ртака на книжке Джованьоли с обмахрившимися
углами и Чапаева, летящего на коне, в крылатой бурке, распластавшейся в
воздухе, на обложке книги Фурманова. Были тут еще "Полтава" Пушкина,
брошюрка о Чкалове, учебник синтаксиса, взятый из уважения к советам Юлии
Львовны, и "Том Сойер". Последнюю книжку Володя сначала не собирался брать
с собой, но потом вспомнил вдруг о приключениях Тома в пещере, где тот
заблудился в подземном лабиринте. Кто знает... Может быть, понадобится эта
книжка в каменоломнях для каких-нибудь справок. Мало ли что будет...

Отдельно была вложена в клеенчатую корку от старой общей тетради взятая с
этажерки отца очень обтрепавшаяся книжечка, без обложки и названия.
Начиналась она на первой странице словами, когда-то поразившими воображение
Володи и навсегда запомнившимися: "Призрак бродит по Европе..."

Первый день прошел незаметно в хлопотах по устройству, в осмотре подземной
крепости. Не будь Вани, Володя уже раза три заблудился бы непременно - так
запутаны были расходившиеся во все стороны подземные ходы каменоломен.

Под землей было не то что душно, но все как-то стесняло грудь, - может
быть, просто сознание того, что над головой миллионы пудов земли и узкое,
мизерное пространство, по которому двигались люди, сдавлено со всех сторон
камнем. Кое-где на стенах едва заметно поблескивали жилки сочившейся воды.
Сырость была на всем - на стенах, на одежде, на одеялах. Все металлическое
как бы отпотевало, делалось влажным. И в этих душноватых потемках, в сыром
заточении предстояло жить не один день и не одну неделю, а возможно, и не
один месяц...

И все же у Володи совсем не было того тягостного униженного состояния,
которое он пережил в бомбоубежище, где сидел с матерью, со стариками и
ребятами, прислушиваясь к судорогам почвы, вызванным падением фугасок. Там
было покорное, беспомощное ожидание, а здесь Володя видел часовых возле
подвешенных к потолку фонарей; пулеметы, которые, как два железных грифона,
сторожили вход в штаб; тщательно укутанные ящики с патронами. Он слышал
щелканье винтовочных затворов, которые смазывали партизаны. Он чувствовал
сам: нет, это не убежище, это крепость, это грозная собранная сила, которая
нарочно притаилась и ушла под камень, но готова постоять за себя и за тех,
кто остался наверху во власти врага. И, несмотря на зябкую дрожь,
пробиравшую его от непривычной сырости, Володя почувствовал строгую
гордость, что и его приняли в семью этих сильных и дружных людей, на
которых, как сказал комиссар, крепко надеется народ.

Увидев, что Ваня Гриценко успел уже где-то закоптиться и явно отлынивает от
умывания, Володя усмотрел в этом беспорядок, недопустимый в военной
обстановке.

- Ты что это, Иван, распускаешься? Койку свою не заправил... Ходишь
чумазый, лохматый... А ну, приберись! Пионер должен быть всегда в порядке.
Что на земле, что под землей. Разницы нет. Где твой галстук? Под подушкой
разве ему место?

Сам он уже давно аккуратно повязал алую косынку и концы ее бережно спрятал
под куртку, чтобы не замаралась в копоти, летевшей от факелов и фонарей.
Еще раз поглядев на приятеля, он вдруг крепко взял его за плечо, посадил
Ваню на каменную лежанку и стал своей расческой приводить в порядок его
спутанные волосы. Ваня мотал головой, дергался, а Володя неумолимо
приговаривал:

- Терпи, терпи, Иван! Приучайся к боевому порядку.

- Ой! Пусти, Володька, дерешь очень! И не командуй. Больно важничаешь!
Командир какой нашелся!

- Кто командир, там видно будет. А пока терпи! В это время за спиной Володи
блеснул свет фонаря, послышался знакомый голос Зябрева:

- Дельно, Дубинин! Молодцом! Действуй дальше так.

Командир поднял фонарь, осмотрел пещерку, прибранную лежанку, книги,
сложенные аккуратной стопочкой, и остался доволен.

- И за порядок хвалю. Все на месте, как положено. Видно, что пионеры живут
- в полном смысле этого слова. Таким можно дело доверить.

