После
вечернего приема они с Эндрью отправились в мюзик-холл. В обществе Кона
все доставляло удовольствие. Он охотно смеялся, и смех его сперва
отпугивал, потом заражал соседей. Люди оборачивались и сочувственно
улыбались Кону.
 
   - О господи! - Кон ерзал на месте.- Заметили этого парня? С велосипедом!
 
   Во время антракта они стояли в буфете, Кон-сдвинув шляпу на затылок, с
пеной на усах, широко расставив коричневые башмаки.
 
   - Не могу вам передать, какое удовольствие вы мне доставили, Мэнсон!
Вы-сама любезность!
 
   Простодушная благодарность Кона заставила Эндрью почувствовать себя
грязным лицемером.
 
   Потом они ели бифштекс и пили пиво у Кэдро. Воротясь домой, развели
огонь в камине и уселись беседовать.
   Они говорили и курили и опять пили пиво, бутылку за бутылкой. Эндрью
забыл на время обо всех сложностях высококультурного существования.
Нервное напряжение, которого требовала его большая практика, перспективы
работы в предприятии Ле-Роя, надежды на выдвижение в больнице Виктории,
состояние его вкладов, нежное тело Франсиз Лоренс, страх перед обвиняющим
взглядом Кристин - все, все потеряло остроту, отошло на задний план, когда
Кон выкрикивал:
 
   - А помните, как мы воевали с Луэллином? Экхарт и остальные пошли
против нас (Экхарт все тот же и шлет вам привет), и тогда мы с вами засели
вдвоем и выпили все пиво.
 
   Но прошел еще день, и неумолимо приблизился момент встречи с Кристин.
Эндрью потащил ничего не подозревавшего Кона к концу перрона, внутренне
злясь на то, что недостаточно владеет собой, и видя в Боленде свое
спасение. Сердце его билось от болезненного нетерпения, когда поезд
подошел к станции. Он пережил потрясающую минуту испуга и раскаяния при
виде знакомого худого лица среди толпы чужих, с жадным ожиданием
обращенного к нему.
   Затем все заслонилось усилием изобразить беззаботную сердечность, 
   - Алло, Крис! Мне уже казалось, что ты никогда не вернешься. Да, да,
посмотри на него. Это Кон и никто другой! И ни на один день не постарел.
Он гостит у нас, Крис,- мы тебе все расскажем по дороге. Автомобиль мой на
улице. Ну, хорошо провела время? Ох, что же это я! Зачем ты сама тащишь
свой саквояж!
 
   Взволнованная неожиданностью этой встречи на вокзале (а она боялась,
что ее никто не встретит), Кристин не казалась уже такой измученной, и
нервный румянец залил ей щеки. Она тоже страшилась встречи с Эндрью, была
взвинчена, жаждала нового примирения. Теперь в ней ожили надежды. Сидя в
автомобиле рядом с Коном, она оживленно болтала, украдкой поглядывая на
профиль Эндрью, сидевшего впереди.
 
   - Как хорошо очутиться дома! - сказала она, войдя в комнату, и глубоко
вздохнула. Затем спросила торопливо и жадно: - А ты скучал по мне, Эндрью?
 
   - Еще бы! Все мы скучали. Правда, миссис Беннет?
   Правда. Флорри? Кон! Какого чорта вы там застряли с багажом?
 
   Он выбежал из комнаты под предлогом помочь Кону, затеял ненужную суету
с чемоданами. Потом, раньше чем что-нибудь еще было сказано или сделано,
наступило время ехать по визитам. Он настаивал, чтобы они ждали его к чаю.
А очутившись в автомобиле, простонал:
 
   - Слава богу, это позади! Она выглядит ничуть не лучше, чем прежде. О
ад!.. Но я уверен, что она ни о чем не догадалась. А это теперь главное.
 
   Вернулся он поздно, но такой же неестественно веселый и суетливый. Кон
был очарован.
 
   - Господи боже мой, да в вас теперь больше жизни, чем когда-либо в
прежние годы, Мэпсон, дорогой мой.
 
   Раза два он ловил на себе взгляд Кристин, моливший о каком-нибудь знаке
душевной близости. Он видел, что болезнь Мэри ее расстроила, встревожила.
В разговоре выяснилось, что она просила Кона телеграфировать Мэри.
   чтобы она выехала завтра же, если возможно. Кристин высказала надежду,
что можно будет немедленно сделать что-нибудь, вернее - все, для Мэри.
 
