груженная в чтение, маленькая,
похожая на школьницу за уроками. Злое, ревнивое чувство охватило Эндрью.
Наклонясь через ее плечо, он схватил книгу, которую она слишком поздно
пыталась спрятать от него. На первой странице Эндрью прочел: "Евангелие от
Луки".
 
   - О господи!- Он был поражен, даже взбешен.- Вот ты до чего уже дошла?
Библией увлекаешься?
 
   - А почему же нет? Я еще до знакомства с тобой часто ее читала.
 
   - Вот как?
 
   - Да.- Странное выражение муки было в глазах Кристин.
 
   - Наверное твои друзья из "Плаза" не одобрили бы этого. Но это во
всяком случае хорошая литература.
 
   - Знаешь, что я тебе скажу: ты превращаешься в настоящую психопатку.
 
   -Возможно. Это, конечно, тоже всецело моя вина?
   Но разреши сказать тебе, что лучше быть психопаткой, но сохранить живую
душу, чем быть карьеристом и дойти до духовной смерти!
 
   Она вдруг резко оборвала, закусила губу, борясь со слезами. С большим
усилием овладела собой. И, пристально глядя на него, все с той же мукой в
глазах, промолвила тихим сдавленным голосом:
 
   - Эндрью! Как ты думаешь, не лучше ли будет для нас обоих, если я на
время уеду? Миссис Boon меня приглашает погостить у нее две-три недели.
Они сняли на лето дачу в Ньюкей. Не находишь ли ты, что мне следует
съездить к ней?
 
   - Да! Поезжай! Будь оно все проклято! Поезжай! - Он круто повернулся и
вышел.
 
 
   XIII
 
   Отъезд Кристин в Ньюкеи принес Эндрью облегчение, чудесное чувство
свободы. На целых три дня. Потом он начал томиться, размышлять, что она
делает и скучает ли о нем, начал ревниво беспокоиться, когда же она
приедет.
   Хотя он твердил себе, что теперь он свободный человек, у него появилось
точно такое ощущение пустоты, какое мешало ему работать в Эберло, когда
Кристин уехала в Брндлингтон, а он остался, чтобы готовиться к экзаменам.
 
   Образ ее вставал перед ним, но то было уже не юное свежее лицо прежней
Кристин, а лицо бледное, более зрелое, с немного втянутыми щеками и
близорукими глазами за круглыми стеклами очков. Оно не было красиво, это
лицо, но в нем было что-то, не дававшее ему покоя.
 
   Он много бывал в обществе, играл в бридж в клубе с Айвори, Фредди и
Дидменом. Несмотря на осадок, который остался у него на душе после первой
их встречи, он часто виделся со Стилменом, который постоянно ездил из
отеля в почти законченную клинику в Викеме и обратно.
   Он написал Денни, приглашая его приехать в Лондон, но Филипп, только
что вступивший в должность, не мог уехать. Гоуп был в Кембридже и
недосягаем.
 
   Он лихорадочно пытался сосредоточиться на клинических исследованиях,
которые проводил в больнице. Но ничего не выходило. Он слишком нервничал.
С тем же беспокойным усердием занялся своими денежными делами с директором
банка Уэдом. Все было прекрасно, все в порядке. У него возникла мысль о
покупке дома на Уэлбекстрит - очень выгодное помещение денег - и продаже
дома на Чесборо-террас, причем амбулаторию он хотел оставить себе. Он
просыпался в тихие жаркие ночи, в голове у него бурлили планы, мысли о
практике, нервы были взвинчены, ему недоставало Кристин, но ее не было,- и
рука его машинально тянулась к ночному столику за папиросами.
 
   В разгаре этих настроений он позвонил Франсиз Лоренс.
 
   - Я остался совсем один. Не хотите ли прокатиться куда-нибудь вечером?-
В городе так жарко.
 
   Голос Франсиз звучал хладнокровно и как-то успокоил его:
 
   - Это было бы ужасно мило" Я чувствовала, что вы позвоните. Вам знаком
Кроссвейс? Совершенно елизаветинский стиль, И река там великолепна.
 
   На следующий день он в течение трех четвертей часа успел принять всех
больных. Задолго до восьми заехал за Франсиз в Найтсбрндж, и они помчались
по дороге в Чертей.
 
