Эндрыо сидел неподвижно. Положение было
даже хуже, чем он ожидал.
   "Вот и верьте после этого в комитеты",- подумал он с горечью. Неужели
это те самые люди, которые одобрительно улыбались ему в тот день, когда
ему предоставили службу?
   Сердце в нем раскипелось. Нет, он не уйдет - вот и все.

   Он поднялся с места. Оратор он был плохой и знал это. Но он злился,
нервное состояние сменилось все растущим возмущением против невежества,
против нестерпимой глупости обвинения, брошенного Ченкиным, против шумного
одобрения, которым поддержали его остальные.
   Он начал:

   - Никто не сказал здесь ничего о животных, которых утопил Эд Ченкин.
Вот это, если угодно, жестокость, бесполезная жестокость. А то, что делал
с ними я, вовсе не жестоко. Для. чего вы, шахтеры, берете с собой в шахту
белых мышей и канареек? Чтобы на них проверить, имеется ли там рудничный
газ. Все вы это знаете. Что же, когда мыши погибают от струи газа, вы это
не считаете жестокостью? Нет, не считаете. Вы понимаете, что животные
понадобились для того, чтобы спасти жизнь людей, может быть, именно вашу
жизнь.

   Вот это самое делал и я, делал для вас! Я изучал легочные болезни,
которые вы наживаете из-за пыли в забоях. Все вы знаете, что, поработав в
копях, вы начинаете кашлять, у вас болит грудь, а когда вы свалитесь, вам
не дают пособия. За последние три года я почти каждую свободную минуту
занимался этим вопросом о вдыхании пыли. Я открыл такие вещи, которые
послужат для улучшения условий вашего труда, увеличат заработок и сохранят
здоровье ваше лучше, чем бутылка какого-нибудь вонючего лекарства, о
котором тут говорил Лен Ричарде.
   Что же такого, если я для этой цели употребил какойнибудь десяток
морских свинок! Не находите ли вы, что это стоило сделать?

   Вы мне, может-быть, не верите. Вы настолько предубеждены, что считаете
мои слова ложью. Может быть, вы все еще находите, что я без пользы тратил
время, ваше время, как здесь говорили, па какие-то чудачества?-- Эндрью
был так взвинчен, что забыл о своем твердом намерении не впадать в
драматический тон. Он полез в карман на груди, достал оттуда письмо,
полученное в начале недели.- Так вот, вы сейчас увидите, что думают об
этом другие люди, люди, имеющие больше права судить о моей работе.

   Он подошел к Оуэну и протянул ему письмо. Это было извещение от
секретаря совета университета Ст.-Эндрью, что за его диссертацию на тему о
вдыхании пыли он удостоен степени доктора медицины.

   Оуэн прочел письмо, напечатанное синими буквами на машинке, и лицо его
вдруг просветлело.
   Потом письмо пошло по рукам.

   Эндрью надоело наблюдать эффект, произведенный письмом. При всем
горячем желании доказать свою правоту, он теперь сожалел, что под влиянием
внезапного порыва показал письмо. Если они ему не верили без этого
официального подтверждения,- значит, они были сильно против него
предубеждены. Он чувствовал, что, несмотря на письмо, они готовятся
примерно его наказать.

   Он с облегчением услышал, как Оуэн после нескольких замечаний сказал:

   - Может быть, вы теперь будете добры нас оставить, доктор!

   Ожидая за дверью, пока они голосовали, Эндрью так и кипел от злости.
Замечательная идея - контроль медицинского обслуживания рабочих,
осуществляемый их представителями. Но этот комитет представителей далек от
идеала. Они слишком заражены предрассудками, слишком невежественны, чтобы
с успехом проводить эту работу.
   Оуэн постоянно тащил их на поводу. Но Эндрью был убежден, что на этот
раз даже Оуэн при всем желании не сможет его выручить.

   Однако, когда он снова вошел в комнату, где происходило заседание, он
увидел, что секретарь улыбается и потирает руки. Да и другие смотрели на
него уже более благосклонно, во всяком случае не враждебно. Оуэн тотчас же
поднялся и объявил:

   - Рад сообщить вам, доктор Мэнсон,- и, должен сказать, я лично даже
просто в восторге от этого,- что комитет большинством голосов решил
просить вас остаться.

   Итак, победа, он таки убедил их! Но после первого минутного
удовлетворения это не вызвало у него никакого подъема. Он молчал.

