лезы так и лили из них. Саднило горло. Кололо, как иглами, ноздри.

- Уйди ты отсюда! Беги, спасайся! - глухо прокричал Володе комиссар через
пульсирующую резину противогаза, которая то вспучивалась, то опадала от его
тяжелого дыхания. - Уходи! - гудел комиссар.

Но Володя неотступно следовал за ним в клубившуюся полутьму.

Теперь комиссар шел впереди, пытаясь светом своего фонаря пробить густой
слой дыма. Котло словно плыл в желто-сизых вязких волнах. Дым стлался
понизу и придавливал к земле огонь, маленькие язычки которого, потрескивая,
медленно подползали по доскам к складу. Дым не давал пламени быстро
распространяться, но оно со злым упорством, прожорливо, хотя и медленно,
подбиралось к продуктовой базе. Здесь было много горючего материала:
ящиков, стружек, досок. Не больше трех метров осталось пройти огню, чтобы
под землей забушевал гибельный пожар, который уже нельзя было бы затушить
никакими силами.

И ни капли воды не имели люди, прибежавшие сюда, чтобы бороться с огнем. Не
тащить же было мисками и стаканами последние остатки воды из резервуара,
укрытого Манто в надежном месте!

И тогда комиссар первый кинулся топтать пламя, глушить языки огня шапкой,
которую он держал в руках, после того как надел противогаз. Манто, Володя,
Ваня Гриценко и прибежавшие из камбуза женщины, не чувствуя ожогов, чуть не
голыми руками прихлопывали огонь, забрасывали его горстями известковой
выли. Кто-то из партизан притащил лопаты. Их расхватали в одно мгновение.
Теперь работа пошла более споро: лопатами черпали густую пыль, толстым
слоем покрывавшую каменный пол, закидывали ею огонь, сбивали пламя. На Яше
Манто уже два раза вспыхивала одежда, но он продолжал лезть в самый
огонь...

Где-то недалеко слышались выстрелы, ухали взрывы. Сверху доносился шум боя.
Гибель могла прорваться через любой ход и снаружи, а здесь, внизу, в густом
дыму, люди бились с огнем, который грозил теперь крепости из-под земли.

Володе стало нестерпимо душно в противогазе, должно быть плохо надетом. Он
сорвал с себя маску в стал ею бить пламя. Он слышал, как постреливают от
жара у него на голове спаленные волосы, зажмурил глаза, плотно стиснув
обожженные веки, и все бил и бил пламя, топтал его, но вдруг почувствовал,
что дыхание у него кончилось. Что-то завалило ему рот. В тот же миг как
будто большой камень ударил его по темени. Он упал лицом вперед, прямо в
огонь.

Подоспевший комиссар рывком ухватил Володю своими цепкими руками и вынес
обеспамятевшего мальчика из пекла.

Очнулся Володя в санчасти довольно скоро. Сперва ему показалось, что на
руках и на ногах у него лежат тяжелые камни и он поэтому не может
шевелиться; самая тяжелая глыба лежала на груди и не давала дышать. Володя
собрался с силами, перевел дух и почувствовал, что камень свалился куда-то
в сторону. Он повернулся на бок, беспомощно моргая глазами, которыми
уставился на Марину, растиравшую ему виски.

- Лежи, лежи! Надышался, - сказала она ему. - Надо ж было тебе в самое
полымя лезть!

- А комиссар?

- Комиссар уже где-то наверху воюет. Лежи спокойно - всђ потушили. Там уже
новую стенку теперь ставят у склада. Ну, герой, - добавила докторица, -
перетрусил, сознайся? А момент действительно был жутковатый. Всем бы нам
конец.

В голове у Володи шумело. Время от времени он испытывал какие-то нехорошие,
тупые толчки во всем теле и ничего не мог сделать с руками, ногами, которые
сами начинали дергаться; после этого все мышцы словно размякли и нельзя
было двинуться: руки и ноги становились как будто ватными.

В санчасть заглянул дядя Манто. Фартук у него обгорел; из-за пояса, рядом с
рукояткой кухонного ножа, свисал смятый противогаз с болтавшимся на ходу
толстым резиновым хоботом. На потном, закоптелом лице дяди Яши гуляла его
неистребимая улыбка. Он протянул Володе пончик:

- Ну, хлопчик, геройски действовал! Получай от имени камбуза.

Но Володя и видеть не мог пончика - так его мутило.

