- Я принесла эти деньги с собой, - ответила Жизель.
   Она положила свой маленький атласный ридикюль на одеяло перед графом.
   - Я не вижу тут никаких проблем, - сказал он. -  Деньги  эти  принадлежат
тебе, хотя я и подозреваю, что полковник проявил щедрость потому, что  имеет
некоторое представление о твоем затруднительном положении.
   - Я не хочу... ничем быть обязанной... полковнику. Мне  не  нужны  его...
благодеяния!
   В словах Жизели послышались какие-то странные  нотки,  которые  заставили
графа пристально посмотреть на нее. Однако он сдержал  вопрос,  который  уже
вертелся у него на языке, и вместо этого спокойно ответил:
   - Эти деньги, несомненно, твои, Жизель. И я не сомневаюсь, что они  могут
очень тебе пригодиться.
   - Я хочу отдать их... вам, милорд, - сказала она. - Вы потратили  столько
денег... на мои наряды. И вы были так ко мне добры.
   Секунду граф ошеломленно смотрел на нее, а потом медленно проговорил:
   - Ты действительно пытаешься вернуть мне мои деньги столь  оскорбительным
для меня образом?
   - Н-нет... нет, пожалуйста, не сердитесь, я  не  хотела  обидеть  вас!  -
умоляюще воскликнула Жизель. - Но ведь это такая большая сумма, а я  никогда
не смогу расплатиться с вами за все, чем я вам обязана.
   - Ты ровным счетом ничем мне не обязана, -  твердо  ответил  граф.  -  Ты
оказываешь мне немалую услугу - пусть даже при этом ты и сама извлекаешь  из
этого  пользу.  Сегодня  Генри  сказал  мне,  что  мисс  Клатгербак  глубоко
разочарована тем, как  ведет  себя  Джулиус.  Ему  представляется,  что  она
оскорблена и вскоре собирается уехать из Челтнема. Когда это произойдет, наш
маскарад будет окончен.
   С этими  словами  он  взял  крошечную  атласную  сумочку,  встряхнул  ее,
прислушался к тому, как звенят  в  ней  тяжелые  монеты,  и  вручил  обратно
Жизели.
   - Рассматривай это как бенефис в награду за твое великолепное  исполнение
роли. Улыбнувшись, он добавил:
   - Все актеры и актрисы рассчитывают  на  получение  бенефиса.  По  правде
говоря, большинство существует главным образом за их счет. Так почему же  ты
должна стать исключением?
   - Вы действительно считаете, милорд, что... не будет нехорошо, если  я...
приму эти деньги?
   - Если ты от них откажешься, я очень на тебя рассержусь, - ответил  граф.
- Ты и сама прекрасно понимаешь, насколько они будут кстати, когда твой брат
вернется домой после операции. Сколько мистер Ньюэл собирается держать его у
себя в больнице?
   - Он сказал, что, раз операция была  настолько  серьезная,  ему  придется
оставаться в больнице до конца недели.
   - Но все прошло успешно?
   - Так мы все... надеемся, - прерывающимся голосом проговорила  Жизель.  -
Если бы вы только знали, как мы с мамой вам благодарны за то, что вы сделали
ее возможной!
   - Это ты сделала операцию возможной, - решительно возразил  граф.  -  Но,
как ты понимаешь, во время выздоровления  Руперт  будет  нуждаться  в  самом
хорошем уходе. И хотя ты не позволяешь, чтобы я вам помогал, но  тебе  самой
удалось сегодня об этом позаботиться. Как Всегда,  ты  проявила  незаурядные
способности.
   Жизель приняла от него свой ридикюль. Так и не дождавшись ее ответа, граф
негромко сказал:
   -  По-моему,  ты  поступаешь  очень  не  по-христиански,  не  давая   мне
возможности получить Господне благословение, помогая твоим родным. Разве  ты
не помнишь, что  в  Библии  говорится  насчет  блаженства  тех,  кто  творит
благодеяния?
   - Вы уже дали мне... все, что нужно, милорд.
   - Но не столько, сколько мне хотелось бы дать, - не  согласился  граф.  -
Жизель, ты по-прежнему относишься  ко  мне  так,  словно  я  -  просто  твой
наниматель.
   - Нет-нет, нисколько! - запротестовала она. - Просто...
   Она не  договорила.  Подождав  несколько  секунд  напрасно,  граф  мрачно
договорил за нее:
   - Просто у тебя есть тайны, которыми ты не  намерена  со  мной  делиться.
