кл в соседнем штреке. Лампочка, вспыхнув,
осветила увешанные коврами и картинками каменные стены, мандолину дяди Яши,
обернутую мешком для предохранения от сырости, шашки, груду пожелтевших
косточек домино, патефон с картонной стойкой для пластинок, уже
расклеившейся от подземной сырости.

Немцы несколько раз предпринимали неуверенные попытки проникнуть в
подземное царство партизан, но посты охранения открывали огонь и тотчас же
вызывали по телефону подмогу.

Из кромешной тьмы в немцев летели гранаты, и гитлеровцы должны были спешно
отступать, с трудом унося ноги на поверхность.

Вечером, воспользовавшись затишьем, Корнилов организовал прием Жоры Емелина
и Вовы Лазарева в пионеры.


Командир отряда Лазарев и комиссар Котло заняли почетные места за столом,
на котором лежали два пионерских галстука. У входа в уголок толпились
партизаны.

Корнилов подошел к столу и откозырял командиру:

- Товарищ командир отряда, разрешите обратиться к товарищу комиссару?

Комиссар и командир встали.

- Обратитесь, - разрешил Лазарев.

- Товарищ комиссар партизанского отряда, прошу принять рапорт особого
отдельного пионерского звена имени товарища Зябрева. - Затем Корнилов
скомандовал: - Звено, к рапорту построиться! Шесть шагов вперед!

Партизаны у входа в красный уголок расступились, и пятеро мальчиков, шагая
в ногу, вошли в помещение уголка и замерли перед столом. Володя отделился
от строя, вышел вперед, отсалютовал комиссару. В тишине раздался его
громкий голос:

- Товарищ комиссар партизанского отряда! Особое отдельное пионерское звено
имени Зябрева при партизанском отряде Старого Карантина прибыло в полном
составе для оформления организации. Отсутствующих нет, все здоровы.
Присутствует пять пионеров, из них двое только еще сейчас примутся... -
Володя сбился, оглянулся на Корнилова, который ободряюще кивнул ему, и
поправился: - То есть вступят. Рапортует командир звена и группы юных
разведчиков - пионер Дубинин Владимир. Рапорт сдан.

- Рапорт принят, - отвечал комиссар и неслышно спросил командира: - Так,
что ль, говорить-то надо? Лазарев, выручай, забыл уж я немножко.

- К принятию Торжественного обещания - звено, смирно! - скомандовал Володя
и, четко повернувшись, отшагнул в строй, где снова сделал поворот на месте
кругом.

- Емелин Георгий и Лазарев Владимир! - вызвал комиссар, поглядев в бумажку.

Десятилетний Жора Емелин и восьмилетний сын командира Вова Лазарев вышли к
столу. Оба облизали пересохшие от волнения губы, подняли руки над головой.
Семен Михайлович Лазарев, сам того не замечая, тоже непроизвольно облизал
губы, поглядывая на сынишку.

И в тишине подземного уголка, освещенного подрагивающим светом
мотоциклетной лампочки, раздались слова пионерского обещания, знакомые
каждому школьнику, - торжественные слова, звучавшие прежде там, наверху, в
светлых классах школ, в просторных залах заводских дворцов и клубов.

- Я, юный пионер Союза Советских Социалистических Республик...

Мальчишеские голоса, произносившие эту священную клятву юных ленинцев,
младших сынов революции, казалось, приподымали нависший над головами
тяжелый известняковый свод.

- Обещаю, что буду твердо стоять... - громко произносили Жора Емелин и Вова
Лазарев прерывистыми от волнения голосами, - за победу коммунизма...

А стоявший позади них крайним справа Володя беззвучно шевелил губами,
повторяя каждое слово.

Захваченные светлой, торжественной значительностью этих минут, которых не
могли омрачить глухо доносившиеся сверху взрывы, замерли столпившиеся у
входа партизаны.

- Обещаю жить и учиться так, чтобы стать достойным гражданином своей
социалистической Родины!

Комиссар велел обоим мальчикам подойти ближе к столу.

- Членам Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи Ковалевой
Нине, Шульгиной Надежде поручаю надеть на вновь принятых в организацию юных
пионеров красные галстуки, - сказал комиссар.

