лись глаза, еще
бестолково глядевшие на белый свет, куда он снова возвращался.

- Ну, а теперь пускай полежит, обсохнет на солнышке, - сказал рыбак,
обжимая на себе мокрые штаны и блузу. - Вы матери его ничего не говорите, а
то будет ему дома... Ничего, отойдет. А второй раз не полезет, где глубоко.

Рыбак пошел на берег, куда мальчишки подтянули брошенную им лодку. Кто-то
принес Володе его штанишки.

Икая, трясясь, мокрый и жалкий, как цыпленок, только что вылезший из яйца,
Володя побрел домой. Но он нашел в себе силы остановиться, узнал в
окружавшей толпе мальчишек главного глинковского обидчика и, справившись с
прыгающим подбородком, икая, процедил сквозь лязгавшие зубы:

- А в-в-в... вв... все-таки прыг... ик!.. нул... Он бы, может быть, еще
что-нибудь сказал глинковским, но вдруг почувствовал, что его подхватывают
на руки, тут же одной рукой дерут больно за ухо, другой прижимают голову к
чему-то мягкому, знакомому, пахнущему всеми родными, домашними запахами, и
на лицо его часто закапало соленым, как море, но теплым... Это прибежала из
дому мать, которой кто-то уже успел сообщить о происшествии, крикнув под
окном: "Тетя Евдокия, ваш Володя утонул!" И героя унесли на руках укутанным
в материнскую шаль. Впрочем, никто не смеялся. Никто. Даже глинковские...

Дома Володя, предварительно докрасна натертый скипидаром, отогрелся под
тремя одеялами, а отогревшись, сказал матери:

- Мама, дай мне три рубля.

- Это за что тебе три рубля, дрянушка такая? Всю ты мне душу надорвал...
Никуда ты больше не пойдешь от меня! Минуты с тобой покоя нет... Вот напишу
отцу обо всем. Вишь ты, еще имеет столько дерзости, что после всего трешку
просит! Да за что тебе деньги давать? Володя высунулся из-под одеяла и
серьезно сказал:

- За то, что не утонул до смерти. Эх ты, жалко!.. Другая бы мама даже
десять рублей дала, раз не утонул...

- Ты у меня вот сейчас заработаешь...

- Дай, мама... Я пойду леденчиков для того рыбака куплю. И чай пить к нам
позову. Что он, зазря меня спасал, что ли? А я знаю, где он на базаре
сидит. Он там бычками торгует.

И в тот же вечер рыбак, вытащивший Володю из моря, сидел, несколько
смущенный, на почетном месте за столом у Дубининых, пил чай, и не только
чай - мать хорошо угостила его. Рыбак откушал, поблагодарил и на прощание
сказал:

- Очень вас благодарствую... Извините за излишнее беспокойство. Напрасно вы
все это заведение устроили. Этого у меня и в мыслях не было, когда я туда
за ним нырял... А сынок у вас, видать, боевой растет. Далеко поплывет.
Главное, видать, что принципиальный, даже чересчур, я так скажу...

Но это было давно. А теперь Володя был уже отличным пловцом, за которым в
море не могли угнаться мальчишки даже старше его на много лет. И сейчас они
с Ваней выбрали место поглубже, разделись и прыгнули в еще холодную
по-весеннему воду. У них захватило дух, но, фыркая, отплевываясь, сами себя
подбадривая зверскими выкриками, они старались перефорсить друг друга
всякими фокусами, которые хорошо знают все черноморские мальчишки. Ваня
вскоре так застыл, что вылез на берег весь синий и пупырчатый, а Володя все
еще куролесил в море: то он плыл "пароходиком", то есть подняв вверх одну
ногу и руку, как мачты; то делал "березку", ныряя вниз головой и выставляя
над поверхностью воды ноги растопыркой; то изображал "свайку", для чего на
глубоком месте вылезал по пояс из моря, уверяя, что там мелко и он стоит на
дне.

Исчерпав все штуки, которым его обучили ребята у керченского мола, Володя
как ошпаренный выскочил на берег, кинулся надевать штаны и матросочку,
лязгая зубами и прыгая, чтобы согреться.

После этого решили сыграть в прятки там, где всегда играли, за
каменоломнями.

- Только, чур, Володька, в шурфы, штольни не лазить! - предупредил Ваня. -
Смотри, уговор был.

