на.  Какое вам дело до наших дел с мсье Робертом?
Или  вы  хотите,  чтобы  я  рассказал  ему  о  нашем разговоре? Тогда вам не
поздоровится.
     Но  не  так просто прошибить "Храброго Тиля", тот невозмутимо отвечает:
час  назад  метр Ассо, его супруга и мессир Мариенвальд отбыли в машине. Так
что давай не прикидывайся, а то тебе не поздоровится.
     Антуан в сердцах бросает трубку: мы разоблачены.
     9.17. Осторожный стук в дверь. На пороге Хендрик.
     - Мой  папа  приехал,  -  радостно  сообщает  он,  -  и  с  ним  мессир
Мариенвальд и третий господин.
     - Ты их видел? - спросил Антуан.
     Я подошел к Хендрику и потрепал его по щеке.
     - Еще  нет. Я увидел у подъезда папину машину и побежал на второй этаж.
Но  секретарь  не  пустил  меня  к  папе:  у  него  важное совещание с этими
господами.  Тогда  я попросил передать папе или мессиру Мариенвальду, что из
Америки  прилетел мистер Майкл, который хочет купить отель, и сразу помчался
к  вам.  Секретарь  очень  обрадовался  и сказал, что немедленно доложит про
мистера Майкла.
     Всегда  так  выходит:  Хендрик сделался разведчиком-двойником, сам того
не ведая. Я легонько дернул его за ухо.
     - Уак  поживайте,  беби?  Дуай  мотайт  отсюлейшен  энд  скорейшен, - и
вытащил из кармана сто франков.
     - Мистер  Майкл  благодарит тебя, - перевел Антуан, - и говорит, что мы
еще  покатаемся  вместе  на машине. А пока купи себе мороженое, мистер Майкл
дает эти деньги тебе.
     Хендрик схватил бумажку и был таков.
     Вот  так-то,  Антуан.  Сколько  еще  времени  в  нашем распоряжении? Во
всяком  случае,  считанные  минуты,  а  то  и  секунды.  Секретарь пройдет в
кабинет  и бесстрастно доложит. Это значит, что мы не только разоблачены, но
и оказались в западне в роскошном нашем триста третьем номере.
     Надо опередить их.
     - Внимание, Виктор, - говорит Антуан, - сейчас я позову его. Готовься.
     - Я  готов,  Тото, - я и в самом деле был готов, давно готов: всю жизнь
готовился к этой минуте, не зная, что она все-таки придет ко мне.
     9.19. Антуан снял трубку:
     - Алло! Могу я поговорить с мсье Мариенвальдом?
     - Разумеется,  мсье.  Переключаю вас на кабинет мсье Мариенвальда, он у
себя.  -  Трубка коротко щелкнула и почти сразу раздался глухой надтреснутый
голос: - Алло, я слушаю.
     - Бонжур, Роберт, - сказал Антуан со значением.
     - Фернан? Как ты устроился? - вопрошал фон-барон.
     - Это  Антуан  Форетье,  мы приехали с Виктором в Кнокке потому, что не
могли найти вас дома. Нам надо поговорить, мсье.
     В трубке послышался старческий смешок:
     - Так,  значит,  вы и есть мистер Майкл? Или это Виктор? Мне только что
доложили  о  ваших  метаморфозах,  я  словно  помолодел  на  четверть  века,
вспомнив  партизанскую  молодость. Так кто же из вас собирается покупать мой
"Палас"?
     - Зайдите  к  нам,  барон,  и  мы  обо  всем  договоримся. Возможно, мы
возьмем  и  "Палас",  во  всяком случае, нам нужны тридцать семь с половиной
миллионов.  В  обмен  на  них  вы  получите кое-какие документы. Захватите с
собой чековую книжку, и мы будем квиты. Вы понимаете меня?
     - Прекрасно  понял  вас, мсье Форетье. - Черный монах уже не смеялся. -
Лишь  одно  мне  еще  неясно,  почему  именно  тридцать семь с половиной, а,
скажем, не сорок или тридцать?