Нина и Надя взяли со стола галстуки и повязали их Жоре Емелину и Вове
Лазареву, которые, скосив глаза на их руки, подняв подбородки и не дыша,
принимали этот обряд посвящения в пионеры.

- А вам, - сказал комиссар, обращаясь к Володе Дубинину, Ване Гриценко и
Толику Ковалеву, - вам, как активным боевым пионерам, я хочу сам надеть вот
эти галстуки... - Он взял из рук приблизившегося к нему Корнилова три
темно-алых, неровно скроенных, грубо обметанных на живую нитку треугольных
куска материи. - Это, товарищи пионеры, галстуки не простые... Это совсем
особенные и, я бы сказал, друзья, высокопочетные галстуки. Все вы видели
боевое знамя, с которым пришли к нам товарищи моряки. Пули, осколки
рассекли его и порвали. Этим знаменем мы укрыли прах нашего командира...
Вечная ему слава! Помните, что говорится о красном пионерском галстуке?
Сказано, что галстук пионера - это частица красного знамени. И вот мы,
ребята, выкроили из знамени морской пехоты, которое не досталось врагу, из
отсеченной в неравном бою полосы его мы выкроили вот это - для трех наших
пионеров, показавших себя и в работе и в боевой разведке настоящими юными
патриотами, достойными носить на груди частицу священного нашего знамени.
Подойдите сюда, товарищи пионеры!

И комиссар самолично повязал каждому из трех разведчиков побуревшие,
кое-где заштопанные черными нитками, может быть, слишком короткие галстуки,
почетнее которых, наверное, не получал еще ни один пионер на свете...

- К борьбе за дело Ленина будьте готовы!

- Всегда готовы!

Когда все трое вернулись в строй, командир Лазарев объявил, что юные
разведчики Дубинин, Гриценко и Ковалев показали себя надежными и усердными
пионерами, достойными, несмотря на малый их возраст, носить оружие.

Ребята не могли поверить своим ушам. Они стояли, переглядываясь широко
раскрытыми глазами. Неужели сбудется их мечта - они получат оружие?

- Начальнику вооружения товарищу Жученкову предлагаю вручить пионерам
оружие, выделенное для них! - приказал Лазарев.

Высокий остроскулый Жученков отделился от Труппы стоявших у входа партизан.
Под мышкой он нес три странные короткоствольные винтовки. Ложи у них были
как у обычных винтовок и затворы ничем не отличались от винтовочных, но
дула - в два раза короче. Ребята неуверенно приняли в руки эти
винтовки-коротышки, ожидая, что сейчас все начнут смеяться над ними. Но
Корнилов, увидев, в каком замешательстве находятся его питомцы, подошел и
объяснил, что по его поручению Жученков изготовил для пионеров-разведчиков
обрезы по старому, испытанному еще в гражданской войне способу: надпилил
аккуратно ствол и, погрузив его в бочку с водой, выстрелил. Ствол разорвало
снизу по черту надпила. Обрезы были теперь вполне по росту юным
разведчикам. Кроме того, если бы им пришлось участвовать в подземном бою,
действовать укороченной винтовкой было бы даже удобнее.

Получив на руки оружие, все три пионера почувствовали себя совершенно
счастливыми. Наконец-то они стали настоящими партизанами! Им хотелось
немедленно помчаться к одному из выходов наверх и взять на прицел
какого-нибудь фашиста. Во всяком случав, они решили сейчас испробовать
полученное оружие хотя бы в тире. Корнилов должен был уступить их просьбам:
они отправились в тир.

Выяснилось, что при выстрелах обрезы исторгают чудовищный грохот. Казалось,
будто над ухом выстрелили из пушки. Из дула-коротышки выбрасывался целый
сноп пламени. В темноте каменоломен он был ослепительным. При первом же
испытании оружия все трое были слегка оглушены, хотя и не хотели сознаться
в этом.

Присутствовавшие партизаны тут же окрестили обрезы "пионерскими
пушками-самопалами".

- Ну вот, теперь имеется у нас и артиллерия! - шутили они.

Кроме того, у обрезов оказалась немилосердная отдача. Они наносили
мальчикам сокрушительные удары в плечо и так толкали при выстреле, что
ребята невольно отшатывались слегка назад. Но все это, конечно, было
пустяком в сравнении с тем безмерным восторгом, который испытали все три
пионера, щелкая затвором обреза, прижимая тяжелую, гладко отполированную
ложу к плечу, нежно, как к скрипке, припадая к ней щекой, старательно
прищуривая левый глаз и прицеливаясь правым.

