давно нигде не встречал таких больших
поступлений наличными деньгами.
   Так что же мы напишем? Продается по случаю болезни?
 
   - Нет, - резко возразил Эндрью. - Сообщите правду.
   Напишите,- он запнулся, - ну, напишите, что по личным обсто ятел ьств
ам.
 
   - Очень хорошо, доктор. - И мистер Джеральд Тернер записал на черновике
объявления: "передается по причинам чисто личного свойства, не имеющим
ничего общего с практикой".
 
   В заключение Эндрью сказал:
 
   - И помните, я не требую целого состояния за это - только приличную
цену.
 
   За завтраком Кристин отдала ему две телеграммы. Он просил и Денни и
Гоупа телеграфировать в ответ на письма, посланные им накануне.
 
   В первой телеграмме, от Денни, было сказано только:
 
   "Убедили. Ждите меня завтра вечером".
 
   Вторая была написана в типичном для Гоупа легком тоне:
 
   йС какой стати я должен всю жизнь проводить среди сумасшедших?
Провинциальные города Англии - это трактиры, соборы и свиные рынки. Вы
говорите - лаборатория? Подписано: Негодующий налогоплательщик".
 
   После завтрака Эндрью поехал в больницу Виктории.
   Так рано Сороугуд в палате не бывал, но это как раз и было Эндрью
наруку. Он хотел избежать шума и неприятностей, меньше всего ему хотелось
огорчить старшего товарища, который, при всем своем упрямстве и
отсталости, всегда относился к нему хорошо.
 
   Сев у постели Мэри, он тихонько изложил ей свое намерение.
 
   - Прежде всего, я виноват перед вами, - он ласково погладил ее руку. -
Мне следовало предвидеть, что эта больница для вас не вполне подходящее
место. "Бельвью"
   совсем другое дело, Мэри. Но здесь все были к вам очень добры, и не
стоит их обижать. Вы просто заявите, что хотите в среду выписаться. Если
вам неприятно самой это сделать, я устрою так, чтобы Кон написал сюда, что
просит отправить вас домой. Это будет легко, потому что здесь всегда
столько людей ждут свободной койки. И в среду я сам отвезу вас в своем
автомобиле в "Бельвью". Со мной будет сиделка и все, что нужно. Ничего не
может быть проще и лучше для вас.
 
   Он возвратился домой с сознанием, что еще кое-что сделано, что он
начинает наводить порядок в своей жизни.
   Вечером па приеме он начал сурово отделываться от пациентов-хроников,
безжалостно разрушая чары, которыми удерживал их раньше. За час он доброму
десятку человек объявил твердо:
 
   - Сегодня ваш последний визит. Вы давно ходите ко мне, и вам теперь
гораздо лучше. Не следует постоянно принимать лекарства.
 
   Покончив с этим, он испытал большое облегчение.
   Честно и прямо говорить людям то, что думаешь, было для него роскошью,
в которой он так долго себе отказывал.
   Он прибежал к Кристин, как мальчик.
 
   - Теперь я уже чувствую себя в меньшей степени торгашом. - И вдруг
простонал: - Боже, как я мог сказать это! Я забыл, что случилось... забыл
о Видлере... обо всем, что я наделал!
 
   В эту минуту раздался телефонный звонок. Кристин пошла к телефону, и
ему показалось, что она очень долго там оставалась и что, когда она
вернулась, у нее было странное, натянутое выражение лица.
 
   - Тебя зовут к телефону.
 
   - Кто?
 
   И вдруг он понял, что это Франсиз Лоренс. В комнате некоторое время
царило молчание. Затем он торопливо произнес:
 
   - Скажи ей, что меня нет дома. Скажи, что я уехал...
   Нет, погоди! -Он сделал резкое движение к двери.- Я сам с ней поговорю.
 
   Через пять минут он воротился и застал Кристин за работой в ее любимом
углу, где было светлее. Он украдкой посмотрел на нее, потом отвел глаза,
подошел к окну и остановился, хмуро глядя на улицу и засунув руки в
карманы. Спокойное звяканье спиц Кристин заставляло его чувствовать себя
невообразимым глупцом, жалким псом, который виновато приполз домой, поджав
хвост, весь в грязи после непозволительного приключения. Наконец он не
выдержал. Продолжая стоять спиной к Кристин, сказал:
 
   - С этим тоже кончено. Может быть, тебе интересно будет знать, что тут
виновато только мое глупое тщеславие...
   и расчетливый эгоизм. А любил я всегда только тебя.- Он вдруг заскрипел
зубами. - О, будь я проклят, ведь это я один во всем виноват! Эти люди
другой жизни не знают, а я знал. Я слишком легко отделался, слишком легко.
   Но, послушай: я только что заодно уже позвонил Ле-Рою.
   Кремо-продукты меня больше не интересуют. Я покончил и с этим тоже,
Крис. И постараюсь впредь держаться от таких людей подальше.
 