     - Я  могу  быть  более  точным, барон: тридцать семь миллионов и двести
пятьдесят  тысяч  франков,  то  есть  ровно  одна  четверть  от  ста  сорока
девяти...
     - Не понимаю вашей странной арифметики...
     - Тогда  спросите  об этом у Щеголя, он же Мишель. Кстати, пригласите с
собой и его.
     - Какого  Мишеля  вы  имеете  в виду, дорогой Антуан? Я не совсем понял
вас.
     - Нет,  нет,  не  Буханку  (Антуан сказал "миш"), а именно Мишеля. Того
самого,  который  сидит  сейчас  рядом  с  вами.  Поскольку  наши  документы
касаются  главным  образом  его,  мы хотели бы передать их лично в его руки.
Свой  конверт  вы  уже  получили.  Но  у  нас  осталась  фотокопия, она тоже
кое-чего стоит!
     - Ну  что ж, кажется, вы меня уговорили, мсье Форетье, он же мсье Латор
и мистер Майкл. Придется подняться к вам в номер.
     - И  не  медлите,  даем  вам  две  минуты,  -  Антуан  положил трубку и
посмотрел на меня.
     9.23. - Браво, - сказал я. - Ты сыграл, как Жан Габен.
     И  тотчас  раздался  стук  в  дверь.  Я  юркнул  на  балкон и осторожно
задернул портьеру. В номер вошел молодой рослый мужчина в черном костюме.
     - Разрешите  представиться,  мсье  Латор,  -  сказал  он. - Ван Сервас,
старший управляющий. Я хотел бы посмотреть ваши паспорта.
     - Они у сына, - ответил Антуан.
     - Где же он? - несколько удивился ван Сервас.
     - Он пошел к машине, - сказал Антуан, подходя к мужчине.
     - В  таком  случае  придется  подождать  его,  я не спешу, - ван Сервас
уселся в низкое кресло и застучал пальцами по подлокотнику.
     9.24.  Я  посмотрел  вниз  с балкона: нельзя ли спуститься по трубе или
пройти  по  карнизу  в  соседний  номер.  Стена  была гладкой, а до тротуара
метров восемь.
     И  тут  я  увидел  его.  Он  быстро шагал по улице, держа правую руку в
кармане,  в  левой  руке  был  портфель.  Я  сразу  узнал  его.  И мгновенно
прояснилась  хрустальность  родника,  сошлись  мои  камни.  Для  самой малой
малости   определилось   свое   место,   ничто  не  оказалось  лишним,  даже
американский  мемориал,  и выщербленная стена цитадели, и запрокинутый крест
под  приспущенным  флагом,  и  женщина в черном - сцепилось все без остатка.
Уже  часов  шестнадцать  я  знал  о нем и особенно после выкрика Агнессы, но
надо   было  воочию  увидеть  его,  взглянуть  на  его  вкрадчивую  походку,
вспомнить его сладкий голос, чтобы в тот же миг все сошлось и сцепилось.
     А  он шагал и еще не заметил меня. Удивительно было лишь то, что он шел
не  от  подъезда,  а к подъезду, да к тому же наискосок через проезжую часть
улицы,  но  он явно направлялся к машине, хотя и не видел меня, и у него еще
могла  оставаться  надежда, что дымка, им самим поднятая в минуту последнего
нашего  расставления,  стоит  пеленой  перед  моими глазами, а сам я, словно
слепой  котенок,  продолжаю  тыкаться в темноте и незнании. Но вот он поднял
голову  и столь же мгновенно узнал меня. На лицо его набежала грустная тень,
но  он  даже  не  прибавил шагу. Я улыбнулся ему и сделал ручкой, призывая к
себе. Он с сожалением покачал головой и даже развел руками.
     Он  уже подошел к машине. И тогда я ринулся сквозь портьеру. Ван Сервас
быстро  поднялся  навстречу,  но не успел изготовиться. Я легонько отодвинул
его, но задел не совсем удачно, и ван Сервас без звука прилег на ковер.