Корнилов долго занимался с ребятами, показывая им, как надо прикладываться
к оружию перед выстрелом, как следует находить упор, брать прицел и так
далее.

Володя и Ваня положили обрезы под подушки и, уже задремывая, все совали
туда руки, нащупывая полированное дерево ложи, холодный и скользкий ствол.
Успокоенные этим прикосновением, они в конце концов уснули совершенно
счастливые.

Но уже на следующий день им крепко влетело от Корнилова, который нашел, что
оружие смазано плохо. Сырой воздух подземелья доставлял много хлопот всем
партизанам: стоило лишь один день не смазать тщательно оружие, и на нем
тотчас же появлялись подозрительные буроватые пятна. Ржавели ножи и вилки в
хозяйстве дяди Манто. Начинали сыреть и тлеть по волокнам одеяла, ковры,
наволочки. Неприятный, прелый запах сырой материи шел от коек, противная
влажность проступала на всех предметах, от нее першило в горле, люди
начинали покашливать.

Но, как бы ни теснил дыхание со всех сторон обступивший, тяжко нависавший
над головами камень, как бы ни донимала промозглая сырость, надо было
делать свое дело.

И жизнь в подземной крепости шла своим суровым порядком, по расписанию,
которое сами для себя установили партизаны.

Глава X. НАСЧЕТ ОВСА...

Дел было много. Люди едва успевали справляться. Беспрерывно слышался стук и
металлический лязг в оружейной мастерской, которую устроил Жученков на
нижнем ярусе. В любой час дня и ночи можно было застать на камбузе
хлопотливого дядю Манто. Неизвестно было, когда он спит, но всегда у него
находилось что-нибудь поесть сменявшимся с караула партизанам. Не забывал
он собирать объедки и мосольчики для Пирата, комиссарова легаша, которого
держали на нижнем горизонте. Пират находился на попечении Жоры Емелина.
Самому Котло сейчас было не до собаки. Забот у комиссара прибавилось.
Ежедневно под руководством Корнилова и Петропавловского проводились
"подземные маневры", то есть тактические учения: разрабатывались
всевозможные способы ведения боя под землей, в потемках и тесноте на разных
ярусах и у входов в штольни.

Каждый участок возможного сражения был изучен, заранее пристрелян из
определенной точки, точно обозначен на особой карте, составленной
Петропавловским.

Специальные аварийные команды партизан, в каждую из которых входило три
человека, по нескольку раз в сутки вызывались по телефону с постов в
верхние ярусы подземной крепости и в дальние штольни. Немцы теперь то и
дело бросали в глубокие шурфы-колодцы большие глубинные бомбы и фугасы.
Гитлеровцы решили, должно быть, оглушить партизан, завалить их камнями под
землей. Эхо частых взрывов днем и ночью раскатывалось в подземных
помещениях, мигали фонари, больно закладывало уши.

Иногда гитлеровцы сбрасывали в каменоломни дымовые шашки. Густой черный дом
обволакивал подземные коридоры. В нем тонул свет лампђшек и фонарей. Люди
натыкались в темноте друг на друга, ушибались о стены. Когда дым
рассеивался, на земле оставался черный слой сажи толщиной в палец. Сажа
прилипала к подошвам, пропитывала одежду, проникала в горло, в легкие.

Люди сплевывали черную слюну, приходилось надевать противогазы, но и они не
всегда спасали от черной летучей копоти, проникавшей во все поры.

Партизаны подозревали, что немцы под покровом черного дыма собираются
незаметно проникнуть в каменоломни, и каждый раз, когда фашисты сбрасывали
шашки, изрыгавшие клубы черного, как тушь, дыма, в подземной крепости
объявляли тревогу.

Несколько раз гитлеровцы пытались задушить партизан газами, но у Пекермана,
запасливого начальника санитарной части, имелся прибор, определявший
присутствие газа. По первой же тревоге все обязаны были надеть противогазы.

