда  не
забывала о проявленном к ней милосердии.
   Лофтус Хольц щедро помогал многим детским заведениям и приютам;  в  одном
из них воспитывалась Чэрити.
   Она была умной и работящей. Девушку взяли в дом его матери,  а  когда  он
женился, Чэрити стала личной горничной молодой миссис Хольц.
   Чэрити обожала Ваду с первых дней ее появления на свет,  и  Вада  отлично
знала, что Чэрити будет не только о ней заботиться, но и надежно  защитит  в
любой беде.
   Чтобы поднять настроение, Вада сказала:
   - Ну и повеселимся же мы в Париже, Чэрити!  Ты  покажешь  мне  все  самое
интересное, - все, что осматривала  вместе  с  мамой.  Мне  бы  не  хотелось
что-нибудь упустить.
   - Ваша мать никогда не увлекалась  достопримечательностями,  -  объяснила
служанка.  -  Она  больше  думала  о  пикниках  с   важными,   высокомерными
француженками, о своих бриллиантах, которые надевала в оперу, и о ресторанах
- здесь они более изысканны, чем у нас дома, в Америке.
   - Боюсь, мне не удастся их посетить, -