     - Поль Делагранж, - выкрикнул я одним духом. - Он там, у "феррари".
     9.25.  Ему  надо  было еще разворачиваться, если он поедет в Вендюне, и
это должно было отнять у него некоторое время.
     Так  и  вышло. Я юркнул в дверь (как медленно и тяжело она вертелась!),
а  он  уже закончил первый разворот и переключил на задний ход. Ему бы сразу
сдать  назад  и  после  того  крутить в нужную сторону, но он не сообразил и
тронулся  с  поворотом  вперед,  а  после  сдал дугой назад, к фасаду, и ему
пришлось сделать лишних полдуги, чтобы выбраться на проезжую часть.
     А  дверь  еще не раскрутилась, передо мной неспешно топтался толстяк со
скошенным затылком, я нырнул под его рукой и кинулся вправо к "феррари".
     Навстречу  шла  голубая  "шкода".  Поль  должен был переждать ее, но он
рванулся  напролом.  Встречный  шофер  с  визгом затормозил, едва не стукнув
его,  - и "шкода" оказалась на моем пути. Я бросился влево, огибая "шкоду" с
хвоста  и  все  еще  надеясь,  что окажусь первым. Но "феррари" - приемистая
машина,  Поль  тут  же  взял вторую скорость, я даже под колеса броситься не
успел, рука моя зацепила стоп-фару за багажником и схватила пустоту.
     - Дамере, - крикнул я с опозданием.
     Толстяк  со  скошенным затылком испуганно смотрел на меня. Еще двое или
трое  обернулись  на  эту  сцену,  но  мне было не до них. Антуан выбежал из
двери, и даже чемодан у него в руках.
     9.26.  Антуан  рванулся  вперед,  чтобы  сразу взять скорость, и тут же
сбросил газ.
     - О ля-ля! - только и молвил он, открывая дверцу.
     На этот раз было проколото переднее колесо.
     - Теперь  ты  вспомнил  этот  "феррари"!  -  в  отчаянье  крикнул  я. -
Шервиль, церковная ограда...
     - Все  равно  я  не догоню его на своем "рено", - бесстрастно отозвался
Антуан, глядя вдоль дороги.
     Поль  отъехал  метров  на  двести,  две  машины  уже  закрывали  его. Я
оглянулся,  но  кругом  не видно ничего подходящего: все машины, сбившиеся в
плотное стадо, пусты и закрыты.
     Антуан  бросился на проезжую часть в надежде проголосовать и остановить
машину,  но  их  тоже  не  было.  Я  услышал звук открываемой дверцы и снова
обернулся.  Через две машины от нашей стоял широкий серый "мерлин", а задняя
дверца  его  была  раскрыта.  Белобрысый  парень  в  шортах  возился  там на
сиденье,   вытаскивая   что-то   длинное.  Я  нащупал  в  кармане  сложенный
перочинный нож и окликнул Антуана.
     Пятясь  задом,  белобрысый  паренек  вылез  из  машины и полуобернулся.
Антуан подошел ко мне.
     - А  "мерлин"  догонит "феррари"? - спросил я и окликнул парня: - Якоб!
Где Виллем? Где Ирма?
     Якоб узнал нас и радостно взмахнул рукой.
     9.27. Ирма сказала:
     - Если   он   убил,  пусть  этим  делом  занимается  криминалистическая
полиция,  -  и снова отвернулась к прилавку, деловито смотрела в зеркальце и
примеривала связку бус, которые она перекинула за шею.
     - Ирма,  он  же  скроется,  удерет  за  границу,  мы искали его по всей
Бельгии...  -  Я  беспомощно  теребил  ее  за рукав кофты, а она раздраженно
увертывалась,  не  отрываясь  от  зеркала.  -  Помните,  в первый вечер ваша
подруга  Люба  сказала:  был предатель. И мы его нашли. Он не только предал,
он  опасный  государственный  преступник,  -  взывал я, а сердце отсчитывало
ускользающие секунды.
