а они не могут выбраться, пойми! Заминировано все вокруг. Я тебя
попрошу: выдели саперов и живей давай. Ты учти, что там люди переживают!
Фактически в могиле заживо... Почти два месяца. Ну, давай, давай! Их
разведчик дорогу покажет.

- Товарищ капитан-лейтенант, а где тот самый, который с Аджи-Мушкая? Мне
командир велел с ним связь установить.

- Установишь, установишь своевременно, - отвечал капитан-лейтенант, -
теперь уж не к спеху. Ты вот сейчас давай с нашими саперами туда, к
каменоломням вашим, - покажешь, где пройти лучше. Там небось работы на день
хватит. А ваши ведь еще не знают ничего. Вот будет им новость к празднику!
Садись покуда, жди.

Звонили телефоны в соседнем классе, входили и выходили люди. И при
появлении каждого нового человека Володя вскакивал со стула и смотрел с
такой восторженной нежностью, словно это был самый близкий друг, с которым
он не виделся давным-давно.

Вскоре явились саперы. У них были длинные щупы с кружками на конце,
лопатки, длинные ножницы, которыми обрезают проволоку. Поверх шапок были
надеты скобки с телефонными наушниками.

- Ты поведешь? - спросил командир саперов у Володи. - В таком разе доложи
сперва обстановку.

Доложив обстановку, Володя уже собрался уходить вместе с саперами, но в
дверях повернулся и опять козырнул капитан-лейтенанту:

- Товарищ капитан-лейтенант, можно просьбу одну? У меня тут мама... в
общем, родная моя мать... Она в доме номер одиннадцать живет... Если,
конечно, жива, то дать бы ей сообщение, что я целый... Можно будет? Скажите
просто: Володя... Если, конечно, можно, товарищ капитан-лейтенант.

- Есть сказать, в общем, матери, что ее Володя целый, - согласился
командир. - Будь спокоен. Сделаем. Действуй!

Когда Володя вместе с саперами выходил за околицу Старого Карантина и они
поравнялись с бывшим инженерским домом на окраине, маленький разведчик
отпросился на минутку, обещая немедленно вернуться. Он промчался во двор,
где уже давно замолк и остыл стучавший утром движок. Он вбежал через
крыльцо в большую комнату, осторожно снял с елки несколько крупных
сверкающих безделушек, рассовал их по карманам, содрал белые провода с
маленькими цветными лампочками и намотал их на себя. Потом он бегом
вернулся к саперам.

- Эге? Парень, видать, не зевает... расторопный, рядом не клади, - пошутил
старший сапер. - Весь в трофеях. Куда ж тебе это добро?

- Что я, для себя, что ли? - обиделся Володя. - У нас там маленькие есть.

- Ох ты, неужто маленькие? А я думал, как ты, не меньше!

- Во-первых, я уже как-никак учился в седьмом классе. И уже давно пионер,
скоро комсомолец... А там у нас совсем малявки.

* * *

Обследовав один из входов в каменоломни, к которым Володя привел саперов,
люди убедились, что тут потребуется не один час работы: немцы очень
каверзно заминировали все подходы к заваленным лазам.

- Тут, парень, не один день копаться! - сказал старший сапер. - Ну конечно,
тропочку, чтобы аккуратно одному пройти, можно будет очистить, да там еще
завал видать... Вот коли ваши бы оттуда навстречу расчищали, это бы другой
разговор был.

- Так я же к ним через свой лаз могу хоть сейчас! - обрадовался Володя,
которому не терпелось скорее вернуться к своим и первым сообщить об
освобождении.

- А не подорвешься? - спросил сапер.

- Я ж сюда пролез.

- Раз на раз не приходится. Ты поаккуратней смотри. А то, знаешь, в нашем
деле на волосок обмишурился - навек пропал... Стой, обожди! - задержал он
уже кинувшегося было бежать Володю. - Я с тобой нашего человека пошлю.
Пусть пощупает дорожку. Вернее будет.

Сгорая от нетерпения, Володя осторожно следовал за высоким пожилым сапером,
медленно двигавшимся за своим щупом по дорожке к лазу. Маленький разведчик
высовывался из-за плеча, старался заглянуть под локтями сапера, потому, что
тот не велел обходить его, приказывал держаться позади.

- Ой, дяденька, вы поскорее! Да тут же ничего нет, я же давеча пролез и
целый остался.

