, которые Антуан отметил карандашом.
     - Интересно,  интересно,  - приговаривал Луи, листая тетрадь. - Значит,
этот  предатель  и  убил  Альфреда. "П" и "Д", его зовут Пьер или Поль - это
точно.  А  что  означает  "Д"? Таких фамилий очень много: Делакруа, Даладье,
Дюма,  Делон,  Даррье,  Демонжо...  Тут  придется  поломать  голову.  -  Луи
решительно  отхлебнул  кофе  и поднялся. - Об этом мы подумаем по дороге. Мы
должны  ехать  к  президенту  Полю  Батисту. Мы пойдем к властям и передадим
официальное заявление об убийстве.
     - И  они положат его под сукно, как положили после войны твое заявление
про Шарлотту? - Я невесело усмехнулся. - Да они сто лет искать его будут.
     - Нет,  нет,  это  дело  серьезнее,  чем ты думаешь, - убежденно сказал
Луи,  опускаясь  на  лавку.  - Тут речь идет о героях Сопротивления, которых
предали  и  убили.  И  убийство  Альфреда  совершено  в мирное время... - Он
уставился  в окно и сосредоточенно зашептал: - Дебюсси, Дега, Дантес, Древе,
Дамбрей, Дьемен, Далу...
     - Луи Дюваль и де Голль, - подсказал я.
     - Дасье, Дидье, Дамремон... - шептал он не спеша.
     Я засмеялся:
     - Ты  становишься  настоящим  Джеймсом  Бондом,  Луи.  -  Я услышал шум
мотора  и  глянул в окно. Меньше всего я ждал этого человека, но больше всех
мне был нужен он.
     Пряча  лицо,  старик  вылез  из машины, огляделся, не закрывая дверцы и
словно бы еще раздумывая, сюда ли он приехал и стоит ли вылезать?
     - Кто  это?  -  спросил  Луи  у  Сюзанны,  та  отрицательно и удивленно
замотала головой.
     - Самый  нужный человек! - крикнул я, бросаясь к двери. - Старый Гастон
из  лесной  хижины.  Но  он  же молчит! - Последние слова я выкрикнул уже на
дворе, спеша к машине, и обращены они были только к самому себе.
     - Бонжур, мсье Гастон, - ликующе крикнул я, подбегая.
     Старик  смотрел  на  меня как на пустое место и молчал. Он стоял передо
мной  в  парадном  черном  пиджаке,  при  белой  рубахе и галстуке, такой же
кряжистый,  с  тем  же  страшным рубцом через все лицо - и не желал замечать
меня.  Дверцу  машины  он все же легонько прихлопнул и посмотрел при этом на
дом.
     Ладно,  я  тоже  молчать  умею. Посмотрим, кто кого перемолчит. Я молча
достал  сигареты,  молча протянул ему пачку. Он буркнул что-то невнятное, то
ли  сказал,  то  ли  крякнул,  обогнул  меня и зашагал к дому. Сюзанна и Луи
стояли  на  пороге, поджидая его. Старик снова крякнул нечто похожее на звук
"нжу"... и проследовал сквозь них в прихожую.
     Я  молча  шагал  за  ним,  показав  рукой  в  гостиную. На этот раз он,
похоже,  заметил  если  не  меня, то мою руку, потому что пошел куда надо. Я
молча  отодвинул  перед  ним  стул.  Он с грохотом сел. Луи вошел в комнату,
быстро заговорил о "кабанах". Старик молчал.
     Сюзанна  поставила  перед  ним  чашку  с  дымящимся  кофе. Старик молча
придвинул  чашку  и  громко  отхлебнул, пытливо глядя то на меня, то на Луи.
Шрам  стягивал кожу над правым глазом, открывая красное безресничное веко, и
оттого взгляд старика делался жутко пронзительным.
     - Я  Виктор,  сын  Бориса,  - произнес я свой пароль, будучи не в силах
отвести взгляда от его застывших всевидящих глаз.
     Гастон едва заметным кивком дал понять, что слышал.