   Все вышло лучше, чем ожидал Эндрью. Мэри ответила телеграммой, что
приедет завтра утром, и Кристин занялась приготовлениями к ее приезду.
Суета и возбуждение, царившие в доме, помогли Эндрью скрыть неискренность
его веселости.
 
   Но когда приехала Мэри, он вдруг опять стал самим собой. С первого
взгляда видно было, что она нездорова.
   Превратившись за эти годы в высокую, худенькую, слегка сутулую
двадцатилетнюю девушку, она поражала тем почти неестественно красивым
цветом лица, в котором Эндрью сразу увидел грозное предостережение.
 
   Мэри была утомлена ездой, и хотя ей хотелось посидеть и поболтать с
Кристин и Эндрью, которых она была очень рада увидеть снова, ее убедили
лечь в постель уже около шести. Когда она улеглась, Эндрью пошел наверх
выслушать ее.
 
   Он оставался наверху не больше четверти часа, и, когда потом сошел в
гостиную к Кону и Кристин, лицо его выражало глубокое огорчение.
 
   - Боюсь, что тут нет никаких сомнений. Левая верхушка. Луэллии был
совершенно прав, Кон. Но не тревожьтесь. У нее первая стадия. Можно
кое-что сделать.
 
   - Вы думаете...- сказал Кон уныло и испуганно.- Вы думаете, что это
излечимо?
 
   - Да. Беру на себя смелость это утверждать. За ней надо постоянно
наблюдать, окружить ее наилучшим уходом.-Он хмуро размышлял.-Мне кажется,
Кон, что Эберло для нее самое неподходящее место, и туберкулез в первичной
стадии дома всегда лечить трудно. Почему бы вам не согласиться, чтобы я ее
устроил в больнице Виктории? Доктор Сороугуд ко мне хорошо относится, и
мне, несомненно, удастся помести гь ее к нему в палату.
   А я бы за ней присматривал.
 
   - Мэнсон! - прочувствованно воскликнул Кон.- Вот это истинная дружба!
Если бы вы только знали, как эта девочка верит в вас. Если ее кто-нибудь
может вылечить, так только вы!
 
   Эндрью сразу же пошел переговорить по телефону с Сороугудом. Он
воротился через пять минут с известием, что Мэри примут в больницу
Виктории в конце недели.
   Кон заметно повеселел и уже со свойственным ему оптимизмом решил, что
лечение в специальной больнице для легочных больных под наблюдением Эпдрью
и доктора Сороугуда обещает верное выздоровление.
 
   Два дня прошли в усиленных хлопотах. В субботу, когда Мэри была
отвезена в больницу, а Кон сел в поезд в Педдингтоне, Эндрью сохранил еще
настолько самообладания, чтобы держать себя по крайней мере подобающим
образом. Он еще был способен, уходя в амбулаторию, сжать руку Кристин и
беззаботно воскликнуть:
 
   - Приятно опять очутиться вдвоем, Крис! Боже, что это была за неделя!
 
   Это звучало совершенно естественно. Но хорошо, что он не видел лица
Кристин. Оставшись одна, она сидела, опустив голову, уронив руки па
колени, не шевелясь.
   В первый день приезда она была полна надежд. Теперь же в ней росло
жуткое предчувствие. "О боже милосердный, когда же и как все это кончится?"
 
 
   XV
 
   Все выше и выше вздымался прилив его успеха, и вечно шумящий, вечно
растущий поток, прорвав плотину, непреодолимо нес его вперед.
 
   Связь его с Хемсоном и Айвори стала еще теснее, еще выгоднее для него.
Дидмен, уезжая на неделю играть в гольф в Ле-Туке, предложил ему заменять
его в отеле "Плаза", а доход разделить пополам. Обычно Дндмена замещал
Хемсон, по с недавнего времени Эндрью подозревал, что отношения между ними
испортились.
 
   Как льстило Эндрью сознание, что он может войти без церемонии в спальню
какой-нибудь припадочной звезды экрана, сидеть на ее шелковом одеяле,
ощупывать уверенными руками ее бесполое тело, выкурить иной раз папиросу в
ее обществе, если у него было свободное время.
 
