я там видел. Да и заходили ко мне, когда вас
командир посылал. Тебя вроде Вовой кличут. Верно?.. Ну, а уж тебя, Ваня,
говорить нечего, еще таким вот помню. Ну, давай быстро, выкладывай всђ. Как
у вас там? Наделали вы немцам дел. Тут такой был переполох, целая ярмарка!
Начальство их приезжало. Войска нагнали! Всех, кто от каменоломен близко
жил, выселили. И меня с ними. А домишко мой подорвали. Уж я бился, бился,
как опять с вами связаться... Ну, а что теперь Александр Федорович
затевает?

Мальчики переглянулись. Ваня вздохнул тяжело, а Володя, опустив глаза,
перебирал шапку в руке.

- Дядю Сашу похоронили, - проговорил он еле слышно.

- Это как же!.. - Ланкин подался весь вперед, голова его совсем ушла в
плечи. Он схватился за нее руками. - Это как же, детки, беда такая
случилась? Как же вы там Александра Федоровича-то не уберегли? Ведь
человек-то уж очень прекрасный...

Он сразу стал маленьким, сгорбился пуще прежнего.

- Слышала, Люба? - крикнул он в соседнюю комнату. - Ах ты, горе-то какое!
Кто бы думал... Ах, беда!.. Кто ж теперь вместо него?

Мальчики передали все, что наказывал Лазарев, рассказали о положении в
каменоломнях. Ланкин выслушал это и посоветовал скорей возвращаться в
подземную крепость. Он сообщил, что Керчь занята немцами.

Шестнадцатого ноября, когда фашисты были уже на Митридате, рассказывал
Ланкин, из города вырвалась последняя грузовая машина. На ней покинули
город секретарь горкома партии, командующий военными силами и председатель
горсовета.

Немцы обстреляли машину трассирующими пулями. Теперь гитлеровцы везде ищут
партизан. Расклеены приказы, в которых всем велят заделать каменными
стенами все подземные ходы, катакомбы, даже подвалы и погреба. За
неисполнение - расстрел. Опасаются каждой дырки в земле: вдруг оттуда
партизаны полезут...

Ланкин сказал также, что гитлеровцы, по его наблюдениям, готовятся к штурму
каменоломен. Они тщательно обследуют все лазы. Кто-то из местных оказался,
видно, предателем, показал ходы. Немцы подтаскивают артиллерию, ночью
освещают ракетами и прожекторами весь район над каменоломнями. Среди
фашистов ходит слух, что под землей скрывается целая партизанская армия. Со
вчерашнего дня к району каменоломен беспрерывно подвозят орудия,
боеприпасы. Над главным шурфом даже звукоуловители поставлены. Весь район
по ту сторону шоссе, примыкающий к каменоломням, объявлен запретной зоной.
Вокруг расставлены часовые. Сегодня туда привезли бетономешалки - должно
быть, хотят наглухо замуровать все выходы, чтобы партизаны оказались в
ловушке.

Ланкин повел пионеров на чердак. Здесь у него оказался припасенный, сверху
прикрытый соломой, сильный артиллерийский бинокль. Ланкин дал мальчикам по
очереди посмотреть в него. Через слуховое окно можно было разглядеть часть
района над каменоломнями.

- Вон, видишь? Справа, - пояснил он, - у вас там как раз под тем местом
приходится сектор "Волга". Вот они, видно, через ту штольню к вам зайти
хотят. Сектор "Киев" отсюда плохо видать, но я вечером выходил, заметил и
там скопление. Так что скажи Лазареву: они вас штурмовать будут с обоих
секторов. Да и с центрального, видно, собираются нажать на вас. Пусть ваши
подготовятся. И вы давайте скорей, а то могут и сегодня... Кто знает...

- А больше насчет овса ничего не надо передать? - спросил Володя,
считавший, что разговор звучит уж слишком просто.

Ланкин даже огорчился:

- Опять ты мне насчет овса! Я ему уже полчаса все разъясняю, а он заладил
про овес. Ты вот лучше погляди... Как там, с того краю, где вы вылезли,
ничего не замечаете? А то как бы вас на обратном пути...

Володя навел бинокль на дальний край возвышенности, где находились
каменоломни. В большом светлом круге, в центре которого маячил черный
крестик, а рядом стояли нанесенные на стекле палочки делений и цифры, он
увидел казавшееся совсем близким шоссе, знакомую местность и... Бинокль
качнулся в его руках. Володя не сразу опять смог найти нужную точку. Он
ясно увидел, что в том самом месте, где они утром вылезали из-под земли,
движутся темно-зеленые фигуры гитлеровских солдат.