   Кристин не отвечала, но спицы щелкали в тишине комнаты весело и быстро.
Долго Эндрью стоял так, пристыженный, глядя в окно на уличное движение, на
огни, вспыхивавшие в летнем мраке. Когда он, наконец, отвернулся от окна,
сгущавшиеся сумерки уже успели заползти в комнату. А Кристин все сидела в
углу, почти невидимая в окутанном тенями кресле, маленькая, легкая
фигурка, склонившаяся над вязаньем.
 
   Этой ночью Эндрью проснулся весь в поту, в тревоге и инстинктивно
потянулся к Кристин, еще не придя в себя от снившихся ему ужасов.
 
   - Где ты, Крис? Мне так совестно. Мне ужасно совестно.
   Я буду изо всех сил стараться не обижать тебя больше. - Потом,
успокоенный, уже полусонный: - Когда продадим все здесь, устроим себе
каникулы. О боже! Нервы мои никуда не годятся. И подумать только, что я
когда-то называл тебя неврастеничкой!.. Когда мы поселимся где-нибудь в
новом месте, Крис, у тебя будет сад. Я знаю, как ты это любишь. Помнишь...
помнишь "Вейл Вью", Крис?
 
   На утро он принес ей большой букет хризантем. Со всей прежней пылкостью
он старался доказать ей свою любовь - не той хвастливой щедростью, которая
была ей ненавистна (воспоминание о завтраке в "Плаза" до сих пор приводило
ее в содрогание), а скромными знаками внимания.
 
   Когда он пришел домой к чаю с тем именно пирожным, которое она любила,
и в довершение всего еще молча принес ей из шкафа в конце коридора ее
домашние туфли, Кристин, хмурясь, мягко запротестовала:
 
   - Не надо, милый, не надо, - я боюсь, что наступит расплата за счастье.
Через неделю ты будешь рвать на себе волосы и вымещать на мне плохое
настроение, как бывало в старые времена.
 
   - Крис! - воскликнул Эндрью, больно задетый. - Неужели ты не понимаешь,
что теперь все по-другому?
   Отныне я начинаю искупать свою вину перед тобою.
 
   - Хорошо, хорошо, милый. - Она, смеясь, отерла глаза. Затем сказала с
неожиданной силой, которой он никогда в ней не подозревал:
 
   - Мне ничего не надо, только бы мы были вместе.
   Мне не нужно, чтобы ты ухаживал за мной. Все, чего я прошу,-это, чтобы
ты не ухаживал за другими.
 
   В этот вечер приехал Денни, как и обещал, к ужину.
   Он привез вести от Гоупа, который звонил ему из Кембриджа, что сегодня
не может приехать в Лондон.
 
   - Говорит, что его задерживают дела, - пояснил Денни, выколачивая
трубку. - Но я сильно подозреваю, что наш друг Гоуп в ближайшее время
женится. Романтическое событие-спаривание бактериолога!
 
   - А говорил он что-нибудь относительно моей идеи? - спросил Эндрью
быстро.
 
   - Да, он увлечен ею. Но это неважно, все равно мы бы могли его забрать
с собой. И я тоже увлечен, должен вам сказать.- Денни развернул салфетку и
принялся за салат. - Не могу понять, как это такой замечательный план мог
родиться в вашей глупой голове. В особенности теперь.
   Ведь я воображал, что вы окончательно превратились в пест-эндского
торговца мылом. Ну, рассказывайте?!
 
