.

   - Если ты ничего не имеешь против, Эндрью... мне пришло в голову, что
можно устроить у нас на будущей неделе небольшой званый обед...только для
Денни и Гоупа.

   Эндрью посмотрел на нее с некоторым изумлением.
   Ему странно было, что она говорит о развлечениях теперь, когда между
ними возникло глухое и тайное отчуждение.
   Он ответил:

   - Гоуп, должно быть, в Кембридже. А Денни и я могли бы с тем же успехом
пообедать вместе где-нибудь вне дома.- Но, увидев выражение ее лица, он
тотчас смягчился: - Впрочем, отчего же... Тогда давай в воскресенье, это
самый удобный вечер для всех нас.

   И в следующее воскресенье Денни явился, еще более краснолицый и
коренастый, чем раньше. Он постарел, но казался менее угрюмым, более
благодушно настроенным.
   Впрочем, это был тот же Денни, и поздоровался он с ними следующим
образом:

   - Дом грандиозный! Уж не ошибся ли я адресом? - Он полуобернулся к
Кристин и продолжал серьезно: - Этот щеголеватый джентльмен действительно
доктор Мэнсон, да? Если бы я знал, я бы ему привез канарейку.

   Когда его усадили, он не захотел ничего выпить.

   - Нет, я теперь не употребляю ничего, кроме лимонного сока. Как ни
странно это вам покажется, я намерен остепениться н крепко взять себя за
шиворот. Я почти пресытился звездными просторами. Самое верное средство
полюбить нашу всеми изруганную Англию - съездить за границу.

   Эндрью смотрел на него с дружеским упреком.

   - Вам в самом деле пора устроить свою жизнь, Филипп,- сказал он.- В
конце концов вам под сорок. И при ваших способностях!

   Денни метнул на него странный взгляд исподлобья.

   - Не будьте так самоуверенны, профессор. Я еще, может быть, удивлю вас
парочкой трюков в ближайшем будущем.

   Он рассказал, что ему посчастливилось получить должность хирурга
Южно-Хертфордширской больницы; триста фунтов в год на всем готовом. Он,
конечно, не смотрит на это, как на нечто постоянное, нотам придется делать
много операций, и это даст ему возможность снова овладеть техникой. Потом
он посмотрит, что можно предпринять.

   - Не понимаю, как они мне предоставили это место,- рассуждал он.-
Должно быть, тоже ошибка.

   - Нет,- возразил Эндрью веско. - Этим вы обязаны вашему званию магистра
хирургии, Филипп. Такое высокое звание откроет вам все двери.

   - Что вы с ним сделали?!-простонал Денни.- Это совсем не тот
неотесанный малый, который ходил со мной взрывать канализационную трубу!

   Как раз в эту минуту вошел Гоуп. Он не был знаком с Денни. Но пяти
минут не прошло, как эти двое поняли друг друга. Когда сели обедать, они
уже дружески объединились н зло трунили над Мэнсоном.

   - Конечно, Гоуп,- печально заметил Филипп, развертывая салфетку,- вам
нечего ожидать, что вас здесь хорошо накормят. О нет! Я эту пару знаю уже
много лет.
   Знал профессора раньше, чем он превратился в завзятого вест-эндца. Их
обоих выгнали из их прежнего жилища за то, что они морили голодом морских
свинок.

   - Я обычно на такой случай ношу с собой в кармане кусок грудинки,-
сказал Гоуп. - Эту привычку я перенял у Билли Пуговичника во время
последней экспедиции.
   Но, к несчастью, у меня все яйца: куры моей матушки сейчас не несутся.

   Такого рода шутки продолжались все время, пока они обедали. Присутствие
Денни словно оттачивало остроумие Гоупа. Но мало-помалу они перешли к
серьезной беседе.
   Денни описал некоторые свои приключения в Южной Америке, рассмешил
Кристин двумя-тремя анекдотами с неграх, а Гоуп рассказывал подробности о
деятельности комитета за последнее время. Винни удалось, наконец, добиться
давно задуманных экспериментов для изучения мускульного утомления.

   - Вот этим-то я и занят теперь,- сердито пояснил Гоуп.- Но, слава богу,
через девять месяцев моя обязательная служба кончается. Тогда я начну
делать что-нибудь настоящее. Мне надоело разрабатывать чужие идеи,
позволять старикам командовать мной.- Он принялся непочтительно
передразнивать членов комитета: - "Сколько мясо-молочной кислоты вы нашли
для меня на этот раз, мистер Гоуп?" Я хочу делать свою собственную
работу. Как бы мне хотелось иметь свою маленькую лабораторию!

