дин из тайных ходов, о которых Демелса напомнила брату. Он вел в
комнату "священников".
   Во времена королевы Елизаветы это помещение использовали вместо  часовни.
Здесь  же  нашли  свой  приют  многие  католические  священники  и   монахи,
спасавшиеся от гонений, вплоть до сожжения на  костре.  Взойдя  на  престол,
Елизавета стала преследовать часть верующих совсем так же, как  чуть  раньше
ее сводная сестра Мария Стюарт, с той лишь разницей,  что  та  охотилась  на
протестантов.
   Лэнгстон-Мэнор принадлежал тогда к  числу  самых  гостеприимных  домов  и
давал приют иезуитам, стекавшимся сюда со всей Англии.
   По предположениям Демелсы,  некоторые  тайные  ходы  были  построены  еще
раньше, возможно, самими монахами, - желавшими присматривать за послушниками
либо имевшими какие-то другие цели.
   Но в годы  царствования  королевы  Елизаветы  в  доме  образовался  целый
лабиринт лесенок и узких проходов, из которых  через  потайную  дверь  можно
было попасть почти во все помещения особняка.
   Джерард не хуже сестры понимал, что, если Демелса переберется  в  комнату
"священников" и будет пользоваться потайными ходами, никому  из  посторонних
не придет в голову, что она находится в доме.
   "Даже если кто-то меня увидит, все решат, что это Белая Женщина, - не без
удовольствия подумала Демелса. -  Надо  будет  сказать  Джерарду,  чтобы  он
мимоходом  упомянул  в  разговоре  лэнгстонского  призрака,  который   давно
считается местной достопримечательностью".
   Во времена Кромвеля Лэнгстоны в открытую заявили, что они не интересуются
политической обстановкой в стране. Время от  времени  войска  Кромвеля  даже
останавливались на ночь в доме и в поместье.
   Но дочь тогдашнего баронета влюбилась в роялиста и спрятала его в комнате
"священников". К сожалению, однажды в ее отсутствие вероломный  слуга  выдал
несчастного властям.
   Вызванные в Лэнгстон-Мэнор солдаты выволокли его из  дома  и  казнили  на
месте. Когда девушка вернулась, тело ее возлюбленного было уже сожжено.
   Согласно преданию юная леди никак  не  могла  узнать,  что  произошло,  и
умерла от тоски, а после смерти, став призраком, бродила по  окрестностям  в
поисках любимого.
   Сама Демелса ни разу в жизни не видела призрак, но временами,  когда  она
находилась в библиотеке,  ей  казалось,  будто  она  ощущает  присутствие  в
комнате Белой Женщины, а поздно ночью, без  всякой  надобности,  из  чистого
любопытства поднимаясь в комнату "священников", она слышала у себя за спиной
легкие шаги.
   В те времена, когда Лэнгстоны еще могли позволить себе держать горничных,
те то и дело  визжали,  а  потом  с  сердечным  трепетом  рассказывали,  как
буквально столкнулись с призраком в темном коридоре или на плохо  освещенной
лестнице.
   Если верить их рассказам, особенно часто привидение  попадалось  на  пути
тех, кто помоложе. Даже Нэтти иногда жаловалась на  холодок,  пробегавший  у
нее между лопатками, и высказывала предположение, что в этот момент  призрак
выходит из могилы.
   - Когда гости будут собираться вечером  за  столом,  я,  сидя  в  комнате
"священников", сама почувствую себя призраком, -  рассуждала  Демелса.  -  Я
ведь буду существовать отдельно от их мира, и он будет мне чужд так же,  как
мы, живые. Белой Женщине.
   Додумавшись до этой мысли, Демелса  даже  рассмеялась.  Ее  нисколько  не
огорчало то, что она не сможет быть гостьей на  вечеринках,  которые  станет
задавать граф Треварнон. Достаточно того, что  у  нее  появится  возможность
вволю насмотреться на Крусадера и других великолепных лошадей в конюшне.
   - Эббот сможет мне все про них рассказать, - заранее радовалась Демелса.
   Она знала, что старый конюх имеет сведения обо всех лошадях, которые хоть
раз выступали в крупных состязаниях. Эббот  всегда  сообщал  Демелсе,  своей
благодарной слушательнице, о родословной лошади, о том,  кто  готовил  ее  к
соревнованиям, кто на ней выступал.
   - Что может быть интереснее? - воскликнула Демелса.
   Взглянув на бархатное покрывало, которое в давние времена было малиновым,
а теперь выцвело до тускло-розового оттенка, она подумала, что вот здесь, на
этой самой кровати, будет спать сам владелец Крусадера.