   Эндрью стал рассказывать подробно и с все возрастающим увлечением.
Потом они обсудили, как практически осуществить план. Неожиданно для себя
они поняли, что зашли далеко, когда Денни сказал:
 
   - По-моему, нам следует выбрать не особенно большой город. Так, тысяч
до двадцати жителей, - вот это будет идеально. В таком городе мы разовьем
энергичную деятельность. Посмотрите на западную часть карты центральных
графств. Там вы найдете десятки промышленных городов, обслуживаемых
четырьмя-пятью врачами, которые под маской вежливости готовы перегрызть
друг другу горло. Там какой-нибудь добрый старый доктор медицины сегодня
выковыривает половину миндалины, завтра намешивает помои под названием
"mixtura alba". Вот там мы сможем показать, чего стоит наша идея
сообщества специалистов. Мы не будем покупать практики. Мы просто явимся в
город. Хотел бы я видеть, какие скорчат мины все эти доктора Брауны,
Джонсы и Робинсоны. Нам придется вытерпеть целые вагоны обид, а чего
доброго, и линчевать нас могут... Нет, будем говорить серьезно: нам нужна
центральная клиника, как вы и предполагали, и лаборатория для Гоупа.
Пожалуй, не мешает завести и пару коек наверху.
   Сначала не будем особенно широко развертывать дело, но я предчувствую,
что пустим крепкие корни.- Он вдруг поймал сияющий взгляд Кристин, которая
сидела тут же и слушала их разговор, и улыбнулся. - А вы, мэм, что думаете
об этом? Безумие, нет?
 
   - Да, -откликнулась она чуточку хрипло. -Но только ради таких безумств
и стоит жить.
 
   - Вот это верно, Крис. Честное слово! Ради этого стоит жить.
 
   Эндрью стукнул кулаком по столу так, что подскочили ножи и вилки.
 
   - План хорош. Но главное - идея, которая в нем воплощена. Новое
толкование клятвы Гиппократа. Абсолютная верность науке. Никакого
эмпиризма, никаких избитых методов, шаблонных лекарств, не гнаться за
гонораром, не прописывать всякой патентованной дряни, не ублажать
ипохондриков, не... Ох, ради всего святого, дай попить!
   Мои голосовые связки не выдерживают, тут надо иметь барабан.
 
   Они разговаривали до часу ночи. Даже такого стоика, как Денни, заразило
пылкое воодушевление Эндрью.
   Последний поезд давно ушел. Эту ночь Денни ночевал в запасной комнате
на Чесборо-террас. И на утро после завтрака спешно умчался, обещав снова
приехать в Лондон в следующую пятницу, а до того - повидаться с Гоупом и -
последнее доказательство его энтузиазма - купить большую карту центральных
графств.
 
   - Действует, Крис, действует! - торжествуя, крикнул Эндрью, возвращаясь
от двери. - Филипп весь загорелся. Он не говорит, но я вижу.
 
   В тот же день к ним обратились по поводу продажи практики. Приехал
покупатель, за ним другие. Джеральд Тернер самолично являлся с наиболее
солидными претендентами. Он обладал даром изысканного красноречия и пускал
его в ход даже по поводу архитектуры гаража.
   В понедельник приезжал дважды доктор Ноэль Лори - утром один, а днем в
сопровождении агента. Потом Тернер позвонил Эндрью и сказал
любезно-конфиденциальным тоном:
 
   - Доктор Лори заинтересован, доктор, сильно заинтересован, могу
сказать. Он очень настаивал, чтобы мы не продавали, пока его жена не
посмотрит дом. Она с детьми за городом и приедет в среду.
 
   В среду Эндрью должен был отвезти Мэри в "Бельвью", и он решил, что в
деле продажи можно положиться на Тернера. С больницей все вышло так, как
он предполагал. Мэри должна была выйти в два часа. Он уговорился с миссис
Шарп, что она поедет с ними.
 
   Лил дождь, когда он в половине второго заехал на Уэлбек-стрит за миссис
Шарп. Она была в злобном настроении и, хотя и ожидала его, поехала
неохотно. Неустойчивость ее настроения в последнее время объяснялась
предупреждением Эндрью, что в конце месяца он вынужден будет отказаться от
ее услуг. Она очень сухо поздоровалась с ним и села в автомобиль.
 
   Все прошло гладко. Они подъехали к больнице как раз тогда, когда Мэри
прошла через швейцарскую, и в одно мгновение она уже сидела в автомобиле
рядом с Шарп, тепло укутанная пледом, с горячей бутылкой у ног. Очень
скоро Эндрью пожалел, что взял с собой недобрую и подозрительную миссис
Шарп. Очевидно, она находила, что эта поездка выходит далеко за пределы ее
обязанностей.
   Эндрью удивлялся про себя, как он мог столько времени терпеть у себя
эту особу. В половине четвертого они были уже в "Бельвью". Дождь перестал,
и, когда они ехали по аллее к дому, сквозь тучи пробилось солнце. Мэри,
нагнувшись вперед, нервно, немного испуганно присматривалась к месту, от
которого она теперь так много ожидала.
 