   Затем, как и надеялась Кристин, разговор принял узко медицинский
характер. После обеда (вопреки меланхолическому прогнозу Денни, за обедом
уничтожили пару уток), когда было подано кофе, она попросила разрешения
остаться с мужчинами в столовой. И хотя Гоуп уверял ее, что разговор
пойдет на языке, отнюдь не предназначенном для дамских ушей, она осталась
и сидела, опершись локтями о стол, уткнув подбородок в руки, молча слушая,
в самозабвении устремив серьезные глаза на лицо Эндрью.

   Сначала он был сдержан и холоден. Как ни рад он был свиданию с
Филиппом, он чувствовал, что его старый друг несколько пренебрежительно
отнесся к его успеху - неодобрительно, даже с легкой насмешкой. В конце
концов, разве он не сделал прекрасную карьеру? А что сделал Денни, да, что
он сделал? Когда Гоуп начал вставлять свои шуточки, Эндрью едва удержался
от того, чтобы в достаточно резкой форме "осадить" его.

   Но когда они заговорили па медицинские темы, он невольно втянулся в
разговор. Желал он этого или нет, но гости сразу заразили его интересом к
этим вопросам, и он с чувством, довольно похожим на былой энтузиазм,
разговорился тоже.

   Речь шла о больницах, и он неожиданно высказал свое мнение о всей
постановке дела в больницах.

   - А я так смотрю на это... (он закурил - теперь уже не дешевую
папиросу, а сигару, которую с самодовольным видом взял из ящика, не
замечая^ лукавых огоньков в глазах Денни) - Вся система устарела. Ни в
коем случае не хотел бы, чтобы вы подумали, что я критикую свою больницу.
Я ее люблю и считаю, что мы делаем там большое дело.
   Но виновата система. Один только добрый, старый, ко всему равнодушный
британский народ способен с нею мириться. И здесь, как, например, в нашем
дорожном хозяйстве, безнадежный хаос и отсталость. Больница Виктории
разваливается. Больница Сент-Джон - тоже. Половина лондонских больниц
вопиет к небу, что они разрушаются! А что мы делаем? Собираем пенни.
Получаем немного мелочи за рекламы, которые наклеиваются на фасад больницы.
   "Пиво Брауна - лучшее в мире". Ну, не прелесть ли?
   В больнице Виктории, если нам повезет, мы через десять лет начнем
постройку нового флигеля или общежития для сестер,- кстати, вы бы видели,
где наши сестры спят!
   Но что пользы класть заплаты на старую развалину? И что толку в
легочной клинике, которая стоит в центре такого шумного города, как
Лондон, города туманов? Чорт возьми, это все равно, что отправлять
больных воспалением легких в угольную шахту. И так же обстоит дело с
другими больницами и санаториями. Их шлепнули в самую гущу уличного
движения, фундамент их сотрясается подземкой, даже койки больных
дребезжат, когда мимо дома проезжают автобусы. Если бы я, здоровый
человек, попал туда, мне понадобилось бы каждую ночь принимать десять
таблеток веронала, чтобы уснуть. А вы подумайте о больных, лежащих среди
этого гама и суеты после тяжелой операции брюшной полости или с
температурой в сорок градусов и менингитом.

   - Ну, хорошо, что же вы предлагаете? - Филипп поднял одну бровь с этим
своим новым, раздражающим выражением.- Учредить объединенный больничный
попечительный совет и назначить вас главным директором?