   Но еще более лестно было покровительство Джо^ефа Ле-Роя. Эндрью за
последний месяц дважды завтракал с ним. Он знал, что в голове Ле-Роя зреют
важные для него планы. В их последнюю встречу Ле-Рой сказал ему испытующим
тоном:
 
   - Знаете, док, я давно к вам присматриваюсь. Я затеваю большое дело и
мне понадобится уйма дельных медицинских советов. Я больше не желаю
связываться с двуличными, надутыми знаменитостями,- старый Румбольд не
стоит собственных калорий, и мы намерены дать ему отставку. И вообще мне
не нужно, чтобы вокруг толпилась целая свора так называемых экспертов. Мне
достаточно одного врача-консультанта с трезвой головой, и я начинаю
думать, что вы подходящий для нас человек. Видите ли, мы снабжаем нашими
продуктами множество народа. Но, по правде говоря, я считаю, что пора
расширить сферу нашей деятельности и придать ей научную окраску.
Расщепляйте составные части молока, обрабатывайте их электричеством,
светом, приготовляйте из них таблетки "Кремо"
   с витамином Б, "Кремофакс" и летицин против малокровия, рахита,
истощения, бессонницы,- вы меня понимаете, док? И затем, я полагаю, что,
если мы будем действовать в духе ортодоксальной медицины, мы можем
рассчитывать на поддержку и сочувствие всех людей вашей про4)ессии и, так
сказать, каждого врача сделать нашим комиссионером.
   Значит, нужна научная реклама, док, научный подход, и вот тут-то, я
полагаю, молодой и ученый врач, работая у нас в предприятии, может нам
быть полезен. Я хочу, чтобы вы меня поняли правильно,- дело тут вполне
чистое и научное. Мы в самом деле поднимаем наше производство на новую
высоту. И если вспомнить ничего не стоящие экстракты, рекомендуемые
врачами, например "Марробин" С, и "Вегатог", и "Бонибрен", так, мне
думается, что мы, повышая общую норму здоровья, делаем большое
общественное дело, служим нации.
 
   Эндрью не задумывался над тем, что в одной зеленой горошине, вероятно,
больше витаминов, чем в нескольких жестянках "Кремофакса". Он был
взволнован мыслью не о жалованьи, которое будет получать, а о доходах
Ле-Роя.
 
   Франсиз объяснила ему, как извлечь пользу из рыночных операций Ле-Роя.
Приятно было заезжать к ней напиться чаю, видеть, что у этой
обворожительной и многоопытной женщины есть для него особый взгляд, беглая
и дразнящая улыбка интимности! Общение с нею придало и ему опытности,
уверенности в себе, отполировало его.
   Он незаметно для себя проникся ее философией. Под ее руководством он
учился ценить внешние, поверхностные красоты жизни и пренебрегать более
глубокими.
 
   Его больше не смущала Кристин. Он теперь умел, приходя домой после
того, как провел часок с Франсиз, держать себя совершенно естественно. Он
не задумывался над этой поразительной переменой в себе. А если и
задумывался иной раз, то лишь затем, чтобы успокоить себя, что он не любит
миссис Лоренс, что Кристин ничего не знает, что в жизни каждого мужчины
бывают такие затруднения. Почему он должен быть исключением?
 
   Как бы желая загладить свою вину перед Кристин, он старался изо всех
сил угодить ей, разговаривал с ней предупредительно, даже делился своими
планами. Ей было известно, что он рассчитывает весной купить дом на
Уэлбек-стрит и, как только все приготовлениябудутзакончены, переехать с
Чесборо-террас. Она никогда теперь с ним не спорила, не делала ему никаких
упреков, и если у нее и бывало скверное настроение, Эндрью ничего не знал
об этом. Она казалась спокойной и равнодушной. А для Эндрью жизнь неслась
слишком быстро, не оставляя времени для размышлений. Ее темп опьянял его.
Создавал обманчивое ощущение силы. Он чувствовал, что полон жизненной
энергии, что становится все более видным человеком, господином своей
судьбы.
 
   И вдруг с ясного неба грянул гром.
   Вечером пятого ноября в амбулаторию на Чесборотеррас пришла жена одного
мелкого торговца с соседней улицы.
 
   Миссис Видлер была маленькая, похожая на воробья женщина, немолодая, но
живая и яркоглазая, коренная жительница Лондона, за всю свою жизнь ни разу
не бывавшая дальше Маргейта. Эндрью хорошо знал Видлеров, он лечил их
мальчика от одной из детских болезней, когда только что поселился в этом
квартале. В те времена он отдавал им чинить обувь, так как Видлеры,
почтенные и трудолюбивые люди, имели в начале Педдингтонской улицы
мастерскую из двух отделений под довольно громким названием "Акц. о-во
"Обновление". В одном отделении чинили обувь, во втором - чистили и
утюжили носильное платье.
   Хотя в лавке имелось двое подмастерьев, самого Гаррн Видлера, плотного,
бледного мужчину, часто можно было увидеть сидящим без пиджака н
воротничка над зажатой между колен колодкой или за гладильной доской, если
в другом отделении была спешная работа.
 