   Эндрью застал Стилмена в конторе. Ему очень хотелось, чтобы тот сразу
же при нем посмотрел больную и решил вопрос о пневмотораксе, который не
давал ему покоя. За папиросой и чашкой кофе он высказал Стилмену свое
желание.
 
   - Ладно, - кивнул тот головой. - Мы с вами сейчас сходим наверх. - И
повел его в комнату Мэри. Она уже лежала в постели, бледная от усталости,
все еще робевшая, и смотрела, как миссис Шарп в глубине комнаты складывала
ее платье. Когда Стилмен подошел к постели, она слегка вздрогнула.
 
   Он тщательно осмотрел ее. Этот спокойный, безмолвный, в высшей степени
добросовестный осмотр был для Эндрью откровением. Стилмен не ублажал
больного. Не принимал внушительного вида. Он держал себя совсем не так,
как обычно держат себя врачи у постели больного.
   Он походил на делового человека, занятого разборкой испортившейся
машины. Он хотя и пользовался стетоскопом, но больше всего выстукивал
пальцами, и казалось, эти ровные тонкие пальцы знают правду о состоянии
живых, дышащих, невидимых легочных клеток.
 
   Кончив осмотр, он ничего не сказал Мэри и вызвал Эндрью за дверь.
 
   - Пневмоторакс, - сказал он. - Тут сомнений быть не может. Это легкое
давно следовало вывести из употребления. Я это сразу сделаю. Подите
скажите ей.
 
   Он пошел приготовить аппаратуру, а Эндрью воротился в палату и сообщил
Мэри их решение. Он говорил со всей беспечностью, на какую был способен,
тем не менее Мэри заметно встревожилась.
 
   - А это в ы мне будете делать? - спросила она с беспокойством. -Мне бы
хотелось, чтобы вы!
 
   - Да это такие пустяки, Мэри. Вы не почувствуете ни малейшей боли. Я
буду при этом. Буду помогать ему.
   И присмотрю, чтобы все было хорошо.
 
   Он сначала хотел предоставить Стилмену проделать одному всю процедуру
пневмоторакса. Но Мэри была так нервна, так трепетно цеплялась за него, и,
кроме того, он чувствовал себя ответственным за ее пребывание здесь.
   Поэтому он пошел в операционную и предложил свои услуги Стилмену.
 
   Через десять минут все было подготовлено. Когда Мэри привезли, Эндрью
сделал ей местную анестезию. Потом стал у манометра, а Стилмен ловко ввел
иглу, регулируя в то же время струю стерильного азота, впускаемого в
плевру. Аппарат у Стилмена был замечательный, и сам Стилмен бесспорно
мастер своего дела. Он очень умело действовал канюлей1, двигая ее вперед,
и, устремив глаза на манометр, ожидал окончательного "скачка", который
возвестит о проколе пристеночной плевры. У него был свой собственный метод
предупреждения эмфиземы.
 
   После первого сильного волнения страх Мэри постепенно рассеялся. Она
все с большим доверием позволяла все проделывать над собой и в конце
улыбнулась Эндрью, совсем уже успокоенная. Когда ее привезли обратно в ее
комнату, она сказала:
 
   - Вы были правы. Это пустяк. Как будто мне ничего не делали.
 
   - Ничего? - Эндрью поднял одну бровь, потом засмеялся. - Вот как надо
делать операции - без суеты, чтобы у человека не было ощущения, что с ним
происходит что-то страшное. Хорошо, если бы все операции можно было так
проделывать. Ну, как бы там ни было, а мы ваше легкое сдавили, теперь оно
отдохнет. А когда опять начнет дышать, поверьте мне, оно будет здорово.
 
   Глаза Мэри остановились на нем, потом, оглядев уютную комнату,
устремились в окно, из которого открывался вид на долину.
 
   - А мне тут нравится... Он не старается быть ласковым, этот мистер
Стилмен, но чувствуется, что он славный.
   Как вы думаете, можно мне попросить чаю?
 
 
   XIX
 
   Было уже около семи часов, когда Эндрью уехал из "Бельвью". Он
задержался дольше, чем думал, разговаривая со Стилменом на низкой веранде,
наслаждаясь прохладой и спокойной беседой. Уезжал он с удивительным
ощущением ясного спокойствия. Этим он обязан был Стилмену Обаяние его
личности, его уравновешенность, его равнодушие к обыденным сторонам жизни
благотворно влияли на бурную натуру Эндрью. Кроме того, теперь он был
спокоен за Мэри. Своему первому шагу - слишком поспешному отправлению ее в
устаревшую больницу - он противопоставил все то, что сделано было для нее
сегодня. Это трудно было организовать, стоило ему больших хлопот. Хотя он
не говорил со Стилменом относительно платы, он понимал, что цены "Бельвью"
Кону не по карману и, следовательно, уплатить придется ему, но все это
были мелочи по сравнению с наполнявшим его чудесным сознанием победы.
Впервые за много месяцев он чувствовал, что сделал сегодня нечто
настоящее. Это было начало искупления.
 
