анным от своих друзей, от семьи или,  быть  может,
даже умер?
   Одним больше  или  меньше.  Не  все  ли  равно,  что  человек  был  готов
пожертвовать самым дорогим, что  у  него  было,  самой  жизнью,  потому  что
боготворил вас? Вы жестоки и бездушны. Вы женщина, чья красота приносит зло,
женщина без сердца.
   - Не правда, - горячо возразила Гизела - Каждое ваше слово - не правда.
   Говоря это, она вспомнила императрицу, прелестную  и  нежную,  ее  мягкое
обхождение с любым, с кем бы она ни общалась; вспомнила,  с  какой  глубокой
грустью иногда смотрели ее голубые глаза. Вынести такое  оскорбление  Гизела
была не в силах.
   - Если это не правда, - сказал лорд Куэнби, - где же Имре?
   - Как я могу ответить на ваш вопрос? - проговорила  Гизела.  -  Если  его
семья не знает, где он может быть,  то  вряд  ли  знаю  и  я,  вряд  ли  мне
позволили узнать это.
   Гизеле  показалось,  она  нашла  удачный  ответ  на  вопрос,  потому  как
выражение лица лорда Куэнби немного смягчилось.
   - Неужели с вами в самом деле плохо  обращались,  как  твердит  молва?  -
спросил он. - Неужели это правда, что ваших детей отбирали  сразу  после  их
рождения,  и  их  воспитывала  ваша  свекровь?  Что  все   ваши   приказания
отменялись? Что до тех пор, пока она не умерла в прошлом году, вы во  дворце
не имели никакого влияния? Полно, мне не верится. Вы женщина  с  характером.
Безусловно, вы ведь могли постоять за себя?
   - Вы можете думать что угодно, - произнесла Гизела. - Я хочу сказать  вам
только одно: все, что вы говорили здесь обо мне, - ложь.
   - Тогда скажите, где Имре? Вы пытались хотя бы разузнать? Не  мог  же  он
быть вам совсем безразличен. Имре  был  очень  привлекательным,  и  не  могу
поверить, что за дни, проведенные рядом с ним на яхте  и  той  романтической
испанской вилле на Мадейре, вы не разглядели, что он  -  чистое  золото,  не
поняли, какой у него чудесный  характер,  какой  он  интересный  собеседник,
человек ясного ума, чья способность к мечтам и фантазии приводила в  восторг
всех, кто его знал. Неужели вы легко и просто вычеркнули его из своей жизни?
Лорд Куэнби помолчал, а потом продолжил:
   - Когда мне рассказали всю эту  историю,  я  почему-то  подумал,  что  вы
проплакали всю ночь, что вам было одиноко и горько без него, что вы поняли в
тот час - никто не сможет занять его место в вашей жизни. А потом я услышал,
что вы возвратились в Вену, а спустя некоторое время  отправились  вместе  с
императором  в  Мексику,  и  вся  Европа  полагала,  что  королевская   чета
переживает второй медовый месяц. Неужели муж так легко  смог  заставить  вас
забыть о вашем возлюбленном?
   - Я прошу вас, милорд, позволить мне удалиться, - тихо сказала Гизела.  -
Вам отлично известно, что вы не должны были выдвигать  мне  свои  обвинения.
Мне нечего вам сказать и, по правде говоря, что бы я ни пыталась  объяснить,
вы все равно не измените своего мнения обо мне.
   Наступило молчание. Лорд Куэнби отвернулся от Гизелы и смотрел на  огонь.
Внезапно он снова взглянул на свою гостью и, пройдя по ковру перед  камином,
опустился на диван рядом с ней.
   - Простите меня, - сказал он. - Сейчас я подумал, что, какие бы чувства я
ни испытывал, что бы ни говорил, Имре любил вас. Должно же быть в вас что-то
хорошее, милое, что вызвало в нем  такую  любовь.  Все  суетное,  нестоящее,
вульгарное высвечивалось в истинном  свете,  если  Имре  был  рядом.  Он  не
выносил ничего низкопробного, серого. Я так долго ненавидел вас, что  совсем
сбросил со счетов самого Имре и его мнение о вас. Он любил вас, и поэтому  я
должен попытаться увидеть и принять то, что он считал достойным любви.
   - Почему вы так сильно его любили? - с любопытством спросила его Гизела.
   Она сама не знала почему, но вопрос  показался  ей  важным.  Лорд  Куэнби
снова отвернулся от нее и стал смотреть на огонь.
   - Возможно, потому, что всю мою жизнь мне не хватало брата, - ответил он.