   Они ехали на запад мимо ровной ленты огородов, а впереди потопом
разливался закат. Франсиз сидела рядом с Эндрью, говорила мало, но
заполняла все холодным очарованием своего присутствия... Она была в
костюме из какой-то тонкой светлокоричневой материи, темная шапочка гладко
охватывала маленькую головку. Эндрью был весь под впечатлением ее грации,
изумительного лоска, отличавшего ее. Лежавшая близко от него рука без
перчатки была так бела, так тонка. Каждый тонкий палец венчался
безукоризненной алой миндалиной ногтя.
 
   Кроссвейс, как и говорила Франсиз, представлял собой замечательный
елизаветинский дом, стоявший у Темзы, среди прекрасных садов с
подстриженными деревьями и очаровательно-старомодными прудами, на которых
плавали водяные лилии. Так как этот особняк превратили в место увеселений,
то все здесь было осквернено современными удобствами и позорным
джаз-бандом. Когда Эндрью и Франсиз въехали во двор, уже загроможденный
нарядными автомобилями, к ним подскочил ловкий лакей. Древние камни пылали
под вьющимся виноградом, а высокие четырехугольные дымовые трубы четко
вырисовывались на фоне неба.
 
   Они прошли в ресторан. Ресторан был наряден, полон публики, столики
расставлены по краям свободного квадрата полированного паркета, а старший
официант мог бы сойти за родного брата великого визиря из "Плаза". Эндрью
до тех пор не выносил и побаивался старших официантов.
   Но это потому, что он никогда еще не являлся в ресторан с такой дамой,
как Франсиз. Один быстрый взгляд - и их проводили с поклоном к лучшему
столику в зале, их окружила целая армия лакеев, один развернул салфетку
Эндрью и благоговейно разостлал ее у него на коленях.
 
   Франсиз заказала очень немного: салат, гренки Мельба, вместо вина
только воду со льдом. Старший официант ничуть не смутился, как будто он в
этой умеренности увидел доказательство ее принадлежности к касте избранных.
   Эндрью с внезапным тошнотворным ощущением испуга подумал, что, приди он
в это святилище с Кристин и закажи такой банальный ужин, его бы с
презрением выгнали вон.
 
   Он опомнился, заметив, что Франсиз с улыбкой глядит на него.
 
   - А ведь мы с вами уже очень давно знакомы, и сегодня вы в первый раз
пригласили меня на прогулку.
 
   - Вы об этом жалеете?
 
   - Надеюсь, я не дала вам повода так думать.
   Снова чарующая интимность ее легкой улыбки взволновала его. Он казался
остроумнее, непринужденнее, значительнее. Это была не претенциозность, не
глупый снобизм. Каким-то неведомым путем артистократизм Франсиз
распространился и на него. Он сознавал, что люди за соседними столами с
интересом поглядывают на них.
   Мужчины глядели на Фраисиз с восхищением, которого она спокойно не
замечала. Эндрыо невольно подумал о том, какой волнующей радостью было бы
для него постоянное общение с ней.
   Она промолвила:
 
   - А что, вы были бы очень польщены, если бы я вам сказала, что ради
прогулки с вами отказалась от ранее полученного приглашения в театр? Никол
Уотсон - помните его?-звал меня на балет, один из моих любимых
балетов,-что вы скажете о моих детских вкусах?-это "La Boutique Fantasque"
с участием Массина.
 
   - Я помню Уотсона и его рассказ об экспедиции в Парагвай. Дельный малый.
 
   - Он удивительно мил.
 
   - Но вы боялись, что в театре будет слишком душно?
   Она улыбнулась, не отвечая, взяла папиросу из плоской эмалированной
коробочки, на которой бледными красками была нарисована прелестная
миниатюра Буше.
 
   - Да, я слышал, что Уотсон за вами ухаживает,- настаивал Эндрью с
внезапной горячностью.- А что же думает об этом ваш муж?
 
   Она и на этот раз промолчала, только подняла одну бровь, словно желая
мягко предупредить следующее неделикатное замечание. Через минуту она
сказала:
 
   - Вы, конечно, понимаете... Джеки и я-лучшие друзья. Но каждый из нас
имеет своих собственных друзей. Он сейчас в Жуэне. И я у него не
спрашиваю, зачем...
   Потанцуем с вами разок? - прибавила она небрежно.
 
   Они танцевали. Франсиз двигалась все с той же обворожительной грацией,
такая легкая в его объятиях, такая бесстрастная.
 
   - Я не очень-то ловок,- сказал Эндрью, когда они сели на место. Он уже
усваивал ее лексикон. Прошли те дни, когда он говорил ворчливо: "Чорт
возьми, Крис, я не мастер прыгать".
 
