ях, мои новые знакомые будут направлять ко мне пациентов.
Ты же знаешь, как это делается между врачами: взаимные услуги. По
пословице: "Почеши мне спину, а я тебе почешу".- Фредди с наслаждением
отхлебнул глоток белого вина и продолжал:- Кроме того, полезно потолкаться
и среди мелкой провинциальной братии.
   Иногда они тоже могут прислать мне в Лондон подходящую дичь. Да вот
хотя бы ты, старина,- через год-другой и ты будешь направлять ко мне в
Лондон пациентов из вашего - как бишь его? -Блэн... ну, не помню, как око
называется.

   Кристин быстро глянула на Хемсона, как будто хотела что-то сказать, но
сдержалась. Она больше не поднимала глаз от тарелки.

   - Ну, а теперь расскажи о себе, Мэнсон, сын мой,- сказал Фредди с
улыбкой.- Что у тебя нового?

   - Да ничего особенного. Я принимаю в бревенчатой амбулатории, делаю в
среднем тридцать визитов в день.
   Лечу большей частью шахтеров и их семьи.

   - Не велик успех! -соболезнующе покачал головой Фредди.

   - А я очень доволен,- спокойно возразил Эндрью.
   Вмешалась Кристин:

   - Но ведь тут настоящая работа!

   - Да, вот недавно, например, у меня был очень интересный случай,-
сказал Эндрью.- Я даже написал заметку в "Журнал".

   Он коротко описал Хемсону болезнь Имриса Хьюза.
   Но хотя Фредди усиленно делал вид, что слушает с интересом, глаза его
все время шныряли по залу.

   - Да, это блестяще,- заметил он, когда Мэнсон кончил.- А я думал, что
зоб встречается только в Швейцарии или где-то там еще. Во всяком случае
ты, надеюсь, содрал с него за это дело кругленькую сумму. Да, кстати о
гонорарах. Сегодня один парень сообщил мне самое лучшее решение вопроса о
гонораре.- Фредди опять оживился, увлеченный поданной ему кем-то сегодня
идеей получать плату за визиты наличными. Его красноречивые
разглагольствования продолжались до самого конца обеда.
   Наконец он встал, бросив на стол салфетку.

   - Пойдемте пить кофе на террасу. Мы закончим там нашу конференцию.

   К трем четвертям десятого его сигара была докурена, запас анекдотов
иссяк, и Фредди, тихонько зевнув, посмотрел на свои платиновые
часы-браслет.

   Но Кристин его предупредила.

   Она весело взглянула на Эндрью, выпрямилась и спросела:

   - Нам как будто пора ехать?
   Мэисон хотел было возразить, что до отхода поезда еще полчаса, но
Фредди сказал:

   - А мне, пожалуй, надо собираться на этот проклятый бал. Неудобно
задерживать компанию, с которой я иду.

   Он проводил их до дверей и долго и дружески прощался с обоими.

   - Ну, старина,- пробормотал он, в последний раз пожав руку Эндрью и
фамильярно потрепав его по плечу,- когда я повешу вывеску в Вест-Энде, я
не забуду тебя известить.

   Выйдя на теплый вечерний воздух, Эндрью и Кристин молча шли по Парковой
улице. Эндрью смутно понимал, что вечер вышел не такой удачный, как они
рассчитывали, во всяком случае - обманул надежды Кристин. Он ожидал, чтобы
она заговорила," но Кристин молчала. Наконец он сказал неуверенно:

   - Боюсь, что вам было очень скучно слушать все эти больничные истории.

   - Нет,- возразила Кристин,- мне они вовсе не показались скучными.

   Оба помолчали. Затем Эндрью снова спросил:

   - А Хемсон вам не понравился?

   - Не особенно.- Она вдруг повернулась к нему.
   Сдержанность ей изменила, глаза сверкали благородным негодованием:

   - И такой-то вот, напомаженный, сидит весь вечер и глупо ухмыляется и
смеет обращаться с вами покровительственно!

   - Покровительственно? - повторил удивленный Эндрью.

   Она сердито кивнула головой.
   - Он был просто невыносим. "Один парень сообщал мне наилучшее решение
вопроса о гонораре". PI это сразу после того, как вы ему рассказали о
замечательном случае с Имрисом! И еще назвал эту болезнь зобом! Даже я
знаю, что это как раз обратное явление. А его предложение направлять к
нему пациентов!-Она скривила губы.-Дальше уж некуда!-Она докончила, совсем
рассвирепев:-Ол, я едва сдерживалась, так меня злило то, что он считает
себя выше вас!