- Я был единственным ребенком в семье. Моя мать умерла, когда я появился  на
свет. Я никогда ее не знал. У отца не было терпения заниматься своим  сыном.
Он скучал со мной и полностью предоставил заботам слуг. Я  получил  строгое,
можно даже сказать, суровое  воспитание.  Мои  гувернеры  были  неоправданно
жестокими со мной, по крайней мере, мне так казалось. Мне без конца внушали,
что я в доме абсолютно никто, и каждый старался непременно напомнить мне  об
этом при любом удобном случае.
   Пребывание в Итоне не принесло мне особой радости, главным образом  из-за
того, что я не привык  к  общению  со  сверстниками.  Мне  редко  доводилось
встречать мальчиков своего возраста до тех пор, пока я не пошел  в  школу  в
тринадцать лет. В Оксфорде я впервые узнал, что такое радость, и  принес  ее
мне Имре.
   Наши комнаты были рядом. Он зашел ко мне в первый же день и  поздравил  с
поступленим в колледж. Мне кажется, в тот момент, когда я пожал ему руку,  я
уже знал, что он сыграет в моей жизни удивительную роль.  Говорят,  одно  из
самых важных событий в жизни  человека  -  первая  любовь.  Для  меня  таким
событием была первая дружба.
   Нам нравилось одно и то же; мы  оба  увлекались  верховой  ездой,  рыбной
ловлей и охотой. Я считался неплохим стрелком, но мне было далеко  до  Имре.
Наверное, в нашей дружбе было много от  обожания  кумира.  Он  очень  многое
делал лучше меня.
   А потом мы проводили вместе чудесные  каникулы  и  здесь,  и  в  Венгрии.
Однажды даже скопили денег, чтобы съездить в  Париж.  И  чем  больше  я  его
узнавал, тем с большим и большим уважением к нему относился.
   Лорд Куэнби замолчал и взглянул на Гизелу.
   - Вы помните, как он часто читал стихи, а потом вдруг  оборачивал  все  в
шутку и  тут  же  сочинял  на  них  пародию,  запрокидывал  назад  голову  и
принимался так заразительно хохотать, что невольно хотелось присоединиться к
его смеху? Вы помните?
   - Д-да.., я помню, - заикаясь проговорила Гизела.
   - Он был умным, начитанным и очень веселым человеком. А  ведь  так  много
среди образованных людей нудных типов. С Имре скучать не приходилось.  Кроме
лошадей больше всего на свете он любил книги. Вот это и пугает меня. Если он
провел в тюрьме все эти годы, то был  лишен  самого  для  него  дорогого,  в
особенности возможности читать.
   - Он, должно быть, мертв, - не сдержалась Гизела.  -  Давайте  надеяться,
что он мертв.
   Она заговорила вопреки своей воле, забыв на секунду, кто она такая, думая
только о том, что ей рассказывали о тюрьмах - мрачных, душных подземельях, о
пытках и ужасах, которые даже страшно себе представить.
   - Итак, вы ничего о нем не знаете! - быстро проговорил лорд Куэнби.
   - Нет, не знаю, - ответила она, и это было правдой.
   - А вы можете узнать? Гизела покачала головой.
   - Нет.
   - Я верю вам, - сказал он. - Сам не пойму,  почему.  С  самого  начала  я
намеревался  не  верить  ни  одному  вашему  слову;  но  вы  не   попытались
оправдываться, не пытались заявить о своей невиновности.  Мне  нравится  эта
черта в вас. По крайней мере, вы прямодушны и смелы.
   - Спасибо, - поблагодарила Гизела.
   Только сейчас она почувствовала дрожь, охватившую ее в тот момент,  когда
она, к своему величайшему облегчению, поняла,  что  его  гнев  утих.  Только
сейчас она ощутила сильное сердцебиение и сухость во рту.  Ее  напугала  его
ярость и злость. Она не предполагала,  что  ее  можно  так  сильно  напугать
только одними словами. Они помолчали немного,  затем  снова  заговорил  лорд
Куэнби.
   - Мне кажется, я начинаю понимать, какие чувства испытывал  к  вам  Имре.
Когда сегодня вечером вы вошли в гостиную, мне на  секунду  показалось,  что
вас в действительности нет, что вы плод моего воображения. Никогда не думал,
что женщины бывают так прекрасны. А потом я вспомнил, что вы  послали  моего
Имре на смерть и вас это нисколько не тронуло.
   - Королям и королевам непозволительно поддаваться эмоциям на  публике,  -
сказала Гизела.
   - Да. И это было так давно. - Лорд Куэнби как будто "говорил сам с собой.