Обратный путь был отрезан.

Глава XI. СВИДАНИЕ СО ЗВЕЗДАМИ

Начинало уже смеркаться, когда мальчики окончательно убедились, что
возвращение под землю через ход, из которого они вылезли утром, невозможно.
Должно быть, немцы днем обнаружили там что-то подозрительное и поспешили
принять обычные в таких случаях меры. Маленькие разведчики хорошо
рассмотрели издали, что у того места, куда выходил лаз, возятся немцы:
подтаскивают колья, волокут колючую проволоку, роют пулеметные гнезда.

- Так, - сказал Володя, обозревавший местность возле каменоломен поверх
каменной ограды у крайнего домика в поселке. - Тебе ясно?

Ване Гриценко все было ясно.

- А нас ждут в восемнадцать ноль-ноль, - продолжал Володя. - Положение, а?

- Что же мы теперь делать станем? - растерянно спросил Ваня и, поглядев на
Володю, сразу пожалел, что поторопился с вопросом.

Маленький командир "группы" так и сверкнул из-под ресниц своими лучистыми
глазищами:

- Видишь, кажется, я соображаю - ну и помолчи! Вот приму решение, тогда и
пытай.

Он дернул плечом и потерся о него щекой. Как известно, это было у Володи
признаком затруднительного раздумья. Помолчав минутку, Володя не очень
уверенно поглядел на своего подчиненного.

- Слушай, Ваня... Ты тут всю местность лучше меня знаешь. Ведь вон там, за
тем увалом, еще одна дырка была. Я, когда еще маленький был, тоже туда
прятался...

- Это куда еще корова дяди Василия провалилась? Еще бы не помнить! Тебя еще
тогда батя с веревкой ходил вытягивать. Это где мы с Шустовым ходили?

- Да нет, не про то я! Слушай толком. Помнишь, там еще ход был... Гляди,
вон в той местности, где немцев как раз не замечается, все чисто... Они про
тот ход и не догадываются. Пошли туда! Проберемся. Ну? Что стоишь?

Но Ваня в нерешительности мешкал, не трогаясь с места.

- Вовка, - проговорил он смущенно, - я то место знаю... Конечно, сейчас не
до того... можешь даже и смеяться, по только лучше б нам туда не лазить.

- Куда это не лазить? - изумился Володя, с негодованием обернувшись к Ване
Гриценко.

- Да вот через ту штольню, ведь это же та самая... где огоньки по ночам
были. А сейчас, гляди, уже темнеет. Ну, сам знаешь. У нас люди сроду туда
не ходили.

- Э, мало куда раньше люди не ходили! Раньше люди на земле жили, а мы вот с
тобой которую неделю под землей... И пора бы забыть все эти бабушкины
пугалки...

Володя говорил неестественным баском, стараясь придать командирскую
твердость своему голосу, что было необходимо не только для поддержания
дисциплины, но и для собственного успокоения. Он хорошо помнил, сколько
мрачных рассказов ходило об этой штольне с недоброй и таинственной славой.
А сейчас дело шло к вечеру: уже смеркалось...

- Ох, Вовка, не надо бы лучше! - опять начал Ваня. - Я и сам не верю тому,
что врут, да как-то душа у меня не на месте.

- А ну! - прикрикнул на него Володя, уже окончательно справившийся с собой.
Он досадовал, что невольно проявил некоторую робость. - Я, кажется, ясно
решил. Подбери свою душу, если она у тебя такая... Иди за мной, живо!

Через полчаса оба маленьких разведчика, не замеченные немцами, пробрались к
далекой обвалившейся штольне. За день мальчики порядком иззябли: с моря дул
пронизывающий ветер. Сухая снежная крупа, то и дело принимавшаяся сыпать с
низкого неба, легонько позванивала в сухих зарослях татарника, между
которыми ползком продвигались разведчики. Ребята обцарапались о ломкие
стебли с маленькими игольчатыми сосульками. Ледышки кололи щеки, щекотно
лезли за шиворот. Мальчики мечтали о том, как они спустятся в уже обжитые
подземелья, доложатся командованию, передадут сведения, собранные на
поверхности, а потом дядя Яша Манто угостит их горячим партизанским борщом
из консервов, а они, хлебая борщ и уписывая мясо за обе щеки, будут
рассказывать о своих приключениях во время наземной разведки.