   Он ехал медленно, наслаждаясь вечерней тишиной.
   Л^иссис Шарп сидела позади, но молчала и, занятый своими мыслями, он
почти забыл о ней. Когда они приехали в Лондон, он вспомнил о ней,
спросил, куда ее отвезти, и, получив ответ, высадил ее на Ноттинг-хиллской
станции подземки. Он рад был избавиться от этой женщины. Она хорошо знала
свое дело, но у нее был несчастный характер.
   И к Эндрью она всегда питала антипатию. Он решил завтра отослать ей по
почте месячное жалованье, чтобы больше ее не видеть.
 
   Когда он добрался до Педдингтонской улицы, настроение у него
изменилось. Ему всегда тяжело было проходить мимо лавки Видлера. Уголком
глаза он видел вывеску "Акц. о-во "Обновление". Один из подмастерьев
опускал железные шторы. В этом простом действии Эндрью увидел что-то
символическое, дрожь пробежала по его телу. Угнетенный, приехал он на
Чесборо-террас и, поставив автомобиль в гараж, вошел в дом со странной
тяжестью на сердце.
 
   Кристин весело выбежала в переднюю к нему навстречу.
   Глаза ее сияли от радости.
 
   - Продано! - объявила она. - Продано все целиком. Они тебя ждали, ждали
- только недавно ушли.
   Доктор и миссис Лори. Он так взволновался оттого, что ты опоздал на
прием, и сам стал принимать больных, - добавила Кристин со смехом. - Потом
я их накормила ужином. Мы поболтали. Я заметила, что миссис Лори втайне
беспокоится, не случилось ли с тобой несчастье, и тоже начала тревожиться.
Наконец-то ты здесь, милый! Он просил тебя прийти в контору к мистеру
Тернеру в одиннадцать часов, чтобы подписать контракт. И... да, он дал
мистеру Тернеру задаток.
 
   Эндрью прошел за ней в столовую, где со стола уже было убрано. Он,
разумеется, был доволен, что практика продана, но сейчас не ощутил никакой
особенной радости.
 
   - Это отлично, правда, что все так скоро устроилось,- продолжала
Кристин. - Не думаю, чтобы Лори тебя задержал здесь надолго. Я тут, пока
тебя не было, размечталась о том, как хорошо было бы опять поехать
ненадолго в Валь-Андрэ, раньше, чем ты начнешь работать в новом месте! Там
так красиво, помнишь, милый... И мы чудесно провели тогда время.-Она
замолчала и поглядела на него.- Да что это с тобой, Эндрью?
 
   - Ничего, право, - улыбнулся он ей, садясь за стол. - Просто устал
немного. Вероятно, оттого, что не обедал...
 
   - Что! - вскрикнула она в ужасе. - А я была уверена, что ты перед
отъездом пообедаешь в "Бельвью".- Она оглядела стол. - И все убрала и
отпустила миссис Беннет в кино.
 
   - Это пустяки.
 
   - Как так пустяки? Неудивительно, что ты не запрыгал от радости, когда
я тебе сказала о продаже. Ну, посиди минутку, я принесу тебе чего-нибудь
поесть. Чего бы тебе хотелось? Я могу разогреть суп... или хочешь
яичницуболтунью? Скажи, что тебе приготовить.
 
   Эндрью подумал.
 
   - Пожалуй, яичницу, Крис. Но ты не хлопочи! Ну, хорошо, пускай яичницу
и кусочек сыра.
 
   Она мигом воротилась с подносом, на котором стояла тарелка с яичницей,
стакан сельдерейного сока, хлеб, печенье и закрытая тарелка, на которой
обычно лежал сыр. Поставив поднос на стол, принесла еще бутылку зля из
буфета.
 
   Пока Эндрью ел, она заботливо смотрела на него. Улыбнулась.
 
   - Знаешь, милый, я всегда думала: если бы мы жили на Сифен-роу, в
квартирке из спальни и кухни, мы бы отлично там себя чувствовали. Богатая
жизнь нам не в пользу.
   Теперь, когда мне предс