- И все же из-за моего чувства к Имре я не верю, что кто-то  может  позабыть
его.
   - Возможно, он продолжает жить в сердцах тех, кто помнит о нем, - сказала
Гизела.
   - Это правда? - спросил лорд Куэнби. -  Он  до  сих  пор  живет  в  вашем
сердце? Вы все еще думаете о нем, вспоминаете, как сильно он вас любил?
   Он встал, прошелся по комнате и  остановился  у  огня,  облокотившись  на
каминную полку.
   - Наверное, я сейчас покажусь вам нелепым, - произнес лорд  Куэнби.  -  Я
так долго мечтал высказать вам все, а теперь, когда моя мечта осуществилась,
слова оказались необъяснимо бездейственны. Я хотел наказать  вас,  заставить
расплакаться, убедиться, что вы так же горевали об Имре, как и я.  А  теперь
почему-то мой гнев испарился. Что вы со мной сделали? Может быть, вы ведьма,
которая умеет влиять на человека и менять  его  намерения  просто  тем,  что
сидит и смотрит на него своими синими глазами?
   - Мне жаль, что вы несчастны, - сказала Гизела.
   - Вам жаль меня! - воскликнул лорд. - Думаете, мне нужна ваша жалость?
   Он задал вопрос очень резко, но потом вроде бы опять смягчился.
   - Это не так, - сказал он. - Я хочу убедиться, что  вы  помните  прошлое,
что, как бы там ни было, но для вас Имре жив.
   Он замолчал и посмотрел на Гизелу, которая, наконец, обрела голос.
   - Вы говорите, что были с Имре большими друзьями, - произнесла она.  -  И
все же, я думаю, что вы не так хорошо его понимали, как вам  казалось.  Если
любят по-настоящему, то стремятся защитить любимого человека,  оградить  его
от всех возможных страданий, спасти от несчастий. Имре так относился  бы  ко
всем, кого любил; и если бы ему не  ответили  тем  же,  то  он  понял  бы  и
простил, потому что знал, что такое любовь.  Нельзя  силой  заставить  людей
чувствовать то, что, по вашему мнению, они должны чувствовать.
   - Да, истинно так, - согласился лорд Куэнби. - Но кто сказал вам об этом?
Кто научил вас так думать? Имре или, быть может, кто-то другой?
   В его голосе зазвучала презрительная насмешка, и Гизела  вся  напряглась.
Она встала с кресла и произнесла:
   - Я выслушала вас, милорд. А теперь я пойду спать. Если вы предпочтете не
встречаться со мной утром, я покину  ваш  дом,  как  только  графиня  сможет
отправиться в путь. Если, однако, мне  предстоит  провести  здесь  несколько
дней, о чем говорилось  в  вашем  приглашении,  то  я  предлагаю  больше  не
возвращаться к этой теме. Я понимаю и сочувствую вашему горю; но уверяю вас,
что в данный момент я не в состоянии что-либо сказать или сделать, что  хоть
как-то могло изменить случившееся. Верьте мне. Я говорю правду.
   Лорд Куэнби смотрел на нее со странным выражением на лице.
   - Я верю вам, - сказал он. - Сам того не ожидал.  Думал,  в  вас  нет  ни
грана правды. И все же, я верю вам.
   - Вот и все, что я могу сказать, - продолжала Гизела. -  Надеюсь,  утром,
вы сообщите мне о своем решении - уехать мне или остаться.
   Говоря это, она протянула руку. Секунду он просто держал ее в своей руке,
а затем поднес к губам. Гизела хотела уже уйти, но он не отпускал ее руку.
   - Я начинаю многое понимать из того, что раньше было от  меня  скрыто,  -
сказал он.
   Она не знала, что он имеет в виду,  и  поэтому,  когда  он  отпустил  ее,
быстро направилась к двери.
   - Доброй ночи, милорд, - спокойно произнесла она.
   Он распахнул перед ней двери, и  они  вместе  вышли  в  просторный  холл,
обитый дубом. Их шаги гулко раздавались, когда они шли по мраморному полу  в
той части, где не было ковров. Лорд Куэнби молчал, а Гизелу  вдруг  охватило
страшное смущение, и она не смела поднять на него глаза.
   Они дошли до лестницы. Она стала медленно подниматься по покрытым  мягким
ковром ступеням, зная, что он смотрит  ей  вслед.  Рукой  она  опиралась  на
перила, так как чувствовала, что не сможет  обойтись  без  поддержки.  После
всего пережитого ноги еле держали ее, но, несмотря ни на что, Гизела в  душе
осталась довольна тем, как хорошо она держалась. Девушка представить себе не
могла,  что  может  произойти  нечто  подобное,  хотя  с  честью   выдержала
испытание, не подвела императрицу.