Сырой, промерзший сумрак штольни словно засасывал мальчиков в глубь земли.
Оба невольно поглядели друг на друга, когда старавшийся не отставать Ваня
торопливо подтянулся к плечу своего командира, который лез впереди. Володя
нахмурился и отвел глаза. Обоим было не по себе. Конечно, они давно уже не
верили в те россказни о выползающих в штольню мертвяках. Но все-таки ведь
недаром же добрые люди старались обходить эту штольню.

Мальчики продолжали ползти по наклонному подземному ходу. С каждым
движением вперед зловещий сумрак вокруг них сгущался.

И вдруг они услышали протяжный, полузаглушенный стон.

Мальчики замерли, припав к земле. Стон, похожий на мучительно затрудненный
вздох, повторился. Он доносился откуда-то сзади.

- Слышишь, Вовка? Говорил тебе: не надо! - прошептал Ваня.

Володя ткнул приятеля кулаком в плечо, чтобы он молчал. Они прислушались не
дыша. И опять позади них, у самого входа в подземное логово, раздалось
болезненное, томящее душу: "Уо-о-о!"

- Ты оставайся, лежи тут, а я пойду гляну, - сказал Володя.

Ваня, посмотрев на него, понял, что возражать бесполезно. Володя попятился
к выходу. Ваня пополз за ним: не мог он бросить товарища одного в такую
минуту. Володя оглянулся и погрозил ему кулаком, но Ваня не отставал. Стоны
слышались все громче. До слуха мальчиков донеслось какое-то бессвязное
бормотание. Оно слышалось со стороны большого камня, который наполовину
прикрывал вход в штольню. Володя подполз поближе и в тени расщелины,
темневшей под камнем, увидел человека. Он был очень страшен: огромный,
кудлатый, с провалившимися, закрытыми глазами. Остро торчали его скулы. Он
лежал, запрокинув голову, под которую был положен вещевой мешок. Под
отросшей бородой шевелился, распирая горло, словно распухший, кадык. Сквозь
стиснутые оскаленные зубы, обжатые бескровными, серыми губами, время от
времени цедился тягучий стон.

Подле стоявшего на камне котелка лежала на земле матросская бескозырка.
Володя всмотрелся и с трудом разобрал на ленточке вытисненные давно уже
побуревшим золотом два слова: "Береговая оборона".

- Это моряк. Наш, русский, - тихо сообщил Володя, обернувшись назад, к
Ване.

Лежавший человек вздрогнул, приоткрыл глаза, уставился на Володю диковатым
взором, в котором лихорадочный огонь метался, как в затухающей головне.
Судорожным движением он пошарил возле себя, вытащил из-под головы наган и
неверной, трясущейся рукой направил прыгающее его дуло в упор на Володю.

- Кто там есть? Стой! С места не тронься... Кончу разом! - хрипло
пробормотал он.

- Дядя, вы погодите! - заторопился Володя. - Стойте стрелять. Погодите...
Вы кто, дядя?

- Стой, не шевелься... Сыму пулей в два счета, - бормотал моряк, продолжая
целить наганом в мальчика. Володя на всякий случай спрятал голову за
камень.

- Да что вы, дядя, в самом деле! Вы что? Не в себе? Вы, наверное, раненый,
да? Мы вам поможем. Мы - пионеры, разведчики.

- Не смей... паразит! - прохрипел моряк. - Только сунься!.. Я те
гранатой... Шиш вы меня возьмете живого!

Пока он бушевал и грозился, бранясь, задыхаясь, Володя из своего прикрытия
разглядывал стоявший возле моряка котелок. В нем оставалось немного воды.
Откуда она могла взяться? Ведь ясно было, что матрос давно уже не может
вставать. Ноги его, недвижно раскинутые, были накрыты плащ-палаткой. Кто же
мог доставить воду раненому моряку? Новая для Володи профессия разведчика
приучила его же быть осмотрительным. По отсутствию следов на талом и уже
опять смерзшемся снегу вокруг, по обрывкам намокшей и заледеневшей газетной
бумаги, по ощипанным стеблям татарника видно было, что моряк лежит здесь
уже давно. Кто же мог принести ему воды в котелке?

Но тут Володя заметил, что камень, нависавший над расщелиной, где лежал
моряк, был влажен, по нему сочились струйки воды. Должно быть, моряк
подставлял свой котелок и набирал воду.