     - Виктор  прилетел  из  Москвы для того, чтобы... - начал по-французски
Луи мне в поддержку, но старик и бровью не повел.
     Так  дальше  не  пойдет, это бесполезно, все равно он будет молчать как
рыба.  Надо его расшевелить. Я схватил заветную папку, вспорол замок, достал
фотографию "кабанов" и положил перед Гастоном.
     - Вот он! - сказал я, показывая пальцем.
     - Борис,  - скорее выдохнул, чем выговорил он, и рассеченные губы его с
усилием  растянулись  в улыбку, напоминающую гримасу боли, - Борис Маслов, -
проговорил  он  более  уверенно,  -  он  был настоящий парень. А это Альфред
Меланже,  он тоже настоящий парень. Он мертв. И Борис мертв! - Но до чего же
странно он говорил, я даже имена разбирал с трудом.
     - Он по-валлонски говорит, - сказал Луи.
     По-валлонски,  по-баварски,  по-китайски  -  какая теперь разница, коль
старый Гастон заговорил!
     Старик  достал  из пиджака сложенную газету, не поспешая, развернул ее,
аккуратно  разгладил  ладонями,  ткнул  пальцем  в  меня,  стоящего  на фоне
церкви.
     - Чего  тебе  надобно,  старче? - спросил я с улыбкой. - Это я, Виктор,
сын Бориса, собственной персоной перед тобой. Не томи душу, выкладывай!
     - Дай  ордун,  -  потребовал  Гастон.  Я  не  понял, но Луи обратился к
Сюзанне, и та поспешно взяла зеленую коробочку, лежавшую на буфете.
     - Вот  мой орден, старик, - я достал серебряного Леопольда из коробки и
положил его на газету - орден Бориса.
     Гастон взял орден, почтительно взвесил его на ладони.
     - Леопольд наш король, - сказал он.
     - Все  верно,  старик.  Вот  мои  остальные  верительные  грамоты,  - я
выложил   перед   ним   все  свое  богатство:  указ  на  орден,  грамоту  на
партизанскую  медаль,  удостоверение личности с фотографией. - Это Аэрофлот.
Штурман  второго  класса  Виктор Маслов. Пепел Клааса стучит в мое сердце. А
теперь  и ты выкладывай, старче. Где предатель? Ты же видишь, я поклялся его
найти. Где он?
     - Борис  Маслов,  -  Гастон  снова вернулся к тому, с чего начал. Потом
положил  орден  в  коробочку  и приказал: - Пусть они уйдут. А ты сюда! - он
ткнул  пальцем  в  мою  сторону и указал на стул. - Я буду говорить только с
русским.
     - Год  фердом,  -  выругался  по-валлонски Луи, подступая к старику, но
тот  не реагировал. - Он будет разговаривать только с русским! А мы кто - не
люди?  Я  отсюда  не  уйду. Я партизан Армии Зет. Я коммунист, понимаешь ты,
валлонская твоя башка.
     Но старый Гастон оказался железным.
     - Тогда  я  все  сказал.  Адье!  -  И принялся неторопливо, но деловито
складывать газету.
     Луи пошел на попятный:
     - Хорошо,  я  уйду,  но  ты  еще  пожалеешь  об этом, старый валлонский
баран. Ты перевернутый горшок, вот ты кто.
     - Закрой за ними дверь! - приказал мне старик.
     Я подошел к Луи:
     - Его  ведь  тоже  можно  понять,  дорогой  Луи.  Он отвык верить своим
соотечественникам.
     - Мальчишка!  -  кричал  на  меня  Луи, скрываясь в дверях, а я едва от
смеха удерживался.
     Мы остались вдвоем.
     Я  тут  же  как  бы невзначай пододвинул фотографию. Гастон увидел ее и
ткнул пальцем в Мишеля.
     - Кто это? - сказал он.
     - Спроси что-нибудь полегче, старик. Мишель, разумеется, он же Щеголь.
     Гастон посмотрел на меня с уважением.