   Франсиз не отвечала. Это тоже было характерной ее особенностью. Другая
женщина сделала бы ему комплимент, возразила бы или дала почувствовать его
неуклюжесть.
   И, движимый внезапным порывом любопытства, он воскликнул:
 
   - Пожалуйста, ответьте мне на один вопрос. Почему вы так добры ко мне?
Почему так много помогали мне все это время?
 
   Она посмотрела на него с таким видом, точно этот вопрос ее немного
позабавил, но не уклонилась от ответа.
 
   - В вас есть что-то, что очень привлекает женщин.
   И главное ваше очарование в том, что вы этого не сознаете.
 
   - Нет, серьезно, ..-запротестовал он, краснея. Затем пробормотал
невнятно:-Нет, это просто потому, что я ведь, как-никак, врач.
 
   Она засмеялась, медленно отгоняя рукой дым папиросы.
 
   - Вас не убедишь. И, пожалуй, не стоило мне говорить вам этого. Ну,
конечно, вы отличный врач. Мы только недавно говорили об этом на
Грин-стрит. Ле-Рою уже начинает надоедать наша компания врачей-диэтетиков.
Бедный Румбольд! Ему бы неприятно было услышать, как Ле-Рой лаял: "Пора
выставить нашего старикашку". Но Джеки с ним согласен. Они хотят иметь в
правлении врача помоложе, поэнергичнее... как это говорится?- "восходящее
светило". Они, кажется, затевают большую кампанию в медицинских журналах,
хотят заинтересовать врачей нашими продуктами с научной точки зрения, так
выразился ЛеРой. А, разумеется, Румбольд - только предмет шуток среди
своих коллег. Но к чему я говорю обо всем этом?
   Терять время на эту прозу в такой вечер, как сегодня!
   Ну, ну, не хмурьтесь так свирепо, точно вы собираетесь убить меня или
лакея или капельмейстера... а его бы следовало убить, он противный,
правда? Вы сейчас точно такой, как тогда, в первый день, когда вы вошли в
примерочную,- надменный и нервный и даже чуточку смешной. Бедная Топпи!
Собственно, не мне, а ей полагалось бы быть здесь с вамп.
 
   - Я очень рад, что ее нет,- сказал он, не поднимая глаз от стола.
 
   - Пожалуйста, не считайте меня банальной. Мне это было бы нестерпимо.
Надеюсь, мы достаточно интеллигентны, и мы... во всяком случае... не верим
в великую страсть.
   Этим все сказано, не так ли? Но я нахожу, что жить гораздо веселее,
если имеешь... друга, с которым можно пройти вместе кусочек пути.- В
глазах Франсиз снова засверкали огоньки смеха.- Ну вот, я заговорила
совершенно языком Россетги. Нет, это слишком ужасно!-Она потянулась за
своим портсигаром.- К тому же здесь душно, и я хочу поглядеть на луну над
рекой.
 
   Эндрью расплатился и вышел за ней через высокие стеклянные двери,
варварски пробитые в красивой старой стене.
   На террасу слабо доносилась танцевальная музыка. Перед их глазами
расстилалась просторная зеленая лужайка, спускавшаяся к реке меж темных
рядов подстриженных тисов. Франсиз была права: над Темзой уже взошла луна,
бледное ее мерцание переливалось на щитах для стрельбы, стоявших на нижних
площадках, от тисов брызнули длинные черные тени. А дальше, за лужайкой,
лежала серебряная гладь реки.
 
   Они спустились к берегу, сели на скамью, стоявшую у самой воды. Франсиз
сняла шляпу и молча глядела на медленно текущую реку, вечный ропот которой
сливался с глухим гудением автомобиля, проезжавшего где-то вдалеке.
 
   - Как странно слышать эти ночные звуки,- сказала она.- Старое и новое.
Луна и прожекторы. Это наш век.
 
   Он поцеловал ее. Она не шевельнулась. Ее губы были теплы и сухи. Через
минуту она сказала:
 
   - Это было очень приятно. И очень неумело.
 
   - Я умею и лучше,- пробормотал он, глядя прямо перед собой и не
двигаясь.
 
   Он был неловок, пристыжен, нервен. Он сердито говорил себе, что чудесно
в такую ночь быть здесь с красивой, обаятельной женщиной. Согласно всем
канонам лунного света и романов, ему следовало бешено сжать ее в своих
объятиях. А он чувствовал только, что ему неудобно сидеть в такой
скорченной позе, что хочется курить, что уксус, которым был приправлен
салат, растревожил его больной желудок.
 