   "Завтра наберу роз совершенно того же цвета и поставлю букет на туалетный
столик", - решила Демелса.
   Интересно, заметит ли его граф?
   Вздохнув, она сказала себе, что скорее всего графу бросятся в глаза пятна
плесени на отсыревшем потолке да отсутствие позолоченного шарика на одной из
ручек комода.
   -  А  собственно  говоря,  почему  я  должна  чувствовать  неловкость?  -
решительно сказала себе Демелса. - В любом случае,  здесь  графу  Треварнону
будет куда удобнее, чем в "Уздечке и подкове",  а  если  его  милости  и  не
понравится наш дом, ему все равно будет некуда деваться.
   Демелса  испытывала  неловкость  при  мысли  о  том,  что  им  с   братом
приходилось брать деньги у этого человека за обычное гостеприимство, но в их
бедственном положении не приходилось привередничать.
   - Наша семья ничуть не  хуже,  если  не  лучше  его,  -  рассуждала  она,
горделиво приподняв голову.
   Оклик Джерарда вырвал ее из раздумий. Его громкий голос эхом разнесся  по
всему дому.
   Выбежав в коридор, Демелса свесилась через перила, глядя вниз.
   - Зачем ты меня зовешь? - спросила она.
   - Мне надо тебе кое-что  сказать,  -  ответил  Джерард.  -  И  еще  хотел
спросить: как там моя ванна?
   Торопясь начать приготовления к приему высоких гостей, Демелса совершенно
забыла о том, что брат хотел искупаться.
   - Сейчас будет готова, - кивнула она. - Подожди еще несколько минут.
   Она вбежала в комнату  брата  и  достала  из  буфета  широкий  и  круглый
оловянный таз с высокими бортами, в котором Джерард мылся, приезжая домой.
   Девушка поставила его на вересковую циновку, положила на  скамейку  рядом
купальные  полотенца  и  поспешила  прочь,  торопясь  вернуться   к   своему
прерванному занятию.
   К счастью, в это время дня Якоб, считая, что уже закончил  основные  дела
по дому,  сидел  в  кухне  с  кружкой  эля  и  болтал  с  Нэтти,  которая  с
христианским смирением терпела его чрезмерную словоохотливость.
   Демелса как вихрь ворвалась в кухню,  просторное  помещение  с  мраморным
полом, внушительных размером очагом, мощными крюками, на  которых  в  лучшие
для Лэнгстонов времена висели копченые окорока, длиннейшие косы  из  лука  и
другая снедь. Теперь крюки сиротливо поблескивали за отсутствием припасов.
   Нэтти  удивленно  вскинула  глаза  на  хозяйку,  не  понимая  причину  ее
возбуждения.
   Нэтти еще не было пятидесяти лет,  но  ее  волосы  были  густо  подернуты
сединой. По облику этой высокой худощавой женщины со строгим лицом, одетой в
опрятное платье и белоснежный фартук, можно было безошибочно  узнать  в  ней
няню, ласковую и заботливую, но непреклонную в вопросах дисциплины.
   - Что случилось, мисс Демелса? - строго спросила  она,  -  Кстати,  вашим
волосам не помешала бы прическа поаккуратнее.
   - Нэтти, сэр Джерард вернулся! - объявила Демелса.
   Глаза Нэтти вспыхнули радостью.
   Если на свете существовал человек, которого она любила больше,  чем  свою
воспитанницу, то это был ее брат Джерард.
   - Домой? Не могу поверить. Наверняка заглянул лишь на минутку  и  тут  же
отправится в гости к кому-нибудь из своих ветреников друзей,  -  воскликнула
она.
   - Нэтти, вчера "Уздечка и подкова" сгорела дотла,  -  сообщила  несколько
непоследовательно, с точки зрения Нэтти, Демелса. -  А  это  значит,  что  в
нашем доме скоро будут происходить  всякие  волнующие  события,  -  радостно
закончила она.
   - Здесь? - Нэтти была, как всегда, немногословна.
   - Сэр Джерард хочет принять ванну, Якоб,  -  поспешила  сказать  Демелса,
опасаясь, что за волнениями может забыть, зачем пришла.
   Она знала, что старик глуховат и едва ли расслышит ее с первого  раза,  и
потому, не дожидаясь, когда он начнет переспрашивать, повторила:
   - Якоб, ванну! Отнеси два бака воды в комнату сэра Джерарда! Хорошо?
   Отхлебнув напоследок, Якоб не без сожаления поставил  кружку  на  стол  и
поднялся.