   Молчали и члены комитета, видимо, ожидая от него выражений радости и
благодарности. Но он не в силах был это сделать. Он чувствовал, что ему
надоела вся эта безобразная история, комитет, Эберло, медицина,
кремнеземная пыль, морские свинки, что он устал от всего этого - и от
самого себя.

   Наконец он заговорил:

   - Благодарю вас, мистер Оуэн. Принимая во внимание все мои труды здесь,
я рад, что комитет не желает моего ухода. Но, к сожалению, я не могу
больше оставаться в Эберло. Предупреждаю комитет, что через месяц я ухожу.

   Он сказал это без всякого волнения, повернулся и вышел из ромнаты.
Некоторое время стояла гробовая тишина.
   Первый опомнился Эд Ченкин.

   - Скатертью дорога! - крикнул он довольно вяло вслед Мэнсоиу.

   Но тут Оуэн поразил всех вспышкой гнева - первой за все время его
работы в комитете.

   - Заткни свою дурацкую глотку, Эд Ченкин!-Он с пугающей яростью бросил
линейку на' стол.- Мы лишились лучшего из всех работников, каких
когда-либо имели.


   XVI

   Эндрью проснулся среди ночи и сказал со стоном:

   - Ну, не дурак ли я, Крис? Бросать прекрасную службу/единственный наш
источник существования! Ведь у-меня же последнее время начали появляться и
частные илциенты. И Луэллин стал ко мне прилично относиться.
   Говорил я тебе, что он почти обещал допустить меня к работе в больнице
? Да и в комитете - если не считать Ченкина с компанией - народ не плохой.
Я думаю, в будущем, если бы Луэллнн ушел, они, верно, назначили бы меня
главным врачом на его место.

   Кристин спокойно и рассудительно утешала его, лежа рядом с ним в
темноте.

   - Что же, ты хотел бы всю жизнь проторчать на работе среди уэльских
шахтеров? Мы здесь были счастливы, но пора нам и двинуться отсюда,
   -Однако, послушай, Крис,- сокрушался Эндрью,- у пас же нехватит денег,
чтобы откупить у кого-нибудь практику. Нам следовало еще подкопить, раньше
чем сниматься с якоря.

   Она сонно возразила:

   - При чем тут деньги? К тому же мы все равно истратим все или почти
все на то, чтобы прокатиться куда-нибудь. Пойми, ведь вот уже скоро четыре
года мы почти не выезжали из этого старого гсродигнка.

   Она заразила его своим настроением. Наутро мир уже казался ему веселым
местом, в котором можно жить без забот. За завтраком, который он уписывал
с аппетитом, он объявил:

   - А ты неплохая девочка, Крис. Вместо того чтобы становиться на ходули
твердить мне, что ждешь от меня великих дел, что мне пора выйти в люди и
создать себе имя и так далее, ты просто...

   Кристин его не слушала. Она некстати возразила:

   - Право, мой друг, тебе бы не следовало так мять газету! Я думала, что
только женщины это делают. Ну, как я теперь прочту отдел садоводства?

   - А ты его не читай.- По дороге к двери он, смеясь, поцеловал ее.- Ты
лучше думай обо мне.

   Теперь он был преисполнен отваги, готов пытать счастья в мире. Вместе с
тем, повинуясь природной осторожности, он невольно проверял итоги своих
достижений: у него звание Ч.К.Т.О., степень доктора медицины и свыше
трехсот фунтов в банке. При наличии всего этого они с Кристин, 'конечно,
голодать не будут.

   Хорошо, что решение их было непоколебимо. Настроение в городе резко
изменилось в его пользу. Теперь, когда он уходил по собственному желанию,
все хотели, чтобы он остался.

   Кульминационный момент наступил через неделю после заседания, когда в
"Вейл Вью" явилась депутация во главе с Оуэном просить Эндрью, чтобы он
пересмотрел свое решение, но ничего не добилась. После этого озлобление
против Эда Ченкина достигло крайних пределов. В рабочих кварталах ему
улюлюкали вслед, из шахты дважды провожали домой "оркестром свистулек" -
позор, которому рабочие обычно подвергали только, штрейкбрехеров.