Иными словами, ты мне не доверяешь, Жизель. И я нахожу это крайне обидным.
   - Я... я хотела бы вам довериться... честное слово, хотела бы... Но... не
могу, - проговорила Жизель.
   Ее голос срывался, словно она готова была разрыдаться. Помолчав  немного,
граф мягко сказал:
   - Наверное, ты устала. Я больше не буду сегодня тебе докучать. Иди спать,
Жизель. Положи золотые гинеи к себе под подушку, где они не пропадут,  и  не
сомневайся: ты заработала их, все до единой.
   - Вам ничего не надо, милорд? Все удобно? Нога вас не беспокоит?
   - Моя нога, как ты прекрасно знаешь, почти совсем зажила, - ответил граф.
- И если меня что-то и тревожит, то это связано не со мной, а с тобой!
   - У вас нет причин обо мне тревожиться.
   - Как я могу быть в этом уверен, когда ты ведешь  себя  так  таинственно,
так скрытно? Когда ты воздвигаешь между нами стену, которую я никак не  могу
преодолеть?
   - Я вовсе не хочу... вести себя... так, -  сказала  она.  -  Мне  бы  так
хотелось...
   Ее голос снова оборвался, и она  поспешно  направилась  к  двери,  словно
опасаясь того, что не выдержит и скажет  слишком  много.  У  порога  девушка
остановилась, повернулась к графу и присела в  реверансе  -  как  всегда,  с
необычайной грацией.
   - Спокойной ночи, милорд, - тихо попрощалась она. - И  еще  раз  от  всей
души благодарю вас.
   С этими словами Жизель ушла, но  граф  Линдерст  еще  долго  полусидел  в
постели, глядя на закрытую дверь.
   Он пытался - уже в который раз - догадаться, какую именно тайну  могла  с
таким упорством скрывать от него его таинственная сиделка.
   Все это время граф надеялся, что рано или поздно Жизель  начнет  доверять
ему и все о себе расскажет. Вот почему он приказал Бэтли прекратить пытаться
выяснить что-нибудь о ней или ее семье. Он  просто  пытался  составить  хоть
какую-то картину на основе тех обрывочных сведений, которые Жизель время  от
времени случайно сообщала ему во время их разговоров.
   Граф знал, что она жила где-то  в  провинции,  но  образование  она  явно
получила самое хорошее. И хоть  он  не  знал  точно,  но  у  него  сложилось
впечатление, что когда-то она жила и в Лондоне тоже.
   Он пытался заставить ее рассказывать хоть немного о ее матери, но  Жизель
или становилась крайне немногословной, или вообще отказывалась  отвечать  на
его вопросы.
   Еще граф знал, что она души не чает в своем младшем брате.
   Но это было все.
   Конечно, можно было бы попробовать задавать  вопросы  Томасу  Ньюэлу,  но
граф не стал этого делать. Каким бы сильным  ни  было  его  любопытство,  он
уважал желание Жизели сохранить свои семейные дела в тайне. Чувство чести не
позволяло ему прибегать к каким-то уловкам и хитростям.
   В то же время он с все большей досадой чувствовал,  что  проигрывает  то,
что он воспринимал как поединок характеров, завязавшийся между ними.
   А еще, хоть граф и не хотел признаваться в этом даже самому себе, его все
сильнее раздражало то, что Жизель имела какие-то встречи с Джулиусом и,  как
теперь выяснилось, и с полковником Беркли тоже,  а  он  не  мог  ее  на  них
сопровождать.
   Ему очень не понравилось то, что этим вечером она побывала на  ассамблее.
Но Жизель не могла ответить отказом на приглашение Джулиуса - тем более  что
было бы очень странно, если бы миссис Бэрроуфилд не пожелала познакомиться с
центром всех развлечений, которые мог предложить Челтнем.
   Однако граф считал, что одно дело ходить в бювет и пить целебные воды,  и
совсем другое - всю ночь танцевать в зале ассамблеи.
   - Я не имею желания туда ехать, - сказала ему Жизель.
   - Вам там понравится, - стал убеждать ее Генри Сомеркот,  который  в  тот
момент оказался у графа. - Видит бог, молодыми мы бываем  один  только  раз!
Даже его милость не может требовать, чтобы вы всю жизнь только и делали, что
бинтовали бы либо его ногу, либо еще  чью-нибудь,  пока  вы  не  состаритесь
настолько, что вас уже никто никуда приглашать не будет!