   Это был безобидный старик, на которого вполне можно было положиться, если
предварительно как следует втолковать, что от него требуется.
   - Вы сказали два бака, мисс Демелса? Воды?
   - Два бака, - твердо повторила девушка. , Якоб довольно  резво  вышел  из
кухни, а Демелса, вся сияя  от  возбуждения,  принялась  рассказывать  Нэтти
захватывающие новости.

Глава 2

   - Дорогой, ты отвезешь меня завтра в Виндзорский замок? -  спросила  леди
Блэкфорд.
   - Нет!
   - Но почему? Я была уверена, что ты остановишься  там,  раз  Брекнеллская
гостиница сгорела.
   - У меня другие планы.
   - Каковы бы они ни были, ты не можешь  оказаться  вдалеке  от  Эскота,  а
значит, поедешь мимо Виндзорского замка и вполне  сможешь  по  пути  отвезти
меня туда, - капризно сказала она.
   Огромные, несколько навыкате, глаза в обрамлении ресниц, обязанных  своим
блеском, чернотой и длиной скорее  искусству  парикмахера,  нежели  природе,
смотрели на графа с удивлением.
   Трудно было  вообразить,  чтобы  какой-то  мужчина  отказал  леди  Сайдел
Блэкфорд, в чем бы ни заключалась ее просьба.
   Раскинувшись  в  кресле,  она  выглядела  на  редкость  соблазнительно  в
прозрачном неглиже из тончайшего газа, льнувшем к ее великолепному телу.
   Густые золотистые волосы были прихвачены  на  макушке  красавицы  лиловой
муаровой лентой. Шея поражала мраморной белизной.
   Ей так часто говорили, что она  похожа  лицом  и  фигурой  на  прекрасную
принцессу Полину Боргезе,  сестру  Наполеона  Бонапарта,  служившую  моделью
великому итальянскому ваятелю Антонио Канове,  что  она  почти  инстинктивно
принимала ту же позу, что  и  принцесса  на  своем  знаменитом  скульптурном
портрете.
   Леди Блэкфорд поражала изысканностью  внешности  всякого,  кто  видел  ее
впервые. По правде говоря, не  требовалось  особой  наблюдательности,  чтобы
заметить легкую неестественность и в каждой  детали  внешности,  и  в  общем
облике, а также наигранность в манерах.
   Однако, несомненно, ее красота была чрезвычайно эффектна и действовала на
мужчин неотразимо.
   Однако граф, который сидел в непринужденной  позе  в  покойном  кресле  с
бокалом бренди, казалось, был вовсе неподвластен действию ее чар, во  всяком
случае в это мгновение, и отнюдь не склонен потакать ее капризам.
   - Но почему ты не желаешь остановиться  в  замке  Виндзоров?  -  капризно
протянула леди Блэкфорд, сочтя за лучшее подойти к теме с  другого  конца  и
при этом не оставляя  надежды  добиться  своего.  -  Король  довольно  часто
приглашает тебя в гости, и ты прекрасно знаешь, как он любит твое общество.
   - Мне приятнее побыть одному, - возразил граф.  -  Я  не  хочу,  чтобы  в
неделю скачек меня отвлекали от мыслей о моих лошадях.
   - А обо мне? - осведомилась леди Сайдел. Граф молчал,  и  она  продолжала
почти сердито:
   - Почему  ты  всегда  так  возмутительно  уклончив?  Я  бы  считала,  что
уклончивость - лишь поза, если бы это не была одна из  твоих  самых  стойких
привычек.
   - Если я тебе неприятен, ответ - очевиден, - заметил граф.
   Леди Блэкфорд беспомощно развела руками с такими хрупкими  пальцами,  что
унизывавшие их кольца, впрочем, и правда довольно массивные, казалось,  были
для них нестерпимо тяжелы.
   - Я люблю тебя, Вэлент! - театрально воскликнула она. - Я тебя  люблю!  И
тебе хорошо известно, как я хочу быть с тобой!
   - А тебе не менее хорошо  известно,  что  у  меня  соберется  холостяцкая
компания, - возразил граф Треварнон.
   - И куда же направится вся эта компания, после того как  от  Брекнеллской
гостиницы остались одни головешки? - саркастически спросила леди Сайдел.
   - Я снял дом у Лэнгстона. Мне говорили, что он совсем рядом с ипподромом.
   - У Лэнгстона? Это у того красивого мальчика,  у  которого,  насколько  я
понимаю, нет ни пенни за душой?
