а улице... как
ее... На ней большой букинистический магазин.
     - Чаринг-кросс.
     - Да,  на ней.  Меня чуть не раздавил  пьяный  шофер,  еле  успел
отскочить в сторону, а моя дама...
     Зазвонил телефон.  Уайт взял  трубку  и,  утвердительно  ответив,
передал трубку Донахью.
     - Кто? - спросил Донахью.
     - Это  я,  Куросиво.  Я  выполнил  ваш приказ - узнал все.  Нашел
человека,  который расшифровал  записку,  посланную  в  адрес  Идэ  из
третьего отдела.
     - Ну?
     - В записке говорится:  "Наземных выступлений не предпринимать до
тех пор,  пока не будет дан сигнал по радио:  "Старый пруд, прыгнула в
воду лягушка".
     - Ну?
     - Вот и вся записка.
     Донахью фыркнул:
     - А почему надо было умирать из-за такой чепуховой бумажки?
     - Он не выполнил приказа.
     - Какого приказа?
     - В конце записки три "кью".  Они означают: "По прочтении сжечь".
А он этого почему-то не сделал. И поэтому казнил себя.
     - Понятно.
     - А вторая тайна еще проще.  Насчет сводки погоды, которую должны
были передать в качестве сигнала нападения.
     - Ну?
     - Я выяснил совершенно точно. Четвертого и пятого декабря никаких
сигналов не подавали.
     - Как? Была же...
     - Четвертого  и  пятого  передавали по станции Джэй-Ви-Три Даблью
сводку погоды относительно  северного  ветра.  Но  это  был  вовсе  не
сигнал,  а  простая  сводка  погоды,  которая  шла вслед за последними
известиями в обычной токийской коротковолновой передаче для заграницы.
     - Не может быть... Непонятно... Проверили как следует?
     - Проверил с помощью бывшего полковника Мураи из осведомительного
отдела  ставки,  он  ведал  всеми нашими радиопередачами для заграницы
перед войной.  Он разыскал в архиве копию  сводок  погоды,  переданных
четвертого и пятого.  Я переписал текст: "В районе Токио сегодня ветер
северный, постепенно..."
     - Ладно, понятно.
     - Вот эту сводку вы приняли за...
     - Понятно. Завтра утром позвоню.
     Донахью повесил трубку.
     - Еще чашечку? - предложил Уайт.
     - Нет. Я еду, меня ждут.
     Уайт с улыбкой взглянул на Донахью:
     - Не хочешь поделиться со своим старым другом?
     - Ах,  да... Выяснилось, что записка на имя Идэ была ерундовая, а
три буквы в конце означали,  что  записку  надо  уничтожить  сразу  по
прочтении. Ну, я поехал, у меня куча дел.
     - Постой,  - в голосе Уайта звучало удивление.  -  А  как  же  со
второй тайной? Насчет сигнала...
     Донахью покачал головой и вздохнул:
     - К сожалению, не удалось выяснить. И видимо, никогда не удастся.
Все,  кто были причастны к подаче такого  рода  сигналов,  погибли  во
время войны.
     - Значит, это навсегда останется нераскрытой тайной?
     - Выходит,  что так.  - Донахью снова вздохнул. - Никки, дорогой,
жизнь - это цепь разочарований,  заблуждений  и  тайн.  Искренний,  от
всего сердца,  привет твоей жене.  Смотри,  береги ее. Буду бесконечно
рад, если цветы понравятся ей. Прощай.
     Уайт проводил контр-адмирала до машины и помахал вслед рукой.
     Вернувшись в дом,  Уайт вскипятил воду на спиртовке и  заварил  в
маленьком чайнике зеленый чай.  Он удобно устроился в кресле, медленно
выпил чашечку и закрыл глаза.  Его разбудил телефонный звонок. Звонила
Марико. Она задержалась у Норы, сестры Пейджа, врача стоматологической
клиники для членов семей американских  военнослужащих,  помогала  Норе
переехать  в  другой  флигель.  Все  выписки,  которые  Уайт  попросил
сделать,  закончены.  Скоро приедет.  Уайт сказал, что Донахью еще раз
заезжал  и  оставил  для  нее сказочно роскошный букет из разноцветных
орхидей - выпросил у супруги генерала Макартура.
     - Ой   какая   прелесть!   -   воскликнула   Марико.  -  Вот  это
действительно светский  человек!  Учись  у  него.  Ты  бы  никогда  не
догадался...
     - Я незнаком с миссис Макартур.
     - А он взял и познакомился и попросил для меня...
     - Ему это легче, чем мне. Генерал Макартур - один из совладельцев
"Дженерал    электрик",    а   контр-адмирал   Донахью   теперь   зять
вице-директора "Интернейшнл никел".  Они из одной хунты. Между прочим,
ему  звонили  сюда  и  разъяснили тайны.  Те самые.  Вероятно,  звонил
Терано. Помнишь?
     - Правильно разъяснил?
     - Судя по репликам Донахью, правильно. Тайну трех "кью". Помнишь?
     - Да. А тайну сводки погоды?
     Уайт засмеялся:
     - Думаю,  ему объяснили все.  Исчерпывающе. Но он сказал мне, что
эту тайну выяснить не удалось - все посвященные в нее  убиты.  Сообщив
это, он передал тебе привет и тихо-тихо смылся.
     - Значит, ничего не сказал тебе?
     - Ничего.  И я промолчал.  Ведь мы с экс-полковником Мураи твердо
условились никому не говорить о  наших  разговорах.  Поэтому  я  и  не
сказал контр-адмиралу, что мне известно все о том, как наши начальники
тогда сами себя одурачили.
     После паузы Марико сказала:
     - Надо было все-таки сказать ему,  не называя Мураи,  что мы  все
знаем.  Он был так любезен,  специально привез мне орхидеи,  это такая
редкость... а ты скрыл от него...
     - Рано  или  поздно  он  все  узнает.  Мы  с  ним  еще непременно
сцепимся.  Его и таких,  как он,  надо бить и разоблачать  без  всякой
пощады!  В тот раз они довели Америку до Перл-Харбора,  а сейчас, если
не помешать им, могут привести нас к еще большей катастрофе.
     - Правильно,  Ник!  Ты у меня самый умный, самый красивый и самый
сильный человек на свете.
     - И самый голодный.
     - Скоро приеду. Куда поставил орхидеи?
     - Выбросил. Они пахли недобрыми замыслами.
     После маленькой паузы Марико сказала:
     - И хорошо сделал. Я нарву полевых цветов и привезу.