   А в воде, на которую он смотрел, чудилось ему лицо Кристин, исхудалое,
полное тревоги, с грязным пятном на щеке от кисти, которой она красила
дверь, когда они только что переехали на Чесборо-террас. Лицо это
волновало его, вызывало ожесточение. Он связан силой обстоятельств. Но
ведь он мужчина, не так ли, а не какой-нибудь кандидат на лечение у
Воронова1. И с чувством, похожим на вызов, он снова поцеловал Франсиз.
 
   - А я думала, что вам понадобится по крайней мере еще год, чтобы
решиться на это.- В глазах Франсиз был все тот же ласковый смех.- Ну, а
теперь не думаете ли вы, что нам пора возвращаться, доктор? Ночной воздух,
пожалуй, несколько опасен для пуританской души.
 
   Он помог ей встать, а она удержала его руку и слегка опиралась на нее,
пока шла к автомобилю. Эндрью направил машину по дороге в Лондон. В
красноречивом молчании Франсиз было счастье.
 
   Но Эндрью не чувствовал себя счастливым. Он казался себе презренным
глупцом, ненавидел себя и, разочарованный испытанными ощущениями, в то же
время боялся возвращения в свою душную комнату, боялся одинокой постели, в
которой не находил покоя. В сердце его был хйлод, в мозгу кипели ранящие
мысли. Перед ним вставало воспоминание о мучительном блаженстве его первой
любви к Кристин, всепобеждающем упоении первых дней в Блэнелли. Но он
яростно отгонял его.
 
   Они были уже у дома Франсиз, а в душе его все еш.е шла борьба. Он вышел
из автомобиля и открыл дверцу, помогая Франсиз выйти. Оба стояли на
мостовой, пока она вынимала ключ из сумочки.
 
   - Вы зайдете, да? Боюсь, что слуги все уже спят.
   Он колебался. Пробормотал, запинаясь:
 
   - Уже очень поздно, кажется...
 
   Франсиз словно не слышала его и с ключом в руке поднялась по каменным
ступеням. Он покорно шел за ней, а перед глазами у него мелькнуло и
рассеялось видение - фигура Кристин, идущей по рынку со своей старой
плетеной корзинкой в руке.
 
 
   XIV
 
   Три дня спустя Эндрью сидел в своем кабинете на Уэлбек-стрит. День был
жаркий, и сквозь штору открытого окна проникал докучливый шум уличного
движения.
   Эндрью скучал, он был переутомлен, его страшило возвращение Кристин в
конце недели, он и ждал и боялся каждого телефонного звонка, устал оттого,
что за час принял шесть "трехгинейных" пациентов, и от мысли, что надо
поскорее окончить прием, чтобы повезти Франсиз куданибудь ужинать. Он
нетерпеливо поднял глаза, когда вошла миссис Шарп с еще более кислым, чем
всегда, выражением на некрасивом лице.
 
   - Вас хочет видеть какой-то мужчина, ужасный субъект. Он не больной и
говорит, что не коммивояжер. Визитной карточки у него нет. Его фамилия -
Боленд.
 
   - Боленд? - повторил рассеянно Эндрью. И- вдруг лицо его просветлело.-
Уж не Кон ли Боленд? Впустите его, сестра. Скорее!
 
   - Но вас дожидается пациент. А через десять минут придет миссис Роберте.
 
   - Ну, и пускай приходит! - бросил он с раздражением.-Делайте то, что я
сказал.
 
   Шарп вспыхнула от его тона. У нее просился на язык ответ, что она не
привыкла, чтобы с нею так разговаривали.
   Она фыркнула и вышла с высоко поднятой головой. Через минуту она
впустила Боленда.
 
   - О, Кон! - сказал Эндрью, вскакивая с места.
 
   - Алло, алло, алло! - прокричал Кон, прыгнув вперед с широкой, веселой
улыбкой. Это был рыжий дантист собственной персоной, ничуть не
изменившийся, такой же неряшливый в своем слишком широком лоснящемся синем
костюме и расхлябанных коричневых башмаках, как будто он только что вышел
из своего деревянного гаража, может быть, чуточку постаревший, но такой же
бурный, неукротимый, взлохмаченный, сыпавший восклицаниями.
   Он крепко ударил Эндрью по плечу.- Ей-богу, Мэнсон, страшно приятно
увидеть вас опять! Выглядите вы замечательно, замечательно! Я бы вас узнал
среди миллиона людей. Да, да, подумать только! А шикарно вы тут
устроились!-Он, сияя, посмотрел на кислую Шарп, которая презрительно
наблюдала за ним.-Эта лэди не хотела меня пускать, пока я ей не сказал,
что я тоже причастен к медицине. Святая правда, сестрица! Этот франт, у
которого вы служите, не так давно работал в том же жалком обществе
медицинской помощи, где я. В Эберло. Если когда-нибудь очутитесь проездом
в наших местах, загляните к нам, и мы вас угостим чашкой чая. Всякий друг
моего старого друга Мэнсона для нас желанный гость!
 