   Гизела дошла до самого верха,  и  тут,  как  во  всякой  женщине,  в  ней
победило любопытство. Она должна оглянуться, должна посмотреть, не  ушел  ли
он. Он стоял на том самом месте, где они расстались, и все так же смотрел ей
вслед, его лицо было хорошо освещено канделябрами на лестнице. В его  глазах
она заметила что-то совершенно новое, но что именно - она не поняла.

Глава 7

   Гизела пробудилась ото сна, когда горничная раздвигала тяжелые  шторы  на
окнах. Весеннее солнце проникло в комнату и золотом разлилось  по  ковру.  В
первое мгновение девушка не могла понять, где находится, а потом с радостным
волнением вспомнила. Она сейчас в замке Хок, в гостях у  лорда  Куэнби,  под
видом императрицы Австрии; пока ей удалось  оправдать  доверие,  которым  ее
облекли, и не уронить достоинства императрицы.
   Хотя вчерашний обед с лордом Куэнби проходил нелегко, а временами  просто
ужасно, в Гизеле жила уверенность, что за целый вечер он ни разу не  подверг
сомнению подлинность ее титула. А это, по ее мнению, было самым важным.
   Минувшей ночью она долго лежала без сна, мысленно  возвращаясь  ко  всему
случившемуся накануне, снова переживая содрогание при  воспоминании  о  том,
какие горькие обвинения были  брошены  ей  в  лицо,  когда  лорд  поведал  о
событиях и  лицах,  совершенно  ей  неизвестных.  Но  он  так  ничего  и  не
заподозрил. Его ни разу не удивило,  почему  она  ему  не  отвечает,  он  не
подумал, что за ее молчанием скрыта какая-то причина.
   Гизела вздохнула с облегчением, а когда горничная поставила возле кровати
элегантно сервированный поднос с утренним чаем, ей сразу  бросился  в  глаза
большой белый конверт с надписью "Графине Гогенемз".
   Ее охватил минутный приступ отчаяния. А вдруг все-таки что-то  случилось?
А вдруг после бурной беседы вчерашним вечером лорд Куэнби решил бросить  ей,
новый вызов, а потом в точности как она, вспоминая их  разговор,  заподозрил
что-то неладное? Почему она не сумела ответить ему?  Почему  она  не  сумела
опровергнуть позорные обвинения в свой адрес? Чувство облегчения исчезло без
следа. Она почувствовала, что дрожит, но, взяв себя  в  руки,  не  подала  и
виду.
   - Как себя сегодня чувствует графиня? - поинтересовалась Гизела.
   Мария, услышав, что к ней обратились, сделала быстрый реверанс.
   - Ее по-прежнему лихорадит, фройляйн, - ответила она по-немецки,  -  а  в
остальном, как она говорит, ей немного лучше.
   - Если лихорадка не прошла, ей не следует вставать, - сказала  Гизела.  -
Передайте ей, что я позже зайду навестить ее.
   Камеристка слегка смутилась.
   - Было бы лучше, фройляйн, если бы графиня зашла к вам, - предложила она.
   - Нет, нет, - решительно запротестовала Гизела. - Ей нельзя подниматься с
постели. Я сама приду к ней.
   Мария еще раз присела в реверансе и вышла из  спальни.  Теперь,  наконец,
Гизела осталась одна. Она протянула дрожащую руку к белому конверту.
   Почерк очень характерный для него,  подумала  она.  Четкий,  прямой,  все
буквы выведены удивительно высокомерно. Было в  нем  все-таки  что-то  очень
положительное, решила  Гизела.  Качество,  которое  она  раньше  никогда  не
встречала ни у одного мужчины. Можно  возненавидеть  его,  но  не  заметить,
проигнорировать - никогда.
   Гизела развернула листок, слова расплывались у нее перед глазами, так она
нервничала, так боялась. Потом прочитала:

   "Мадам,
   Мне кажется, вчера вечером я потерял рассудок, когда разговаривал с Вами.
Быть может, Вы уже отдали распоряжение готовиться  к  отъезду,  ведь  я  так
плохо справился со своими обязанностями хозяина. Но  позвольте  мне  просить
Вас дать мне еще один шанс. Мне так много нужно Вам сказать.
   Остаюсь преданным слугой Вашего Величества,
   Куэнби".