* * *

После ужина, получив от дяди Яши Манто добавочную порцию пончиков с
повидлом, мальчики забрались к себе на лежанку и, гордясь возникшим теперь
родством со славой их отцов, оба по очереди красным карандашом написали на
стенке: "В. Дубинин. И. Гриценко. 7. XI 1941 г. ". Потом укрылись
отсыревшими одеялами и потушили фонарь. Они лежали некоторое время молча,
прислушиваясь. Тьма, какой никогда не бывает на земле даже в самую темную
ночь при зашторенных окнах, подступила вплотную к их лежанке. Невесомая и в
то же время непроницаемая, она навалилась на одеяло, она стояла в открытых
глазах, как черная, непрозрачная вода. Где-то в верхних галереях
перекликались голоса. Легкий гул слышался в отдаленных ходах подземелья.
Потом и он затих. Тьма и тишина окружили ребят.

- А что там, на земле-то, сейчас? - шепотом спросил Володя.

- Может, бой идет, - отвечал Валя. - Разведчики завтра другим лазом пойдут,
всђ вызнают.

Некоторое время они молчали в темноте. Хотелось спать.

- Ваня, давай мы попросимся тоже в разведку?

- Ну да, так тебя и пустят... - протянул Ваня, зевая.

- А ты скажи, что все ходы и лазы знаешь. Ты скажи, что мы с тобой тут уже
лазили, когда еще маленькими были. Скажешь? А, Ваня?

Но Ваня, сморившийся за день, уже спал. ... Проснулся Володя от света
фонаря, который поднес к самому лицу спящих ребят дядя Гриценко.

- Хватит вам. Уже все повставали, вам дядя Манто каши не оставит. Ану,
геть, продирай очи быстро!

Сверху доносился какой-то неровный, судорожно возникающий гул. На мгновение
он пропадал. Затем слышался опять. Иногда со стены вдруг осыпалась струйка
известковой пыли.

- Давай, лежебоки, пошевеливайся! - продолжал дядя Гриценко, сдергивая с
мальчиков одеяла и ладонью сметая с лежанки осыпь ракушечника. - Вставайте,
водичкой сполоснитесь. Задание для вас есть боевое...

Ребята мигом вскочили с лежанки.

- Дядя Ваня, а какое задание? - полюбопытствовал Володя, заправляя рубашку
в брюки.

- Узнаешь на месте, какое задание.

- А от кого?

- Известное дело, от кого. От командования. Ты бы спрашивал поменьше.

Мальчики бросились в боковой штрек, где были прилажены к стенке
рукомойники, наскоро плеснули в лицо водой, вытерлись одним полотенцем,
дергая его концы в разные стороны. Через минуту они шли за Гриценко,
который нес фонарь. Вскоре все очутились в помещении подземной кухни, где
их приветствовал дядя Яша Манто, уже облаченный в белый фартук. Не поднимая
головы в колпаке, чтобы не стукнуться о низкий свод, он с громом поставил
перед мальчиками на стол два котелка с кашей и горячими консервами.

- Ну вот тебе помощники, Яков Маркович, - проговорил дядя Гриценко. -
Прикомандированы к тебе, в твое распоряжение. Покорми да и ставь на место,
к делу.

Мальчики быстро поели, получили по чашке горячего чаю и по куску хлеба с
джемом, быстро справились и с этим, поблагодарили, вытерли рты и вскочили,
ожидая боевых приказов.

- Ну как, хлопчики, - спросил дядя Яша, - укомплектовались? Или еще порцию
дать?

Мальчики поблагодарили и отказались.

- На здоровьичко, - сказал дядя Яша. - А теперь получайте задание.
Предупреждаю вас, хлопчики: задание боевое. Прошу слушать мою команду.
Заключается она вот в чем. Что такое сухарь, прежде всего?

- Ну, хлеб сушеный, - отвечал Володя.

- Именно сушеный, но никак не мокрый. А мы имеем в соседнем штреке десять
ящиков заготовленных сухарей, и вчера я обнаружил, что от этой проклятой
сырости, которая мне въедается в кости, печенку и селезенку, сухари уже
начинают киснуть, мокнуть и, более того, даже плесневеть. Так вот, их надо
перебрать. Которые заплесневели - отложить отдельно. Которые еще сухие -
убрать в другое место. Занятие это, конечно, не вполне интересное, но что
делать, хлопчики! Воевать - это вообще малоинтересное занятие. И
интереснее, конечно, жить наверху, чем тут, внизу. Однако мы с вами
спустились сюда. Ну что, я должен вас агитировать, что ли? Вы же сами -
сознательные хлопчики. Забирайте фонарь - и пошли.