- А попить нет, дядя Яша?

- Водички, дорогой, больше не могу выдать. Ты свою двойную порцию утром
выпил. На тебе, хлопчик, мою фляжку. Мне что-то пить неохота.

Он быстро сел на край койки, приподнял Володину голову и чуть ли не
насильно сунул ему в рот горлышко своей фляги. Володя жадно хлебнул
несколько больших глотков и оттолкнул руку Манто. Ему стало лучше. Он уже
спустил ноги, чтобы бежать в штаб, но опять все закружилось перед его
глазами, и ему пришлось откинуться на подушки.

Он не знал, сколько часов пролежал так, ко всему безразличный, ничего не
слышавший. Но когда он очнулся, наверху все еще ухали - правда, реже -
раскаты взрывов, доносился треск выстрелов. Володя поднялся, держась за
стену. В санчасти никого не было. Потом близко послышался говор, учащенные
шаги. Простыня, закрывавшая вход в санчасть, заколебалась. Показавшаяся из
коридора Нина Ковалева отдернула ее в сторону, и Володя увидел Важенина,
Любкина и Шульгина, которые несли окровавленного лейтенанта Сергеева. Все
плечо и шея его были залиты кровью. Гимнастерка на груди была так разодрана
в клочья, словно кто-то мелкими щипцами выхватывал из нее по лоскутику.
Надя Шульгина поддерживала ладонями откинутую назад голову Сергеева. За ним
внесли еще кого-то, завернутого с головой в плащ-палатку, протекшую кровью.

Лейтенанта уложили на койку. Марина попросила всех выйти. Володя вышел за
простыню, висевшую у входа, и узнал подробности несчастья, которое
стряслось в секторе "Киев".

Там разыгралась решающая схватка партизан с гитлеровцами. Немцы пытались
войти в каменоломни через этот сектор по трем параллельным штольням,
которые они расчистили взрывами. Фашисты шли, заливая путь под землю
ослепительным светом мощных прожекторов. Сюда были брошены главные силы
наступавших, а в группе Сергеева, которая должна была остановить их,
насчитывалось, даже после того как на помощь ему подоспели Москаленко,
Дерунов и Пекерман, всего лишь девять человек. Правда, здесь были все
отборные, испытанные люди: Важенин, Шустов, Юров, Емелин, Любкин.

Немцы действовали очень осторожно. Они теперь оставляли на своем пути
охранение у каждого бокового прохода.

Группа Сергеева отступила к перекрестку галерей, сходившихся к наклонному
коридору, который шел в нижний ярус, к сердцу подземной крепости. Здесь и
организовали оборону. Нельзя было пропустить врага дальше.

Бой произошел как раз над штабом отряда, расположенным на втором горизонте
каменоломен. Петропавловский со своего поста тревожно прислушивался к тому,
что происходило над его головой.

Дела там сложились неблагоприятно для партизан. Был тяжело ранен Дерунов,
стоявший в засаде, но на мгновение оказавшийся в луче прожектора. Сменивший
его старый, опытный партизан Пантелей Москаленко притаился в боковом
проходе. Он ждал, когда по основному коридору пройдут солдаты, несущие
прожектор, и собирался гранатой уничтожить источник света, который очень
облегчал положение противника. Но не заметил старый партизан, как обошли
его гитлеровцы сзади. Он оказался зажатым в поперечной галерее, соединявшей
два основных хода. Увидев позади себя отсветы второго прожектора, ползущие
по большой галерее, Москаленко, уже сражавшийся в этих каменоломнях в
девятнадцатом году, понял, в какую беду он попал. Надежды скрыться не было:
спасительная темнота покинула его. И тогда Москаленко решил пойти на
прорыв, и уж если погибать, то с такой музыкой, которая долго будет стоять
в ушах гитлеровцев...

Медленно наливалась светом галерея за ним. Москаленко стоял, прижавшись к
стене. Он пока еще был в тени. У него осталась одна граната. Ею он думал
взорвать прожектор вместе с солдатами, которые тащили его, и,
воспользовавшись темнотой, пробиться в другие ходы. Но все вышло не так,
как наметил Москаленко.