Постепенно партизаны свыклись и с этим. Они видели, что мины и бомбы
бессильны сделать что-нибудь с подземной каменной твердыней, в которой
засел отряд. Стоявшие на постах охранения верхнего яруса слышали, как над
их головами немцы бурят поверхность каменоломен, чтобы заложить взрывчатку
и поднять в воздух "крышу" подземной крепости. Но от этих взрывов
происходили лишь частичные обвалы, не причинявшие большого ущерба
партизанам. Однако надо было все время держаться настороже, готовить себя к
любой неожиданности.

Лазарев запретил подходить к шурфам и штольням, которые вели наверх. Туда
ходили только разведчики Шустов, Важенин, Макаров.

Важенин и Макаров так сдружились под землей, что стали совершенно
неразлучными и все делали вместе, сообща: отдыхали, дежурили, обедали,
ходили наверх. Важенин был комсомолец. Он пришел в партизанский отряд из
истребительного батальона, который был собран в Камыш-Буруне. Батальон этот
прославился тем, что захватил в плен двух фашистских летчиков, которые
выбросились на парашютах с подбитого немецкого самолета и пытались уплыть в
море на резиновой лодке. В этом деле и отличился Влас Важенин. Веселый,
находчивый, прямодушный парень, Важенин был желанным гостем на любом
горизонте крепости. "Авторитетный комсомолец", - говорили о нем молодые
партизаны. "Власок, ласковый телок", - подшучивали пожилые, намекая на
излишнюю полноту Важенина, служившую предметом постоянных шуток.

Николай Макаров был более чем вдвое старше Важенина. Очень подвижный,
узкоплечий, с суховатым морщинистым лицом, острый на язык, но очень
незлобивый, он обладал почти таинственной способностью неожиданно и
беззвучно появляться сразу, чуть ли не одновременно, в самых разных уголках
подземелья. Только что его видели возле штаба, а через мгновение он уже
звонил по телефону с одного из далеких постов, а спустя еще несколько минут
дядя Яша, собиравшийся посылать ему обед на пост, вздрагивал, слыша за
своей спиной его голос в камбузе. Макаров был необыкновенно гибок и быстр в
движениях. До войны он работал в уголовном розыске и теперь любил говорить,
что умение двигаться бесшумно и быстро, как кошка, осталось у него от этой
работы.

Он и других партизан научил особому шагу разведчиков. Макаров ступая не на
полную ступню, а сперва на каблук, мягко затем перекатывая ногу на носок. И
шаг у него был действительно совершенно неслышный. Однажды он увидел, что
Петропавловский, желая уточнить какое-то показавшееся ему сомнительным
место на карте, отправился в опасный район каменоломен. Макаров счел долгом
сопровождать начальника штаба. Но он знал, что Петропавловский не любит
этого, поэтому применил здесь все свое искусство оставаться неслышным.
Целый час неотступно следовал он за Петропавловским, в нескольких шагах за
ним, а начальник штаба даже не подозревал, что его везде сопровождает
Макаров.

Важенин, перенявший у своего старшего приятеля эту походку, говаривал: "Мы
с Макаровым в разведке как на крыльях плывем. Не шелохнемся на ходу".

Друзья проникали в далекие, глухие районы подземелья, в черные подземные
пустыни, простиравшиеся по ту сторону стен, что перегораживали коридоры.
Находясь вдалеке от сердца подземной крепости и не боясь навлечь на нее
врагов, Макаров и Важенин иногда нарочно подымали шум, вызывали переполох
на поверхности, заманивали в какой-нибудь расчищенный ими проход фашистов и
меткими выстрелами из темноты били их наповал.

Ходил в подземную разведку не раз и моряк, интендант Александр Бондаренко.
Во время одной из разведок он обнаружил, что в старой шахте, шурфе No 7,
имеются остатки лестницы, которая когда-то доходила по стене до самого
шурфа. Она уже давно подгнила и местами разрушилась. Бондаренко все же
решил подняться по этой лестнице как можно выше и поглядеть, насколько
возможно использовать шурф "семерку" для выхода наверх. Партизаны полагали,
что немцы считают этот шурф заваленным! таким он выглядел с поверхности, и
над этим местом никогда не замечались гитлеровские солдаты.

Бондаренко провожали к шурфу Лазарев, Котло, Корнилов, Петропавловский и
Жученков. Прихватили с собой Володю Дубинина, на тот случай, если придется
спешно посылать за подмогой.

