ем она заговорила, по ее хриплому is тяжелому
дыханию. Он сел и принялся ее выслушивать, бережнобережно. Эта была
давнишняя пациентка доктора Фоя.
   Он расспросил ее. Потом в крохотной каморке; заменявшей ему аптеку,
настоящей норе, помещавшейся в коридоре между амбулаторией н кабинетом, он
приготовил ей лекарство и принес его в амбулаторию. Тогда старуха, пока он
смущенно готовился спросить у нее плату, вручила ему без разговоров три с
половиной шиллинга.

   Трепетная радость этой минуты, глубокое облегчение, принесенное этими
несколькими серебряными монетами, зажатыми в его ладони, были
невообразимы. Казалось, что это первые в ЖИЗЕ!Н заработанные деньги. Он
запер амбулаторию, побежал к Кристкн и высыпал перед ней на стол серебро.

   - Первый пациент, Крис. В конце концов здесь может оказаться неплохая
практика. Во всяком случае на этот гонорар мы с тобой позавтракаем.

   Ему не нужно было делать визитов, так как прежний доктор умер уже три
недели тому назад и его больные за это время успели перейти к другим
врачам. Оставалось ждать, пока будут новые вызовы. А пока, заметив, что
Кристин предпочитает одна справляться со своими домашними делами, он
употребил время до полудня на то, чтобы обойти квартал; все осмотрел,
видел дома с облупившейся штукатуркой, длинный ряд мрачных и грязных
"частных"
   пансионов, скверы с унылыми, точно закопченными деревьями, узкие
конюшни, превращенные в гаражи, а за неожиданным поворотом Норс-стрит -
грязный квартал трущоб, ссудные кассы, тележки мелких
торговцев-разносчиков, трактиры, витрины, в которых выставлены
патентованные лекарства и изделия из резины ярких цветов.

   Эндрью подумал, что квартал этот, вероятно, сильно захирел по сравнению
с теми годами, когда к желтым портикам подкатывали кареты. Теперь он был
убог и грязен, но среди плесени прошлого кое-где уже пробивались ростки
новой жизни: строился ряд новых домов, встречались приличные магазины и
конторы, а в конце Гладстонплейс находился знаменитый магазин Лорье. Даже
Эндрьго Мэнсон, ничего не понимавший в дамских модах, слыхал о Лорье, и
если бы перед этим безупречно белым каменным зданием без окоп и не стояла
длинная вереница щегольских автомобилей, все равно вид его убедил бы
Эндрью в правдивости того, что он слышал об этой знаменитой фирме. Ему
показалось странным, что магазин Лорье находится в таком неподобающем
месте, среди этих обветшавших террас. Но он находился здесь, это было так
же несомненно, как полисмен, стоявший на тротуаре против него.

   Эндрью завершил первый день визитами к врачам, жившим по соседству.
Всего он посетил восемь человек.
   Только трое из них произвели на него более или менее глубокое
впечатление: диктор Иней с Гладстон-нлейс, человек еще молодой, Ридер,
живший п конце Александр-стрит н пожилой шотландец Мак-Лин. Но его немного
угнетал тон, которым все они говорили.

   "О, так это к вам перешла практика бедного старика Фоя!"

   Он с некоторым раздражением твердил себе, что через полгода они
переменят тон. Хотя Эндрью Мэнсону было уже тридцать лет и он научился
ценить выдержку, он попрежнему не терпел снисходительного к себе
отношения, как кошка не терпит воды.

   В этот вечер амбулаторию посетило трое больных, н двое из них уплатили
по три с половиной шиллинга. Третий обещал прийти еще раз и расплатиться в
субботу. Таким образом, Эндрью в первый день заработал десять с половиной
шиллингов.

   Но на следующий день он не заработал ничего. На третий - только семь
шиллингов. Четверг был удачным днем, пятница - почти пустым. В субботу
утром не пришел ни один человек, зато вечерний прием принес семнадцать с
половиной шиллингов, хотя тот пациент, которого он лечил в долг, не
сдержал обещания прийти в субботу и расплатиться.

