е буду без партии? Ровным счетом
ничего.

- А как же беспартийные? - спросил Володя. - Ведь есть же которые не в
партии, а ведь тоже и в гражданской участвовали, и работают хорошо.

- Так кто ж, чудак, с этим спорит! Не про то ж разговор! - Отец устало
повернулся к Володе. - Люди работают и великие дела творят - не все
обязательно в партии. Но партия - это те, кто впереди. Это - гвардия
народа. Партия - это всему народу головной отряд. И быть в его рядах -
великая честь, сынок. Ее заслужить надо. А я вот как будто и заслужил эту
честь, да поручился словом большевика и честью партийной за негодного, на
поверку, человека и сам через то доверие партии могу потерять.

- Папа, а если исключат, это уж насовсем? - спросил Володя.

- Нет, это уж брось! Не такие мы с тобой, брат, чтобы так сразу насовсем
нас вычеркивать. Мы, брат, Дубинины. Меня так, резинкой с листа, не
сотрешь!

- Конечно, папа! - обрадовался Володя. - Помнишь, в каменоломне-то написано
"Н. Дубинин". Сколько лет, и то с камня не стерли.

- Вот верно, Вовка, это ты мне хорошо напомнил. Спасибо тебе! Моя фамилия,
конечно, не столь уж знаменитая, чтобы гремела, да люди добрые ее не хаяли.
Я кровью своей в те партийные списки в восемнадцатом году фамилию свою
вписал, Вовка. Ясно тебе, в каком смысле?.. Вот. И в камень я ее врубил с
честью, и в бортовые журналы я ее вписывал без позора. А теперь что же?
Нет, Вова, будет наша фамилия на должном месте. Еще посмотрим, что
партийный комитет скажет. А не то еще и в горком пойду. Так тоже, сразу,
нельзя... Хоть и виноват я, не спорю, но тоже так уж чересчур... Ну,
выговор заслужил, и спорить не стану. А из рядов вон - это уж извини. Я, в
случав чего, в Москву поеду и правду найду...

Он уже давно ходил по комнате, трубка в его руке дымила, а Володя стоял и
поворачивал голову вслед за отцом то влево, то вправо, сосредоточенно следя
за ним. И у мальчика постепенно проходило давешнее тяжелое чувство, когда
ему казалось, будто какая-то могучая и неумолимая, строго шагающая людская
громада, в рядах которой шел отец, продолжает двигаться своей дорогой, а
отец отстал... Нет, отец еще зашагает в ногу со всеми!

Но отец, короткое возбуждение которого спало так же внезапно, как и
возникло, вдруг замолчал и опять посмотрел на Володю тяжелым, полным боли и
смущения взглядом.

- Да, Владимир, не пожелаю я тебе когда-нибудь испытать такое. Береги свое
слово. Даром не бросайся им ни за себя, ни за других. А если будешь
коммунистом, еще в сто раз пуще береги. Это большое дело - слово
коммуниста...

Он подошел к Володе вплотную, вздохнул тяжело, как от боли, зажмурился,
взял Володю обеими руками за локти:

- А сдаваться не будем. Верно, Владимир? Дубинины мы еще или нет?

- Дубинины, папа.

- Ну, значит, так пока и решаем.

Потом Никифор Семенович пошел с матерью к одному из своих товарищей
посоветоваться, как лучше действовать. Володя остался один с Валентиной.
Алевтина Марковна несколько раз выходила из своей комнаты и громко
сочувственно вздыхала у дверей в залу, давая знать, что она в курсе дела и
не прочь посудачить на эту тему. Володя встал и закрыл дверь перед самым ее
носом.

- Прелестное обращение! - донеслось из-за двери. - Сынок в папашу!..

Володя почувствовал, как у него жарко загорелось все лицо, он хотел что-то
крикнуть соседке, по посмотрел на сестру, сдержался и молча пошел к своему
столу. Там он стал машинально перебирать свои книжки и тетради. Сестра
подошла к нему и спросила, правда ли, что его сегодня вызывали на заседание
штаба отряда.

- Ну, правда, - неохотно отозвался Володя. - А тебе уже заранее ваш Полищук
наговорил? Ну ничего, я его сегодня осадил.

- Как же ты его осадил?

- А я ему насчет успеваемости его собственной тоже намек сделал. Он так
сразу и сел.

- Все-таки цыпленок ты еще, Вовка! Верно зовут тебя: Вовка-птенчик. Чем же
ты его осадил, когда у Жорки уже почти кругом "отлично", он у нас один из
лучших сейчас в классе.