И весь день пришлось Володе, Ване, а потом и присланным им на подмогу Толе
Ковалеву, Жоре Емелину и Вове Лазареву перебирать сухари. Это было очень
скучное и неприятное занятие. Часть сухарей размокла. На других появилась
зеленоватая, с белым пушком плесень. В тусклом свете фонаря сухари были
похожи на давно не чищенную, позеленевшую медяшку. Ребята молча сортировали
сухари, откладывая в сторону хорошие, не тронутые еще подземной сыростью.
Порченые выкладывали на железные противни для просушки на плите. Совсем
размокшие бросали в приготовленные чистые ведра.

Иногда в штреке появлялась громогласная Надя Шульгина.

- Ну вы, воробьи! - зычно говорила она. Голос ее не мог приглушить даже
камень, со всех сторон обступавший партизанскую кладовку. - Клюй поживее!
Возитесь, прямо до убийства...

Полненькая и большеглазая подруга ее, Нина Ковалђва, молча принимала
противни, таскала ведра, приносила их порожними обратно. И только изредка
просила:

- Вы бы, ребята, поаккуратнее. Толик, - показывала она братишке, - ну зачем
же ты в хорошие сухари зелень такую бросаешь?

Мальчики работали молча. Иногда они прислушивались к тяжелому громыханию,
которое доносилось сверху через сорокаметровую толщу камня. Им очень
хотелось узнать, что там происходит сейчас, на земле.

Да и занятие, порученное им, казалось делом унизительным, не мужским,
кухонным: в самом деле, стоило ли добиваться, чтобы тебя приняли в
партизанский отряд, и уходить под землю, а потом сидеть вот так и мирно
перебирать сухари? Наконец Володя не выдержал и, заявив, что он сейчас
вернется, отправился на камбуз. Там тоже шла работа: женщины мыли посуду,
скоблили столы, сушили на противнях отсыревшие сухари и галеты.

- Дядя Яша, - негромко начал Володя, подойдя к шеф-повару, - ну что же,
долго мы так будем? Дайте какое-нибудь другое задание. Там, наверху,
наверное, уже бой, а мы сухарики с места на место перекладываем.

Дядя Яша, сидевший на табуретке, взвился довольно быстро, но тут же
замедлил свое выпрямление и с опаской поглядел на потолок.

- Мне странно слышать такие слова, - сказал он. - Я привык слышать, что
пионер говорит: "Всегда готов!" И вместо этого я слышу, что пионер не
желает выполнять боевое задание. Кушать он готов, а помочь людям, чтобы им
было под землею что кушать, он не готов.

- Какое же это боевое задание, это можно и маленьким поручить, а я уж... да
и Ваня...

- Ты слышал, есть такое выражение: боепитание? Имеешь представление?
Конечно, большей частью это говорится о снарядах, патронах и тому подобном.
Но надо заряжать не только пушки и винтовки. У человека должны быть
заряжены и ум, то есть мозг, и сердце - как говорится, сознание. То -
духовная пища. Этим питанием командует наш комиссар. Мне командование
поручило, чтобы люди у меня были сытые, чтобы кровь у них во всех жилках от
этой проклятой сырости не пропадала, чтобы руки, ноги были в силе. Так это
что, по-твоему, не боепитание? Слушай, мальчик, не будь дитя! Мне просто
странно слышать все это. На, лучше возьми пончик с повидлом, а эти отнеси
твоим товарищам. И помни, что больше пользы, когда рот кушает, а не
болтает. Ну, - сердито закричал он, увидя, что Володя собирается возразить,
- не порть мне характер! Исчезни!

И Володе пришлось исчезнуть.

... К ночи вернулись с поверхности разведчики отряда Влас Важенин и Иван
Гаврилович Шустов. Незадолго до рассвета они вышли наверх из каменоломен
через один из далеких лазов и тем же ходом вернулись сейчас обратно.
Усталые, с хмурыми, осунувшимися лицами, они молча прошли в штаб, не
отвечая на вопросы партизан, которые, сторонясь в штреках, уступали им
дорогу. Напрасно Володя и Ваня вертелись у них на дороге, забегали вперед,
спрашивали:

- Дядя Шустов, а что там, наверху, сейчас? Там что - бой?

Разведчики безмолвно шагали к штабу, иногда только Важенин бросал на ходу:

- Не спеши... Узнаешь, как время придет. А ну, дай пройти!

Потом из помещения штаба, куда прошли оба разведчика, вышел Зябрев.
Собравшиеся возле штаба партизаны с тревогой вглядывались в лицо командира,
на котором лежали резкие тени от фонаря.