   Кратово. 1961 г.


Роман Николаевич Ким. Тетрадь найденная в Сунчоне

     Военные Приключения
     OCR: Андрей из Архангельска
     ТЕТРАДЬ НАЙДЕННАЯ В СУНЧОНЕ

                               повести

                       ВОЕННОЕ ИЗДАТЕЛЬСТВО
                      МИНИСТЕРСТВА ОБОРОНЫ СССР
                             МОСКВА 1963


 * ТЕТРАДЬ НАЙДЕННАЯ В СУНЧОНЕ *

     Рано утром 24 ноября 1950 года американские войска в Корее начали
генеральное наступление.  Американцы ставили  целью,  зажав  в  тиски,
уничтожить основные силы Народной армии Кореи и китайских добровольцев
и выйти к корейско-манчжурской границе на всем ее протяжении.  Главный
удар  был  нанесен  из  районов  севернее  Анчжу  и Токчена,  где были
сосредоточены 1-й и 9-й американские корпуса.  Бои  начались  по  всей
линии северо-западного и восточного фронтов Кореи.
     Всем партизанским отрядам,  находившимся в тылу интервентов, было
приказано начать активные операции согласно плану, намеченному Главным
командованием Народной армии.
     Отряд, действовавший  в  горах  южнее  Чанрима,  получил  приказ:
ударить по тылам 8-й американской армии,  перерезать ее коммуникации и
вызвать переполох в прифронтовой полосе врага.
     Получив этот приказ,  отряд сразу же двинулся строго на запад.  В
пути  партизаны  истребляли  все  неприятельские  заставы  и  караулы,
обстреляли и уничтожили несколько десятков машин с американцами.
     Двадцать шестого  ноября  около четырех часов пополудни партизаны
ворвались тремя группами в  город  Сунчон,  где  находился  штаб  1-го
американского  корпуса.
     Интервенты никак не  ожидали  удара  с  этой  стороны.  В  городе
поднялась паника.  Большая часть американцев и лисынмановцев сейчас же
удрала из города.  Но  часть  лисынмановцев,  засевшая  на  территории
химического  завода  около  вокзала,  стала  обстреливать  центральные
кварталы города,  где еще находились американцы.  В разгар перестрелки
налетели  двухфюзеляжные "Ф-82" и начали с бреющего полета поливать из
пулеметов   по   своим,   а   после   штурмовиков   появились   легкие
бомбардировщики   "Б-26".  На  ракеты  и  прочие  сигналы,  подаваемые
американцами и лисынмановцами,  летчики не обращали никакого внимания,
считая их "очередной хитростью корейских коммунистов".
     Как только кончилась бомбежка,  партизаны пошли в атаку и  быстро
очистили город от врага.
     Штаб отряда обосновался в здании  вокзала,  построенном  еще  при
японцах.  С  вокзальной платформы открывался вид на город,  лежащий на
склонах возвышенности. Большая часть его пылала. Судя по цвету пламени
-  киноварного  оттенка,  -  город  был подожжен бомбами с начинкой из
сгущенного бензина - напалма.  Между двумя огненными столбами  чернела
островерхая крыша христианской церкви.
     На площадь перед вокзалом прибывали один  за  другим  захваченные
грузовики  и  джипы,  нагруженные трофеями.  Привели несколько пленных
американских офицеров,  у всех были нарукавные знаки 2-й  дивизии:  на
щите - звезда, в центре ее - голова индейца.
     В диспетчерскую,  где  на  столе  с  телефонами  сидел   командир
отделения Ан Пен Хак и перевязывал руку,  вбежала Юн Ок Тан - до войны
студентка-биолог,  ныне  переводчица  при  штабе.   Она   проговорила:
"Скорей, скорей!" - и выскочила из комнаты.
     Пен Хак был в трофейном обмундировании - в широченной брезентовой
тужурке,  подбитой  козьим  мехом,  в  меховых  сапогах,  с  кольтом в
деревянной  кобуре,  с  карабином  за  спиной  и  вдобавок  с   наспех
забинтованной  рукой,  пробитой насквозь двумя пулями.  Бежать в таком
виде за Ок Тан было трудно.  Он влез в джип,  совсем задыхаясь. Ок Тан
правила  машиной,  как  заправский  шофер.  Она  развила  свою обычную
скорость, которую называла "скорость спринтера".
     По дороге  Пен  Хак узнал,  что,  по словам одного из пленных,  в
здании рядом с методистским молитвенным домом помещались контрразведка
и  еще  какой-то  весьма  секретный  отдел  штаба  1-го  американского
корпуса.  Штабные,  разумеется,  улизнули первыми, но там, может быть,
остались арестованные, их надо спасти.
     Взвизгнув на крутом повороте,  машина остановилась у самого дома.