   - Я не считаю,  что  Джулиус  -  подходящий  партнер,  с  которым  Жизели
следовало бы впервые показываться в светском обществе, - презрительно бросил
граф.
   - На что только  не  приходится  идти  ради  благой  цели!  -  беззаботно
откликнулся Генри Сомеркот. -  Жизели  не  следует  слушать,  когда  Джулиус
начнет ее уверять в своих чувствах: она прекрасно знает, чего  эти  уверения
стоят!
   Он звал Жизель по имени, как и граф. По правде говоря,  Жизель  видела  в
них  двух  опекунов,  посланных  ей  судьбой.  Хотя,  в   силу   сложившихся
обстоятельств, они были вынуждены давать ей большую свободу, чем это  обычно
допускается правилами.
   Отправляясь на бал, она только  жалела,  что  ее  спутником  должен  быть
Джулиус Линд.
   Девушка очень быстро убедилась в том, что  все,  что  полковник  и  Генри
Сомеркот говорили об этом человеке,  оказалось  правдой:  под  тонким  слоем
лакировки пряталась достаточно неприятная личность.
   Джулиус Линд был слишком любезен,  слишком  красноречив.  Но,  что  самое
неприятное, решила она, когда он раздвигал губы в улыбке, глаза у  него  при
этом не улыбались.
   Тем не менее после  первых  двух  или  трех  дней  знакомства  ей  начало
казаться - хотя, конечно, она могла и ошибиться, -  что  обращение  Джулиуса
начало изменяться.
   Поначалу, считая ее крайне богатой, он старался  представиться  ей  очень
внушительным и покоренным ею - и вел себя совершенно неискренне. И в  то  же
время, если она играла  в  его  присутствии  роль  богатой  наследницы  -  и
оказалась неплохой актрисой, - он был еще более хорошим актером.
   Но постепенно, когда они успели  несколько  раз  поговорить,  посещая  по
утрам бювет и выезжая днем  в  фаэтоне,  который  Джулиус  нанял,  пойдя  на
немалые расходы, ей и на самом деле  начало  казаться,  что  он  находит  ее
довольно привлекательной.
   Жизель не склонна была верить комплиментам, которыми ее  осыпал  Джулиус,
но на третий день,  когда  они  выехали  на  прогулку  за  город,  он  начал
рассказывать о себе совершенно не в том тоне, который она  слышала  от  него
прежде. Ей показалось, что, может быть, он впервые увидел в ней  женщину,  а
не просто некий ходячий банковский счет.
   Он рассказал ей, как ему нравится жить в Лондоне и как приятно  ему  было
сознавать, что он может встречаться со всеми знаменитыми  щеголями  и  денди
Сент-Джеймса, и что он стал членом всех самых популярных  клубов  и  получал
приглашения во все самые лучшие дома светского общества.
   - А вы бывали в Лондоне? - спросил он. Жизель молча покачала головой.
   - Вы убедитесь в том, что светская жизнь в столице совершенно  не  похожа
на то, что вы знали в Йоркшире.
   - Боюсь, что я покажусь там очень провинциальной.
   - Это не так! - горячо запротестовал Джулиус. - Вы будете  там  блистать,
как звезда. И я был бы счастлив  сопровождать  вас  там,  как  счастлив  это
делать здесь.
   В  его  голосе  слышались  нотки  искреннего  чувства,  так  что   Жизель
почувствовала себя крайне неловко.
   Хотя граф и Генри Сомеркот заранее сказали ей, чего они  хотят  добиться,
ей не хотелось думать о той минуте, когда Джулиус Линд попросит ее руки -  а
она ему откажет. Жизели казалось,  что,  каким  бы  нехорошим  ни  был  этот
человек, как бы плохо он себя ни вел, все равно он не заслуживал того, чтобы
из него делали посмешище и унижали его.
   Впервые с той минуты, когда она согласилась выполнить поручение,  которое
придумал для нее граф, она устыдилась того, что обманывает Джулиуса.
   Этот стыд был, конечно, совершенно неуместен.
   В первые дни их знакомства ей пришлось выслушать  невероятное  количество
хвастливых заявлений и бессчетное количество лжи,  которые  обрушил  на  нее
Джулиус, стремясь произвести на нее впечатление.
   Жизель знала, что  он  добивается  ее  общества  исключительно  из-за  ее
гипотетического богатства - по той же причине,  по  которой  он  преследовал
непривлекательную, стареющую мисс Клаттербак. Но в то же время ей  неприятно
было сознавать, что она лжет своими поступками и содействует  обману,  пусть
даже он направлен против человека в высшей степени недостойного.