- Товарищи, - сказал командир, - над нами, - он показал пальцем на своды, -
над нами идет бой. Камыш-Бурун горит. Приказываю перейти на осадное
положение. Враг на нашей земле. Значит, он может сунуться и под землю.
Проверить посты, усилить караулы! Все остальное - прежним порядком.

Ребята тревожно переглянулись. Володя поднял голову и долго смотрел на
низкий свод из серого камня, по которому носились всполошенные тени от
фонарей. Трудно было представить, что там, наверху, по знакомой с детства
земле уже ходят чужаки. И земля от этого, верно, содрогается так, что даже
здесь, на глубине сорока метров, чувствуется ее глухое негодование.

Его вывел из тяжелого оцепенения голос Зябрева: - Ну, за чем дело стало?
Жученков, Манто! Отправляйте своих людей на участки для работы.

И люди стали расходиться молча, еще ниже пригибая голову, будто и своды
подземных лагерей опустились, стали ниже под тяжестью чудовищного зла,
глухо рычащего на их родной земле, там, наверху...

Глава VII. ВНИЗУ И НАВЕРХУ

Половину следующего дня мальчики провели также в работе под началом дяди
Яши. Кончили возиться с сухарями, пришлось перебирать сухие грибы,
перетаскивать ящики с консервами на более удобное место.

Гул наверху все усиливался. Ребята пытались пробраться к одному укромному
лазу, чтобы выглянуть наверх, но часовой в верхнем горизонте не пустил их,
да еще пригрозил, что позвонит в штаб. Пришлось вернуться.

Когда шли обратно на нижний горизонт, из-за поворота одной галереи вдруг
показался незнакомый человек. Мальчики мигом юркнули за угол бокового хода.

- Гэй, хлопчики! - донесся к ним голос из темноты. - А ну ходите до меня, а
то я тут блукаю-блукаю, нияк не могу на волю выйти!

- Молчи! - прошептал Ваня, прикрывая ладонью свет фонаря.

- Надо нашим сказать сейчас же, - решил Володя.

И оба со всех ног кинулись обратно к часовому, который не пустил их на
верхний горизонт. Часовой тотчас же позвонил в штаб. Оттуда пришли Иван
Захарович Гриценко и Шульгин.

- Кто здесь ходит? - крикнул дядя Гриценко в темный коридор, где слышались
шаги неизвестного.

- А с кем имею честь? - донеслось оттуда.

- А ну слушай! - рассердился Гриценко. - Я с тобой шутковать времени не
имею! Выходи сюда, на свет, к фонарю. Тогда вот и будешь иметь честь.

Очевидно, хозяйский, спокойный тон дяди Гриценко подействовал на
неизвестного, и через минуту в свете фонаря показался молодой остроглазый
парень со знаками старшего сержанта в петличках, в плащ-палатке,
наброшенной на плечи, и расстегнутой гимнастерке, под которой была видна
тельняшка. В руке он держал автомат.

- Слухайте, деды, - примирительно сказал подошедший, - я сюда зашел, а
обратно ходу не знаю. Я с нашими от немцев отбивался, а патроны у меня
все... и гранату остатнюю кинул. Еле ушел. Загнали они меня сюда, к чертям
в пекло.

- А ты насчет чертей полегче, а лучше доложи как полагается, кто такой! -
строго приказал дядя Гриценко, медленно поднимая винтовку.

- Старший сержант роты морской пехоты Сосюра Степан... Прибыл без вашего
приказания! - Он усмехнулся и покачал головой, поморщившись. - Ну некуда
мне, деды, деваться, некуда! Может, вы мне дорожку скажете, как на волю
выйти? Там же наши погибают...

- А ну идем с нами! - скомандовал дядя Гриценко и добавил слегка
подобревшим голосом: - Выходит, вроде в нашем полку прибыло.

Так партизанский отряд пополнился еще одним человеком - комсомольцем
Сосюрой.