- Ну да?.. - недоверчиво протянул Володя.

- А ты и не знал? Ну, оставим его. Ты мне лучше скажи: подтягиваться
думаешь?

Володя задумался, посопел, потерся щекой о плечо.

- Я, Валя, сперва собрался, даже слово ребятам дал. Но сейчас как-то мне
уже стало все равно. Раз уж с папой так...

- Эх, Вовка, Вовка!.. - Валя почувствовала вдруг себя совсем взрослой. -
Уши вянут слушать, что ты говоришь! Сейчас, наоборот, нам надо обоим
подтянуться. У отца с матерью и так переживаний хватает.

- Да я бы начал подтягиваться... Только они ко мне хотят Светлану Смирнову
прикрепить. Это потом все ребята задразнят.

- Ну и пусть их дразнят. А что за ошибки дразнят - это лучше? Вовка, а ты
бы показал мне, в чем ты там отстаешь...

В другое время Володя бы пренебрежительно хмыкнул, посоветовал бы сестре не
совать нос куда не надо, но сегодня он доверчиво вынул из сумки тетрадку,
показал ошибки в письменной и сам попросил рассказать про согласование
окончаний. И они сидели допоздна плечом к плечу, сдвинув стулья,
склонившись над учебником, и Володя, смирив свою гордыню, терпеливо
повторял правила, как того требовала сестра.

На другой день в школе после уроков, когда Володя уже собрался домой, его
остановила Юлия Львовна.

- Я слышала, неприятности у твоего отца? - спросила она. - Тебе, верно,
сейчас трудно, Дубинин. Может быть, мне тебя некоторое время не вызывать? Я
почти не сомневаюсь, что у отца в конце концов уладится. Он такой человек,
сколько сделал... Это все учтут... Так как же, Дубинин?

- Спасибо, Юлия Львовна, только это не надо... Вы меня, как всегда,
вызывайте. Я дал слово, что выправлюсь, а вы знаете...

- Знаю, знаю: Дубинин дал слово - Дубинин не отступится. Ну, верю, верю. А
ты бы к нам приходил, ведь, по-моему, штаб дал пионерское поручение
Светлане тебя проверять, а?..

- Вот немножко выучу, тогда пусть проверяет, - отвечал Володя.

И на следующей неделе Володя попросил Светлану Смирнову остаться в классе
после уроков, чтобы спросить его по русскому языку. Они сидели вдвоем в
шестом классе, где с черной доски еще не были стерты параллелограммы,
оставшиеся после урока геометрии, и свисала влажная тряпка, еще не успевшая
высохнуть, а на отдушнике болтался бумажный чертик.

Светлана села за учительский стол, а Володя устроился на пюпитре передней
парты и обхватил колени руками. - Ну, о чем тебя спрашивать? - спросила
Светлана.

- Спрашивай по всему разделу, - предложил Володя.

- Ну, ладно, смотри, Дубинин! Если по всему, так скажи мне...

Несколько минут подряд она гоняла его по всему злополучному разделу
грамматики. Володя отвечал без запинки, насмешливо поглядывая на
серьезничавшую председательницу штаба.

- Вот видишь, какой ты способный, Дубинин, - сказала наконец Светлана. -
Если бы ты не был такой баловной, так из тебя бы первый отличник вышел.

И где же было Светлане догадаться, что ее нерадивый подшефник все это время
не сидел без дела! Еще в прошлую субботу он уехал с ночевкой в Старый
Карантин к своему верному другу Ване Гриценко. На этот раз Володя должен
был перебороть свой нрав и держался с непривычным для него смирением. Ваня
сразу заметил перемену в своем младшем дружке.

- Ты что такой приехал?.. Живот, что ли, болит? Пошли в лапту играть, пока
но стемнело. Чур, только я подавалой буду.

- Не за лаптой я к тебе, Ваня, приехал, - проговорил Володя, глядя в
сторону. - А вот можешь ты меня, если друг по-настоящему, подогнать? - Куда
подогнать?

- Ну, по занятиям. У меня согласования там не получаются... На отряде уже
прорабатывали. И я дал слово, что подгоню. А мне Светланку приставили.
Знаешь, Смирнова? Она у нас председательница штаба.

- С нянькой, значит, поздравляю тебя! - съязвил, не выдержав, Ваня.

У Володи сжались кулаки.