     - И  вообще  вы  тут иностранец, это не ваше дело, - она повернулась, я
увидел  ее  сытые глаза и враз умолк. С кем я говорю? Это же Ирма с наколкой
на  руке,  она слушает на "грюндиге" русские песни из эмигрантских кабаков -
вся ее тоска по родине на этом исчерпывается.
     Где же Виллем? И Антуана с Якобом не видно.
     Из-за  угла соседнего ларька выбежал Антуан, за ним показалась огромная
фигура  Виллема.  Увидев  мужа,  Ирма  кинулась  к нему и принялась лопотать
по-голландски. Виллем над ее головой глянул на меня.
     - Что случилось, Виктор?
     Ирма продолжала отчаянно тараторить, пытаясь встать между нами.
     Я поднял два пальца, раздвинув их буквой "V".
     - Феер  ен  фрайхайт!  -  негромко  сказал  я.  -  По  дороге я вам все
объясню, Виллем, нельзя терять ни минуты. Мы едем в Вендюне!
     Услышав   знакомый   пароль,   Виллем   грозно  отстранил  Ирму,  и  мы
припустились к машине.
     - Куда  же  вы? - исступленно вскричала Ирма. - Я тоже с вами, возьмите
меня!


ГЛАВА 26

     У  ворот  прилеплен  жестяной  лист: "Частное владение, вход воспрещен.
Опасность". А ниже эмалевая табличка - 140. Ворота наполовину раскрыты.
     - Дальше  нельзя,  -  сказал  Антуан, трогая меня за плечо. - Во всяком
случае - на машине.
     Виллем  притормозил  у  ворот.  Я  посмотрел  на часы: без восемнадцати
десять. Мы не мешкали.
     - Это  его  дом?  -  спросил Виллем, внимательно разглядывая решетчатую
ограду. Мы уже рассказали ему о многом по дороге, но еще не все.
     - Другого,  - ответил я. - Тут живет тот самый фон-барон. Они действуют
сообща. Сдадим чуть назад, оценим ситуацию.
     - Другого выезда нет, - заключил Антуан.
     - Вы  же  видите,  туда  нельзя,  -  причитала  по-русски  Ирма за моей
спиной.  -  У  нас  в  стране  тоже везде такие надписи. Вы должны поехать в
полицию и все рассказать комиссару.
     Виллем  сквозь  зубы  цыкнул  на  нее,  и  она  ненадолго  примолкла. С
Виллемом  мы  объяснялись по-немецки. Антуан мог общаться с ним через Якоба,
который  знал  французский. Только с Ирмой мы никак не могли договориться на
родном языке, мы просто не понимали друг друга.
     Виллем  сдал  назад  и  остановился,  не выключая мотора. Дорога в этом
месте  отдалилась  от  полосы  дюн  и  перешла  в  тихую  улицу,  обсаженную
деревьями,  среди  которых  стояли  пестрые виллы. По левой стороне они были
близко  и  к  дороге  и  одна  к  другой,  а  справа,  где  висела табличка,
остановившая  нас,  тянулся  густой  парк,  дома  там  не просматривались, и
узорчатая  ограда  отделяла парк от улицы. По всей видимости, с этой стороны
участки выходили к самому морю.
     Если  Поль  и  опережал нас, то не больше чем на две-три минуты, потому
что,  несмотря  на  дорожную  толчею,  мы  ехали  хорошо и наверстали время,
упущенное в бесплодных разговорах с Ирмой.
     Но тут ли он?
     - Пойдем  к  нему, - буднично предложил Антуан, словно мы остановились,
скажем, у дома Луи, где нас ждали к обеду.
     - Я буду наблюдать за воротами, - сказал Виллем.
     Мы  вышли  из  машины.  По  улице  катился яркий фургончик мороженщика,
издавая  мелодичные сигналы. Я шагал вдоль ограды, высматривая место погуще.