Володя хорошо знал это правило, но каждый раз его так и подмывало укрыться
в таинственно чернеющем каменном жерле, откуда тянуло сыроватой духотой. Он
много раз еще в прошлом году пытался уговорить Ваню спуститься вместе с ним
в один из ходов, заброшенных, полузаросших татарником. Но Ване
крепко-накрепко было наказано отцом ни в коем случае не лазить в эти черные
ходы и даже близко к ним не подходить. О заброшенных штольнях, зиявших меж
холмов поодаль от главной вышки каменоломен, среди мальчиков Старого
Карантина ходили недобрые слухи. Говаривали, что по ночам в штольнях
блуждают какие-то огни, заманивающие одиноких прохожих, и человек,
рискнувший пойти на огонек, уже больше не возвращается обратно. Во времена
гражданской войны места эти были обильно политы кровью. Кое-где меж камней
сохранились безымянные могилы. Ребята обходили эти места; а Ваня Гриценко
уверял, что он однажды сам видел, как у входа в один из шурфов бегали
бледные лиловые огоньки и уходили, скрываясь под землю.

Днем эти запретные места неотвратимо влекли к себе мальчишек, и любопытный
Володя давно уже помышлял о том, чтобы заглянуть хоть немножко в черную
глубину каменоломен. В Старом Карантине говорили также, что подземелья эти
оберегают тайну забытых кладов. А тут еще в Керчи, на Митридате, ученые,
занимавшиеся раскопками, нашли какие-то ценные древности. Все это очень
тревожило воображение ребят. Кто знает... может быть, и здесь, в
заброшенных шурфах старых каменоломен, тоже таятся какие-нибудь сокровища!

Куликать первому пришлось Володе. Он терпеливо отсчитал до двадцати
четырех, крикнул: "Двадцать пять - я иду искать!" - и, вскочив с земли, где
он лежал ничком, сразу заметил зеленевшие за большим камнем штанишки Вани
Гриценко, который, тщательно упрятав голову, совсем забыл о других, более
приметных частях своего тела. Застучав Ваню и убедившись, что он, в свою
очередь, плотно закрыв руками глаза, лежит, как подобает, ничком, Володя,
нарочно громко топая, отбежал в сторону. Там, коварно изменив направление,
сначала на цыпочках, а затем сняв немилосердно скрипевшие ботинки, в одних
чулках, он осторожно двинулся в другом направлении и притаился за невысоким
холмом, припав к земле.

Отсюда хорошо был виден весь залив. Прямые улочки Старого Карантина с
беленькими домиками тянулись до самого моря. За широким проливом слева,
больше угадываемые, чем видные, едва синели возвышенности Тамани, предгорья
Кавказа. Справа, у Камыш-Буруна, высились корпуса железорудного комбината.
Дальше море было уже безбрежным - открытым Черным морем. Большой наливной
пароход подходил к бухте. Слепящие алмазные вспышки электросварки, видные
на много километров, возникали на берегу то здесь, то там, как будто кто-то
перекатывал неуловимые капельки ртути, и Володя еще раз твердо сказал себе,
что он непременно достанет где-нибудь для Вани новую ртуть вместо упущенной
им сегодня так неловко...

Но тут он услышал шаги Вани, шорох бурьяна и стал спешно отползать с холма
вниз, чтобы не попасться на глаза приятелю. Володя пятился задом. Из-под
него во все стороны прыскали кузнечики, колючий татарник цеплялся за
курточку. Володя отползал, не сводя глаз с вершины холма, и вдруг пятки его
уперлись во что-то твердое. Он огляделся через плечо и увидел, что он
заполз в небольшую расщелину между двумя рухнувшими глыбами ракушечника. Из
расщелины тянуло затхлой прохладой. Володя заглянул за камень и заметил,
что позади обвалившейся глыбы открывается подземный ход, уходящий в глубь
земли. Это был один из давно заброшенных шурфов. Вход в него полуосыпался,
рухнувшие глыбы земли почти завалили отверстие, но все же оставался проход,
за которым просунувший туда свою голову Володя разглядел тонувшую в
сумраке, круто уходившую под землю галерею.

Володя помнил уговор, но шаги Вани раздавались совсем уже близко, а
отверстие шурфа как бы само засасывало в себя. Володя решил, что он только
на минуточку заберется в темный проход, пока Ваня не пройдет мимо, а потом
сейчас же выкарабкается обратно. Он заполз в отверстие галереи и замер там.
Но внезапно, когда Володя немножко отодвинулся назад, под левой ногой его
оборвался ком земли, и он почувствовал пустоту. Что-то похожее на ощущение,
памятное по истории у мола, охватило Володю. Он забарахтался, теряя опору,
и, обдираясь об осыпающиеся камни, полетел вниз.