   Гизела дважды прочитала письмо, прежде чем до нее дошел его смысл.  Затем
она откинулась на подушку. Ей казалось, что она провела отчаянное  сражение,
из которого  совершенно  неожиданно  для  себя  вышла  полным  и  абсолютным
победителем.
   Что произошло? Почему вдруг такая перемена? Почему, обрушив на нее гнев и
ненависть, теперь он готов был принести извинения, принизить себя так,  как,
казалось, совершенно для него неприемлемо?
   Гизела снова перечитала послание. Да, это так. Она неожиданно улыбнулась.
Впервые в жизни она  сумела  достигнуть  того,  чего  хотела  всем  сердцем.
Впервые в жизни она вступила в единоборство с изощренным мужским умом и  при
этом не чувствовала себя  маленькой  и  ничтожной.  Теперь  она  знала,  что
действовала даже лучше, чем могла надеяться.  Только  мысль  об  императрице
поддерживала ее, заставляла невольно правильно себя вести, позволила быть не
робкой и застенчивой, какой она себя обычно чувствовала, а спокойной, зрелой
женщиной, которую все, даже самые злобные домыслы, оставляли равнодушной.
   Гизела вдруг поняла, что должна не мешкая встать,  одеться  и  спуститься
вниз к лорду Куэнби и выяснить, что же все-таки произошло. Вместо страха она
вдруг ощутила радостное волнение. Таких дней в ее жизни никогда не было,  да
и  вряд  ли,  подумала  она,  они   когда-нибудь   наступят.   Она   должна,
прочувствовать каждую минуту, насладиться каждой секундой.
   Выпив чаю из тонкой фарфоровой  чашки,  она  позвонила  в  колокольчик  и
вскочила с кровати. Прибежали Мария и Фанни.
   - Вы ничуть не лучше императрицы, -  проворчала  Фанни  с  фамильярностью
служанки, пользующейся полным доверием. - Из-за вас мы даже не успели поесть
как следует. Еще слишком рано, в доме пока не готовы к вашему выходу.
   - Я уверена, что ее величество уже была бы на ногах, будь она здесь.
   -  Она,  занималась  бы  гимнастикой,  -  согласилась  Фанни.  -  Но  вам
физические упражнения ни к чему. Посмотри, Мария, какая прелестная фигура  у
нашей маленькой фройляйн!  Изящная  грация  юности!  Боже,  как  быстро  она
исчезает!
   Гизела раскраснелась. Она никогда раньше не думала  о  своей  фигуре.  По
правде говоря" в бесформенных, плохо сшитых платьях, которые ей  приходилось
носить дома, трудно было разглядеть, что у нее вообще была фигура. Но  когда
на Гизелу надели изумительный утренний наряд из изумрудного  шелка,  который
Мария достала из гардероба, девушка  увидела,  что  талия  у  нее  такая  же
тонкая, как  у  императрицы,  а  плавные  линии  груди  красиво  подчеркнуты
облегающим корсажем. Фанни прикрепила шляпку с зелеными перьями к ее искусно
уложенным  волосам.  Кроме  того,  в  уши  ей  вдели  изумрудные  серьги   с
бриллиантами, а к платью прикололи такую же брошь.
   - Теперь вы готовы, фройляйн, -  сказала  Фанни,  отступая  назад,  чтобы
полюбоваться на свою работу.
   - Ты думаешь, я выгляжу как надо? - забеспокоилась Гизела. -  Помни,  что
лорд видел меня всего лишь при свете свечей. Возможно, днем...
   Она не закончила фразу, но Фанни покачала головой.
   - Вы очень похожи на ее величество, - заверила она. - Но... - смею  ли  я
сказать? - ее величество пятнадцать лет тому назад.
   - Императрица сейчас еще прекрасней, чем была тогда, - резко оборвала  ее
Мария. - Тебя в то время с ней не было, вот ты и  не  знаешь.  Ты,  как  все
недалекие люди, считаешь, что красота с возрастом проходит. А я говорю тебе,
она становится более глубокой, так что красивая женщина с годами может  быть
еще красивей.
   Гизеле нравилась преданность Марии.
   - Императрица не могла быть прекрасней, чем  сейчас,  -  сказала  она,  и
Мария тепло улыбнулась в ответ.
   - Завтрак накрыт в будуаре, - объявила Фанни.
   - Я буду есть одна? -  по-детски  разочарованно  спросила  Гизела.  Фанни
кивнула.
   - Ее величество всегда завтракает одна. Она очень мало ест и не переносит
поэтому обильные, пышные церемонии у себя дома в  Австрии,  да  и  в  Англии