   Шарп только посмотрела на него и вышла из комнаты.
   Но на Копа это не произвело никакого впечатления,- он продолжал сыпать
словами, захлебываясь чистой и простодушной радостью. Когда Шарп вышла,
он, повернувшись к Эндрью, воскликнул:
 
   - Красавицей ее назвать нельзя, Мэнсон, дружище!
   Но приличная женщина, головой ручаюсь. Ну, ну, как же вы поживаете? Как
поживаете?
 
   Он не выпускал руки Эндрью, тряс ее и весь расплывался в улыбке.
 
   Эндрью очень обрадовало появление Боленда в этот гнетущий день.
Освободившись, наконец, из рук Кона, он бросился в кресло, чувствуя, что
снова становится человеком. Он пододвинул Кону папиросы, и тот, сунув
большой палец одной руки подмышку, а другой сжимая мокрый конец зажженной
папиросы, изложил причину своего приезда.
 
   - Мне полагался небольшой отпуск, Мэнсон, и, кроме того, у меня
кое-какие дела тут, так что жена велела мне собираться и ехать. Видите ли,
я работал над изобретением пружины для закрепления ослабевших тормозов.
Трудился над этим все ночи напролет. Но чорт бы их побрал, никто не хотел
и взглянуть на мое изобретение. Ну, да ничего, мы его продвинем. Однако
это дело не такое важное, как второе.- Кон стряхнул пепел на ковер, и лицо
его приняло серьезное выражение.-Слушайте,. Мэнсон: тут речь идет о Мэри,-
вы, наверное, помните Мэри, потому что, должен вам сказать, она не
забывает вас. Она очень плохо себя чувствует в последнее время, совсем
неважно. Мы ее водили к Луэллину, но ни черта не вышло, ничем он ей не
помог.- Кон вдруг разгорячился, заговорил хриплым голосом.- Представьте
себе, Мэнсон, он имел нахальство заявить, что у нее начальная стадия
туберкулеза, как будто бы с этим не покончено раз и навсегда в нашей семье
с тех пор, как мой дядя Дэн пятнадцать лет тому назад уехал в санаторий.
Теперь слушайте, Мэнсон,- хотите вы сделать что-нибудь во имя нашей старой
дружбы? Мы слыхали, что вы стали большим человеком, ведь в Эберло только и
речи, что о вас. Не осмотрите ли вы Мэри? Вы не можете себе представить,
как эта девочка в вас верит, мы и сами верим - миссис Боленд и я. Ну вот,
она мне и говорит:
 
   "Сходи к доктору Мэнсону, если его разыщешь. И, если он согласен
осмотреть нашу девочку, мы ее отправим в Лондон в любое время, когда ему
удобно". Ну, что же, Мэнсон?
 
   Если вы слишком заняты, вам стоит только сказать, и я могу убраться
восвояси.
 
   На лице Эндрью выразилось огорчение.
 
   - Не говорите таких вещей, Кон. Разве вы не видите, как я вам рад? И
Мэри... бедная девочка... вы знаете, что я сделаю для нее все, все, что
смогу.
 
   Не замечая многозначительных появлений в кабинете сестры Шарп, он
тратил драгоценное время на разговор с Коном, пока она, наконец, не
выдержала.
 
   - Вас ждет уже пять пациентов, доктор Мэнсон. И вы больше чем на час
задержали всех, кому назначено определенное время. Я больше не могу
придумывать предлоги, и я не привыкла так обращаться с пациентами.
 
   Даже и после этого Эндрью никак не мог расстаться с Коном и проводил
его до двери на улицу, навязывая ему свое гостеприимство.
 
   - Я не намерен вас так скоро отпустить домой, Кон.
   На сколько времени вы приехали? Три-четыре дня? Отлично. А где вы
остановились? В Вестленде? Почему бы вам лучше не перебраться ко мне, это
же близко оттуда. И у нас места сколько угодно. В пятницу вернется
Кристин. Она вам очень будет рада, Кон, очень. И мы поболтаем втроем о
старых временах.
 
   На другой день Кон со своим мешком перебрался на Чесборо-террас.