Фургончик проехал.
     - Давай,  -  Антуан  подсадил меня, я ухватился за верхнюю перекладину,
подтянулся,  перебросил  ногу  через  ограду,  подал руку Антуану. Вот так и
Щеголь  с  чьей-то помощью перелезал через стену цитадели, но сейчас некогда
размышлять об этом.
     Я  прыгнул  первым.  Штанина зацепилась за острую завитушку, послышался
треск разрываемой ткани, я едва не плюхнулся носом, но сумел удержаться.
     Притаились  за  кустами  вереска. Антуан заметил незатоптанную тропинку
и, махнув рукой, побежал вперед. Сбоку пролаяла собака.
     Петляя  среди  кустов и деревьев, мы пробежали метров семьдесят. Антуан
упал  на  землю.  Перед  нами  была лужайка с дорожками и клумбами, а за ней
протянулся   на   взгорке   плоский   двухэтажный  дом  с  широкими  окнами.
Темно-синий  "феррари"  стоял тут же. Снова пролаяла собака, но теперь стало
ясно, что она на соседнем участке.
     Окна  нижнего  этажа задернуты шторами, а на втором одно окно поднято -
и  ни  звука,  ни  малейшего  движения.  Конечно,  дом имел выход к морю. Но
"феррари"-то здесь.
     И  тогда  зазвонил  телефон. Звонок его был резок и беспокоен. Я тронул
Антуана  за  локоть.  Он  посмотрел  на  меня  и  кивнул.  Телефон продолжал
трезвонить.  На  втором  звонке  Антуан  вскочил  и  припустился к клумбе. Я
обогнал  его  и  лег на дорожку у самого "феррари". Антуан подождал третьего
звонка  и  перебежал  ко мне. Теперь машина прикрывала нас. Антуан подполз к
заднему колесу и достал нож.
     - Пожалуй,  не  стоит,  - сказал я, поднимаясь в рост, потому что из-за
дальнего  угла  вынырнула  машина, та самая, в которой и я сиживал: янтарный
"пежо".
     Поль  сразу  увидел нас и прибавил ходу. Между нами была только клумба.
Антуан  метнул  развернутый  нож  в  заднее  колесо.  Нож летел, кувыркаясь,
стукнулся  о  бампер  и  упал  на гравий. Я тоже не успел обогнуть клумбу, и
Поль  проскочил  первым.  Я отчетливо видел его окаменевший профиль, он даже
не оглянулся.
     За  поворотом  аллеи  показались  ворота,  он уже успел проскочить их и
повернул направо, значит, и Виллем его не задержит.
     Я  свистнул  и тут же увидел нашу машину в проеме ворот. Виллем раскрыл
дверцы,  а мы уже подбегали. Янтарный "пежо" был в конце пустынной улицы. Но
и мы уже тронулись.
     - Он повернул на Брюгге, - бесстрастно заметил Антуан.
     - А  куда  же  ему  еще поворачивать? - засмеялся я. - В Остенде-то еще
рано. Самолет уходит только в четырнадцать часов.
     - Через три минуты я догоню его, - пообещал Виллем.
     Притихшая  Ирма забилась в угол кабины, видно, Виллем неплохо обработал
ее,  пока  мы  бесполезно  бегали  по частной собственности. Якоб метался на
сиденье, повизгивая от восторга.
     На   перекрестке   Виллем   лихо   развернулся,   проскочив  под  носом
пронырливого  "фольксвагена",  и  мы  опять  увидели  Поля. Встречные машины
негусто шли к морю, но все же шли, а на нашей полосе были только мы.
     Вендюне  кончилось. Кругом стлалась плоская равнина, изрезанная шрамами
каналов,  и дорога просматривалась до самого горизонта. До Брюгге километров
двенадцать,  и деваться ему было некуда. Он шел метров на триста впереди, но
Виллем  без  видимых  усилий настигал его. Стрелка спидометра показывала сто
миль.   Встречные   машины   проносились  мимо  расплывчатыми  видениями.  Я
развернул на коленях карту, приготовившись наблюдать за финалом.