Ваня Гриценко долго лазил меж камней, ища Володю. Наконец он сдался и
закричал:

- Вылезай, Володька! Перепрячься. Я опять куликать буду.

Ответа не последовало.

Ваня покричал еще, обшарил все заросли татарника, заглянул во все расщелины
меж камней и забеспокоился не на шутку: Володя исчез, словно сквозь землю
провалился.

А может быть, он действительно провалился сквозь землю? Эта мысль так
перепугала Ваню, что он, перебегая от одного провала к другому, стал
заглядывать в каждый, крича в темноту:

- Вовка!.. Где ты? Э-гей, Вовка!.. Если тут - вылазь!.. Чур, не игра! Это
против уговора!..

Но Володя не откликался.

Ваня продолжал внимательно осматриваться, ожидая со стороны Володи
какого-нибудь сюрприза: вот как выскочит сейчас из-под самого носа, словно
перепелка, и застучит у камня. Но тут он заметил помятые кусты татарника с
обломанными и оборванными бутонами и, подойдя поближе, обнаружил свежий
провал у входа в один из самых заросших шурфов, считавшийся среди мальчиков
Старого Карантина заклятым. Превозмогая робость, Ваня подполз поближе,
заглянул в провал и закричал:

- Э-ге-гей!.. Э-гей!.. Вовка!..

И вдруг откуда-то снизу из темноты донесся замирающий голосишко;

- Э-эй-эй...

- Ты там?

- Ага, - донеслось снизу. - Только я отсюда никак вылезть не могу.

- А где ты?

- Я сам не знаю где, - отвечал из-под земли голос Володи.

Ваня попробовал было спуститься к товарищу, но, заглянув вниз, ничего не
мог разглядеть, кроме тьмы, которая заполняла круто уходивший вниз
разрушенный наклонный колодец.

- Ты зачем туда залез?

- Я не сам... Оно тут все провалилось, я и съехал...

- Ну тогда сиди там, а то еще глубже провалишься, а я сейчас за нашими
сбегаю.

Ваня знал, что другу его крепко влетит от старших: Володя нарушил
строжайший запрет и полез прятаться в шурфы, - но надо же было как-нибудь
вытащить его из-под земли! Вот как его угораздило! Здесь еще в прошлом году
провалилась корова одного из соседей Гриценко.

Прибежав домой, Ваня не решился сразу сообщить старшим о происшествии.
Лучше было действовать через старшую сестру приятеля, степенную толстушку
Валю.

- Валя, - шепотом сказал Ваня, делая знаки Володиной сестре, - выдь-ка во
двор, я тебе скажу что... Любопытная Валя охотно вышла с Ваней во двор.

- Слушай, Валя, - начал Ваня, оглядываясь по сторонам, - ты только сразу не
волнуйся... Ничего такого... Ну, просто Володька ваш в шурф провалился. Он
не виноват. Там само так все и поехало...

- Ой, Ваня, он живой?

- Еще бы не живой - живой, как был, только вылезти оттуда не может. Там в
прошлом году корова дядьки Василия провалилась, так и то не вылезла сама. А
уж взрослая корова совсем!..

Но Валя, отведя его рукой в сторону, кинулась в дом:

- Ой, мама, дядя!.. Володечка в колодец упал, в этот...

- В какой колодец? - встрепенулась мать. - Что ты такое говоришь?

- Да не в колодец совсем, - сказал из-за спины Вали Ваня Гриценко, - То
шурф, а не колодец. И не упал он вовсе, а просто там провал вышел... все
поехало, ну и вместе с Володей. Я хотел его вытащить, да больно глубоко.
Там дядьки Василия корова в прошлом году и то...

- Да цыц ты со своей коровой! - закричал дядя Гриценко. - Тысячу раз было
сказано: не лазить туда! Было сказано или нет?

- Было, - согласился Ваня.

- То-то, что было... Руки-ноги-то целы у него?

- Целы, - буркнул Ваня.

К заброшенному шурфу можно было пройти через шахты главного ствола, где и
сейчас шли разработки камня-ракушечника. Но день был воскресный, клеть
подъемника не действовала, а поднимать шум на все управление каменоломен
из-за одного озорника дяде Гриценко было совестно. Поэтому он решил добыть
Володю из-под земли более кустарным способом. Вооружившись карбидной
лампочкой-шахтеркой, заправив ее, прихватив длинную веревку, дядя Гриценко
в сопровождении Вани, Вали и Евдокии Тимофеевны отправился к обвалившемуся
шурфу.