   Вот об этом самом Гарри и пришла поговорить миссис Видлер.
 
   - Доктор,- начала она со свойственной ей живостью,- мой муж нездоров.
Он давно уже чувствует себя нехорошо. Я ему сколько раз твердила, чтобы он
сходил к вам. А он не хотел. Вы можете приехать к нам завтра, доктор? Я
его уложу в постель.
 
   Эндрью обещал приехать. На следующее утро он застал Видлера в постели и
выслушал жалобу на боль внутри и на то, что он толстеет. За последние
несколько месяцев живот его необыкновенно увеличился, и, как большинство
людей, всю жизнь обладавших крепким здоровьем, Гарри объяснял свою болезнь
различными причинами, например, тем, что он любил выпить лишнюю каплю эля,
или, может быть, всему виной был его сидячий образ жизни.
 
   Но Эндрью, осмотрев его, вынужден был опровергнуть эти предположения.
Он убедился, что у Гарри киста, хотя не опасная, но требующая операции. Он
постарался успокоить Видлера и его жену, объяснил, что такая киста может
расти и вызывать бесконечный ряд неприятных явлений, а если ее удалить,
все будет в порядке. Он ничуть не сомневался в благополучном исходе
операции и посоветовал Видлеру сразу же лечь в больницу.
 
   Но миссис Видлер протестующе подняла руки.
 
   - Нет, сэр, я не пущу Гарри в больницу.- Она с трудом подавляла
волнение. - Чуяло мое сердце, что так будет, когда я видела, как много он
работает в лавке. Но, раз беда пришла,- мы, слава богу, еще в состоянии
обойтись без больницы. Вы знаете, доктор, что мы люди небогатые, но у нас
кое-что отложено на черный день. И теперь пришло время эти деньги
употребить. Я не допущу, чтобы Гарри ходил клянчить рекомендательные
письма у жертвователей и стоял в очередях и лег в бесплатную больницу, как
нищий.
 
   - Но миссис Видлер, я могу устроить...
 
   - Нет, нет! Вы можете поместить его в частную лечебницу, сэр. Таких
повсюду сколько угодно. И вы позовите частного врача сделать ему операцию.
Говорю вам, сэр, пока я жива, ни в какой благотворительной больнице Гарри
Видлер лежать не будет.
 
   Эндрью видел, что решение ее твердо. Да и Видлер сам был согласен с
женой. Он хотел, чтобы все было сделано самым наилучшим образом.
 
   В тот же вечер Эндрью позвонил Айвори. Он теперь уже привык обращаться
первым делом к Айвори, и тем естественнее это было сейчас, когда он хотел
просить об одолжении.
 
   - У меня к вам просьба, Айвори. Один мой пациент нуждается в операции
брюшной полости,- это честные труженики и небогатые, понимаете? Боюсь, что
для вас тут пользы будет мало. Но вы бы меня очень обязали, если бы
сделали ему операцию - ну, скажем, за треть обычной цены.
 
   Айвори отнесся к этому весьма милостиво. Объявил, что ничто ему не
может быть приятнее, чем возможность оказать его другу, Мэнсону, любую
услугу, какая только в его силах. Они несколько минут обсуждали вопрос, и
затем Эндрью телефонировал миссис Видлер.
 
   - Я только что переговорил с мистером Чарльзом Айвори, хирургом из
Вест-Энда, моим приятелем. Завтра он приедет со мной посмотреть вашего
мужа, миссис Видлер.
   В одиннадцать часов. Это вам удобно? И он говорит - вы слушаете, миссис
Видлер? - он говорит, что если придется делать операцию, он ее сделает за
тридцать гиней. Обычго он берет сто гиней, а то и больше, так что я
считаю, что э;о удача.
 
   - Да, да, доктор.- В голосе миссис Видлер звучала тревога, хотя-она и
делала усилия казаться обрадованной.- Очень любезно с вашей стороны.
Думаю, что мы как-нибудь сумеем заплатить эти деньги.
 
   На другое утро Айвори приехал с Эндрью, а еще через день Гарри Видлера
поместили в частную лечебницу в Бруксленд-сквер.
 