- Не торопись на тот свет, поспеешь! - невозмутимо отвечал сапер,
медлительно шествуя впереди. - Держись за мной, не ширяйся в сторону.

- Честное слово, дядя, зря вы это...

- Не спеши. Не блох ловишь. Поспеешь, - отвечал сапер и осторожно водил
своим щупом по дороге.

Но вот наконец и знакомый лаз.

Сапер даже не заметил его, Володя был очень доволен. Он нарочно пропустил
вперед сапера, а потом неслышно прилег и скользнул в узкую расщелину.

- Ау!- крикнул он из лаза.

- Ну, чего еще? - Отозвался сапер, оглянулся и стал, озираясь, ничего не
понимая: Володя исчез. - Эй, не балуй, говорю! Некогда мне с тобой тут в
прятки играть.

- Не спешите, дядя, не блох ловите, поспеете! - крикнул Володя, высовывая
голову из лаза. - А я уже дома. Заходите чай пить с парадного крыльца.
Спасибо, дядя, что проводили. Только мне некогда. Наши ждут.

И он исчез.

Глава XVII. С НОВЫМ ГОДОМ!

Он бежал по узким каменным коридорам подземелья, не зажигая спичек, уже
наизусть зная каждый поворот. Как голубь летит к своему садку, непостижимо
чувствуя верную дорогу в пространстве, как летучая мышь в полном мраке не
задевает протянутых перед ней нитей, так чутьем угадывая в темноте путь,
несся мальчик по извилистым подземным ходам, а если где и стукался, то не
чувствовал боли от ушиба.

Впереди забрезжил вялый желтоватый свет.

- Стой! - услышал он, - Кто идет? Его окликнули с первого поста охранения.
Он узнал голос Лени Колышкина, парикмахера.

- Леня, что ль?

- Ну, Леня... это там кто?

- Ленька, Ленька! Слушай, Ленечка, это я...

Из темноты штольни на пространство, слегка освещенное лучом фонаря,
стоявшего за выступом, выскочила маленькая фигурка, бросилась на часового и
стала тормошить его:

- Леня, бросай пост, давай со мной в штаб?! Я такое тебе скажу... до неба
подскакнешь сквозь камень. Честное пионерское! Слышишь, Леня? Наши пришли,
немцев повыгнали! Я уже с главным командиром повидался, все объяснил...
Сейчас нас освобождать станут. Нечего тебе тут стоять. Сходи с поста!

- Слушай, ты брось... брось шутки шутить, - заволновался Колышкин, хватая в
полумраке Володю за плечо. - Ты что, правду говоришь или так, дуришь?

- Да правда же, Леня, правда! Идем со мной в штаб, мне некогда, там все
расскажу.

- С поста не уйду. Не имею на то права. Ты иди, беги скорей, коль правду
говоришь! Напомни там, чтобы меня сменили. Ох ты, вот так штука! Не верится
прямо...

Володя исчез в темноте, но тотчас снова показался на миг у фонаря:

- Ты смотри только в штаб не звони, что я сказал. Я сам скажу. Слышишь,
Леня! Прошу как человека.

И он пропал во мраке штольни.

Еще два раза окликали бежавшего Володю караульные посты, и на каждом он
успевал коротко сообщить об избавлении. Ему было жалко растрачивать эти
драгоценные слова чудесной новости, слова, которые он уже приготовил,
обдумал, сорок раз на бегу повторил про себя, чтобы они прозвучали как
можно торжественнее. Он представил себе, как вбежит в штаб, оглядит всех
командиров и скажет; "Товарищи командиры! Явился к вам с великой вестью.
Час избавления настал..." Нет, лучше не так: "Пробил час нашего избавления!
Там, над нами, наши, Красная Армия, Советская власть! Ура!" Но, так как на
каждом посту он не мог удержаться и ему приходилось хоть и коротко, но все
же сообщать о том, что он узнал наверху, главные, прибереженные им к концу
слова начинали остывать. И когда Володя ворвался, не доложившись, в штаб,
где на него строго поглядели находившиеся как раз там Котло, Лазарев и
Корнилов, от волнения и от быстрого бега он вообще уже ничего не мог
сказать.

- Что это ты? Вернулся уже, Володя? В такой час? - спросил, вставая,
Корнилов.

- Беда, что ль, какая? - Комиссар нагнулся к нему и поднес к лицу фонарь.

- Наши там, наверху, пришли наши! Скорее! - закричал Володя, забыв все
приготовленные им выражения. - Моряки там... Красная Армия... Десант был. И
в Феодосии тоже... Сейчас саперы работают, и можно наверх...