     - Мишель  Ронсо,  -  продолжал  он,  доставая черный потертый бумажник.
Извлек  старую  фотографию,  обломившуюся  с  края.  Двое  мужчин  стояли  у
какого-то  дома.  Одного  я  сразу  узнал:  носастого.  Старик подтвердил: -
Мишель  Ронсо  и  Густав  Ронсо,  два  брата,  -  он  показал  на  пальцах и
перевернул  фотографию. - Видишь надпись: "Дорогому брату Мише... от Густава
Ронсо.  15.08.38-го..."  -  Я внимательно разглядывал надпись, все было так,
как  Гастон  говорил.  Краешек  старой  фотографии  отломился,  и  оттого не
хватало  нескольких букв в окончаниях слов, надпись и без того была понятна.
Гастон  снова  перевернул  фотографию,  теперь  я  и дом узнал, тот самый, с
веселенькими  занавесочками.  - Густав Ронсо - хозяин "Остеллы", - продолжал
старик.  - Густав рексист, понимаешь? Альфред и Борис пиф-паф Густава Ронсо,
они  его  убили.  Мишель  Ронсо  отомстил  за  брата,  он предал "кабанов" и
получил за них денежки.
     Вот  и  все.  Очевидность  тайны  даже  разочаровывала.  До чего же все
просто,  только  этой  детали  я и не мог ухватить: они были братья. В ней и
мотив,  и  дальнейшая  нить. Вот и ответ на вопрос, который томил меня вчера
утром  у  родника,  когда  я  вглядывался  в  его хрустальную глубь. Вот кто
сказал  женщине  в  черном,  кто  убил ее мужа, - Мишель. Сошлись мои камни,
главное имя начертано на могильной плите.
     Я  вытащил  из  папки  столовый нож, положил его перед стариком. Гастон
коротко кивнул.
     - Еще  не  все,  доблестный старче. - Прямо на газете я написал: М.Р. =
П.Д.  =  X.  -  А такую задачу с двумя неизвестными ты можешь решить? Как бы
лучше сказать: кроссворд, ребус, сфинкс - понимаешь?
     Гастон  пошарил  в  бумажнике  и  положил  рядом  с  ножом  пожелтевшую
визитную  карточку.  "Мсье  Пьер  Дамере,  -  прочитал  я,  -  отель "Святая
Мария"..."  Намюр,  улица,  номер  дома,  телефон - все было как полагается,
удобная вещь эти карточки, ничего не скажешь.
     - Я  "кабан",  -  с  гордостью  сказал Гастон. - Двенадцатый "кабан". А
этот был свинья, он даже и тогда струсил, он переменил имя и стал Пьером.
     - Старый  адрес  сорок шестого года, - заметил я, указывая на карточку,
и  опять  старик поглядел на меня с уважением. - После этого Мишель-Пьер жил
и  в  Монсе,  и  в Генте. Имя он тоже мог переменить в третий раз. Где же он
сейчас?
     Гастон сконфуженно головой помотал.
     - Ты можешь не уважать старого Гастона, но этого я не знаю.
     - Я  тебя уважаю, старик, - я разлил остатки водки по чашкам. - Спасибо
и на том, что ты открыл нам. "Святая Мария", неплохо придумано, ха-ха.
     - "Остелла" принадлежит Пьеру, - заключил старик.
     - Едем в "Остеллу"! - воскликнул я второй раз за нынешнее утро.
     - Пьер там не живет, - уточнил Гастон. - Но больше я ничего не знаю.
     - Постой,  старче, постой, - я задумался, пытаясь соединить свои данные
с  версией  Гастона. Еще не все сошлось у старого Гастона. Как же мог Мишель
быть  в  "кабанах"  под  фамилией  Ронсо?  Ведь  тогда бы Альфред узнал, что
Густав  и  Мишель - братья. - Что-то у тебя не сходится, доблестный "кабан".
Отвечай, старче.
     Но  старый Гастон снова впал в молчание и, видимо, надолго - на сей раз
по мотивам выдающегося храпа.