- Слушай, Ванька, если ты так будешь, тогда лучше сразу прощай! Я ведь к
тебе, кажется, как к человеку приехал. Мне самому неохота, чтобы она о себе
много понимала: вот, мол, какая я, подтянула Дубинина. А ты мне лучше
помоги, я тогда сразу и слово выполню, и ей покажу, что мы и сами с усами.
Понятно тебе? Я уж сам кое-что подучил. А ты меня проверь.

Ваня поглядел в окошко, за которым слышались голоса старокарантинских
ребят, собравшихся играть в лапту, потом посмотрел на Володю. Ему
понравилось, что Володя, всегда державшийся независимо, сегодня присмирел и
разговаривает с ним почтительно. Признал-таки, видно, старшего. Все же он
решил проверить Володю.

- Ладно, если просишь, идет, - сказал он снисходительно. - Только одно имей
в виду: я насчет занятий строгий. Я уж тебя погоняю! Ты у меня вспотеешь.
Так, чур, не отступать. Ну? Книжку захватил для занятий?.. То-то. Давай
сюда. Показывай, где вы тут проходите? Что тут непонятно? Это, что ли?..
Оба сели к столу.

- Руки со стола прими! - продолжал Ваня еще более сурово. - И кошку под
столом оставь в покое. Нечего посторонними предметами заниматься.

- Кошка, кстати, не предмет. Она - одушевленное, - ехидно заметил Володя.

- А если ты сам такой уж ученый, так сам и занимайся! - рассердился Ваня и
захлопнул учебник.

Пришлось Володе клясться, что он совсем не ученый и, ей-богу, больше ни
одного замечания в жизни себе не позволит. Ваня смягчился и снова раскрыл
книгу.

- Ну, читай, вот с этого места. Это совсем же легкое. Мы это в прошлом году
за один урок всђ поняли и усвоили. Эх, голова! Ну, убери руки, сиди и не
качайся.

Володя послушно убрал руки со стола. Он старался сидеть не качаясь и
отгонял ногой кошку. Он по пяти раз читал каждый параграф правил. Он все
решил стерпеть на этот раз, но выучить согласования, чтобы Светлана не
могла гордиться перед ним и считать, будто все зависит только от нее. Нет,
лучше уж стерпеть все здесь, от Ваньки, которому он потом, когда нагонит
класс, отплатит за каждый выученный параграф!..

Весь субботний вечер и половину воскресенья приятели занимались. Ваня,
которому занятия самому давались не так уж легко, заставил назубок выучить
Володю все правила, все окончания. Дядя Гриценко и тетя Нюша в тот день не
могли надивиться на обоих приятелей: экое прилежание на них напало!..

И вот теперь, спустя неделю, Володя пожинал сладкие плоды учения, корни
которых, как известно, всегда горьки. Светлана была очень довольна им.

- Как ты хорошо успеваешь и быстро схватываешь! - дивилась она.

Но Володя как-то быстро сгас.

- Ты почему в субботу с нашими ребятами в футбол не играл? - спросила
Светлана.

- Так, неохота было... Мне не до футбола сейчас.

- Смотри ты, какой занятой человек стал! А я тебя то и дело вижу, как ты с
отцом гуляешь, а впереди собачонка ваша. У тебя что, Дубинин, отец уже не
плавает в море?

Володя вскинул на нее глаза, полные такого отчаянного и горького смятения,
что она разом поняла: коснулась такого, что и словом тронуть больно...

- А ты разве не знаешь? - проговорил наконец Володя. - Тебе Юлия Львовна
ничего не говорила?

- Нет, а что?

- У меня отец сейчас не работает... Ну, временно, конечно, - поспешил он
добавить. - Вот он за человека одного поручился, а тот его подвел. Эх, дал
бы я тому человеку!.. Я бы этого дядьку, попадись он мне только!..

- Ой, ты меня извини, Дубинин! Я про то не знала ничего...

Она стояла перед ним, теребя кончики галстука. Она была выше Володи ростом,
во сейчас он сидел на парте и не чувствовал этого унизительного, как ему
казалось, своего недостатка. И только теперь Светлана увидела, как похудел
за последнюю неделю Дубинин, какая тень лежала у него под глазами, которые
казались теперь еще больше.