Бондаренко смело полез вверх по вертикальной лестнице. Поднимался он
бесшумно, но иногда под его ногой с легким шорохом обламывалась подгнившая
перекладина. Он поднялся уже до половины, метров на пятнадцать, как вдруг
сверху в отверстие "семерки" заглянул гитлеровский часовой. Он, очевидно,
лежал на земле и свесил голову в пролом. Первым заметил эту голову
Корнилов. Он подал немедленно условный сигнал тревоги. Думать было некогда,
и Бондаренко, не теряя ни одной доли секунды, прыгнул прямо в шурф с высоты
примерно третьего этажа, успев на лету крикнуть: "Полундра!" - чтобы не
задеть кого-нибудь из стоявших внизу.

Бондаренко неминуемо бы разбился, если б не его морская привычка к прыжкам
с высоты и умение соскальзывать по трапу, почти не прикасаясь к нему
ногами.

Пол в шурфе был, на счастье, гладким, без камней. Спрыгнувшего Бондаренко
мгновенно рванули в сторону отпрянувшие вместе с ним Котло в
Петропавловский. Начальник штаба своим телом прикрыл подхваченного Володю.
И в ту же секунду в шурфе грохнуло: разорвалась брошенная сверху связка
гранат. Осколки зачиркали по стенам. Дым и ракушечная пыль закрыли свет. И
долго еще что-то рокотало и сыпалось в "семерке".

Но никто из партизан не пострадал: все успели укрыться в поперечном ходе.

День за днем ходили партизанские разведчики по ту сторону подземных
крепостных стен. Они приносили малоутешительные сведения: немцы держали под
обстрелом все замеченные ими входы в каменоломни. У партизан оставалось все
меньше и меньше возможностей не только для связи с внешним миром, но даже
для обозрения поверхности района каменоломен. Завалы препятствовали притоку
свежего воздуха. Внизу с каждым днем все труднее становилось дышать.

Но горстка непреклонных патриотов, ушедших под землю и оттуда грозивших
самонадеянным захватчикам, жила в черной духоте, стиснутой камнем, по всем
законам той мудрой и светлой жизни, к которой они привыкли у себя дома,
наверху. В свободные от караулов и работы часы Котло и Корнилов вели
политзанятия. Жученков и Петропавловский устраивали для молодых партизан
учения по военной технике.

Молодежь подземной крепости устроила себе жилье в одном из широких, хорошо
укрепленных штреков. Место это молодые партизаны назвали кубриком, но
почему-то название это не удержалось, а привилось другое - "общежитие". Так
и говорили: "Это у комсомольцев, в общежитии".

Здесь всегда, даже в самые тяжелые дни подземной осады, можно было услышать
сипловатые звуки отсыревшего баяна. И царил тут дух того заразительно
бодрого товарищества, которое заставляет даже самого робкого человека
постепенно смелеть и в конце концов думать про себя: "А ей-богу же, я тоже
не из робкого десятка, не хуже других".

Во всех самых опасных делах - и в вылазках, и в труднейших подземных
разведках - партизаны-комсомольцы были первыми. Они постоянно просились,
чтобы их выпустили в разведку на поверхность, подползали к заваленным
выходам и через щели между камнями стреляли в караульных гитлеровцев.
Однако комиссар иной раз, вместо того чтобы похвалить особо отличившихся
своей бесшабашной храбростью комсомольцев, со своей обычной грубоватой
прямотой охлаждал их излишний пыл за "делибашьи", как он выражался,
повадки:

- Нам отчаянные не нужны. Не то у нас сейчас положение. Это в стихах
хорошо. Как это сказано? "Мчатся, сшиблись в общем крике. Посмотрите,
каковы! Делибаш уже на пике, а казак - без головы". А нам нужны бойцы с
головой. У нас людей раз, два и обчелся. Так что вы делибашить бросьте.

Котло говорил, как всегда, медленно, тяжело и прочно ставя каждое слово на
свое место - не сдвинешь. Но комсомольцы видели, что ворчит комиссар больше
для порядка. Хочет этот суровый насупленный человек уберечь каждую молодую
жизнь от всяких опасных случайностей. И, пряча улыбки, отвечали
комсомольцы:

- Есть, товарищ комиссар! Не будем делибашить!

В "общежитии" часто проводил