   - Не думаю, чтобы он считал себя выше меня,- сказал Эндрью озадаченно.-
Правда, он сегодня произа..- днл впечатление человека, занятого только
самим собой.
   И это, может быть, просто такое настроение. Он самый симпатичный
человек из всех, кого я знаю. Мы были очень дружны в университете. Вместе
зубрили.

   - Вероятно, он находил, что вы ему полезны,-бросила Кристин с необычной
для нее горечью.- Он подружился с вами для того, чтобы вы ему помогали
учиться.

   Эндрью огорченно запротестовал:

   - Не говорите гадостей о людях, Крис.

   - Нет, вы, должно быть, слепы!-вспыхнула она, и злые слезы заблестели у
нее на глазах. - Надо быть слепым, чтобы не видеть, что он за человек. И
он испортил нам все удовольствие от поездки. Все было отлично, пока он не
явился и не начал говорить о себе. А в Викториа-холл был чудный концерт, и
мы могли пойти туда! Но мы не попали на концерт, а теперь уже слишком
поздно иттц куда-нибудь - только он не опоздает на свой идиотский бал!

   Они шли до станции на некотором расстоянии друг от друга. В первый раз
Эндрью видел Кристин рассерженной И он тоже сердился - на себя, на Хемсона
да и на Кристин. Но ведь она права: вечер испорчен. Теперь, украдкой
поглядывая на ее напряженное бледное лицо, он чувствовал, что все вышло
прескверно.

   Они пришли на станцию. Неожиданно, когда они поднимались на верхнюю
платформу, Эндрью увидел на противоположной стороне двух человек, которых
узнал сразу:
   ынсспс Бремвел и доктора Гэбела. В эту минуту был подай поезд, который
шел в Порткоул, на морское побережье.

   Гэбел и миссис Бремвел сели вместе в этот поезд, улыбаясь друг другу.
Раздался свисток паровоза, и поезд отошел. Эядрью овладело вдруг
неприятное чувство. Он бегло посмотрел на Кристин, с надеждою, что она не
заметила этой пары. Только сегодня утром он встретил Бремвела, и тот,
поговорив о хорошей погоде, сообщил, удовлетворенно потирая костлявые
руки, что жена уехала на два дня к матери в Шрусбери.

   Эндрью стоял молча, опустив голову. Он был так влюблен, что сцена,
которой он только что был свидетелем, во всем ее значении мучила его, как
физическая боль.
   Тошно ему стало. Нехватало только такого заключительного аккорда, чтобы
завершить тяжелый день. Настроение Эндрью резко изменилось, радость
померкла. Он жаждал длинного, ничем не нарушенного разговора с Кристин,
жаждал открыть ей душу, уладить эту глупую и пустячную размолвку между
ними. А больше всего жаждал быть с ней наедине. Но поезд, шедший в
Блэнелли, был битком набит. Им пришлось удовольствоваться местами в
вагоне, переполненном шахтерами, которые громко обсуждали подробности
футбольного матча.

   В Блэнелли приехали поздно, и Кристин казалась очень утомленной. Эндрью
был уверен, что она видела миссис Бремвел и Гэбела. Он сейчас не мог
говорить с пей. Не оставалось ничего другого, как проводить ее молча до
дома миссис Герберт "и в унынии пожелать ей доброй ночи.


   Х

   Было уже около двенадцати часов ночи, когда Эндрью вернулся в
"Брингоуэр", но, несмотря на такой поздний час, его ожидал там Джо Морган,
расхаживая короткими шагами между запертой амбулаторией и домом. При виде
Эндрью широкое лицо бурильщика выразило облегчение.

   - Ох, доктор, как хорошо, что вы вернулись! Я тут хожу взад-вперед уже
целый час. Моя хозяйка нуждается в вашей помощи - и раньше времени к тому
же.

   Эндрью, сразу оторванный от размышлений о своих личных делах, попросил
Моргана подождать. Он сходил наверх за сумкой, потом они вместе
отправились на Блэйнатеррас. Ночь была прохладна и загадочно-спокойна.
Всегда такой впечатлительный, Эндрью теперь ощущал лишь какое-то тупое
безучастие ко всему вокруг. Он не предчувствовал, что это ночное посещение
будет необычно, более того, что оно будет иметь решающее значение для его
будущего в Блэнелли. Оба шагали молча, пока не дошли до дома ј 12. Здесь
Джо круто остановился.