   После всех этих местных откликов на его работу Эндрью казалось
удивительным, что диссертация его, повидимому, легко завоевала мир за
пределами Эберло. Она дала ему степень доктора медицины. Она была
напечатана в английском журнале "Производство и здоровье" и выпущена
брошюрой в Соединенных Штатах "Американским о-вом гигиены". А кроме того,
она принесла ему три письма.

   Первое было от одной фирмы на Брик-лейн, сообщавшей, что ему посланы
образцы их патентованного "Пульмосиропа", верного средства против легочных
болезней, за которое они получили сотни благодарственных писем, в том
числе и несколько от известных врачей. Фирма выражала надежду, что доктор
Мэнсон рекомендует своим пациентам-шахтерам "Пульмо-сироп", тем более, что
он вылечивает и от ревматизма.

   Второе письмо было от профессора Челлиса - с восторженными
поздравлениями и комплиментами. Кончалось письмо вопросом, не может ли
Эндрью как-нибудь на этой неделе побывать в Кардиффском институте. В
постскриптуме Челлис добавлял: "Постарайтесь заехать в четверг".

   Но Эндрью в спешке последних дней не имел возможности этого сделать. Он
в рассеянности сунул куда-то письмо и забыл на него ответить.

   Зато на третье письмо он ответил тотчас же, ему он искренно
обрадовался. То было необычайное, волнующее письмо, и пришло оно из
Орегона, через Атлантический океан. Эндрью читал и перечитывал написанные
на машинке листки, потом в волнении пошел с ними к Кристин.

   - Какое милое письмо, Крис! Это из Америки, от одного человека, по
имени Стилмен, от Ричарда Стилмена.
   Ты, верно, никогда о нем не слыхала, а я слыхал. Он страшно хвалит мою
работу о вдыхании пыли. Больше, гораздо больше, чем Челлис,- ах, чорт
возьми, ведь я не ответил Чгллису на письмо!.. Этот малый - Стилмен -
отлично понял мою мысль, он даже поправляет меня в двух-трех пунктах.
Повидимому, активным разрушительным элементом в кремнеземе является
серицит. Л^не помешало до этого додуматься недостаточное знание химии. Но
какое чудесное письмо, какое лестное - и от самого Стилмена!

   - Дар-Кристин вопросительно прищурилась.-А что, это какой-нибудь
американский врач?

   - Нет, то-то и любопытно. Он, собственно, физик.
   Но он заведует клиникой по легочным болезням вблизи Портленда, в
Орегоне,- вот видишь, это здесь напечатано.
   Некоторые его не признают, но он в своем роде такая же крупная
величина, как Спалингер 1. Я тебе расскажу о нем как-нибудь, когда у меня
будет время.

   Уже одно то, что он сразу сел писать ответ Стилмену, показывало, как он
ценил его внимание.

   Оба они с Кристин были теперь поглощены приготовлениями к отъезду,
сдачей мебели на хранение в Кардиффе, как наиболее удобном центре, и
грустной процедурой прощальных визитов. Отъезд их из Блэнелли произошел
неожиданно. Они разом оторвались от всего. Здесь же пришлось пережить
много томительных волнении. Они были приглашены на прощальные обеды к
Воопам, Болендам, даже к Луэллинам. Эндрью даже заболел "напутственным
расстройством желудка", как он называл это, в результате столь
многочисленных прощальных банкетов. А в самый день отъезда плачущая Дженни
ошеломила их сообщением, что им собираются устроить торжественные проводы
на вокзале.

   В довершение всего после этого волнующего сообщения в последний момент
примчался Boon.

   - Простите, друзья, что опять вас беспокою. Но послушайте, Мэнсон,
зачем это вы обидели Челлиса? Я только что получил от старика письмо. Ваша
статья страшно заинтересовала и его и, насколько я понял. Горнозаводский
комитет патологии труда тоже. Во всяком случае Челлис просит меня
переговорить с вами. Он хочет, чтобы вы непременно зашли к нему в Лондоне,
говорит, что но очень важному делу.

   Эндрью ответил немного ворчливо:

   - Мы едем отдыхать, дружище. Это будет первый наш отдых за много лет.
Как же я попаду в Лондон?

   - Тогда оставьте мне свой адрес. Он, наверное, захочет вам написать.

   Эндрью нерешительно взглянул на Кристин. Они сговорились скрыть от
всех, куда едут, чтобы избавюь себя от всяких тревог, переписки и встреч
со знакомыми. Но все-таки он сообщил Воону адрес.