   - Не будьте ослом, Денни,- сердито возразил Эндрью.- Децентрализация -
вот что помогло бы. Нет, это не просто вычитанные из книг слова, это мое
убеждение, результат всего того, что я наблюдал со времени приезда в
Лондон. Почему бы нашим крупным больницам не стоять в зеленой полосе за
городом, скажем - в пятнадцати милях от него? Возьмите такое место, как
Бенхэм, например: всего десять миль от Лондона, зеленые поля, свежий
воздух, тишина. Не бойтесь затруднении с проездом. Подземка (а почему бы и
не провести отдельную больничную ветку?)-прямой и бесшумный путь, доставит
вас в Бенхэм ровно через восемнадцать минут.
   Если принять во внимание, что самый быстрый санитарный автомобиль
доставляет пострадавшего в среднем за сорок минут, то это уже шаг вперед.
Вы скажете, что, переместив больницы, мы лишим районы медицинской помощи?
Чепуха! Аптеки и врачи останутся на месте. А больницы можно переместить.
Да и весь этот вопрос об обслуживании больницами районов - одна сплошная
безнадежная неразбериха. Когда я только что сюда переехал, я убедился,что
единственное место, куда я мог отвезти больного из ВестЭнда,- больница в
Ист-Энде. И в больницу Виктории тоже поступают больные откуда угодно - из
Кенсингтона, Илинга, Масуэлл-хилла. Не делается никаких попыток
разграничить участки, все стекается в центр города. Я вам прямо говорю,
друзья: беспорядок в этом деле невообразимый. А какие меры принимаются
против этого? Ничего, абсолютно ничего. Мы продолжаем старую-старую
рутину, грохочем жестяными копилками, продаем на улицах флажки в пользу
больных, печатаем воззвания, заставляем студентов кривляться в маскарадных
костюмах, собирая пенсы. О молодых европейских странах можно сказать одно
- там дело делают! Боже, если бы мне дали действовать!
   Я бы разрушил до основания больницу Виктории и поставил новую легочную
больницу в Бенхэме, проведя туда прямое сообщение. И, видит бог, я бы
увеличил этим процент выздоравливающих!

   Это было только вступление. Спор разгорался.
   Филипп сел на своего конька,-говорил о том, как глупо требовать от
практикующего врача, чтобы он был мастером на все руки, заставлять его
тащить на своих плечах каждого больного до того восхитительного момента,
когда за плату в пять гиней является какой-нибудь специалист, которого он
до тех пор никогда в глаза не видал, и заявляет ему, что уже слишком
поздно.

   Гоуп без всяких смягчений и сдержанности охарактеризовал положение
молодого бактериолога, угнетенного духом торгашества и духом
консерватизма, зажатого между фирмой химиков, которая платит ему жалованье
за приготовление патентованных лекарств, и комитетом слабоумных стариков.

   - Можете себе представить,- шипел Гоуп,- братьев JvlapKC, сидящих в
расхлябанном автомобиле с четырьмя рулями и неограниченным числом рожков?
Это наш комитет!

   Они засиделись за полночь, а затем неожиданно перед ними на столе
очутились сэндвичи и кофе.

   - О миссис Мэисон! - запротестовал Гоуп с учтивостью, которая
показывала, что он, как насмешливо объявил Денни, "в глубине души
приличный молодой человек".- Мы уж, верно, здорово вам недоели... и отчего
это, когда долго разговариваешь, непременно проголодаешься? Надо подать
Винни новую идею: исследовать влияние утомления на желудочную секрецию.
Ха-ха-ха!
   Это замечательная формулировка в стиле нашей Лошади!

   Гоуп распрощался, горячо уверяя, что он чудесно провел вечер, а Денни
по праву старого друга остался еще на несколько минут. Когда Эндрью вышел,
чтобы вызвать по телефону такси, он смущенно извлек из кармана небольшую,
очень красивую испанскую шаль.

   - Профессор, вероятно, меня зарежет,- сказал он.- Но я привез вам эту
штуку. Не говорите ему, пока я отсюда благополучно не уберусь.

   Он не захотел слушать выражений благодарности, которые его всегда очень
стесняли.

   - Любопытно, что все эти шали привозятся из Китая.
   Они, собственно, не настоящие испанские. Эту я получил через Шанхай.

   Наступило молчание. Слышно было, как Эндрью шел обратно из передней, от
телефона.

   Денни поднялся. Его добрые глаза, окруженные морщинками, избегали глаз
Кристин.

   - Я бы, знаете ли, на вашем месте не стал слишком тревожиться за
"него.- Он улыбнулся. - Но мы должны попробовать вернуть его к прежним
блэнеллийским настроениям.


   Х

   В начале пасхальных каникул Эндрью получил письмо от миссис Торнтон с
просьбой приехать в отель Брауна и осмотреть ее дочь. В письме она коротко
сообщала, что нога у Сибиллы все еще болит, и так как при их встрече у
миссис Лоренс он проявил большое участие, она очень хотела бы с ним
посоветоваться. Польщенный этой данью уважения, Эндрью немедленно
отправился к миссис Торнтон.