   В воскресенье Эндрью тайком от Кристин с мучительной тревогой подвел
итоги за неделю. Он спрашивал себя, не было ли с его стороны ужасной
ошибкой купить захудалую практику, ухлопать все свои сбережения на этот
мрачный, как могила, дом? Отчего ему так не везет? Ему уже за тридцать, у
него степень доктора медицины и члена КТО. Он - способный клиницист, и им
проделана большая исследовательская работа. А между тем он торчит тут и
собирает по три с половиной шиллинга, которых едва хватает на то, чтобы
прокормиться. "Во всем виновата наша система! - думал он с яростью.- Она
устарела. Нужен другой, более разумный порядок, который дал бы всякому
возможность работать. Ну, хотя бы... хотя бы государственный контроль! -
Но тут он застонал, вспомнив доктора Бигеби и Комитет труда.- Нет, это
безнадежно, бюрократизм душит всякое проявление личности, я бы задохся в
такой атмосфере. Нет, я должен один добиться успеха, чорт возьми, и
добьюсь!"

   Никогда еще материальная сторона его врачебной деятельности не угнетала
его до такой степени. Н нельзя было придумать лучшее средство превратить
его в материалиста, чем эти "муки аппетита" (так он сам смягченно
определял свое состояние), не дававшие ему покоя.

   Ярдах в ста от их дома по главному автобусному шоссе находилась
маленькая закусочная. Хозяйка была натурализованная немка, толстушка,
которая называла себя "Смис", но настоящая фамилия которой, несомненно,
была Шмидт, судя по се ломаному английскому языку и резкому произношению
буквы "с".

   Маленькое заведение фрау Шмидт совершенно напоминало такие же лавки на
континенте: узкий мраморный прилавок был уставлен всякими деликатесами.
Были тут маринованная селедка, маслины в банках, квашеная капуста, разные
колбасы, печенья, салями и замечательно вкусный сыр под названием
"Липтауэр". К тому же здесь псе было очень дешево. Так как в доме J\o 9 на
Чесборотеррас денег было в обрез, а кухонная плита представляла собой
давно не чищенную и ветхую развалину, то Эндрью и Кристин очень часто
прибегали к изделиям фрау Шмидт.
   В хорошие дни они лакомились горячими франкфуртскими сосисками и
яблочным слоеным пирогом, в плохие - завтракали здесь маринованной
селедкой и печеным картофелем. Частенько они поздно вечером заходили к
фрау Шмидт, предварительно рассмотрев сквозь запотевшее окно всю ее
выставку, и, сделав выбор, уходили домой с чем-нибудь вкусным в плетеной
сумке.

   Фрау Шмидт скоро стала относиться к ним как к старым знакомым. Ока
особенно полюбила Кристин. Ее пухлое, сдобное лицо, увенчанное высоким
куполом белокурых волос, собиралось в морщинки, в которых почти прятались
глаза,, когда она улыбалась и, кивая головой, говорила Эндрью:

   - У вас все пойдет хорошо. Заживете отлично. У вас хорошая жена. Она
маленькая женщина, как и я. Но она молодчина. Потерпите немного - я вам
буду посылато пациентов!

   Почти сразу надвинулась зима, туман повис над улицами и, казались,
густел от дыма большой железнодорожной станции, расположенной совсем
близко от Чесборотеррас. Эндрью и Кристин старались относиться ко всему
легко, делали вид, что их борьба с нуждой - нечто забавное. Но никогда еще
за все годы их жизни в Эбсрло они не знавали таких невзгод.

   Кристин изо всех сил старалась сделать уютнее кх холодные казармы. Она
выбелила потолки, сшила новые занавески для приемной. Она оклеила новыми
обоями спальню. Выкрасив филенки в черное с золотом, она преобразила
старые двери, безобразившие гостиную во втором этаже.

   В большинстве случаев (как ни редки были эти случаи)
   Эндрью звали в соседние пансионы. Получать гонорар от этих пациентов
оказалось делом нелегким,- многие из них были жалкие, опустившиеся, даже
подозрительные люди, умевшие очень ловко увиливать от уплаты. Эндрью
старался понравиться изможденным хозяйкам пансионов.
   Он заводил с ними беседу в мрачных передних. Он говорил:

   "Я не подозревал, что на улице такой холод! Иначе я бы надел пальто",
или: "Очень неудобно ходить повсюду пешком. Но моя машина сейчас в
ремонте". Он свел знакомство с полисменом, который обычно стоял на посту в
центре движения, на перекрестке, перед лавкой фрау Шмидт. Полисмена звали
Дональд Струзерс, и они с Эндрью очень скоро сочлись родством, так как
Струзерсы, как и Мэнсоны, были родом из Файфа. Полисмен обещал сделать все
возможное, чтобы помочь земляку, сказав с мрачной шутливостью:

   - Если кого-нибудь переедут насмерть, доктор, я обязательно пошлю за
вами.