Он горел. Ок Тан выскочила из машины и побежала во двор. Ее остановили
бойцы и сказали,  что в дом входить нельзя:  он сейчас рухнет. Они уже
осмотрели все внутри и никого не нашли. По словам бойцов, арестованных
держали в каменном сарае  в  углу  двора.  Американцы  так  торопились
удрать,  что  не  успели  расстрелять  их.  Они бросили в окошко сарая
гранату,  которая только ранила троих.  Все освобожденные товарищи уже
отвезены на вокзал.
     Боец в полуобгорелом ватнике протянул Пен  Хаку  мокрую  папку  и
портфель из свиной кожи,  сказав, что нашел эти вещи в комнате, где на
столе лежали большие карты,  а в углу горела куча изорванных бумажек и
пустых  папок.  Подошли  еще два бойца.  Они держали за руки какого-то
субъекта в американской форме.  На левом рукаве у него была квадратная
нашивка:  наверху буквы "UN",  а под ними "War correspondent".  Ок Тан
перевела: "Объединенные нации. Военный корреспондент".
     - Это, наверно, японец. Он поджег дом, - сказал один из бойцов. -
Мы поймали его с бензиновым баллоном.
     Человек с корреспондентской нашивкой прохрипел по-корейски:
     - Я не японец... меня заставили...
     Оба бойца сели вместе с поджигателем на заднее сиденье машины.
     Подъезжая к штабу,  Ок Тан сделала такой отчаянный  поворот,  что
один из бойцов даже вскрикнул.
     Пен Хак и Ок Тан пошли к начальнику штаба, а бойцы с арестованным
- в зал ожидания, отведенный для пленных.
     Начальник штаба приказал доложить ему  содержание  документов.  В
папке,  на которой было написано:  "Top Secret. Group J" - "Совершенно
секретно.  Группа Джэй",  - оказались листовки на  китайском  языке  -
обращение  от  имени  главнокомандующего войсками Объединенных Наций к
населению Манчжурии и Монголии.
     Начальник штаба  в  течение всей войны с Японией сражался в армии
генерала Линь Бяо  и  знал  китайский  язык  очень  хорошо.  Он  молча
просмотрел обращение, отобрал один экземпляр, а все остальные приказал
сжечь.
     - Они  собирались  пустить  в  ход  эти  листовки сейчас же после
перехода через Ялу. Уже все приготовили, мерзавцы, - сказал он.
     В портфеле оказались:  книга - руководство по японским шахматам -
и толстая тетрадь в переплете из набивного ситца.  Пен Хак  перелистал
книгу,  переводя название глав:  дебюты,  середина игры,  комбинации с
летающей колесницей, золотыми и серебряными офицерами, конем и способы
защиты.  Обычный шахматный учебник,  ничего особенного,  - таково было
его заключение.
     Но тетрадь  сразу же заинтересовала его.  Она была густо исписана
по-японски,  причем оба японских алфавита - катакана и хирагана - были
перемешаны,  а  иероглифы написаны очень неразборчивой скорописью.  Он
выбрал страницу  наугад  и  стал  разбирать  вслух.  После  двух  фраз
начальник штаба остановил Пен Хака:
     - Надо разобрать все. Садись сейчас же!
     В это   время   Ок   Тан,   просматривавшая   шахматный  учебник,
вскрикнула:
     - Поняла!   Тут   на  каждой  странице  какая-нибудь  одна  буква
подчеркнута ногтем и номера  страниц  тоже...  Это,  наверно,  ключ  к
шифру.
     - Трудно  будет  разобрать,  -  пробормотал  Пен  Хак,  почесывая
голову, - так наворочено...
     Начальник штаба произнес свое любимое изречение:
     - Лучший   способ   преодолеть   препятствие   -  это  преодолеть
препятствие.
     Вернувшись в диспетчерскую, Пен Хак стал разбирать текст японских
записей в тетради.  Сперва было очень трудно,  но, по мере того как он
привыкал   к  почерку,  становилось  все  легче.  Некоторые  места,  в
частности фамилии  и  имена,  были  зашифрованы  с  помощью  цифр.  Он
разгадал их без особого труда:  цифры просто обозначали номер страницы
шахматного учебника,  на которой был подчеркнут тот или иной  слоговой
знак.
     Несколько раз в  комнату  забегала  Ок  Тан.  Она  сообщила,  что
пойманный  поджигатель наконец назвал себя и дал интересные показания,
а  затем  принесла  весть  о  том,  что  Народная  армия  и  китайские
добровольцы перешли в контрнаступление,  уже прорвали линию вражеского
фронта и громят 2-ю и 25-ю дивизии трумэновцев.
     К утру  Пен  Хаку  удалось преодолеть все препятствия и разобрать
текст записей полностью. Вот что было записано в тетради.