Все встали. Три фонаря разом приблизились к лицу мальчика. Трое командиров
молча заглянули ему в глаза. Синие, красные, желтые елочные лампочки на
белых проводах, которыми был обмотан Володя, отразили свет фонарей.

- Стоп! - негромко, сорвавшимся голосом проговорил Лазарев. - Не части так.
Не разберу ничего. Давай сначала, по порядку.

И, уже совсем отказавшись от роскошно приготовленного плана извещения,
боясь, что ему не поверят, Володя с ученической готовностью и не будучи в
силах отдышаться от радости, распиравшей его, рассказал командирам подробно
о том, как поразила его утром, когда он вылез на поверхность, непонятная
тишина в поселке, и как он увидел в инженерском доме елку, брошенную
немцами, и как встретил моряков, и как привел саперов. Он кончил, облизал
пересохшие губы и выжидательно поглядел на командиров. Он уже заранее
представил себе, еще когда бежал сюда, как вскочат они, услышав
поразительную весть, как закричат. Но командиры молчали. Только Лазарев
прокашлялся и, повернувшись к комиссару, низким голосом раздельно и тихо
проговорил:

- Ну, Иван Захарович...

Комиссар молчал, медленно откидываясь и расправляя свои широкие плечи.

А Корнилов тихо произнес:

- Значит, дождались и мы...

И вдруг комиссар шагнул вперед, схватил левой рукой - в правой у него был
фонарь - Володю за плечи.

- Володька, ты... мальчуган... - глухо проговорил он и крепко прижал к себе
маленького разведчика.

Что-то слабенько хрустнуло. Володя испуганно отстранился, высвобождаясь. На
пол посыпались серебряные скорлупки, и Володя вытащил из нагрудного кармана
раздавленную елочную безделушку.

- Что-то я тебе повредил? - испуганно осведомился комиссар.

- Это я для Оли да малышам нашим с немецкой елки принес.

- Эх ты... Какой я косолапый! - окончательно смутился комиссар.

Но будто вместе с раздавленной елочной игрушкой лопнуло и оцепенение, в
котором находились сейчас эти люди, два месяца несшие ответственность за
жизнь почти сотни своих товарищей.

Командиры, что-то говоря наперебой, смеясь, кинулись жать друг другу руки,
обниматься. Корнилов аккуратно смотал с Володи провода с лампочками и уже
потом заключил его в свои объятия. И понеслась по подземным коридорам
ошеломляюще радостная весть об освобождении. И долго еще Володя перелетал
из одного объятия в другое и оказывался то в этом штреке, то в соседнем и
чувствовал на своей щеке поцелуи, слезы, а на спине - веселые тумаки от
друзей-пионеров, пока не почуял жар и запах кухонной плиты и не очутился на
камбузе, где его приняли в свою хватку длинные, цепкие руки дяди Манто. И
все разом замолкли, понимая, что уж на этот раз дядя Яша отличится,
произнеся какую-нибудь необыкновенную остроту, которую потом будут
повторять годами.

Но Манто посмотрел на всех и сказал:

- Вы, конечно, ожидаете, что я вам скажу сейчас такое, что вы будете
смеяться всю жизнь. Но о чем я могу сказать после того, что сказал наш
Володечка? У Якова Манто веселых слов хватало и хватит на все трудные
случаи жизни, не сомневайтесь. Но на такой случай у Якова Манто нет слов.
Он молчит. Вот это и запомните.

И он, сморгнув, отвернулся, делая вид, что ему необходимо что-то поправить
на плите. Все замолчали тоже. Но тут кто-то из партизан вдруг спохватился:

- Товарищи, который час? Надо сменяться, заступать на объекте. Дядя Яша,
давай снидать, пора на вахту.

Все по привычке заторопились. Стали разбирать посуду, потому что пришел час
сменять на строительстве "объекта No 1", где пробивали спасительный выход
из замурованных каменоломен.

- Погодите! - закричала дежурная по кухне Надя Шульгина, уже принявшаяся
сама было расставлять миски на столе, - Погодите, - повторила она,
пораженная какой-то внезапной мыслью. - Ведь теперь же не надо, наверное,
уже пробивать выход. Ведь наверху уже везде свободно. Вы только, граждане,
подумайте! Везде свободный выход.