   - Я не войду,- сказал он, и в голосе его чувствовалось большое душевное
напряжение.- Но я уверен, доктор, что вы нам поможете.

   Внутри узкая лестница вела в тесную спаленку, чистенькую, но бедно
меблированную и освещенную только керосиновой лампой. Здесь мать миссис
Морган, высокая седая старуха лет семидесяти, и пожилая толстая повитуха
ожидали у постели роженицы, следя за выражением лица Эндрью, ходившего по
комнате.

   - Можно вам предложить чашку чаю, доктор?- быстро спросила старая мать
через несколько минут.

   Эндрью слегка усмехнулся. Он понял, что старая женщина, умудренная
опытом, боялась, как бы он не ушел, обещав вернуться попозже, когда
начнутся роды.

   - Не беспокойтесь, матушка, я не сбегу.
   Сойдя вниз, на кухню, он выпил чашку чаю, поданную ею. Он был очень
утомлен, но понимал, что даже если и уйдет домой, не урвет и часа на сон.
К тому же видел, что этот случай потребует всего его внимания. Какое-то
странное душевное оцепенение владело им, и он решил остаться здесь, покуда
все не кончится. Час спустя он поднялся наверх взглянуть на больную,
вернулся в кухню и сел у огня. В квартире стояла тишина, слышно было
только, как сыпалась сквозь решетку зола да медленно тикали стенные часы.
Впрочем, раздавались и другие звуки: стук башмаков Моргана, ходившего по
улице перед домом.
   Против Эндрью сидела в своем черном платье старая мать.
   Она сидела совершенно неподвижно, и глаза ее, удивительно живые и
умные, не отрываясь, смотрели в лицо Эндрью, словно изучая его.

   Тяжелые, путанные мысли бродили в голове Эндрью.
   Сцена на кардиффском вокзале все еще стояла перед ним и болезненно
волновала. Он думал о Бремвеле, обожавшем женщину, которая гнусно его
обманывала, об Эдварде Пейдже, связанном навсегда с строптивой Блодуэн, о
Денни, который вел печальную жизнь врозь с женой.
   Рассудок твердил ему, что все это крайне неудачные браки.
   Но в нынешнем состоянии его души этот вывод заставлял его хмуриться. Он
хотел представлять себе брак идиллией, - да, иначе on lie мог себе его
представлять, когда перед ним витал образ Кристин. Ее глаза, сиявшие перед
ним, не допускали никакой другой мысли. И борьба между холодными
сомнениями ума и переполнявшей сердце ^любовью вызывала в нем гнев и
растерянность. Уткнув подбородок в грудь, вытянув ноги, он задумчиво
смотрел в огонь.

   Так он сидел долго, и мысли его были настолько заняты Кристин, что он
вздрогнул, когда сидевшая напротив женщина заговорила с ним.

   Ее занимали вопросы совсем иного свойства.

   - Сюзен наказывала, чтобы ей не давали хлороформа, если это может
повредить ребенку. Она страх как хочет этого ребенка, доктор.-Старые глаза
вдруг потеплели, и она добавила тише: -Да и все мы так же хотим его.

   Эндрью с трудом стряхнул с себя рассеянность.

   - Наркоз не принесет никакого вреда,- сказал он ласково.- Оба будут
живы и здоровы.

   С верхней площадки раздался голос повитухи, звавшей его. Эндрью
посмотрел на часы: они показывали половину четвертого. Он встал и пошел в
спальню. Пора было приступать к делу.

   Прошел час. Борьба была длительна и жестока. Наконец, когда первые лучи
зари скользнули в комнату из-за неровного края шторы, ребенок родился -
бездыханным.

   Дрожь ужаса пронизала Эндрью, когда он посмотрел на неподвижное тельце.
После всего того, что он обещал родным! Его лицо, разгоряченное от усилий,
вдруг похолодело. Он стоял в нерешимости, колеблясь между желанием
попробовать оживить новорожденного и необходимостью заняться матерью,
которая и сама была в опасном состоянии. Дилемма была так трудна, что он
не мог по совести решить ее. Инстинктивно, жестом слепого, передал он
ребенка повитухе и занялся Сюзен, которая лежала на боку без сознания,
почти без пульса, еще не придя в себя после эфира. Эндрью делал отчаянные
усилия, бешено торопился спасти ее.