   Как-то днем, через месяц после их приезда, Эндрью, придя домой (он
обходил всех аптекарей квартала, с беспечной веселостью осведомляясь, нет
ли у них специального фоссовского шприца в 10 куб. см., которого, как он
был заранее уверен, ни в одной аптеке не имелось, да кстати представляясь
всем как новый вольнопрактикующий врач на Чесборо-террас), застал Кристин
в некотором возбуждении.

   - В приемной сидит пациентка,- сказала она чуть слышно.-Пришла с
парадного хода.

   Лицо Эндрью просветлело. Первый "хороший" пациент!
   Может быть, это начало успеха! Переодевшись, он торопливо прошел в
приемную.

   - Здравствуйте, чем могу служить?

   - Здравствуйте, доктор. Мне вас рекомендовала миссис Смис.

   Она поднялась с места, чтобы пожать ему руку. Это была добродушная,
густо накрашенная толстуха в короткой меховой жакетке и с большой сумкой в
руке. Эндрью сразу увидел, что это одна из проституток, промышлявших в их
квартале.

   - Да? - спросил он, и радость ожидания несколько померкла.

   - Видите ли, доктор,- начала она, неуверенно улыбаясь,- мой друг только
что подарил мне пару красивых золотых сережек, и миссис Смис - я ее
постоянная покупательница - сказала, что вы можете проколоть мне уши. Мой
друг очень боится, чтобы я не пострадала от грязной иголки или чего-нибудь
в этом роде, доктор.

   Он глубоко перевел дух, стараясь сохранить спокойствие. Вот до чего,
значит, дошло! Он сказал:

   - Хорошо, я вам проколю уши.

   Сделал это тщательно, стерилизовав иглу, обмыл мочки хлористым этилом и
даже собственноручно вдел ей сережки.

   - О доктор, как хорошо! - Она посмотрелась в зеркало своей сумочки.- И
ничуть не было больно. Мой друг будет доволен. Сколько, доктор?..

   Для "хороших" пациентов доктора Фоя (хотя они пока были только в
проекте) плата составляла семь с половиной шиллингов. Эндрью назвал эту
сумму.

   Женщина достала из сумочки десятишиллинговую бумажку. Новый доктор ей
понравился, она нашла, что он любезный, благовоспитанный и очень красивый
мужчина.
   Принимая от него сдачу, она подумала еще, что у него голодный вид.

   Когда она ушла, Эндрью не стал бесноваться, как бесновался бы раньше,
негодовать на то, что ему приходится проституировать свою профессию,
унизившись до такого мелочного, ничтожного дела. Теперь он испытывал лишь
какое-то Новое для него смирение. Сжимая в руке смятую кредитку, он
подошел к окну и следил, как посетительница уходила, покачивая бедрами,
размахивая сумочкой п гордо выставляя напоказ новые серьги.

   В этой суровой борьбе за существование Эндрью изголодался по общению с
людьми своей профессии. Он был на собрании местного медицинского общества,
но большого удовольствия это ему не доставило. Денни все еще был за
границей, Тампико пришлось ему по вкусу, и он остался там, взяв место
врача нефтепромышленной фирмы "Новый век". Так что пока он для Эидрью был
потерян. Гоуп же находился в .командировке в Кемберленде, где (как он
выразился в присланной им грубо раскрашенной открытке)
   считал кровяные шарики по поручению "Утехи манвяков".

   Много раз Эндрью испытывал желание встретиться с Фредди Хемсоном, и
часто доходило уже до того, что он брался за телефонную книжку, но всякий
раз его удерживало сознание, что он попрежнему неудачник (или, как он
выражался про себя, "не устроен как следует"). Фредди жил все там же, на
улице Королевы Анны, но уже в другом доме. Эндрью чаще и чаще ловил себя
на мыслях о том, как живет Фредди, вспоминал старые приключения
студенческих лет и, наконец, вдруг почувствовал, что искушение слишком
сильно- Он позвонил Хемсону.

   - Ты, верно, совсем обо мн& забыл,- ворчливо сказал он в телефонную
трубку, наполовину готовый к тому, что его сейчас отчитают.- Это говорит
Мэнсон, Эндрью Мэнсон. Я практикую в Педдингтоне.