   Потом они поспешили на станцию, окунулись в толпу, ожидавшую их там. Им
жали руки, окликали, похлопывали по спине, обнимали и, наконец, когда
поезд уже тронулся, втолкнули их в куне. Когда они отъезжали, собравшиеся
на перроне друзья грянули песню "Люди из Харлека".

   - О боже! - промолвил Эндрью, разминая онемевшие пальцы.-Это была
последняя капля!

   Однако глаза у него блестели, и через минуту он добавил:

   - Но я бы ни на что не променял этой минуты, Крис.
   Как люди добры к нам! И подумать только, что еще месяц тому назад
половина города жаждала моей крови!
   Да, нельзя не признать, что жизнь - чертовски странная штука! - Он
весело посмотрел на сидевшую рядом с ним Кристин.- Итак, миссис Мэнсон,
хоть вы сейчас уже старая женщина, а все же начинается ваш второй медовый
месяц.

   Они приехали в Саусгемптон к вечеру того же дня, заняли каюту на
пароходе, перевозившем через Ламапш.
   На следующее утро они увидели восход солнца за СенМало, а часом позже
Бретань приняла их.

   Наливалась пшеница, вишневые деревья стояли, осыпанные плодами, по
цветущим лугам бродили козы. Это Кристин пришла идея ехать в Бретань,
познакомиться с настоящей Францией - не с ее картинными галереями и
дворцами, не с историческими развалинами и памятниками, не со всем тем,
что настойчиво рекомендовали осмотреть путеводители для туристов.

   Они приехали в Валь-Андрэ. В маленькую гостиницу, где они поселились,
доходил и шум морского прибоя и благоухание лугов. В спальне у них пол был
из некрашеных досок, по утрам им подавали дымящийся кофе в больших синих
фаянсовых чашках. Они целые дни проводили в блаженном бездельи.

   - О господи!-твердил Эндрью все время.-Не чудесно ли это? Никогда,
никогда, никогда я ке захочу больше и взглянуть на какую-нибудь пневмонию.

   Они-пили сидр, лакомились креветками, лангустами, пирожками и вишнями.
По вечерам Эндрью играл в бильярд с хозяином на старинном восьмиугольном
столе.

   Все было "прелестно, изумительно, чудесно" - эти определения
принадлежали Эндрью - "все, кроме папирос" - добавлял он. Так прошел целый
месяц блаженства. А затем Эндрью уже чаще и с постоянным беспокойством
начал вертеть в руках нераспечатанное письмо, испачканное вишневым соком и
шоколадом, пролежавшее в кармане его пиджака две недели.

   - Ну, что же,- поощрила его, наконец, Кристин однажды утром.- Мы слово
сдержали, а теперь ты можешь его распечатать.

   Он старательно взрезал конверт и, лежа на солнце лицом кверху, прочел
письмо. Затем медленно сел, перечел его опять. И молча передал Кристин.

   Письмо было от профессора Челлиса. Он писал, что, ознакомившись с
работой Эндрью по вопросу вдыхания пыли, Комитет патологии труда в
угольных и металлорудных копях решил заняться этим вопросом, сделать
доклад в парламентской комиссии. Для этой цели при комитете учреждается
постоянная должность врача. И приняв во внимание исследовательскую работу
доктора Мэнсона, совет комитета единодушно и без колебаний решил
предложить эту должность ему.

   Прочтя это, Кристин радостно посмотрела на мужа:

   - Ну, не говорила ли я тебе, что место для тебя всегда найдется. - Она
улыбнулась. - И такое прекрасное!

   Эндрью быстро, нервно швырял камушки в стоявшую на берегу плетенку для
ловли омаров.

   - Клиническая работа,-размышлял oil вслух.-Что ж, это естественно: они
знают, что я клиницист.
   Улыбка Кристин стала шире.

   _ Но ты, конечно, не забыл нашего уговора; минимум почтора месяца мы
остаемся здесь, бездельничаем и не двигаемся с места. Ты ведь lie
согласишься ради этого
   прервать наш отдых?

   - Нет, нет.- Он посмотрел на часы.- Мы свои отдых доведем до конца, но
во всяком случае,- он вскочил и весело поднял на ноги Кристин,- это нам не
мешает сбегать сейчас па телеграф. И интересно... интересно, найдется ли
там расписание поездов.