                            Текст тетради

     Из этой старинной беседки на холме открывается прекрасный вид  на
окрестности города,  особенно на дорогу,  идущую от Южных ворот. Вдали
вырисовывается  каменный  мост,  вправо  от  него  начинается   густой
сосновый лес. Он покрывает склон горы, заслоняющей горизонт. Я стоял у
каменной балюстрады беседки и  слушал  объяснения  моего  адъютанта  и
переводчика Пак Ча Дена.
     Эту беседку  построил  свыше  полутораста  лет  назад  Чончон   -
двадцать  второй  король  из династии Ли.  Недалеко отсюда,  за горой,
поросшей лесом,  находится могила его отца - принца Чанхона,  умершего
совершенно необычным образом.
     История кончины принца такова.  Он разошелся во взглядах со своим
отцом,  королем  Йончоном,  по вопросу о внешней политике королевства.
Принц считал,  что необходимо завоевать Китай, король был против. Спор
окончился  тем,  что  король велел посадить своего наследника в ящик и
забить ящик гвоздями.  Принц умер на шестой день.  Это случилось ровно
188  лет  назад,  но  Пак рассказал так живо и с такими подробностями,
словно сам был свидетелем происшедшего.
     Король Чончон  часто  приезжал  сюда,  чтобы  пролить  слезу  над
могилой своего отца.  На обратном пути он поднимался на  этот  холм  и
бросал  из  беседки  прощальный  взгляд  в  сторону горы.  Это вошло в
обычай.  Все короли Кореи,  царствовавшие после Чончона,  каждую весну
приезжали  в  Сувон  поклониться могиле предка.  И все они на обратном
пути поднимались в эту  беседку,  долго  смотрели  в  сторону  горы  и
отвешивали поклон.
     Затем Пак  стал  рассказывать  о  других  исторических  событиях,
имевших  отношение  к  здешним местам,  но я перестал слушать.  В моей
памяти вдруг всплыл другой день,  когда я  точно  так  же  смотрел  на
расстилавшийся  передо  мною  пейзаж.  Это  было  на горе Такатори.  Я
вспомнил,  что случилось в тот день.  Затем стал перебирать  в  памяти
дальнейшие события.
     Окинув мысленным взором свою жизнь за  последние  годы,  я  решил
начать  эти  записи.  Тем  более что мне нужно как-то скоротать время.
Хаш-хаш приедет не раньше чем через месяц,  а до этого мне  все  равно
нечего  делать.  Свой  вынужденный  досуг  я  использую для заполнения
тетради.
     Из этой беседки корейские короли озирали путь,  пройденный ими, и
отвешивали поклон в ту сторону, откуда пришли. Я проделаю то же самое.
     Я кланяюсь  в сторону горы Такатори,  откуда начался удивительный
путь,  приведший меня, офицера специальной службы императорской армии,
в корейский город Сувон, к холму со старинной беседкой.
     Мои записи не предназначены для чужих глаз.  Я веду их для самого
себя. А от самого себя у меня тайн нет.