   Осмотрев Сибиллу, он нашел, что случай очень простой, но требующий
немедленной операции. Он выпрямился, улыбаясь толстушке Сибилле, которая,
сидя на краю кровати, натягивала длинный черный чулок на свою обнаженную
ногу, и обратился к ее матери:

   - Костная мозоль. Если запустить, то может образоваться молоткообразное
искривление большого пальца.
   Вы, я думаю, уже об этом предупреждены.

   - Да, то же самое говорил их школьный врач.- Миссис Торнтон не казалась
пораженной. - Мы уже к этому готовы. Сибиллу можно поместить в
какую-нибудь лечебницу здесь, в Лондоне. Но вот что: я чувствую к вам
доверие, доктор. И хочу, чтобы вы все это взяли на себя. Кому лучше всего
поручить операцию, как вы думае.те?

   Этот прямой вопрос поставил Эндрью в затруднительное положение. По роду
свбей работы он встречался со многими видными терапевтами, но из
лондонских хирургов не знал никого. Вдруг он вспомнил об Айвори. И сказал
с готовностью:

   - Это мог бы сделать мистер Айвори, если он сейчас не занят.

   Миссис Торнтон слыхала о мистере Айвори. Ну, разумеется! Ведь это тот
хирург, о котором с месяц назад писали все газеты, так как он летал в
Каир, чтобы спасти человека, с которым случился солнечный удар... Весьма
известный человек! Миссис Торнтон очень понравилась идея поручить ему
операцию дочери. Она поставила только одно условие:

   Сибилла должна быть помещена в санаторий мисс Шеррингтон. Там
перебывало столько ее знакомых, что она ни за что не хотела отпустить дочь
в какое-нибудь другое место.

   Эндрью отправился домой и позвонил Айвори со всей осторожностью
человека, делающего предварительную разведку. Но тон Айвори, дружеский,
доверчивый, чарующий, его успокоил. Они уговорились вместе посмотреть
больную на следующий день, и Айвори заверил Эндрью, что хотя, по его
сведениям, санаторий Иды переполнен весь до самого чердака, он сумеет ее
убедить найти место для мисс Торнтон, если это понадобится.

   На другое утро, когда Айвори в присутствии миссис Торнтон веско
подтвердил все, что нашел Эндрью, прибавив что операцию нужно делать не
откладывая, Сибиллу перевезли к мисс Шеррингтон, и через два дня, когда
она там окончательно устроилась, оперировали.

   Эндрыо тоже присутствовал при операции. На этом самым серьезным и
дружеским образом настоял Айвори.

   Операция была нетрудная - в Блэнелли Эндрью, конечно, справился бы с
ней один,- но Айвори, видимо вовсе не склонный торопиться, проделал ее с
импонирующей торжественностью и мастерством. В длинном белом халате, четко
выделявшем его массивное твердое лицо с сильно развитой челюстью, он
представлял собой мощную фигуру.
   Никто в такой полной мере не отвечал представлению публики о великих
хирургах, как Чарльз Айвори. У него были красивые тонкие руки, которыми
народная фантазия всегда наделяет героя операционной. Красивый и
самоуверенный, он был необыкновенно внушителен. Эидрью, также надевший
халат, наблюдал его, стоя с другой стороны стола, с невольным завистливым
уважением.

   Две недели спустя, когда Сибилла Торнтон вышла из санатория, Айвори
пригласил Эндрью завтракать в Сэквиль-клуб. Это был приятный завтрак.
Айвори в совершенстве владел искусством разговора, легкого и
занимательного, сдобренного запасом последних новостей, и умел сделать
так, чтобы его собеседник почувствовал себя человеком одного с ним круга.
Высокая столовая клуба с потолком работы Эдема и хрустальными люстрами
была полна знаменитых (Айвори назвал их "любопытными")
   людей.

   Эндрью все это очень льстило, как и рассчитывал, без сомнения, Айвори.