- Дядя, не надо в меня целиться, - попросил Володя, осторожно выглядывая
из-за своего камня. - И зря вы так кричите. Вы тише будьте, а то ведь немцы
услышать могут. Дядя, вы положите наган. Мы же партизаны - честное даю вам
пионерское, честное ленинское!

- Чем докажешь? - пробормотал раненый. - Меня на бога не возьмешь. Тут
кругом оцеплено... Знаю...

- Да вы положите наган! - взмолился наконец Володя. - А то я тут валяюсь, а
вы встать не даете... А я мог бы тем часом за нашими сходить, и мы бы вас к
себе вниз взяли. Вы, дядя, зря целитесь. Ну чем я вам доказать могу? Мы
ведь когда на разведку идем, у нас все отбирают.

- Пускай тебя что-нибудь спросит, а ты ему докажешь, - подсказал сзади
Ваня.

- Дядя, вы меня, правда, спросите что-нибудь, а я вам на все отвечу, и вы
увидите, что я не вру. Ну, хотите если, спросите меня что-нибудь про
пионерскую организацию.

- Я про пионерскую... - с трудом проговорил раненый, - про пионерскую... Не
вылазь, лежи там, а то стрельну!.. Про пионерскую-то я уж запамятовал... А
вот ты мне... ох! ты мне, если не врешь, что пионер... ты мне по
Конституции скажи, чего знаешь...

- По Конституции? Сейчас! - Володя громко проглотил слюну, пихнул осторожно
лежавшего позади него Ваню, чтобы тот, в случае чего, подсказал, и радостно
заговорил голосом, которым он обычно отвечал в классе, когда знал задание
назубок: - Право на труд, право на отдых... и право на образование... И все
народы равные по всяким национальностям. И еще это... самое главное...
сейчас скажу: защита отечества - священный долг... Да перестаньте вы, дядя,
в меня метиться!

- Сказал верно... Знаешь, - тихо, сквозь зубы, произнес раненый. - Вроде не
врешь... Эй, стой, говорю! Не подлазь покамест ближе. А ну, перекрестись...
на всякий случай... - неожиданно потребовал он.

Володя обиженно повел плечом:

- Странно, дядя! С какой радости я божиться вам стану, раз я пионер! Что ж
я этим докажу?

- Это ты правильно, - устало согласился моряк. - А ну, говори мне, какие
песни знаешь наши?

Ваня от удовольствия даже зажмурился и головой закрутил: он-то уж знал,
сколько песен помнит Володя.

- Ну, это легко! Я все песни знаю почти, - начал Володя. - Ну, во-первых,
"Вставай, проклятьем заклейменный", потом "Широка страна моя родная", еще
знаю петь "По долинам и по взгорьям", потом еще "Потому что у нас каждый
молод сейчас, в нашей юной прекрасной стране". А еще знаю "Матрос
Железняк". Вот как она поется: "В степи под Херсоном высокие травы, в степи
под Херсоном курган..." - И Володя тихонько запел свою любимую песню. -
"Лежит под курганом, заросшим бурьяном, матрос Железняк, партизан", - с
чувством пропел он и, так как раненый не отзывался, осторожно выглянул.

Раненый неслышно рыдал, припав лбом к рукам, сложенным на нагане. Широкие,
торчавшие под сукном бушлата худые плечи его тряслись.

- Пионеры... братки-дружочки, родные, помогите... Слабый я, совсем
никуда...

И он снова впал в беспамятство.

Мальчики в один прыжок подобрались к нему. Привыкший уже быть осторожным,
Володя первым делом высвободил из ослабевшей руки моряка наган,
хозяйственно осмотрел его и засунул во внутренний карман стеганки. Оба
разведчика участливо склонились над раненым.

- Худущий же до чего! - ужаснулся Ваня. - Прямо чистый скелет.

- Станешь тут скелетом, - сурово отозвался Володя, чувствуя, как у него
острая жалость теснит горло. - Сколько он здесь дней лежит? Видишь, немцам
не сдался и гранаты к бою приготовил. Вон выложил...

Он торопливо и неловко расстегнул набухший сыростью бушлат на груди моряка.
В лицо мальчикам пахнуло дурным, жарким духом; они увидели полосатую
тельняшку в пятнах запекшейся крови.

- Слушай, Иван, - сказал Володя. - Пойдешь сейчас вниз один. Доложишь
командиру или комиссару, что вот мы обнаружили тут... и тому подобное.
Ясно? А я тут останусь, и все. Что же, человека брошу, что ли? А оружие
теперь имеется... - Он вынул из-за пазухи наган и спрятал его обратно. -
Погоди, документы его возьмешь с собой, чтобы не сомневались.