   - Полагаю, что это твое  определение  близко  к  истине,  -  кивнул  граф
Треварнон. Леди Сайдел расхохоталась.
   - Нетрудно вообразить, что вы окажетесь  набиты  как  сельди  в  бочке  в
сельском  домике,  который  кажется  хозяевам  древностью,  а   прохожим   -
развалиной, и будете пировать под струями дождя, орошающими вас сквозь дырки
в крыше.
   - Зато как ты обрадуешься, если окажешься права!
   - Куда лучше было бы отказаться от этой безумной затеи и поехать со  мной
в Виндзорский замок! В конце концов срываются и более серьезные планы,  ведь
в пожаре ты не властен, - заметила она.
   Леди Сайдел говорила очень тихо, прерывая свою фразу после каждого  слова
многозначительными вздохами, но граф  откровенно  зевнул,  и  она  закончила
почти скороговоркой:
   - Его Величество приглашает тебя на обед во вторник.
   - Я сказал ему, что приеду обедать лишь в четверг, после того как выиграю
кубок Голд Кап.
   - Как ты уверен в себе! - не удержалась леди Сайдел.
   - Я уверен в своем жеребце, что в данном случае почти одно и то же.
   - То, что ты неизменно завоевываешь все, что желаешь, будь то  победа  на
скачках или над женщиной, очень , дурно на тебя влияет, Вэлент.
   Граф молчал, словно обдумывая эту мысль. Потом он цинично ответил:
   -  Если  говорить  спортивным  языком,  то  в  этой  последней  категории
состязаний я набрал больше очков.
   - Как я тебя ненавижу! - воскликнула леди Сайдел, выходя из образа Полины
Боргезе и резко выпрямляясь. - А если ты думаешь о Шерис  Плимуорт,  клянусь
тебе, я ей глаза выцарапаю!
   Граф не отвечал. После секундной паузы леди Сайдел с жаром продолжала:
   - Теперь я догадываюсь, почему ты не приедешь в Виндзор  во  вторник.  Ты
наверняка обедаешь с Джоном Дайзертом, который живет с этой Шерис.
   - Если ты знала, что этот вечер  у  меня  занят,  зачем  навязываешь  мне
другое приглашение? - невозмутимо возразил граф Треварнон.
   - Я и подумать не могла, что ты окажешься так  чудовищно  вероломен,  так
отвратительно жесток со мной!
   Граф Треварнон сделал глоток бренди и, поднимая брови, сказал:
   - Моя дорогая Сайдел! Я в жизни не держался за женскую  юбку.  И  позволь
мне объяснить тебе раз и навсегда: на свете  нет  той  булавки,  которой  ты
могла бы приколоть меня к своей.
   - Но я люблю тебя, Вэлент! Мы так много значили друг для друга, и я  была
уверена, что ты меня любишь.
   Эти слова были произнесены с надрывом, очень трогательным, но  граф  лишь
бросил на нее равнодушный взгляд, встал и поставил свою рюмку на столик.
   - Как тебе известно, драмы и трагедии меня утомляют! А сейчас, Сайдел,  я
хочу попрощаться с тобой до встречи в королевской ложе на скачках.
   Он наклонился, чтобы поцеловать ей руку, но она протянула к нему обе:
   - Поцелуй меня, Вэлент! Разлука с тобой мне невыносима! Я так люблю тебя,
что готова скорее убить, чем уступить другой женщине.
   Граф смотрел на нее сверху вниз, ее полуоткрытые  губы  пылали  страстью,
голова откинулась назад, полуобнаженное тело призывно изогнулось.
   - Ты очень  красива,  Сайдел,  -  сказал  он  равнодушным  тоном,  сильно
принижавшим лестный смысл этой фразы. - К сожалению, временами твои  капризы
и страстные тирады становятся скучны! Увидимся на скачках!
   Он неторопливо пошел к двери и, не  обернувшись  на  прощание,  вышел  из
комнаты.
   Оставшись  в  одиночестве,  леди  Блэкфорд  дала  волю  раздражению.  Она
расплакалась злыми слезами и, сжав кулаки, стала в отчаянии колотить  обеими
руками по подушечке на подлокотнике кресла.
   Наконец, совершенно обессилев от гнева  и  отчаяния,  она  откинулась  на
спинку и устремила невидящий взгляд в потолок, не обращая никакого  внимания
на его изящный орнамент.
   Но почему граф всегда покидает ее, оставляя у нее чувство безысходности?