- Я с ним нарочно хожу, понимаешь? - уже доверчиво сказал Володя. - Мы с
ним ходим, я ему про Митридат рассказываю, всякие случаи из древней
истории. А Бобик... Вот, знаешь, Смирнова, до чего, понимаешь, умный пес!
Он отца все к морю утянуть хочет. Утром прибежит, гавкнет и на лестницу его
зовет. А как мы выйдем с папой, так он прямо вперед к морю несется. Потом
оглянется и стоит, ждет нас. Как увидит, что сейчас нам к морю уже не к
чему, так он назад к нам. И все гавкает, скулит... Отец прямо еще хуже
расстраивается...

- Тяжело ему, наверное, папе твоему? - посочувствовала Светлана.

- Еще бы не тяжело. Я вот... когда на штабе, помнишь, Жора сказал насчет
меня, что вопрос поставит, какой я пионер, так во мне все аж на дыбки
встало. А тут человек всю жизнь в партии был - и вдруг... Только ты,
пожалуйста, не сомневайся, Смирнова, мы с отцом - Дубинины, нас так,
резинкой, не сотрешь!

- Конечно, Дубинин, только ты уж смотри: я ведь тогда, когда ты со штаба
ушел, тоже за тебя поручилась. Вот тебя с маленькими и оставили заниматься.
Так уж смотри, не подведи, ладно?

- Будь спокойна, Смирнова, - сказал Володя. - Спасибо тебе, что поручилась,
не пожалеешь.

Они теперь частенько оставались в классе после уроков. Иногда заходила сюда
Юлия Львовна, спрашивала, как идет дело, но в занятия не вмешивалась.
Заглядывал в класс Жора Полищук, похваливал обоих. По субботам Володя
занимался, как и прежде, с малышами. Все шло как будто своим порядком, но
ребята видели, что Володя худеет. Не было в нем и прежнего веселья. Он
забросил занятия в "ЮАС", отказался от места левого края в футбольной
команде; вообще, как говорили в школе, не тот уже нынче стал Дубинин.

Дело Никифора Семеновича перешло в портовый комитет партии, и Володя каждый
день, придя из школы, едва ему открывали дверь, спрашивал:

- Ну как? Решения еще нет?

Ему больно было видеть, как томится от невольного бездействия отец,
которого он всегда привык видеть чем-нибудь занятым: он либо ремонтировал
мебель, мастерил что-нибудь по хозяйству, либо читал, делая выписки в
толстую тетрадь, которую запирал затем в стол. А теперь он мог часами
неподвижно просиживать у окна в зале, с потухшей трубкой.

- Пошел бы погулять хоть, - уговаривала мать.

Вдвоем с Володей отец ходил по улицам, где пронзительный норд-ост гнал
промерзшие листья, забившиеся в каменные водостоки, свистел в проводах,
шуршал оторванными афишами кино. Бобик бежал впереди, обнюхивая выбеленные
стволы акаций, отфыркиваясь. Хвост его был сдут набок ветром, но на каждом
перекрестке, откуда открывалась дорога к морю, Бобик поворачивался
выжидательно и замирал, дрожа, посматривая, не пойдет ли наконец хозяин по
знакомой улице к порту.

Но хозяин глядел в другую сторону и шел мимо перекрестка.

- Папа, тебя обязательно должны восстановить на работе, - подбадривал отца
Володя. - Я просто уверен, только ты действуй.

- Я действую, действую, сынок.

Приходили к отцу его старые товарищи - моряки, закрывались с ним в зале,
шуршали какими-то бумагами, много курили.

Как долго тянулось это холодное и печальное время. Володя уже подумывал, не
начать ли ему действовать самому. У него даже появился план - написать
письмо в Москву, рассказать там все про отца, про то, как он сражался в
каменоломнях, как сохранилась там на камне его фамилия, как плавал он по
всем морям под красным флагом. Но он решил немного повременить с этим
письмом. Во-первых, надо было обождать, что скажет партийный комитет... А
во-вторых, если уж честно говорить, Володя побаивался, как бы в таком
длинном письме не оказалось столько ошибок, что он опозорит не только себя,
но и Светлану Смирнову, и Юлию Львовну, и всю свою пионерскую организацию,
и город Керчь. Поэтому он терпеливо занимался - и дома, сам, и со
Светланой, после уроков.

И дело при его способностях и памяти шло, конечно, на лад.