Володя осторожно извлек из внутренних карманов матросского бушлата
слежавшиеся, желтые от сырости бумаги, фотографическую карточку, на которой
был изображен красивый плечистый моряк, а возле него девушка в темной юбке
и беленькой кофточке. Моряк с девушкой стояли на Приморском бульваре возле
широколапых пальм, за которыми виднелся на море большой белый теплоход с
двумя трубами.

Потом Володя вынул из кармана матросского бушлата маленькую книжечку,
обернутую плотной красной бумагой. Он раскрыл ее и прочел, что было
написано на первой страничке. Это оказался билет члена Всесоюзного
Ленинского Коммунистического Союза Молодежи Николая Гавриловича Бондаренко
- год рождения 1921-й. И внизу, с карточки, через которую выгнулась,
краешком перечеркнув ее, размытая желтовато-фиолетовая, как радуга, печать,
в упор смотрел на Володю веселыми прищуренными глазами молодой, пригожий
собой матрос. Володя перевел взор от карточки на запрокинутое обросшее,
изглоданное болью лицо раненого, потом еще раз посмотрел на фотографию, где
был изображен моряк с девушкой. Он узнал на моряке бескозырку с надписью
"Береговая оборона".

- Ваня, - воскликнул он, пораженный, - я думал, он уже старый дядька! А он
двадцать первого года рождения. Гляди - комсомолец. Ты только посмотри,
какой он прежде складный, здоровый был! Видно, натерпелся... Ну, живо давай
вниз! Зови наших! Спички у тебя есть? На, возьми мои! Зря не чиркай:
дорогу, чай, и так знаешь.

Оставшись один, Володя бережно накрыл раненого плащ-палаткой, застегнул на
все пуговицы бушлат на нем, поправил мешок под запрокинутой головой
матроса. Сел, прислушался, пощупал матросский наган за пазухой.

Тихо было вокруг. Темнело. Чуть слышно изредка стонал раненый. Володя
осторожно приподнял край плащ-палатки: одна нога матроса была разута и
обмотана каким-то тряпьем; на другой, невероятно распухшей, неловко
отведенной в сторону, лопнул по шву сапог...

Сколько дней пролежал здесь этот молодой, и, верно, совсем недавно еще
могучий человек, не пожелавший сдаться врагу на отнятой у нас земле?
Вероятно, он был ранен в день последних боев или, быть может, оставался в
Старом Карантине, прикрывая отход и переправу наших частей через пролив. А
это добрых две недели назад. И все это время он был один, без помощи, без
своих, в нескольких шагах от немецких солдат, оцепивших весь район
каменоломен. На что надеялся он, раненый, голодающий, по каплям набиравший
воду, с отнявшимися ногами, распростертый на холодном камне, в который
уходило последнее тепло его тела? Две гранаты, да наган с тремя оставшимися
в барабане патронами, да последняя галета и солдатский котелок - вот оно,
все его хозяйство... Но, видно, решил моряк, что живой фашистам не
достанется. Он уполз сюда, готовый, если его обнаружат враги, не уступить
без боя и последнего мига своей жизни. Володя сидел на корточках возле
раненого и смотрел в его лицо, исхудалое, почерневшее, но теперь уже не
казавшееся мальчику таким старым. Маленький разведчик подтянул к себе
котелок, смочил в воде уголок плащ-палатки и стал осторожно обтирать лоб
моряка. Матрос вдруг приоткрыл глаза, взор его налился мутным огнем, он
задергался, скрипнул зубами, выругался.

- Тише, товарищ Бондаренко, услышат еще! - зашептал Володя, низко
склонившись над самым лицом раненого.

- Стой... Ты кто? - забормотал матрос, вглядываясь в Володю. Что-то
беспомощное и ласковое вдруг проступило в его успокоившихся, глубоко
запавших глазах. Он узнал: - Пионер... Браточек...

Было уже совсем темно, и Володя так продрог, что у него зуб на зуб не
попадал, когда наконец из старой штольни бесшумно поднялись к выходу
Важенин, Шустов, Корнилов и еще несколько партизан. Снаружи немцы уже
пускали осветительные ракеты, и тогда отверстие входа вдруг заполнялось
ядовито-зеленым светом, который медленно гас. Володя тихонько подал голос.
Через несколько минут партизаны, двигаясь в полной темноте, с величайшими
предосторожностями понесли на своих руках раненого моряка. Он то впад