   Это была чистенькая старомодная лечебница, недалеко от Чесборо-террас,
каких множество в том районе, с умеренной платой и убогим оборудованием.
Здесь лежали главным образом люди, ждущие операций, хронические сердечные
больные, прикованные к постели старые женщины, которых нужно было
предохранять от пролежней. Как и все другие лондонские лечебницы, в
которых приходилось бывать Эндрью, Брукслендская лечебница вовсе не была
приспособлена для нынешнего своего назначения. Здесь не было лифта, а в
качестве операционной служила бывшая оранжерея. Но мисс Бакстон, хозяйка,
имела аттестат сестры милосердия и была женщина работящая. При всех своих
недостатках Брукслендская лечебница была безупречно асептична, вся, до
самого дальнего уголка своих покрытых линолеумом сверкающих полов.
 
   Операция была назначена на пятницу и (так как Лйвори утром приехать не
мог) на необычно позднее время - два часа дня.
 
   Эндрью приехал первый, но и Айвори явился аккуратно. Он привез своего
наркотизатора, и пока шофер вносил большую сумку с инструментами, стоял,
следя, чтобы все было как следует. Хотя он явно был невысокого мнения об
этой лечебнице, но он не изменил своей об{з]чной учтивости. За десять
минут сумел успокоить миссис Видлер, ожидавшую в приемной, пленил мисс
Бакстон и сиделок, затем в жалком подобии операционной облачился в халат,
надел перчатки и с невозмутимым видом приготовился действовать.
 
   Больной вошел, стараясь казаться веселым, снял халат, который унесла
сиделка, и влез на уакий стол. Решив, что надо пройти через это испытание,
Видлер хотел встретить его мужественно. Раньше чем ему надели маску, он с
улыбкой обратился к Эндрью:
 
   - Как только все это кончится, я поправлюсь.
 
   Он закрыл глаза и чуть не с жадностью, глубокими глотками, стал
втягивать в себя эфир. Мисс Бакстон сняла бинты. Смазанный иодом живот,
неестественно вздутый, высился блестящим холмиком. Айвори приступил к
операции.
 
   Он начал с глубоких впрыскиваний в поясничные мышцы. Затем сделал
широкий средний надрез, и сразу же, невероятно быстро, обнаружилась
опухоль. Киста торчала в отверстии, как мокрый надутый резиновый мяч.
Диагноз Эндрью оправдался, и это еще прибавило ему самомнения. Он подумал,
что Видлер, освобожденный от этой неприятной штуки, легко поправится, и,
занятый уже мыслью о предстоящем визите к другому больному, украдкой
поглядел на часы.
 
   Между тем Айвори мастерски играл этим футбольным мячом, спокойно
стараясь обхватить его руками и нащупать место его прикрепления, и
сохранял ту же невозмутимость, несмотря на то, что ему это не удавалось.
Каждый раз как он пытался захватить опухоль, она скользила под его руками.
Он пробовал опять, пробовал двадцать раз.
 
   Эндрью раздраженно смотрел на Айвори, думая: "Что он делает?" В брюшной
полости было немного места для манипуляций, но все же достаточно. Эндрью
приходилось видеть, как Луэллин, Денни, десяток других врачей в старой
больнице орудовали в таких случаях - ловко и с гораздо меньшей
размашистостью. И вдруг ему пришло в голову, что ведь это в первый раз
Айвори делает при нем операцию в брюшной полости. Он бессознательно
спрятал в карман часы и, цепенея, придвинулся ближе к столу.
 
   Айвори все еще пытался подвести руки под кисту, такой же спокойный,
невозмутимый, сосредоточенный. Мисс Бакстон и молоденькая сестра
милосердия стояли рядом, мало разбираясь в том, что происходит, и с полным
доверием следили за ним. Врач, дававший наркоз, пожилой, седоватый
мужчина, с созерцательным видом поглаживал большим пальцем пробку
закупоренной бутылочки. В пустой маленькой операционной под стеклянным
потолком царила безмятежная атмосфера, не чреватая никакими событиями.
   Не ощущалось никакого острого напряжения, никакого драматизма. Айвори,
подняв одно плечо, лавировал руками в перчатках, пытаясь подсунуть их под
гладкий резиновый мяч. Но у Эндрью почему-то захолонуло внутри.
 
   Он хмурился, напряженно смотрел. Чего он страшился? Бояться было
нечего, решительно нечего. Операция простая, через