ГЛАВА 20

     Николь  приехала  на  мотороллере. Я выбежал к ней. Машины Луи на дворе
уже не было. Сюзанна сказала, что тот уехал в Льеж к президенту.
     - Салют от Пьера Дамере.
     - Кто  это  такой?  - спросила Николь, слезая с мотороллера. Она была в
сногсшибательных  голубых  брючках, желто-красном полосатом свитере - хороша
моя сестренка. На плече висела дорожная сумка.
     - Скоро его имя узнает вся Бельгия, - сказал я грозно.
     - Он звезда экрана? - Николь покрутилась передо мной, красуясь.
     - Пьер Дамере - предатель. Он предал нашего отца.
     Николь сразу перестала крутиться.
     - Ты  уже  нашел его? - спросила она, и озабоченные складки набежали на
ее лоб. - Почему же этого нет в газете?
     - Разве  ты  не  знаешь,  что газеты всегда опаздывают. Следуй за мной.
Перед  тобой  главный  арденнский  следопыт,  -  мы уже вошли в дом. - Тс-с,
кажется, он немножко спит.
     Николь  с интересом смотрела на громогласно храпящего Гастона, которого
мы  с Сюзанной уложили на диван, и ничего не понимала. Мы прошли на кухню, и
я, как умел, рассказал ей все, что узнал от старика.
     - Надо  ехать  в  "Остеллу"!  -  пылко  воскликнула она. - Едем на моем
мотороллере.
     - Не  торопись,  Николетт,  не  торопись,  "Остелла"  никуда  от нас не
денется.  Прежде чем туда ехать, надо решить небольшую задачу: с чем мы туда
поедем  и  зачем?  Ты понимаешь, Николетт? - Она умела слушать, с ней хорошо
думалось  вслух. - Понимаешь: имя мы имеем, а что дальше? От имени до живого
человека  еще  далеко,  а я должен его своими руками пощупать. А может, он и
это  имя  переменил - что тогда? Нет, за "Остеллу" надо крепко зацепиться. И
Тереза там сидит...
     - Какая Тереза? - с невольной подозрительностью спросила Николь.
     - Этуаль  д'экран,  -  засмеялась  Сюзанна,  указывая на меня. - Виктор
влюбился в эту звезду.
     - Тише,   девочки,  не  отвлекайтесь.  Продолжаю  мысль.  При  чем  тут
влюбился?  Просто  мы  не  имеем права рисковать. Там же матерый волк сидит.
Если  на  этот  раз  ниточка  оборвется,  то  уж  надолго, надо по-умному ее
тянуть.  Вот  видишь,  наш  отец  ошибочно  написал  про  Жермен.  А почему,
спрашивается?  Почему отец не указал на Мишеля? Теперь ответ более устойчив.
Да  потому, что предатель был не в отряде. И синяя тетрадь это подтверждает.
Но  тут  можно  и другое предположить: этот Мишель так ловко замаскировался,
что  на  него не могли подумать самые близкие люди. Значит, и мы должны быть
сверхосторожными. А он замаскировался и сидит в своей "Остелле"...
     - Хочешь,  я  туда  поеду?  -  спросила  Николь,  морща  лоб и стараясь
вникнуть  в  смысл  того,  что  я  говорил. - Это далеко? И что я должна там
делать?  Ты хочешь передать записочку своей Терезе? - И губы надула. - Когда
ты должен уезжать?
     - Какова  сестренка! Ты задала решающий вопрос. У меня совсем из головы
выскочило.  Сегодня у нас вторник, седьмой день в Бельгии. Значит, через два
дня  я  должен  тю-тю.  Вот  это  номер.  Вылет  в  десять двадцать, но надо
приехать  раньше. Что же в итоге? Четверг отпадает, у меня меньше двух дней.
Негусто.
     - Разве  ты  не  можешь продлить визу? - удивилась Николь. - Я не хочу,
чтобы  ты  так  быстро  уезжал  от меня, - и снова губы надула, она вся была
переполнена своими новыми ощущениями.