Вскоре была назначена контрольная письменная по русскому языку. Неизвестно,
кто больше волновался - Володя или его общественная репетиторша, Светлана
Смирнова. И когда Юлия Львовна, мерно ступая по классу, держа перед собой
на вытянутой руке, далеко от своих зорких глаз книгу, стала диктовать: "Как
упоителен, как роскошен летний день в Малороссии!" - Светлана, позабыв обо
всех своих строгих пионерских правилах и дочерних чувствах, стала тоненьким
пальцем показывать Володе, что в конце фразы надо поставить восклицательный
знак. И он поставил. Он писал старательно, слегка прикусив от рвения язык,
тщательно обмакивая и вытирая о край чернильницы перо, как воробей клюв...
На свою усовершенствованную автоматическую самописку самой новейшей
собственной конструкции Володя на этот раз не понадеялся.

Иногда в затруднительные минуты он поглядывал на Светлану Смирнову, которая
делала ему какие-то непонятные знаки насчет пунктуации, но тут вмешивалась
Юлия Львовна: "Светлана, что это за азбука для глухонемых?" Девчонки
прыскали, мальчишки хмыкали в кулак, а бедная Светлана заливалась краской
от белого воротничка до корней золотистых волос.

Прошло еще несколько дней; наконец Юлия Львовна пришла в класс со стопочкой
тетрадок и принялась раздавать их, вызывая ребят по очереди. Тут и
выяснилось, что Володя Дубинин написал контрольную письменную лишь с двумя
небольшими ошибками и получил "хорошо".

Он спешил домой, радуясь, что сможет этим немножко развлечь отца, который
последние дни опять совсем затосковал. Дома ему сказали, что отца вызвали в
партком.

Никифора Семеновича ждали к обеду. Все не садились, прислушиваясь, не идет
ли он. Потом мать кое-как уговорила Валентину и Володю поесть. Володя,
наскоро пообедав, побежал в порт. У дверей парткома к нему с радостным
визгом бросился Бобик, терпеливо поджидавший там своего хозяина. Володя
постоял немного, основательно продрог и вернулся домой. Бобик же остался,
как ни звал его Володя.

Уже поздно вечером ступеньки лестницы заскрипели и загрохотали под тяжелыми
шагами отца. Прежде чем он успел вставить ключ в дверной замок, ему уже
открыли дверь, распахнули ее. Отец вошел, обхватив рукой мать за плечи,
увлекая ее за собой, прошагал сходу вглубь комнаты, остановился - и
усталая, счастливая улыбка, светлая и широкая, какой давно уже не видывал у
отца Володя, засияла на его лице. Он сунул руку за пазуху, осторожно извлек
маленькую красную книжечку, высоко поднял ее над головой.

- Вот! - сказал он. - Был, есть и навеки будет со мной!

Он опустил руку, держа на раскрытой ладони партбилет. И все склонились над
его рукой, словно впервые видя это маленькое скромное удостоверение,
которое означало, что человек, владеющий им, принадлежит к доблестной
гвардии великого народа, с мудрой дерзновенностью перестраивающего мир
заново, к передовому, самому головному отряду освободождающегося
человечества, - то есть состоит членом Всесоюзной Коммунистической партии
(большевиков).

Валентина, завизжав, кинулась на шею к отцу, целуя его. Мать припала к его
плечу, А Володя... Володя, чувствуя, что сейчас с ним случится что-то очень
ему несвойственное, что он сейчас просто-напросто расплачется, вдруг
схватил большую, ставшую снова сильной руку отца и стал жадно целовать,
целовать ее возле того места, где был вытатуирован маленький синий якорь.

До поздней ночи не ложились в этот день у Дубининых. Отец снова и снова
принимался рассказывать, как его спрашивали в парткоме; как другие товарищи
говорили о его беспорочной работе, как выяснилось, что тот человек, который
подвел отца, стал таким плохим только за последний месяц, после
перенесенного горя - у него умер сынишка, а до того времени был неплохим
работником. Конечно, Никифору Семеновичу Дубинину как помполиту корабля
надо было и раньше видеть, что человек этот нетвердый, но все же дурного за
ним прежде не водилось. И портовый комитет партии счел нужным вернуть
товарища Дубинина на работу, хотя и записал ему выговор.

Совсем уже ночью, когда Володя наконец лег, отец подошел к нему с
полотенцем через плечо и сказал:

- Ну, Вовка, не спишь? Хотел до утра подождать, да самому не терпится. В
Москву меня, оказывается, командируют. Насчет новых судов для нашего порта.
Вот если не подкачаешь с отметками, двинем, брат, всей семьей до самой
Москвы-столицы.

И Володя, как был в одной рубашке, затанцевал на кровати гопак.

Раздавая перед каникулами табеля, Юлия Львовна сказала:

- Ну, Дубинин Володя, пол