     До  Поля  оставалось  не больше ста метров. Семьдесят, пятьдесят. Я уже
видел  его  затылок  и  спину,  подавшуюся  к  рулю.  Эх,  Поль, это тебе не
прогулка в Льеж в замшевых перчатках за рулем.
     Сейчас  мы  встретимся,  Поль,  и  поговорим по душам. Ты забрал у меня
синюю  тетрадь, но тем и выдал себя. Впрочем, вру, я еще раньше смекнул, что
тут  дело  не  чисто.  Вот  когда  я  первый  раз  на него подумал: когда он
принялся  расписывать  во  всех  деталях  побег  своего  кузена  через стену
цитадели.  Но  это  было  еще  мимолетно  и  вроде  бы не о нем. Но когда он
нежданно  ворвался  в  дом  Шульги  и  спросил  про  Николь - не дочь ли она
Иванова?  -  тут  уж прямо на него пришлись мои мысли. Он тут же обмолвился,
что  знает  о  том,  куда  поехала  Николь,  и  снова приоткрылся для удара.
Конечно,  великолепным  президентам  вовсе не обязательно помнить имена всех
чужих  дочерей,  но что дочь Ивана находится в родильном доме, об этом-то он
прекрасно знал: столько разговоров было на эту тему.
     Татьяна  Ивановна  была  у  него дома и весь вечер рассказывала о нашем
провалившемся  пикнике.  Что  же такое выдающееся могло случиться, чтобы мой
великолепный  президент,  независимый  демократ Поль Батист пригласил в свой
дом  безродную  эмигрантку?  Это  же  манифик!  Но  он думал лишь о том, как
завладеть  синей  тетрадью,  и  совершал  одну  ошибку за другой, потому что
другого  выхода  уже  не  оставалось.  Даже  про фотографию братьев забыл он
спросить: не до того ему было в ту минуту, чтобы следы заметать.
     Так  что  недаром  я  вызывал  огонь  на  себя, ответные ходы следовали
незамедлительно.  Человек, который их делал, знал о каждом моем шаге - я все
время  чувствовал  это.  Он  был где-то рядом со мной, но я никак не мог его
ухватить.  Я  хватал  пустоту,  идя  по  ложным  следам,  на которые он меня
наводил.  Но  я не стал рабом своей схемы - и по ложным следам шел не зря. Я
шел  и  анализировал  каждый  шаг.  Из  многоликой  цепи безмолвных вопросов
выделились  два  ведущих:  где был предатель - в отряде или вне его? И каким
был  мотив?  Ответ  выводился путем аналитических построений. Едва услышав о
Щеголе,  черный  монах  принялся наводить меня на отряд... Послушай монаха и
сделай  наоборот.  Когда  же раскрылась ошибочность отцовской записки насчет
Жермен,  я  уяснил  и другое: как же далеко от "кабанов" был предатель, коль
даже  отец  не  ведал  о  нем  ничего. Отец не только ошибся, но и помог мне
своей  ошибкой.  Так  вывелся  первый  ответ:  предатель был пришлым. Ложные
следы  отпадали  один  за другим, а истинный уводил все дальше от "кабанов",
но  вывод  оказывался  несомненным  - предатель приближен к штабу, возможно,
это  офицер связи, который все время перемещается и знает других. Оставалось
отмести  последний  след  -  на  человека  с сигарой, сидевшего в "феррари".
Версия  Гастона также оказалась ложной, но не напрасной. Если вслед за отцом
и  старый  Гастон,  двенадцатый  "кабан",  как  он  себя  называл,  не  знал
истинного  предателя  и его мотива, то искать следует совсем в другом месте.
Дальше  от  отряда,  как  можно  дальше, в штабе полковника Виля, у генерала
Пирра.  И  мотив  преступления  уже  не  может  б