   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

   I

   Комитет по изучению патологии труда в угольных и металлорудных копях,
обычно называемый сокращенно К. П. Т., помещался в большом, внушительном
на вид здании из серого камня на набережной, недалеко от Вестминстерских
садов, откуда было удобное сообщение с министерством торговли и
департаментом горной промышленности, которые то забывали о существовании
комитета, то начинали яростно спорить, в чьем ведении надлежит состоять
комитету.

   Четырнадцатого августа, в светлое, солнечное утро, Эндрью, пышущий
здоровьем, полный огромного воодушевления, взлетел по лестнице этого дома
с выражением человека, который собирается завоевать Лондон.

   - Я новый врач комитета,- представился он курьеру в форме.

   - Да, да, знаю,- сказал курьер отеческим тоном.- Отсюда Эндрью
заключил, что его, очевидно, уже ожидали.- Вам надо будет пройти к нашему
мистеру Джиллу.
   Джонс! Проводи нашего нового доктора наверх в кабинет мистера Джилла.

   Лифт медленно поднимался вверх, мимо коридоров, облицованных зеленым
кафелем, многочисленных площадок, на которых мелькала все та же форма
служащих министерства. Затем Эндрью ввели в просторную, залитую солнцем
комнату, и не успел он опомниться, как ему уже жал руку мистер Джилл,
который встал из-за письменного стола и отложил в сторону "Тайме", чтобы
поздороваться с ним.

   - Я немного опоздал,- с живостью сказал Эндрью.- Прошу прощения. Мы
только вчера приехали из Франции. Но я хоть сейчас готов приступить к
работе.

   - Прекрасно! - Джилл представлял собой веселого маленького человечка в
золотых очках, воротничке почти пасторского фасона, в темносинем костюме,
темном галстуке, схваченном гладким золотым кольцом. Он смотрел на Эндрью
с чопорным одобрением.- Присядьте, прошу вас. Не угодно ли чашку чая или
стакан горячего молока?
   Я обычно пью что-нибудь около одиннадцати. А сейчас...
   да, да, уже почти время.

   -Тогда... - начал Эндрью нерешительно и вдруг, повеселев, докончил: -
может быть, вы мне расскажете все относительно моей будущей работы, пока
мы...

   Через пять минут человек в форме виес чашку чая и стакан горячего
молока.

   - Я думаю, сегодня оно вам придется по вкусу, мистер Джилл. Оно кипело,
мистер Джилл.

   - Благодарю вас, Стивене.

   И когда Стивене вышел, Джилл с улыбкой обратился к Эндрью:

   - Вы увидите, какой это полезный человек. Он восхитительно готовит
горячие гренки с маслом. Нам здесь, в комитете, редко достаются
действительно первоклассные служители. У нас ведь штат весь откомандирован
из разных ведомств: из министерства внутренних дел, департамента горной
промышленности, министерства торговли. Я лично,- Джилл кашлянул с скромным
достоинством,- из адмиралтейства.

   Пока Эндрью пил горячее молоко и нетерпеливо ожидал разъяснений насчет
будущих своих обязанностей, Джилл вел приятную беседу о погоде, Бретани, о
новых пенсиях гражданским чинам и пользе пастеризации. Затем встал и повел
Эндрью в предназначенный для него кабинет.

   Это была такая же просторная, уютная, солнечная комната, устланная
теплым ковром, с чудесным видом на Темзу.
   Большая шпанская муха тоскливо и сонно жужжала н билась о стекло.

   - Я выбрал для вас эту комнату,- сказал Джилл приветливо.- Пришлось ее
немножко привести в порядок.
   А вот открытый камин для угля, видите? Зимой будет приятно сидеть подле
него. Надеюсь, вам здесь нравится?

   - Ну, разумеется, комната чудесная, по...

   - А теперь я вас познакомлю с вашим секретарем, ыисс Мейсон.- Джилл
постучал и открыл дверь в соседнюю комнату, где за маленьким письменным
столом сидела мисс Мейсон, немолодая девица с приятным лицом, выдержанная,
просто и изящно одетая. Мисс Мейсон встала и отложила газету.

   - Доброе утро, мисс Мейсон.

   - Доброе утро, мистер Джилл.

   - Мисс Мейсон, это доктор Мэнсон.

   - Здравствуйте, доктор Мэнсон.

   У Эндрью слегка зашумело в голове от этого града приветствий, но он
овладел собой и принял участие в р