     - Визу  продлить  -  нехитрое дело. Но я же на десять дней оформился на
работе  за  свой  счет.  Кто думал, что тут такая каша заварится? Приехал на
могилу  отца,  чтобы дальше было жить спокойнее, а оно вон как обернулось. В
экипаж я должен вовремя явиться, меня ребята ждут.
     - Что такое экипаж? - переспросила Николь.
     - То же, что у вас. Экипаж - это моя семья. Это уже по-нашему.
     - Ты  знаешь,  - продолжала Николь, у нее были свои проблемы, - сегодня
утром  я  назвала  его,  как  всегда, папа. И я почувствовала, что мне стало
трудно.  Отчего  это?  Ведь Ив с самого начала знал, что я не его дочь. Но я
ни  разу  не  почувствовала  этого.  Как  он расцвел утром, когда я сказала:
"Папа".  А  я  сказала и покраснела потому, что почувствовала в своих словах
ложь.  Как  трудно  мне  вдруг  стало!  Ты должен все-таки рассказать мне об
отце. Как бы я хотела увидеть его живого!
     - И  все это сделал один человек, Николь, - ответил я, теперь мы были с
ней  едины.  -  Пьер  Дамере, или как его там? Нет преступления худшего, чем
предательство.
     - Что  ты  с  ним  сделаешь?  -  Николь всплеснула руками. - Неужели ты
убьешь его? У нас очень строгие законы.
     - А  разрешать  предателям  разгуливать на свободе - какие на это у вас
законы? Я поступлю с ним по закону своего сердца.
     - Я  слышала  по  телевизору,  - сказала Сюзанна, подсаживаясь к нам, -
что   наш   парламент   скоро  будет  обсуждать  какой-то  закон  о  военных
преступниках, я не помню точно, как это называется.
     - Я не слышала, - отозвалась Николь, - а я люблю телевизор.
     - Срок  давности  об  ответственности  за  военные преступления. Сейчас
переведу со словарем.
     - О,  можешь  не  переводить,  все  равно  я  этого  не  пойму. Я же не
интересуюсь политикой.
     - Чем  же  ты  интересуешься,  позволь  спросить? - я посмотрел на нее,
будто впервые увидел. - Как ты вообще живешь?
     - Через  год  я  кончу  институт,  выйду  замуж, и мы с мужем поедем по
контракту в Африку или на Восток. Там мы будем хорошо зарабатывать.
     - Все-таки  есть  программа?  Но  это,  так  сказать,  для  себя. А для
человечества ты что собираешься сделать?
     - Я буду лечить больных. Что я могу еще делать?
     - И  при  этом  хорошо  зарабатывать. Да ты, я вижу, насквозь пропитана
духом наживы.
     - Что   такое  дух  наживы?  Разве  это  плохо,  когда  человек  хорошо
зарабатывает, имеет дом, машину или даже две - я тебя не понимаю.
     - Естественно.  Так  всегда  и  бывает.  Когда приходит пора признавать
свое  поражение,  люди  перестают  понимать  друг  друга. Впрочем, я от тебя
слишком многого требую, ты же выросла в среде буржуа. Мамочкин магазин...
     - Я  не  люблю наш магазин, - живо перебила Николь. - Никогда не буду в
нем работать.
     - Отцовская  кровь  в  тебе  бушует, - я засмеялся, погладил ее руку, -
все-таки ты еще не совсем "загнила", сестренка.
     Николь  беспечально  улыбалась в ответ, зная, что я говорю о ней что-то
хорошее. Иван эксплуатированный возник в дверях.
     - Они  неправильно  написали в ихних газетах, - безмятежно сообщил он с
порога.
     - Что же они написали неправильно? - невинно полюбопытствовал я.
     - Они  не  имели  права  давать  тебе  такой  картбланш  в заголовке, -
отозвался суровый Иван.
     - Теперь  уж  ничего не поделаешь, - продолжал я в том же тоне. - Прошу
тебя, загляни в гостиную, там, кажется, есть небольшой сюрприз для тебя.