   В одно мгновение он разбил стеклянную ампулу- и спрыснул ей под кожу
питуитрин. Затем отбросил шприц н начал приводить в чувство лежавшую
неподвижно женщину. Несколько минут прошло в лихорадочных усилиях- н
сердце ее забилось сильнее. Эндрью видел, что теперь можно отойти от нее,
не опасаясь за ее жизнь. Он резко обернулся. Он был без пиджака, волосы
прилипли к мокрому лбу.

   - Где ребенок?

   Повитуха испуганным жестом указала под кровать, куда она положила
ребенка.

   В одно мгновение Эндрью опустился на колени. Пошариз среди промокших
газет под кроватью, он вытащил оттуда ребенка. Это был мальчик, прекрасно
сложенный.
   Вялое, но теплое тельце его было бело и мягко, как сало.
   Перерезанный впопыхах пупочный канатнк висел, как сломанный стебель.
Кожа была прелестного оттенка, гладкая и нежная. Головка болталась на
тонкой шее. Руки н ноги казались совсем бескостными.

   Не вставая с колен, Эндрью смотрел на ребенка, свирепо хмурясь.
Мертвенная белизна могла означать только одно: здесь налицо Asphyxia
pallida. И, сверхъестественно напрягая память, Эндрью стал лихорадочно
припоминать случай, который ему пришлось наблюдать когда-то в
Самаритянской больнице, и те средства, которые тогда были применены. В
одну секунду он вскочил на ноги.

   - Принесите горячей воды и холодной и два таза,- бросил он
повитухе.-Живей, живей!

   - Но, доктор...-пролепетала она, запинаясь, устремив глаза на
мертвенно-белое тельце.

   - Скорее! - заорал он.

   Схватив одеяло, он положил на него ребенка и начал специальным способом
делать ему искусственное дыхание.
   Принесли тазы, кувшин, большой жестяной чайник. С бешеной быстротой
Эндрью налил в один таз холодной воды, в другом смешал холодную с горячей
до такой температуры, какую едва могла выдержать его рука. Затем, подобно
какому-нибудь сумасшедшему фокуснику, принялся жонглировать ребенком между
обоими тазами, окуная его то в ледяную воду, то в горячую, от которой
поднимался пар.

   Так прошло пятнадцать минут. Пот стекал Эндрью в глаза, мешая ему
видеть, один рукав промок и повис, с него текла вода. Дыхание с шумом
вылетало из его груди. А в вялом тельце ребенка попрежнему не замечалось и
следа жизни. Отчаяние поражения душило Эпдрьго, ярость безнадежности. Он
чувствовал, что повитуха точно в столбняке наблюдает за ним, а там, в
глубине, прижавшись к стене (где она оставалась все время), держась рукой
за горло, не издавая ни единого звука и только вперив в него горящие
глаза, стояла старая мать Сюзен. Он вспомнил, что она жаждала внука так же
горячо, как дочь ее жаждала этого ребенка. И все пропало, все напрасно,
ничто не поможет.

   На полу был невероятный беспорядок. Наступив на полотенце, Эндрью чуть
не уронил ребенка, который скользил у него в руках, словно какая-то белая,
мокрая рыба.

   - Господь с вами, доктор,- простонала повитуха.- Ведь он родился
мертвый!

   Эндрью не слушал, не замечал ее. Убитый, теряя надежду после напрасной
получасовой возни, он сделал еще одну последнюю попытку - начал растирать
ребенка жестким полотенцем, то сдавливая маленькую грудку обеими руками,
то отпуская ее, стараясь вызвать дыхание в вялом тельце.

   И вдруг-о, чудо! - крохотная грудь под его руками судорожно, коротко
дрогнула, поднялась. Потом опять.
   В третий раз. У Эндрью закружилась голова. Это биение жизни, внезапно
возникшее под его пальцами после стольких тщетных усилий, было так
чудесно, что от волнения ему чуть не стало дурно. Он лихорадочно удвоил
усилия.
   Ребенок задышал все глубже и глубже. Пузырек пены выступил из одной
крохотной ноздри, красивый, радужный пузырек. Тело не казалось больше
бескостным. Головка не валилась назад. Бледная кожа медленно розовела.
   И вот-о, радость! - раздался крик ребенка.

   - Отец небесный! - истерически прорыдала повитуха. - Он... он ожил!