   - Мэнсон! Забыть о тебе! Ах ты, старая лошадь! - Фредди у другого конца
провода был в явно лирическом настроении.- Боже мой, дружище, почему ты
мне все время не звонил?

   - Видишь ли... просто мы все устраивались.-Эндрью улыбнулся в трубку,
согретый дружескими излияниями Фредди.-А до того, когда я служил в
комитете, мы носились по всей Англии. Я ведь женат, ты знаешь?

   - И я тоже. Послушай, старина, нам нужно с тобой опять встретиться! И
поскорее! Нет, просто не верится...
   ты здесь, в Лондоне! Чудесно! Где моя записная книжка?.. Послушай, ну
вот, хотя бы в следующий четверг вы можете прийти к нам обедать? Да? Ну,
великолепно!
   Значит, пока до свиданья, я скажу жене, чтобы она написала твоей пару
строк.

   Кристин не выразила никакого энтузиазма, когда он сообщил ей о
приглашении.

   - Иди ты один, Эндрью,- предложила она, помолчав.

   - Глупости! Фредди хочет, чтобы ты познакомилась с его женой. Я знаю,
он тебе не очень нравится, но там будут и другие,- наверное, врачи. Наши
дела могут принять новый оборот, дорогая. Потом мы давно не
развлекались... Он сказал "в черном галстуке"... Вот хороши, что я купил
тогда смокинг для обеда на Ньюкаслском руднике!
   Но как же ты, Крис? Тебе бы нужно какое-нибудь выходное платье.

   - Мне бы нужно новую газовую плиту,- ответила Кристин немного сердито.
Последние недели сильно сказались на ней. Она утратила часть той свежести,
которая всегда составляла ее главное очарование. И порой, как, например, в
эту минуту, в ее отрывистых репликах звучало изнеможение.

   Но в четверг вечером, когда они отправились на улицу Королевы Анны,
Эндрью не мог не признать, что она была удивительно мила в белом платье,
купленном когда-то но случаю того же званого обеда в Ньюкасле, но слегка
переделанном, так что оно выглядело новее и наряднее. Причесана она была
тоже по-новому: черные волосы гладко обрамляли бледный лоб. Эндрью заметил
все это, пока она завязывала ему галстук, хотел ей сказать, как она мила
сегодня, но забыл, испугавшись вдруг, что они опоздают.

   Они не только не опоздали, но пришли рано, так рано, что прошло три
неловких минуты, раньше чем Фредди весело вышел к ним, протягивая обе
руки, извиняясь и здороваясь - все сразу,' объясняя, что он только что
вернулся из больницы, что жена через секунду сойдет вниз, предлагая выпить
чего-нибудь, хлопая Эндрью по спине, прося их садиться. Фредди растолстел.
Розовый валик жира на затылке говорил о полнейшем благополучии, но его
маленькие глазки все так же блестели, и ни один желтый напомаженный
волосок не сдвинулся с места. Он был так вылощен, что, казалось, излучал
блеск.

   - Честное слово! - Он поднял свой стакан.-Удивительно приятно видеть
вас снова. Теперь мы должны встречаться постоянно. Как тебе нравится моя
квартира, Эндрью? Ведь я же тебе говорил на обеде в Кардиффе (ну, и обед
был! Ручаюсь, что сегодня меню будет удачнее!), говорил, что добьюсь того,
чего хочу. Весь дом - мой, куплен вместе с землей в прошлом году. Не
спрашивай, во сколько это мне обошлось! - Он самодовольно поправил
галстук.- Не стоит, конечно, об этом кричать, хотя бы у меня дела и шли
хорошо. Но тебе-то можно это знать, старик.

   Обстановка была бесспорно богатая: модная и паряд"
   пая мебель, глубокий камин, маленький концертный рояль, на котором в
большой белой вазе стояли сделанные из перламутра цветы магнолии. Эндрью
только что собирался выразить свое восхищение, когда вошла миссис Хемсон,
высокая, холодно-сдержанная, с темными волосами, разделенными прямым
пробором, в туалете совершенно иного стиля, чем платье Кристин.

   - А вот и ты, дорогая,- нежно, даже почтительно приветствовал ее Фредди
и стремглав бросился к столу, чтобы налить и подать ей стакан хереса. Она
не успела небрежно отстранить стакан, как доложили о приходе новых
гостей-мистера и миссис Айвори и доктора Поля Дидмена с женой. Последовало
представление гостей друг другу, шумный разговор со смехом между четой
Айвори, Дидменами и Хемсонами. Затем - весьма во-время - гостей пригласили
в столовую.