     Иван  не  поверил,  но  все-таки  заглянул. Сидя за столом, я видел его
удивленное лицо перед раскрытой дверью.
     - Там кто-то есть, - доложил он.
     - Разве ты не узнаешь этого человека?
     Николь и Сюзанна прыскали со смеху, глядя на Ивана.
     - Это  же  старый Гастон, - наконец-то он поразился окончательно. - Что
он тут делает?
     - В самом деле, Иван, - откликнулся я, - что делает там старый Гастон?
     - Он спит, - обрадованно догадался Иван. - И он говорил?
     - Ты  еще  сомневаешься?  Иди  сюда,  не  мешай ему отдыхать. Сейчас ты
услышишь такое, что у тебя вмиг отвалится челюсть.
     Сюзанна  уже  накрывала  на  стол  второй  завтрак:  через  пять минут,
показала  она  на  часах,  приедет  Антуан. Я рассказывал Ивану про Гастона.
Николь  задумчиво  листала  синюю  тетрадь.  Иван слушал и охал. Прошло семь
минут  - Антуана не было. Десять минут - Сюзанна начала нервничать, вышла во
двор, чтобы загодя услышать гудок машины.
     Антуан опоздал на десять минут.
     - Чем   ты  оправдаешься  перед  членом  месткома  за  свое  безыдейное
опоздание? - встретил я его. - У нас неплохие новости, Антуан.
     - У  меня  тоже  есть  новости, - невозмутимо отвечал он. - Я заезжал к
монаху.  Но  чья  это  машина?  -  Антуан  оглянулся,  изучающе посмотрел на
гастоновский "фольксваген".
     - Этого  ты  никогда  не  узнаешь, - с торжеством продолжал я. - Ставлю
сто против одного. Пари, Антуан?
     - Пожалуй,  я  могу  рискнуть  одним  франком,  как ты думаешь, Сюзи? -
Антуан  подошел  к машине, и походка его вмиг стала кошачьей. Мы с интересом
наблюдали  за  ним.  Антуан обошел вокруг "фольксвагена", постучал носком по
скатам,  присел,  осматривая  их, привстал, провел пальцем по чистому верху,
посмотрел  на  палец,  заглянул в кабину. При этом он как бы рассуждал сам с
собой,  зная  о том, что мы его слушаем. - Машина старого выпуска, - говорил
он,  -  и  владелец  очень  редко ездит на ней. Резина совсем свежая, а дата
изготовления  говорит  о  том,  что ей уже пять лет. К тому же я уверен, что
никогда  не  видел  этой  машины  на  дорогах,  а  номер  у нее местный. Это
подтверждает,  что  она  больше стоит в сарае, чем ездит. Очевидно, владелец
ее  -  старый  человек, он не очень любовно ухаживает за ней. Кто же он? Кто
мог  принести в наш дом столько радости? Утром мы были убиты горем, а сейчас
в  доме радость. Мне думается, при этом "фольксвагене" есть еще и трактор? -
Антуан  с  усмешкой глянул на меня. Я полез в бумажник за расплатой. - Итак,
это старый Гастон?
     - Получай  свои  сто  франков,  -  ответил  я,  протягивая  деньги, - и
отвечай, зачем ты заезжал к черному монаху?
     - Я  хотел  показать ему синюю тетрадь: там есть кое-какие неясности, я
хотел их уточнить у черного монаха.
     - Как  же  ты  опростоволосился,  Антуан,  - мстительно высказался я. -
Нашел кому показывать тетрадь.
     - Да,  я понял свою ошибку, - ответил он. - Но я ее не совершил. Монаха
не было. Он уехал.
     - Куда же?
     - Может,  теперь ты попробуешь угадать? - улыбнулся Антуан. - Пари? Сто
против одного.
     - Принято.  Черный  монах  помчался в "Остеллу". Как это тебе нравится,
мон шер Антуан?
     Антуан безропотно вернул сто франков.
     - Ка