   Только  накануне,  почувствовав,  что  Джулиус  близок  к   тому,   чтобы
признаться ей в своих "чувствах", она поспешно переменила тему  разговора  и
начала восхищаться зданиями, которыми так гордился полковник Беркли. А потом
она настояла на том, чтобы они вернулись домой раньше,  чем  это  планировал
Джулиус.
   Жизель поняла, что ему легче переводить разговор на интимные темы,  когда
они едут в фаэтоне:  любовный  разговор  казался  неуместным  на  затененной
деревьями аллее, которая вела к бювету. Во время утреннего променада к водам
их  окружало  множество  других  людей,  направлявшихся  к   источнику   или
возвращавшихся от него, тогда как в фаэтоне,  и  к  тому  же  без  грума  на
запятках, Жизель чувствовала себя особенно уязвимой.
   По возвращении в  Немецкий  коттедж,  где  ее  дожидались  граф  и  Генри
Сомеркот, она довольно скупо ответила на их  расспросы,  все  еще  испытывая
немалую неловкость из-за той роли, которую играла в задуманном  ими  обмане.
При первой же удобной возможности она сказала, что хотела  бы  отдохнуть,  и
ушла к себе в спальню.
   - Отчего она так расстроена? - спросил Генри у графа, когда они  остались
одни.
   - Понятия не имею, - ответил тот.
   - Ты не думаешь, Тальбот, что она начинает относиться к молодому Джулиусу
с симпатией?
   - Если что полностью исключено, так именно это! - резко отозвался граф. -
Если понадобится, я могу головой поручиться за то, что Жизель  не  попадется
на удочку к этому дешевому прощелыге!
   - Надеюсь, что ты прав, - сказал Генри. - Но ведь она еще  очень  юная  и
неопытная. И как бы мы с тобой  ни  относились  к  Джулиусу,  но  он  вполне
привлекательный молодой человек.
   Граф мрачно нахмурился, но после недолгого молчания сказал:
   - Если бы я считал, что на это есть хоть самый малый шанс,  я  немедленно
бы прекратил этот маскарад - и пусть Джулиус женился бы на этой  невозможной
Клаттербак, каковы бы ни были последствия его глупости!
   - Я не думаю, что тебе следует  тревожиться,  -  успокаивающе  проговорил
Генри, изумленный тем, какую бурю он вызвал своими неосторожными словами.  -
Жизель кажется мне достаточно разумной девушкой. И одно  она  должна  хорошо
знать: даже если бы она и привязалась  к  Джулиусу,  у  них  не  может  быть
никакого будущего: ведь у нее нет денег, а он уже на пороге долговой тюрьмы!
   Однако, уходя. Генри оставил графа в состоянии некоторой  тревоги,  и  на
следующий день, когда Жизель сказала,  что,  как  обычно,  идет  в  бювет  с
Джулиусом Линдом, он пытливо спросил:
   - Надеюсь, ты не начала привязываться к этому молодому негодяю?
   - Привязываться? - изумленно переспросила Жизель.
   - Вчера Генри показалось странным, что ты отказалась рассказывать нам,  о
чем вы говорили во время вашей прогулки в фаэтоне. Полагаю, сегодня днем  он
опять везет тебя за город?
   Жизель немного помолчала, а потом призналась:
   - Мне просто стало немного... неловко из-за того, что приходится  столько
лгать. Меня растили в убеждении, что лгать нехорошо. Моя няня говорила,  что
если слишком много лгать, то наверняка будешь гореть в адском пламени!
   Граф рассмеялся.
   - Обещаю, что приду тебя выручить  или  по  крайней  мере  принесу  чашку
холодной воды. Это тебя немного успокоило? Жизель ничего на это не ответила.
Когда она закончила перевязку, граф снова спросил:
   - Ты сказала правду: тебе не дает покоя именно это?
   - Сколько еще времени... я должна буду... продолжать это делать,  милорд?
- тихо спросила она.
   - Столько, сколько будет необходимо, - ответил граф. - Но, полагаю,  что,
даже если ты спасешь Джулиуса от  мисс  Клаттербак,  на  ее  месте  появятся
другие. Надо только надеяться, что он не сразу забудет полученный урок.
   - Не уверена, что такой урок может что-то дать, - сказала  Жизель.  -  Он
только сильнее озлобится и будет ненавидеть вас еще больше, чем сейчас.