   - Вы должны мне разрешить выставить вашу кандидатуру на следующем
собрании членов клуба,- заметил он.- Здесь вы будете встречать кучу
знакомых - Фредди, Поля, меня... Кстати, Джеки Лоренс тоже член этого
клуба... Любопытный брак: они большие друзья, но каждый живет своей
жизнью. Да, честное слово, я очень хотел бы провести вас в члены клуба.
Знаете, мне казалось, что вы относитесь ко мне с легким предубеждением.
Шотландская осторожность, а? Я, как вам известно, в больницах нигде не
работаю. Предпочитаю вольную практику.
   Кроме того, я слишком занят, дорогой мой. Некоторые из этих старомодных
чудаков, что тянут лямку в больницах, не имеют и одного частного больного
в месяц. А у меня их средним числом десять в педелю! Кстати, Торнтоны,
конечно, скоро с нами расплатятся. Это вы предоставьте мне. Они в высшей
степени порядочные. Да, раз мы уже заговорили об этом: не находите ли вы,
что следовало бы заняться гландами Снбиллы? Вы их смотрели?

   - Нет... нет, не смотрел.

   - А следовало, дружище. Они не в порядке. Я позволил себе (надеюсь, вы
не взыщите?) сказать матери, что мы их ей удалим, когда наступит теплая
погода.

   Возвращаясь домой, Эндрью думал: "Айворн обаятельный человек". Да,
спасибо Хемсону, что он их познакомил.

   С лечением Сибиллы все прошло великолепно. Торнтоны были чрезвычайно
довольны.

   Прошло три недели, и однажды, когда они с Кристин сидели за чаем, с
вечерней почтой пришло письмо от Айвори.

   "Дорогой М э н с о н,
   Миссис Торнтон только что любезно расплатилась со мной. Так как я
послал врачу, дававшему наркоз, его долю, то кстати посылаю и вам вашу за
ценную для меня помощь при операции. Сибилла приедет к вам в конце этого
семестра. Не забудьте о гландах. Миссис Торнтон очень довольна.

   Неизменно к вам расположенный Ч. А.".

   К письму был приложен чек на двадцать гиней.
   Эндрью с удивлением смотрел на чек: он ничего решительно во время
операции не делал. Но затем мало-помалу в сердце его закралось то теплое
чувство, которое теперь всегда вызывали в нем деньги. С довольной усмешкой
он передал письмо и чек Кристин.

   - Чертовски благородно со стороны Айвори, правда, Крис? Держу пари,
что в этом месяце наш заработок достигнет рекордной цифры.

   - Но я не понимаю... - Кристин растерянно смотрела на него.- Это - в
уплату по твоему счету миссис Торнтон?

   - Да нет же, глупенькая,-засмеялся Эндрью.-Это маленькая прибавка,
просто за потерю времени, которое отняла у меня операция.

   - Ты хочешь сказать, что мистер Айвори прислал тебе часть своего
гонорара?

   Эндрью покраснел и сразу подобрался, готовый к борьбе.

   - О господи, вовсе нет! Это строжайше запрещено.
   Об этом мы и не думаем. Как ты не понимаешь, что я эти деньги
заработал, получил их за присутствие на операции в качестве ассистента,
точно так же, как получил свою долю и наркотизатор. Айвори и то и другое
поставил в счет Торнтонам. И ручаюсь тебе, что он получил немалый куш.

   Кристин положила на стол чек, удрученная, несчастная.

   - Сумма большая!

   - Ну, и что же из того? - отрезал Эндрью с вспышкой негодования.-
Торнтоны страшно богаты. Для них уплатить ее не труднее, чем иному из
наших амбулаторных больных - три с половиной шиллинга.

   Он ушел, а она продолжала смотреть на чек с нервным ужасом. Она раньше
не понимала, что Эндрью просто заключил деловой союз с Айвори. Все ее
старые опасения вдруг разом нахлынули на нее. Тот вечер с Денни и Гоупом
не дал никаких результатов. Как Эндрью теперь полюбил деньги! Его работа в
больнице Виктории, видимо, больше не имела для него значения. Его снедала
жажда материального успеха. Даже в амбулатории Кристин замечала, что он
все чаще и чаще прописывал шаблонные лекарства и прописывал людям, ничем
не больным, заставляя их ходить к нему много раз. Тревога сильнее омрачила
лицо Кристин, как-то сразу сжавшееся и похудевшее. Она все сидела, глядя
на лежавший перед ней чек Чарльза Айвори. Слезы медленно подступили к
глазам. Она решила, что ей во что бы то ни стало следует поговорить с
Эндрью.

   И в тот же вечер, после приема, она робко подошла к нему.

   - Эндрью, хочешь доставить мне удовольствие? Поедем в воскресенье за
город в автомобиле! Ты ведь