БУТЫЛКА КОНЬЯКУ

1

     В первых  числах  июня  1945  года  Токийская  роза (так прозвали
американцы дикторшу наших передач на  английском  языке)  объявила  на
весь  мир о прибытии американского авиационного полка "Летящая стрела"
на  остров  Тиниан.  Этот  полк  был  предназначен  для   чрезвычайной
операции,   и   переброска  его  из  Америки  на  Тихоокеанский  театр
производилась в условиях строжайшей тайны. Поэтому сообщение Токийской
розы  буквально  ошеломило  неприятельское  командование.  Мы одержали
блестящую победу на фронте эфира.
     Все, кто был в курсе дела, поздравляли меня. Я действительно имел
право гордиться своей удачей, хотя все получилось совсем случайно.
     Наша группа  -  чины армейского отдела главной квартиры и офицеры
штаба  Восточного  района  -  была  послана  на  Миурский   полуостров
инспектировать  укрепления,  возведенные  на  побережье  Токийского  и
Сагамийского заливов.  Группу  возглавлял  полковник  из  адъютантской
части  главной квартиры,  мой старый приятель Дзинтан.  Эту кличку ему
дали еще в военной академии за  сходство  с  изображением  на  рекламе
пилюль "Дзинтан".
     Мы объездили весь полуостров и  наконец  прибыли  в  Оихама,  где
находился  аэродром  флотской авиации.  Здесь наша группа разделилась.
Часть ее направилась в Дзуси,  часть  осталась  в  Оихама  в  ожидании
военного  министра генерала Анами и только что назначенного начальника
главного морского штаба адмирала Тоеда.
     Дзинтан предложил мне подняться на гору Такатори, возвышающуюся в
центре полуострова,  и полюбоваться видом на  оба  залива,  полуостров
Босо и горы Фудзи и Хаконэ. Вид был действительно великолепный. Но наш
восторг был вскоре омрачен американскими бомбардировщиками. Они летели
со  стороны  Токио,  возвращаясь с бомбежки.  Один из них направился в
нашу сторону,  решив, очевидно, пересечь полуостров. Зенитная батарея,
спрятанная   у  подножия  горы,  дала  по  нему  залп.  Самолет  вдруг
накренился и окутался дымом. Из машины выбросилось несколько человек с
парашютами.  Их отнесло немного в сторону,  они опустились недалеко от
того места, где среди деревьев виднелась крыша храма Дзинбу.
     Мы стали  спускаться  по  тропинке  к  храму.  Оттуда послышались
выстрелы.  Мы вытащили револьверы и ускорили шаг.  У ворот  храма  нас
встретил капитан с черными жандармскими петлицами.  Узнав,  кто мы, он
пропустил нас.
     Перед ступеньками,   ведущими   к  храму,  стояли  трое  пленных,
связанных веревкой.  Двое из них были молодые рослые парни - сержанты,
третий  -  офицер,  невысокий,  с  прищуренными  глазами  и маленькими
пухлыми губами.  На рукаве у него был изображен зеленый лист с молнией
посредине - эмблема 25-й дивизии.  Вслед за нами в ограду храма вбежал
подполковник с черными петлицами. При виде его Дзинтан улыбнулся:
     - Здорово, Муссолини! У тебя хороший нюх на дичь, поспел вовремя.
     У жандармского подполковника были большие  вытаращенные  глаза  и
массивный квадратный подбородок. Кличка ему была дана очень удачн