Через полчаса в штаб привели еще одного заблудившегося под землей. Это был
моряк, интендант Александр Бондаренко. Вместе с бригадой морской пехоты,
действовавшей на поверхности и отбивавшейся от наседавших гитлеровцев, он
держал оборону возле одного из входов в каменоломни. Во время боя у него
отказал автомат. Бондаренко отстреливался из пистолета. Фашисты отрезали
его от товарищей; они окружили одинокого, но продолжавшего отстреливаться
офицера. Бондаренко увидел среди камней спасительный ход, скатился в него и
оказался в каменоломнях. Здесь он сейчас же начал приводить в порядок свой
автомат. Тут его и застали обходившие галереи партизаны. В штабе тщательно
проверили документы Сосюры и Бондаренко и предложили обоим пока остаться в
отряде. Они с полной готовностью согласились. Истомленные бессонными
боевыми ночами, обросшие, тяжело дышащие, оба еще неуверенно осматривались
в подземелье. Глубоко запавшие глаза их доверчиво и внимательно смотрели в
лица собравшихся партизан.

- Словом, пополнение прибывает, - радушно заключил Зябрев.

После обеда Манто подкатил свой мотоцикл к штабу и пристроил его в одной из
маленьких тупиковых галерей. Володя помог ему тянуть провод в штаб. Вскоре,
два раза стрельнув выхлопом и этим едва не вызвав тревогу в каменоломнях,
мотоцикл дяди Яши весело затрещал, и в штабе над столом зажглась яркая
электрическая лампочка, ввернутая Володей в патрон, пристроенный на
потолке. И командир Зябрев, и комиссар Котло, и начальник штаба Лазарев, и
главный подрывник Жученков, находившиеся в тот момент здесь, в штабе, - все
хвалили Манто и его молодого помощника.

- От имени командования выражаю благодарность, - сказал Зябрев. - Освещение
- лучше не надо! Только давайте-ка его выключим сейчас, а то от твоей
электростанции, Яков Маркович, звуку больше, чем свету. Очень уж тарахтит
движок твой. Нам до поры до времени давать знать о себе врагу - дело
излишнее.

Воспользовавшись хорошим настроением командира, Володя, собравшийся было
уже уходить, вернулся к столу, за которым сидел Зябрев.

- Можно мне сказать вам, Александр Федорович? Мы вот все - и Ваня, и я, и
еще Толя Ковалев, - все, кто уже пионеры, мы сегодня решили, что вы нас
должны послать в разведку. Мы ведь тут знаем все ходы... Сегодня даже
лазили... И нас наверху не заметят совсем... И мы решили...

- Это кто же так решил? - поинтересовался командир.

- Ну, мы все так решили...

- Ага, - серьезно протянул командир, - вы решили? Ну, тогда все. Зови сюда
всех, кто решал.

Через минуту Володя привел в штаб Ваню Гриценко и Толю Ковалева.

- Так, - сказал командир, оглядывая всех троих мальчиков. - Вот Дубинин
Володя сообщил мне, будто вы решили, что мы должны вас послать в разведку.
Верно это?

- Верно, - в один голос подтвердили Ваня и Толя.

- Вы решили, а мы, значит, должны? Так? - переспросил командир. Он встал и
обратился к комиссару: - Ну, Иван Захарович, слезай со своего места. И ты,
товарищ Лазарев, вставай. Наше дело теперь очень упростилось. За нас всђ
решают. Нечего нам с вами и головы ломать... Прошу вас, товарищи, - сказал
командир, поворачиваясь к ребятам. - Это я вам говорю, Володя, Толя, Ваня.
Вот садитесь сюда. Ну, что ж стоите? Садитесь сюда.

Командир поднялся, подошел к ребятам и стал их подталкивать к табуреткам,
которые стояли возле стола. Ребята слегка упирались, но сильные руки
командира сграбастали их всех троих и перенесли к тому месту, где только
что сидели сам командир, комиссар и начальник штаба. Затем Зябрев, все так
же сохраняя серьезное выражение на лице, усадил всех на табуреты. Котло,
Лазарев и Жученков уселись в стороне на койках и с любопытством следили за
действиями командира.

- Ну, Дубинин Володя, - сказал Зябрев, - раз вы уже все решили, так
действуйте. Вот ты, Дубинин, теперь командир, и ты отвечаешь за каждого из
нас, за каждую из пятидесяти живых душ. Что бы ни случилось в каменоломнях,
за все ты в ответе с этой минуты. За каждого человека с тебя спрос будет. И
ответ тебе придется держать не только перед собственной совестью, но и
перед всем народом, перед партией. Понял? Принимай дела. Вот тут все
записано. Раз вы всђ так просто сами решили, так вам, верно, это дело проще
дается, чем нам вот с товарищем комиссаром и начальником штаба.

В штаб, приподняв плащ-палатку, - висевшую у входа, заглянул Важенин. Он
увидел командиров, сидевших на койках, и трех мальч