То ли дрогнула рука у старого партизана, то ли просто очень не повезло ему,
но запущенная им граната ударилась о каску гитлеровского солдата,
откатилась к стене и разорвалась здесь же, в боковом штреке. Москаленко
видел, как подкосило и заволокло густой пылью стоявших в проходе троих
гитлеровцев, видел, как поднялся мутный столб известковых песчинок, мелко
поблескивавших в луче прожектора. Он не заметил, что осколок гранаты ранил
его же самого, и хотел проскочить через освещенную галерею в
противоположный подземный коридор. "Эх, гранату бы мне сейчас еще одну!" -
пробормотал Москаленко и рванулся наперерез гитлеровцам, шедшим за
прожектором. Как только он высунулся из-за угла в галерею, застрочили
автоматы немцев. Москаленко, отпрянул к стене, опустился на колено и,
выхватив револьвер, стал посылать пулю за нулей в ярко освещенных
прожектором гитлеровцев. Он видел, как заметались фашисты, прижимаясь к
стене. Бросив уже бесполезный револьвер с расстрелянными патронами, зажав в
руке последнее оставшееся у него оружие - кинжал, он, низко пригнувшись,
бросился через галерею.

Тут пуля ударила в стену возле его лица. Куски ракушечника брызнули ему в
глаза и ослепили их. Осыпанный белой пылью, не замечая крови, которая текла
из раны, Москаленко протер засыпанные глаза, увидел на мгновение перед
собой рослого гитлеровца, с размаху всадил в него кинжал, но тут же
оглушающий удар окованным прикладом на затылку лишил его сознания. Фашисты
с торжествующим криком бросились на старого партизана, вцепились в него,
схватили его за руки, за ноги и, выкручивая их, потащили к выходу на
поверхность. Наконец-то они убедились, что воюют не с призраками, а с
живыми людьми!

Тяжело пришлось защитникам сектора "Киев". Гитлеровцам удалось подойти
вплотную к стене, которая преграждала один из путей во внутренние коридоры
подземной крепости. Баррикаду эту не успели выложить до самого верха, и
через оставшийся просвет гитлеровцы пытались поразить партизан, державших
за ней линию обороны. Но стоило лишь врагу продвинуться поближе, тотчас же
навстречу ему через баррикаду летели из мрака брошенные точной рукой
партизанские гранаты. Автоматы гитлеровцев были бессильны что-нибудь
сделать с толстой стеной, сложенной из больших плит ракушечника.

Сергеев решил подпустить неприятеля поближе, а затем, подобравшись к самой
стене, кинуть через верхний край ее гранату наверняка. Он подготовил
гранату к метанию, встал на камень, чтобы достать до верха баррикады, но
тут произошла неожиданная беда: хрупкий камень обломился. Сергеев упал
навзничь, не успев отбросить гранату. Она взорвалась в руке лейтенанта,
изранила ему всю грудь и плечо. Осколок ее с силой ударил в голову Шустова.
Он был убит наповал. Были задеты Юров и Емелин. Засорило колючей пылью
глаза Любкину и Пекерману. Один только Важенин успел броситься на поя и
остался невредимым.

Немцы по звуку поняли, что взрыв произошел у партизан случайно. Пользуясь
этим, они полезли на баррикаду. Автомат Важенина сбил их со стены. Он один
в эти страшные минуты защищал самый ответственный и уязвимый участок
партизанской крепости. Очередь за очередью посылал Важенин в просвет между
потолком к верхним краем стены. При этом он ухитрился свободной рукой
метнуть гранату поверх стены и вообще изображал отряд по крайней мере из
пяти человек.

И гитлеровцы не рискнули идти на прорыв.

Пекерман, отводивший раненых в нижний ярус, успел тем временем сообщить о
положении в секторе "Киев", и на помощь единственному защитнику баррикады
через несколько минут прибежал политрук Корнилов. Корнилов подполз к
Важенину в полной темноте, найдя его по отблескам выстрелов. Политрук
слышал, как над головой стукаются в каменную стену, осыпая ракушечную пыль,
пули противника.

- Жаркие дела, Важенин? - спросил тихо Корнилов.

- Не столь жаркие, сколь пыльные, товарищ политрук. В общем, воюем помалу.
Теперь живем, раз подкрепление прибыло.

Со стены продолжали сыпаться известковые крошки, отбиваемые пулями.

- Товарищ политрук, вы глядите головы не поднимайте высоко. Это уровень
жизни - запомните. Ниже-то они не достают.

- Ладно, давай создадим уровень смерти для гансов, - ответил Корнилов,
рассчитав, что немцы не могут изменить угол обстрела, так как бьют поверх
стены и близко к ней подойти не рискуют.