И тут только, сейчас, окончательно дошло до сознания людей, что они
свободны, что не надо пробиваться сквозь камень к жизни, что жизнь,
отвоеванная заново, ждет у каждого выхода, готовая принять их в свои
свежие, солнечные, просторные объятия.

Однако надо было еще расчистить эти выходы и первым делом поднять на
поверхность Ваню Сергеева, которого, может быть, еще не поздно было
оперировать, и этим спасти. Оказалось, что Лазарев, сняв бойцов, работавших
на "объекте No 1", уже направил их в штольню, указанную Володей, чтобы
разобрать завал и облегчить работу саперов, действовавших с поверхности.
Все бросились в ту штольню. Корнилову, во всем любящему порядок, пришлось
строго следить за тем, чтобы лишние люди не толпились в штольне и не мешали
друг другу работать.

Надо ли рассказывать, что было дальше, когда саперы, разминировавшие вход,
и партизаны встретились у выхода из завала и по-братски обнялись друг с
другом! Как самых дорогих на свете гостей, повели за руку старшего сапера и
его товарищей вниз. Партизанам выходить на поверхность было пока не
приказано: опасались мин, еще не убранных саперами. Через расчищенный
проход первым выскочил на снег комиссаров Пират, вдруг почуявший, что
теперь можно уже выйти на волю. Он кувыркался, подпрыгивал в воздухе,
громко лаял, катался по снегу, успел лизнуть в нос Володю и так шумно и
беспокойно для всех выражал свою радость, что в конце концов пришлось
приструнить его. Получив трепку, Пират присмирел и вернулся на камбуз, где
лег возле очага дяди Манто, обиженно вздыхая: "Эх, мол, жизнь наша собачья!
И погавкать-то на радостях как следует не дадут". Но, получив от дяди Яши
превосходный пончик с консервированным мясом, Пират в конце концов с жизнью
примирился.

Между тем старший сапер объяснил командиру, что пока проход проделан очень
узкий, идти по нему можно только гуськом, в затылок, в сторону не
сбиваться, так как все кругом заминировано, а на улице уже вечер - легко
ошибиться. Саперы просили потерпеть до завтрашнего дня, чтобы с рассвета
начать работу и тогда уже выводить всех людей без опасения на волю. Поэтому
Лазарев поставил часового у входа и строго-настрого велел никого не
выпускать без разрешения командира.

Прежде всего надо было позаботиться о раненых. С большим трудом и
всяческими предосторожностями вынесли на поверхность Ваню Сергеева. С ним
отправилась в госпиталь докторица Марина. Остальных раненых можно было пока
не тревожить.

К ночи Лазарев разрешил выйти на поверхность Шульгину и Пекерману. До этого
оба были вызваны в штаб, где в то время находился в Володя Дубинин, и все
долго совещались о чем-то. Самого Володю командир наверх больше не пустил
и, как тот ни просился, приказал ему остаться под землей и готовиться к
праздничной встрече Нового года.

Володя вызвал своих пионеров - Толю Ковалева и быстро поправившегося на
радостях Ваню Гриценко, - и они принялись за работу. Партизаны видели, как
ребята притащили зачем-то электрическую проводку, которая была давно
сорвана с шахты главного ствола, где в мирное время был электрический свет.
Пионеры укрепили проводку и большие лампы на стенах. Надя Шульгина и Нина
Ковалева вырезали из старых, отсыревших газет кружева и украшали ими полки
на камбузе. Дядя Яша Манто, весело напевая "В лесу стоял и шум и гам,
справляли птицы свадьбу там", готовил грандиозный новогодний пирог, аромат
от которого растекался по всему подземелью.

- Нет, это не земной аромат, - приговаривал дядя Яша, - это не земной
аромат - это подземный аромат.

А к ночи явились гости, с трудом пробравшиеся по узкой расчищенной саперами
тропке. Тут были и старшина, с которым утром встретился Володя, и
капитан-лейтенант, пославший саперов в каменоломни, и незнакомый товарищ из
Керчи, и посланец от аджи-мушкайских партизан Пахомова. Все они прошли в
штаб.

- Богато живете, ей-богу! - приговаривал капитан-лейтенант, оглядывая
подземелье, ящики и шкафы, каменные лежанки и принюхиваясь к
соблазнительным ароматам, которые доносились из подземного царства дяди
Яши.

Пришедшие взволнованно оглядывали жадно обступивших их закоптелых,
исхудалых людей с белыми промоинами от радостных слез на черных щеках.
Гости видели аккуратных часовых, стоявших на своих постах, чисто
подметенные ходы пещеры, портрет Левина, винтовки в стойках, противогазы
над каждой лежанкой.