   Стол был убран богато и с большим вкусом. Столовый сервиз и канделябры
представляли собой точную копию тех, которые Эндрью видел в витрине Лэбина
и Бенна, знаменитых ювелиров на Рнджеит-стрит. Блюда были приготовлены
так, что нельзя было понять, мясо это или рыба, но все замечательно
вкусно. Пили шампанское. После двух бокалов Эндрью ободрился. Он заговорил
с миссис Айвори, сидевшей по левую руку от него, стройной дамой в черном,
с невероятным количеством украшений и большими выпуклыми голубыми глазами,
которые она время от времени поднимала на Эндрью с почти младенческим
выражением.

   Она была женой хирурга Чарльза Айвори. На вопрос Эндрью об ее муже она
засмеялась, так как считала, что Чарльза знают все. Рассказала, что они
живут на НьюКэвендиш-стрит, за углом, в собственном доме, что она очень
любит бывать у Фредди и его жены. Чарльз, Фредди и Поль Дидмен так дружны,
и все они - члены Сэквнльского клуба. Она удивилась, когда Эндрьот
признался, что он не член этого клуба. Она полагала, чти все непременно
должны быть членами Сэквильского клуба.

   Обескураженный Эндрью занялся миссис Дидмен, его соседкой справа, и
нашел, что она приветливее, мягче и у нее красивый, почти восточный тон
кожи. Он и ее навел на разговор о муже. Он думал: "Мне надо побольше
узнать об этих людях, они так дьявольски богаты ц так шикарны".

   Миссис Дидмен рассказала, что Поль - врач по внутренним болезням и что,
хотя у них квартира на Портленд-плейс, Поль снимает еще комнаты на
Харлей-стрит.
   У него прекрасная практика (миссис Дидмен говорила о муже с любовью,
исключавшей всякое хвастовство), главным образом в "Плаза-отелех,- он,
конечно, знает этот большой новый отель, окна которого выходят в парк. В
час ленча ресторан там битком набит знаменитостями. Поль официально
считается врачом отеля. Там останавливается такое множество богатых
американцев и звезд экрана и... - миссис Дидмен вдруг замолчала, улыбаясь
- ... да, все туда приезжают, и для Поля это очень выгодно.

   Эндрью понравилась миссис Дндмен. Он слушал ее, пока миссис Хемсон не
поднялась, а тогда галантно вскочил, чтобы отодвинуть ее стул.

   - Сигару, Мэнсон? - предложил Фредди с миной знатока, когда дамы ушли.
- Вот эти тебе понравятся.
   И советую тебе обратить внимание на брэнди. Тысяча восемьсот девяносто
четвертого года! Тут уж никаких примесей!

   С сигарой в зубах и пузатым стаканом брэнди в руках, Эндрью придвинул
свой стул поближе к остальным. Этого ему только и хотелось все
время-живого и тесного общения с врачами, перехода к чисто
профессиональным темам, и больше ничего. Он надеялся, что Хемсон и его
приятели заведут такой разговор. И надежда его оправдалась.

   - Кстати,- начал Фредди,- я сегодня заказал себе у Гликкарта одну из
этих новых ламп "Ирадиум". Они порядком дороги: что-то около восьмидесяти
гиней. Но такая лампа стоит этих денег.

   - Гм...-глубокомысленно протянул Дидмен, худощавый, темноглазый, с
умным еврейским лицом.- Она должна еще окупить уход и ремонт.

   Эндрью, готовясь вступить в спор, затянулся сигарой.

   - А я, знаете ли, не особенно высокого мнения об этих лампах. Читали вы
в "Журнале" статью Эбби о гелиотерапии? Эти лампы "Ирадиум" совершенно не
излучают инфракрасных лучей.

   Фредди уставился на него и захохотал,
   - Зато они приносят чорт знает сколько го-пораров по три гинеи. Кроме
того, от них очень хорошо загорает тело.

   - Нет, извини, Фредди,- вмешался Дидмсн.- Я не одобряю этих
дорогостоящих аппаратов. Раньше чем они начнут давать доход, они должны
еще окупить свою стоимость. Кроме того, они скоро выходят из моды, теряют
спою популярность. Нет, если правду говорить, ничего нет лучше доброго
старого средства - подкожных впрыскиваний