Приглядевшись, Корнилов заметил, что какой-то свет - очевидно, от далекого
прожектора - проникает сейчас в галерею и позволяет кое-что разглядеть. Он,
например, успел заметить, что над верхним краем стены поднялась рука с
гранатой, прижался головой к полу за маленьким запасным каменным
бруствером, где они лежали с Важениным, и тотчас услышал, как раздался
взрыв. Над головой просвистели осколки. Корнилов уже сам собрался метнуть в
ответ гранату, но передумал.

- Погоди, - шепнул он Важенину, - сейчас я им устрою фокус.

Фокус Корнилова заключался вот в чем: выждав момент, когда за стеной
немецкий солдат поднял руку с гранатой, чтобы швырнуть ее через стену,
Корнилов нажал спусковой крючок автомата, - немецкая граната с грохотом
разорвалась по ту сторону стены, где раздались пронзительные крики,
проклятия и стоны. Два раза проделывал свой фокус Корнилов, прежде чем
фашисты догадались, что происходит с их гранатами.

- Ну и метко садите вы, товарищ политрук! - восхитился Важенин.

- Ничего, на глаз и на руку не обижаюсь, - скромно согласился Корнилов.

Вскоре к Важенину и Корнилову прибыло подкрепление во главе с неутомимым
комиссаром Котло, который в этот день снискал прозвище: "Неисчерпаемый
резерв командования".

Комиссар выслушал краткий перечень всего, что произошло на этом секторе,
погоревал о Шустове, Москаленко и Сергееве, помолчал минуту, а потом подвел
итоги:

- Что же делать, друзья мои! Без потерь не бывает. А в общем, дела обстоят
неплохо. Я сейчас везде побывал: отовсюду гитлеровцев выгнали. Только здесь
еще, у вас, застряли. Будем надеяться, что и тут ненадолго... - Он
помолчал, потом вздохнул: - Неужели Москаленко взяли? Эх, досадно! Жаль
старика...

Никто не знал, сколько времени уже длится бой. В горячке сражения люди не
чувствовали ни голода, ни усталости, а час под землей было трудно
определить. Здесь привыкли к медленному и неощутимому течению времени. Что
из того, что уже над поверхностью каменоломен, пока внизу шел бой, сменился
день, прошла долгая осенняя ночь и снова настал новый день? О часах просто
не думали.

Оправившийся Володя вместе с другими пионерами после ликвидации пожара под
землей получил задание: разносить на боевые посты еду, а потом снабжать
партизан патронами, менять диски пулеметов. Женщины в оружейной мастерской
смазывали, очищали от песка и пыли винтовки и пулеметы, а ребята носили
оружие партизанам и получали от них засорившиеся, нуждавшиеся в чистке
винтовки. Теперь ребята чувствовали себя в настоящем боевом деле. Они
появлялись на самой линии огня, и тщетно партизаны отгоняли их в тыл.
Мальчики подносили патроны, поили водой изнемогавших от жажды партизан,
которые припадали сухими, запыленными ртами к фляжкам, с благодарностью
похлопывали пионеров по спине и снова брались за горячие винтовки.

Попал наконец Володя и в сектор "Киев", где нашел своего наставника
Корнилова. Лазарев с ударной группой в это время отправился через боковые
галереи в обход немцам, проникшим здесь в глубину подземелья. Гитлеровцы и
сюда подтащили мощные прожекторы, но из темных боковых коридоров в них
неожиданно полетели гранаты. Любкин уложил двух солдат, тащивших прожектор.
Разгоряченный боем, он выскочил из укрытия и сам ухватил обеими руками
прожектор, свалившийся на пол. Прожектор потух, но Любкин продолжал тащить
его за угол, а немецкие солдаты, шедшие за прожектором, уцепившись за
толстый резиновый кабель, тянули его в свою сторону. Кончилось это тем, что
поврежденный гранатой кабель оборвался, и ликующий Любкин через минуту
примчался туда, где держали оборону Котло, Корнилов и Важенин.

- Во! Глядите, какой трофей взял! Теперь и у нас освещение будет.

- Дурень! - сказал ему добродушно Котло. - А кабель ты себе вилкой в ноздри
вставлять будешь! Ток-то ты где возьмешь?

В пылу схватки Любкин совсем забыл про это. Теперь, огорченный, он бросил
свой трофейный прожектор на пол и зло пнул ногой никому не нужный тяжелый
железный жбан с зеркальным днищем.