- Порядок, глядите, порядок! - говорил довольный капитан-лейтенант. - Что
тебе на подлодке хорошей!

- Да, в автономном плавании были, - отозвался Котло.

Между тем Шульгин тащил от расчищенного входа длинный кабель, шушукался в
потемках с Володей и его пионерами, то и дело бегал наверх, пользуясь
данным ему на этот вечер разрешением командира. Словом, всем было ясно, что
он готовит сюрприз.

В большом, просторном коридоре, между штабом в камбузом, уже ставили столы,
скамьи, ящики, тумбы из ракушечника. Партизанские хозяйки, вытащив
оказавшиеся у них припасенными нарядные скатерти, снесенные сюда, вниз,
подальше от немцев, накрывали ими длинный праздничный стол. Надя Шульгина,
маленькая Оля Лазарева и Нина Ковалева украшали небольшую елочку,
притащенную Пекерманом сверху. Это была, правда, не елка, а маленькая
сосенка, но она, конечно, вполне могла сойти за елку. Чем плоха, в самом
деле! А когда повесили на нее красные флажки и украинское монисто,
пожертвованное на этот случай Ниной, и перевили ветви проводами с
трофейными лампочками Володи Дубинина, а на самой верхушке укрепили
настоящую красноармейскую звезду, то все убедились, что на свете и не было
никогда елки лучше, чем эта.

Занятый всеми этими чудесными приготовлениями, Володя и не заметил, как
Пекерман вызвал в боковую штольню Нину Ковалеву, а она крикнула туда же
Надю. Володя насторожился и услышал голос, один звук которого заставил
дрогнуть и отчаянно забиться его сердце.

- Ох, темень-то, духота у вас какая! - донеслось до него из штольни. - А
где же Вовочка-то?..

- Володька! Слышишь? - закричал Ваня Гриценко. - Это ж тетя Дуся, честное
слово! К тебе мать пришла...

Володя не знал, что капитан-лейтенант сдержал свое слово и послал сообщить
матери маленького разведчика о ее сынишке. И Евдокия Тимофеевна тотчас же
кинулась к каменоломням. Ее не пустили туда, за проволоку, моряки,
поставленные в оцепление. Она простояла там до позднего вечера, пока
работали саперы, а потом увидела Шульгина, и партизаны, получив особое
разрешение командира, с великой осторожностью провели узкой тропой Володину
мать в подземелье.

Услышав голос матери, Володя разом соскочил с табуретки, стоя на которой он
укреплял плакат на каменной стене, и кинулся в боковой проход.

- Куда же ты? - удивился Ваня.

- Сейчас! Скажи, я... сию минуту вернусь. А дядя Гриценко уже бежал
навстречу Евдокии Тимофеевне.

- Здравствуй, Дуня! - Они обнялись. - Здравствуй, Евдокия Тимофеевна! - Они
еще раз поцеловались. - Здорово, кума дорогая! - Они поцеловались в третий
раз. - Вот и свиделись, слава богу, живые. Как там Анюта-то моя? Не
слыхать? Забрали ее, слыхал...

- Выпустили ее. В Керчи она, у свояченицы пока.

- Ну, спасибо тебе за добрые вести, дорогая! Вот радость-то у нас!

- А где ж Вовочка-то? - беспокойно вглядываясь в полумрак, спросила Евдокия
Тимофеевна.

- Да сейчас он тут с Ваней был... Вовка, где ты там? Мать пришла, а он...

- Он сейчас, сию минуту... - поспешил объяснить Ваня. - Здравствуйте, тетя
Дуня! С наступающим праздником вас!

- Да, праздник уже к нам пришел, - откликнулся дядя Гриценко. - Ну вот он,
твой Вовка.

Мать стремительно обернулась и увидела Володю. Он уже успел сбегать в свой
штрек и теперь стоял в полном снаряжении боевого партизана: две гранаты на
кушаке, плотно стянувшем стеганку; за плечом на ремне знаменитый обрез -
пионерская пушка; поперек живота - трофейный немецкий автомат "шмайсер".
Голову Володи венчала ушитая, но тем не менее сползавшая на брови и
топырившая ему уши бескозырка с золоченой надписью "Береговая оборона" -
память о погибшем Бондаренко.

Володя решил явиться к матери во всей своей партизанской красе. Вот он,
сбылся ж