- Где ты, шутенок? - крикнул дядя Гриценко в провал.

- Это кто?.. Это вы, дядя, да? - раздалось снизу.

- Ты отвечай, что спрашивают, а меня уж не пытай! - рассердился дядя
Гриценко. - Ты где сидишь-то, свет видишь?

- Вижу чуть-чуть, самую капельку.

- Ну, сиди смирно, я к тебе сейчас слезу. Потерпи маленько.

Дядя Гриценко обвязал веревкой большой камень, один конец с большим мотком
пропустил себе за пояс и, перехватывая туго натянувшуюся веревку, стал
опускаться в провал, светя перед собой шахтеркой.

Прошло несколько минут, затем снизу раздался голос:

- Эй, на горе!.. Тащи!

Евдокия Тимофеевна, толстушка Валя и Ваня Гриценко, схватив веревку, стали
с усилием вытаскивать ее, и вскоре над краем провала показалось бледное
лицо Володи. Он выкарабкивался, жмурил глаза от солнечного света, нос у
него был в грязи, большая ссадина виднелась на подбородке, а матросская
курточка... Эх, да что тут говорить о таких мелочах, когда человека
вытащили из-под земли! Только Валентина одна и решилась сказать:

- Ой, Вовка, а матросочка-то... ведь новая была совсем... Вы только
глядите, мама!

Но мама глядела не на курточку, а в бледное, расцарапанное и
счастливо-смущенное лицо сынишки. Володя же только зубами заскрипел, и то
не столько от негодования, сколько оттого, что у него был полон рот мелкого
ракушечника. И язык, который он все-таки успел украдкой высунуть сестре,
тоже был весь в белом песке.

Проделав это, Володя, отряхиваясь и выбирая из-за воротника колючий
ракушечный песок, показал Вале, что бантик он там под землей оторвал, благо
это было (разумеется!) сделано нечаянно.

Вскоре вылез из-под земли и дядя Гриценко. Он потушил лампочку, смотал
веревку, и все направились домой.

- Ну, будет тебе, погоди! - погрозила сестра Валентина.

Но Володя, казалось, не слышал ее. Что-то, видно, поразило мальчика и
целиком занимало теперь все его мысли. Когда взрослые с Валей прошли
вперед, он, слегка поотстав, придержал Ваню за руку и тихо сказал ему:

- Ваня, а там под землей про нас написано. Ваня поглядел на него с
недоумением.

- Чего зря выдумал?

- Ну честное же слово, Ваня! Там чуток свету было. И я гляжу, а на стене
выскреблено что-то. Большие буквы такие...

- Ну и что?

- Ну и написано про нас с тобой - Дубинин и Гриценко. Так и написано. Там
еще что-то было, да я не разобрал.

Пораженный Ваня остановился, поглядел недоверчиво на Володю, но сразу
увидел, что тот не врет. И, ошеломленные этим странным открытием, приятели
долго стояли на дороге, молча глядя друг на друга.

Глава II. ВЛАДЕЛЕЦ РТУТНОЙ КАПЛИ

Всю неделю, до следующего воскресенья, Володю одолевали мысли о подземной
надписи, которую он обнаружил в старой галерее. Он тогда соскучился сидеть
в темноте и, заметив в отдалении еле-еле брезживший свет, пошел на него.
Идти одному по темному, незнакомому тоннелю было, конечно, невесело, но
Володя все-таки дошел до того места, откуда, как казалось ему, исходил
тусклый, неверный свет. В этом месте подземный ход делал крутой поворот, а
за поворотом был еще один полуобвалившийся шурф, вертикально уходивший на
поверхность. Глаза Володи уже привыкли к полумраку, да и свет в этом месте,
проникавший с поверхности, вообще давал возможность немножко осмотреться.
Вот тут, оглядевшись, мальчик и увидел врезанные в пористую стену буквы.

Володя только что научился разбирать буквы и складывать из них слова. Мир
для него теперь был полон грамоты, и он читал афиши кино, вывески
кооперативов, названия пароходов, стоявших у стенки в керченской бухте.
Разумеется, ему захотелось прочесть и надпись на стене, возле которой было
вырезано что-то наподобие пятиконечной звезды. Разобрать всю надпись Володя
не мог: он был еще не большим грамотеем, а на стене попадались какие-то
совсем непонятные буквы. Но то, что смог разобрать Володя, бесконечно
поразило его. "В. Дубинин. И. Гриценко", - прочел он. И сам не поверил.
Прочел еще раз... Нет, несомненно, именно так было написано на камне...