   Она упрекнула себя за то, что действовала неосмотрительно, даже глупо.  С
ее-то опытом - а прекрасная леди не могла упомнить  всех  своих  обожателей,
счет им пристрастно вели светские сплетники, - да, с ее опытом - и не знать,
что мужчина, насытившийся физической близостью, ожидает лести и похвал, а не
укоров и подозрений, от которых она не сдержалась сегодня.
   Надо сказать, подобные сцены происходили между любовниками все чаще.
   Леди Сайдел и сама понимала, что они  ни  в  коей  мере  не  улучшают  ее
отношений  с  графом  Треварноном,   напротив,   действуют   на   их   связь
разрушительно, но она пылала неудержимой  ревностью  и  открыто  высказывала
свои чувства возлюбленному, а тот, в отличие от  ее  прежних  кавалеров,  не
падал при первом ее слове на колени, не расточал заверения в преданности,  а
оставался совершенно равнодушным.
   - Будь он проклят! - воскликнула она вслух. - Ну почему он не такой,  как
все?
   Она знала точно одно: он действительно был другим.
   Поэтому обольстительница поклялась себе возбудить в графе  Треварноне  ту
же рабскую привязанность, которую сама испытывала по отношению к нему.
   Однако леди Блэкфорд давала себе подобные обещания не в  первый  раз,  но
Треварнон всегда вел себя так, как хотел. У нее не было  оснований  считать,
что он питает к ней большую привязанность, чем к доброй сотне своих  прежних
пассий.
   Вначале леди Сайдел была убеждена: если героиней романа стала она, то все
обязательно должно пойти иначе. Разве  не  она  была  общепризнанной  первой
красавицей высшего лондонского света? Разве ее красота  и  привлекательность
не превозносились во всех гостиных самыми известными дамскими  угодниками  и
жуирами? Разве ей не было достаточно щелкнуть пальцами, чтобы любой мужчина,
которого ей приходила фантазия покорить, падал к ее ногам?
   Однако граф ускользал от нее, это  было  неоспоримо.  Возможно,  как  раз
теперь их роман мог перейти в ту стадию, когда он станет ее избегать.
   Даже когда они занимались  любовью,  мыслями  и  сердцем,  если  таковыми
вообще обладал граф Треварнон, он находился в другом месте.
   Леди Сайдел в отчаянии думала, что с тех пор, как  на  сцену  вышла  леди
Плимуорт, Вэлент стал к ней менее внимательным.
   - Ненавижу ее! - воскликнула она, разражаясь рыданиями. - Боже, как я  ее
ненавижу!
   Стоило леди Сайдел представить себе Шерис Плимуорт с ее  пышными  медными
волосами и загадочными болотно-зелеными глазами, как в ней просыпалась жажда
мести.
   - Я ее отравлю, задушу, зарежу! Разом  покончу  и  с  ней,  и  с  ним!  -
выкрикнула она, и этот безумный возглас означал, что она находится на  грани
одного  из  своих  знаменитых  приступов,  диких   проявлений   безудержного
темперамента, приводивших в ужас всех ее слуг, а иногда - и ее самое.
   Откинувшись на спинку кресла, леди Сайдел с вожделением  воображала,  как
вонзает  нож  в  шею  предполагаемой  соперницы,  как   неуловимая   улыбка,
привлекавшая мужчин, словно магнит, сходит с ее отвратительного лица.
   Затем леди Сайдел попыталась представить себе, как будет расправляться  с
графом Треварноном.
   Интересно, что бы она чувствовала, если бы он лежал у ее ног, раненный  в
самое сердце, испуская дух, истекая кровью.
   Потом она сказала себе, что жизнь без Треварнона ее не устраивает  и  она
должна любыми силами сохранить любовника, ненадежнее прибрать его к рукам  и
уничтожить соперницу.
   - Нет, Шерис Плимуорт, он тебе не достанется! - решительно, чуть ли не  с
угрозой, воскликнула она.
   Ее возглас разнесся по всему  просторному  будуару,  смешиваясь,  как  ей
показалось, с экзотическим запахом ее любимых духов и  с  ароматом  тубероз,
которыми она всегда окружала себя с тех пор, как кто-то сказал при ней,  что
эти цветы испускают флюиды, возбуждающие страсть.
   Встав с  кресла,  она  легкой  походкой  подошла  к  большому  зеркалу  в
позолоченной раме, стоявшему в дальнем конце комнаты.
   Леди Сайдел долго стояла перед ним, с удовлетворением разглядывая  изгибы
своего тела, достойного, по мнению  всех  близко  знакомых  ей  мужчин,  как
минимум греческой богини,  тонкую,  белос