   Эндрью отдал ей ребенка. Он был ошеломлен, сразу почувствовал слабость.
Вокруг него в комнате царил ужасающий беспорядок: одеяла, полотенца, тазы,
испачканные инструменты, шприц, воткнувшийся острием в линолеум,
опрокинутый кувшин, чайник, лежавший на боку в луже воды. На разрытой
постели мать все еще спокойно спала после наркоза. Старуха все так же
стояла у стены.
   Но руки ее были сложены, губы беззвучно шевелились:
   она молилась.

   Эндрью машинально отжал промокший рукав, надел пиджак.

   - Я зайду за своей сумкой попозже,- сказал он повитухе.

   И сошел вниз, через кухню в посудную. Во рту у него пересохло. Он жадно
напился. Взял свою шляпу и пальто.

   Выйдя из дома, он наткнулся на Джо, стоявшего на мостовой с напряженно
выжидательным видом.

   - Все в порядке, Джо,- сказал он охрипшим голосом.- Оба живы.

   Было около пяти часов утра и совсем светло. На улицах попадались уже
шахтеры: это шла домой первая смена.
   Измученный, едва передвигая ноги, Эндрью шел рядом с ними, и шаги его
звучали в такт их шагам под утренним небом. Забыв обо всей своей прежней
работе в Блэнелли, слепой ко всему вокруг, от твердил про себя: "Господи,
наконец-то! Наконец-то я сделал что-то настоящее!"


   XI

   После ванны и бритья (благодаря Энни в его распоряжении имелось всегда
достаточное количество горячей воды) он почувствовал себя менее усталым.
Но миссис Пейдж, найдя его постель несмятой, саркастически подшучивала над
ним за завтраком, подзадоренная молчанием, которым он встречал ее колкости.

   - Ха-ха! У вас, доктор, сегодня вид совершенно разбитого человека. Под
глазами синяки. Это вы только утром воротились из Суонси, а? И забыли
привезти мне пирожные от Перри! Кутнули, небось, мой милый! Та-та-та!
   М е н я не проведете! Я так и думала, что не такой уж вы тихоня, каким
кажетесь. Все вы, помощники, на один покрой. Какой ни явится - либо
пьяница, либо за ним водятся другие грешки!

   После утреннего приема в амбулатории и визитов на дому Эндрью зашел
навестить жену Моргана. Было половина первого, когда он свернул на
Блэйна-террас. У открытых дверей домиков там и сям стояли, болтая, группы
женщин, и, когда он проходил, они, прерывая разговор, улыбались ему и
дружески здоровались. Когда он подходил к дому ј 12, ему показалось, что
кто-то смотрит в окно.
   Так оно и было. Его ожидали. Не успел он ступить на недавно натертую до
блеска ступеньку крыльца, как дверь распахнулась, и старая бабка, сияя ему
навстречу всем своим морщинистым лицом, пригласила его войти.

   Ей так хотелось принять его получше, что она с трудом находила слова.
Сначала предложила ему войти в гостиную и подкрепиться. Когда же Эндрью
отказался, она засуетилась:

   - Hу, хорошо, хорошо, доктор, пусть будет по-вашему. Но, может быть, у
вас перед уходом найдется время выпить капельку бузинной наливки и съесть
кусочек пирога.- И она трясущимися старыми руками ласково подтолкнула его
к лестнице, которая вела в спальню.

   Он вошел. Маленькая комната, вчера походившая на бойню, была теперь
прибрана и вычищена так, что все блестело. Его инструменты, разложенные в
полном порядке, сверкали на покрытом лаком деревянном комоде. Кожаная
сумка была заботливо вытерта гусиным жиром, застежки начищены порошком
так, что казались серебряными. Постель преобразилась, застланная чистым
бельем, и на ней лежала мать, склонив некрасивое, немолодое лицо, в
котором светилось немое счастье, над ребенком, спокойно сосавшим ее полную
грудь.

   - А, доктор! - Толстая повитуха поднялась со своего места у кровати,
вся расплываясь в улыбку.- У них обоих теперь отличный вид, не правда ли?
Они и не знают, сколько хлопот доставили нам с вами. И знать ничего не
хотят, ей-богу!

   Кроткие глаза Сюзен Морган говорили что-то горячо и невразумительно.
Облизав губы, она пыталась пролепетать слова благодарности.

   - Да, да, есть за что благодарить,- закивала головой повитуха.- И не
забывайте, голубушка моя, что вам, в ваши годы, уже никогда не родить
второй раз. Если бы этого не спасли, вам бы никогда не видать другого.

   - Мы это знаем, миссис Джонс,- перебила ее внушительно старая бабка,
появляясь на пороге.- Мы знаем, что