Когда Володя вылез из каменоломни и сообщил под секретом обо всем Ване
Гриценко, мальчики решили непременно в следующий же воскресный приезд
Володи совершить подземную экспедицию.

И вот всю неделю Володя томился под гнетом нерешенной загадки. Почему, в
самом деле, в этом таинственном и каверзном подземелье на камне начертаны
их имена - там, где они с приятелем никогда в жизни не были? Неужели ему
лишь показалось в темноте? Вот поднимет его тогда на смех Ваня! Проверяя
себя, он везде и всем - и прутиком на мокрой после дождя земле, и ножичком
на скамейке, и карандашом в детсадовском альбоме для рисования - чертил:
"В. Дубинин. И. Гриценко". Нет, именно так было написано под землей!

Была и еще одна забота, терзавшая Володю. Ведь он обещал Ване Гриценко
достать ртутный шарик вместо упущенного им в прошлый раз. А где его
достать? У мамы был градусник, но Володя даже не знал, куда мать прячет
его. Между тем Володя был человек слова. Мальчишеская честь требовала,
чтобы к следующему воскресенью он раздобыл ртуть. Иначе как он покажется на
глаза Ване Гриценко? Тот окончательно перестанет ему верить и ни в какие
подземные походы с ним не пойдет.

Несколько дней ломал голову над разрешением этой задачи бедный мальчуган.
По ночам ему снились зеркальные пруды из ртути: тяжелая серебряная влага
сверкала вровень с берегами, ртуть можно было брать ведрами. Но в жизни
такого не бывало. Володя перебирал в памяти все градусники, известные ему
на свете...

Случай помог Володе найти выход.

На заднем дворе того дома, где жили Дубинины, бурно разрослась крапива.
Володя играл с Валей в прятки и тихонько заполз под эти зеленые опасные
заросли.

Куликавшая Валя закричала:

- Володька, я знаю, где ты! Только имей в виду, я туда не полезу тебя
искать. Обстрекаешься еще, смотри!

Тогда Володя, чтобы доказать свое бесстрашие и стойкость, вылез из укрытия
и заявил:

- Эх ты, бояка! Всего трусишь. А вот я, хочешь, голой рукой сейчас крапиву
сорву? Ну, говори: хочешь?

- Ну, и что докажешь?

- А то докажу, что у меня характер закаленный. На, гляди!..

И он действительно крепко сжал в маленькой руке несколько крапивных листьев
- пильчатых, волосатых, жалящих нещадно. Жгучий зуд, нестерпимая чесотка
жарко опалили ему ладонь и стиснутые пальцы. Но он отпустил руку только
тогда, когда просчитал до десяти.

- Ну и глупо! - сказала Валя. - Только и доказал, что глупый, ровным счетом
больше ничего. Смотри ты, рука - прямо как скарлатина!..

Володя растопырил пальцы, на которых вспучились белые волдырики, обведенные
красными венчиками. Тут ему и пришла в голову одна замечательная мысль,
которую он решил использовать завтра же.

На другой день Володя приступил к исполнению задуманного плана. Это
требовало, правда, большой стойкости, но зато сулило необыкновенно простое
решение ртутного вопроса. План этот можно было осуществить и дома, но
Володя представил себе испуганное лицо матери, ее глаза, полные тревоги и
нежного участия, переполох в квартире, - в ему стало жалко мать. Он решил
перенести действие в детский сад: ходить туда Володе уже порядком надоело.
Он быстро обогнал по всем статьям своих ровесников в старшей группе, мечтал
уже скорей поступить в школу и не чаял избавиться от унизительной, как ему
казалось, клички "дошкольник".

В детский сад он ходил уже без провожатых, ни в коем случае не позволяя
матери или сестре отводить его туда. В это утро, прежде чем идти в сад,
Володя пошел в тот угол двора, где росла крапива. Он огляделся по сторонам,
плотно, что есть силы, зажмурил глаза и прыгнул в самую зеленую гущину, как
прыгал когда-то с мола, еще не умея плавать. Он сразу почувствовал тысячи
мелких уколов, но счел это недостаточным и стал кувыркаться в зарослях
крапивы, кататься в ней. Ему казалось, что он попал в пче