- А я-то тягал, тягал... Тьфу ты!..

Скоро затихли выстрелы и в секторе "Киев". Со всех участков поступали
сообщения, что немцы выходят из штолен, отказавшись от попыток пробиться
внутрь подземной крепости. Потом сообщили, что ко многим шурфам и штольням
гитлеровцы подтаскивают бетономешалки и бочки с цементом. Очевидно,
убедившись в том, что штурмом партизан не одолеть, гитлеровское
командование решило наглухо замуровать партизан в каменоломнях.

Прогремел последний выстрел у центрального входа, где отходивший на
поверхность отряд гитлеровцев попал под перекрестный огонь партизан,
поджидавших их в засаде. Пророкотал где-то сорвавшийся в шурфе камень, и
стало тихо под землей, только слышно было, как тяжко стонет в санчасти
изорванный гранатой Сергеев.

Лишь теперь все почувствовали непомерную усталость и жажду. Лазарев
распорядился выдать всем по полстакана воды сверх нормы. Командиры
собирались в штаб. Комиссар с трудом добрался до табурета, грузно повалился
на него и стал клониться головой к столу. Но в это время он услышал голос
Лазарева:

- А знаешь, комиссар, сколько наши насчитали гитлеровцев, что остались
лежать в верхнем ярусе?

- Сколько? - Котло разом вскинул голову.

- Да свыше восьмидесяти. И в "автохозяйстве Любкина" ганса четыре
завалились...

- А мы сколько потеряли?

- Шустов Иван Гаврилович приказал, старина, долго жить. Москаленко
захватили. Ваня Сергеев совсем плох, говорят. Да еще двое раненых и пятеро
слегка пострадали.

- Эх, каких хороших людей лишились! Шустова жаль. И за Москаленко обидно, -
проговорил Котло. - Упрямый старик - запытают они его. - Комиссар потер
ладонями усталые, обожженные глаза. - Да, был моментик, командир! Надо ведь
- ко всему еще пожар... Ну, скажу тебе, здорово ребята-пионеры
действовали!... Кстати, из детишек никто не пострадал?

- Нет, - отвечал Лазарев, - вот, можешь убедиться. В штаб вошел Володя
Дубинин.

- Ну как, цел, копченый? - спросил Котло.

- Цел, товарищ комиссар. Угорел чуток. Теперь прошло. Я могу быть
свободным?

- Можешь, можешь. Иди свободно спать, - проговорил Котло и, когда Володя
вышел, вдруг порывисто, всем крупным своим телом повернулся к Лазареву: -
Какие ребята растут, Лазарев! Народ у нас какой!

- Люди у нас, комиссар, золотые! - сказал Лазарев.

- И не было еще таких никогда ни на земле, ни под землей!

Комиссар откинулся назад и, вытянув усталые, пожженные руки, медленно
поставил на стол ребром свои крепко сжатые кулаки - словно приложил к
сказанному две тяжелые круглые печати.

Глава XIV. "ГЛАЗА И УШИ"

Пинь!.. там!.. пом!.. пинь!.. пом!.. тень!..

Володя проснулся в обычной темноте от странного звука, которого он никогда
еще не слышал в каменоломнях. За пять недель, проведенных под землей.
Володя научился распознавать любой звук, возникавший в подземных коридорах
каменоломен. Звуки делились на добрые и злые. Они доносились из глубин
непроглядной тьмы. Глаза здесь были беспомощны, но привычное ухо улавливало
все, что нужно было знать партизану. И Володя уже мог безошибочно узнавать
не только по голосу, но и по походке любого из своих начальников. Вот,
уверенно шагая в полной темноте, чтобы зря не тратить карбида в фонаре,
прошел в боковую штольню Владимир Андреевич Жученков. Старый шахтер, он и
под землей чувствовал себя нисколько не хуже, чем на земле. Володя узнал
его по особому пошлепыванию: Жученков на ходу ладонью касался каменных
стен, где каждый выступ, каждая неровность были ему хорошо знакомы.
Медленно и увесисто ступая, прошагал в подземную пещеру, где помещался штаб
отряда, комиссар Иван Захарович Котло. А вот это по-строевому четкий,
прочный и в то же время удивительно легкий шаг политрука Георгия Ивановича
Корнилова. Володя мог бы среди тысячи шагов различить поступь своего
боевого наставника, к которому он страстно привязался.