   -  Он  меня  ненавидит?  -  удивился  граф.  Жизель  поняла,   что   была
неосмотрительна. Однако ей казалось, что граф и сам должен  был  бы  понять,
насколько Джулиусу ненавистна мысль  о  том,  что  он  зависит  от  щедрости
кузена. Кроме того, то, что граф отказал ему в дальнейшей  поддержке,  когда
Джулиус в последний раз обратился к нему, еще сильнее ухудшило положение.
   Не получив от Жизели ответа, граф невесело засмеялся.
   - Да, конечно, с моей стороны было глупостью  предполагать,  что  Джулиус
будет благодарен мне за то, что я для него делал.
   - Может быть, он тоже считает,  что  благодеяние  -  лучшая  награда  для
благодетеля, как говорится в Библии, - напомнила ему Жизель.
   - Ты  обращаешь  против  меня  мои  собственные  аргументы?  -  притворно
ужаснулся граф.
   - Ваши слова показались мне довольно убедительными, ваша милость.
   Тут он рассмеялся уже совсем по-другому. - Ты пытаешься меня  пристыдить!
- воскликнул он. - Но скажу тебе откровенно:  у  тебя  ничего  из  этого  не
выйдет. Джулиус уже промотал целое  состояние.  Он  превратил  свою  мать  в
нищенку. И если даже я сегодня дам ему несколько тысяч фунтов, завтра он уже
начнет просить о новой сумме.
   - Тогда где же решение? - внимательно посмотрела на него Жизель.
   - Честно говоря, не знаю, - признался граф. - То, что мы делаем сейчас, -
это  только  маневр,  который  должен  помешать  ему  взять  в  жены  весьма
неподходящую женщину. Сейчас я не могу думать дальше той  минуты,  когда  он
предложит тебе свою руку и вместе с ней свои долги.
   Позаботившись о том, чтобы у графа было под рукой все необходимое, Жизель
собиралась уйти к себе, чтобы  переодеться  и  надеть  шляпку,  когда  вдруг
сказала:
   -  Я  чуть  не  забыла  вам  сказать:  его  светлость  герцог  Веллингтон
собирается посетить вас в три часа дня,  послезавтра.  Известие  принес  его
слуга.
   - Герцог? - воскликнул граф. - Значит, он уже приехал?
   - Да, неожиданно рано, -  ответила  Жизель.  -  Уверена,  что  это  будет
воспринято полковником Беркли и его организационным комитетом как  настоящая
катастрофа:  ведь  триумфальные  арки  еще  не  установлены   и,   наверное,
приветственный адрес тоже еще не успели написать.
   Граф расхохотался:
   - Да, Фиц наверняка будет  страшно  раздосадован.  Он  говорил  мне,  что
собирал несколько заседаний своего комитета, чтобы точно расписать все,  что
должно будет происходить.
   - Но герцог Веллингтон все равно откроет  новое  помещение  ассамблеи,  -
сказала Жизель.
   - Да, от этого ему увильнуть не позволят, - улыбнулся граф. - И я буду  с
нетерпением ожидать его визита. Ну вот, теперь ты  сможешь  познакомиться  с
"бессмертным освободителем Европы"!
   Жизель вся напряглась и сказала:
   - Прошу извинить меня, милорд, но, как я вам уже  говорила,  у  меня  нет
желания это делать.
   - Ты это серьезно? - изумленно спросил граф. - Не  могу  поверить,  чтобы
кому-то не хотелось бы познакомиться с герцогом. В конце концов, ведь он  же
действительно избавил мир от Наполеона!
   - Я не преуменьшаю его военных заслуг, - очень тихо проговорила Жизель, -
но я не могу... и не хочу... знакомиться с ним... лично.
   - Но почему? Почему?! - воскликнул граф. - У тебя  должно  быть  какое-то
серьезное объяснение такому отказу!
   - Извините, но, я не могу вам его дать, - ответила Жизель.  -  Но  говорю
вам с полной определенностью: если вы пошлете за мной в тот момент, когда  у
вас будет герцог,  я  не  приду.  Она  не  стала  дожидаться  ответа  своего
нанимателя, а решительно покинула спальню, осторожно закрыв за собой дверь.
   Некоторое время изумленный  граф  молчал,  а  потом  тихо  выругался.  Он
совершенно не мог понять, почему Жизель упорно  отказывается  от  встречи  с
герцогом Веллингтоном или почему, если она  считала  причину  своего  отказа
достаточно  уважительной,  девушка  не  пожелала  сказать  ему,  в  чем  она
заключается.
   Все это было  сове