он  всегда оставался Пьером Дамере по
кличке  "Мишель".  Братья  не  были  родными,  они жили отдельно, а во время
войны  дороги  их  и  вовсе  разошлись: один стал "кабаном", другой сделался
рексистом,  и  не  было  у  Мишеля мотива мстить за убитого предателя. Вот и
Альфред  написал  в  синей тетради: "Буханка не виноват". Но только сейчас я
узнал,  как  возникла эта кличка, - и распалось задуманное тождество. Старый
Гастон  выстроил  стройную  цепь,  но  он  добросовестно заблуждался. Фазаны
подвели  старика  Гастона,  всего  два фазана. Буханка забрал у Гастона двух
фазанов,  чтобы  накормить  товарищей.  На  этих фазанах и попался в ловушку
Гастон, извечная крестьянская психология...
     А Пиаф продолжала в ликующей надежде:

                Кажется, рухнуло все, но все начинается снова,
                Завтра настанет день!..
                И звон колокольный в небо взлетит голубое
                Завтра,
                И месяц новый, месяц медовый взойдет над тобою
                Завтра,
                От сегодняшней грусти не останется даже следа,
                Ты будешь смеяться, любить и страдать - всегда, всегда.
                Завтра настанет день!
                Завтра!

     - Ну  что  ж,  Антуан,  - сказал я. - Вот тебе и ответ на твой вопрос о
ноже.  Луи  был прав, ругая меня за то, что я взял чужой нож. Я предполагал,
что  этот нож вовсе не обязательно должен принадлежать кому-то из "кабанов".
Просто  кто-то  захватил  его с собой, когда "кабаны" были в "Остелле", ведь
нож необходим в лесу. Так что придется вернуть его хозяйке.
     - Я  передам  его  через Терезу. Вместе с записочкой, а? - Антуан снова
хитро прищурил глаза.
     - Но кто же в таком случае ждет нас в Кнокке? Как ты думаешь?
     - Не все ли равно, - беспечно откликнулся Антуан, включая скорость.


ГЛАВА 25

     7.25.  Удалось  поставить  машину  прямо против "Паласа" так, что можно
сразу  выехать  на  дорогу  в  сторону Вендюне и Брюгге. Справа столб, прямо
белая черта, так что нам трудно перекрыть выезд.
     "Палас"  расположен в долгом ряду других отелей, выстроившихся шеренгой
вдоль  берега,  на  вид  ничем  от  них  не  отличается  и  выглядит  вполне
респектабельно.  По  другую  сторону  улицы  ряды  ларьков и купален - здесь
променад.  Еще  дальше  -  полоса  пляжа,  утыканного  цветными зонтами. Час
ранний, народу почти не видать. День обещает быть теплым и чистым.
     Начинают подъезжать машины.
     7.40.  Все идет по графику: устроились. У подъезда нас встретил швейцар
в  ливрее:  "Мест  нет".  - "У нас есть", - небрежно бросил Антуан, и сквозь
вертящуюся  дверь  мы  проникли  в холл. Администратор встретил нас радушно:
"Мсье  Оскар  Латор с сыном? Да, да, мы ждем вас. Как прошла дорога? Сегодня
ожидается  что-то невероятное! По радио передавали, что к морю двинулись три
миллиона человек".
     Я   стоял  в  сторонке  и  помалкивал,  старательно  изучая  расписание
пароходов   из   Остенде.  Потом  переключился  на  брюссельское  расписание
самолетов.  Каракас, Манила, Тегусигальпа, Порт-о-Пренс, Карачи, Парамабиро,
Мельбурн,  Монреаль.  Какой  бы  городок  мне выбрать? А вот и наш рейс 041,
вылет из Брюсселя в 10. 25 - все у нас по-прежнему.
     Краем   глаза  наблюдаю  за  Антуаном.  Тот  заполнил  бланки,  выложил
паспорта  и  две тысячи франков, по тысяче за сутки, подумать только! Двести
франков  Антуан  подал  отдельно,  заложив под паспорт: "Силь ву пле, мсье".
Администратор  мигом все оформил, даже не раскрыв паспортов: приехали отец с
сыном, экая невидаль! Слизнул ассигнации и вернул оба паспорта Антуану.
     Поднялись  на  лифте на третий этаж, нас проводили в номер. Горничная в
наколке  поиграла  глазками  в  нашу  сторону.  "Прикажете завтрак, мсье?" -
"Пожалуйста,  не  беспокойте  нас,  мы будем отдыхать с дороги", - и еще сто
франков, полетели наши денежки!
     Антуан запер дверь, задернул портьеры.
     - Спать, Виктор. Я буду спать целый час. Шестьдесят минут.
     - Валяй, Антуан. Остаюсь на вахте.
     Антуан разоблачился и юркнул в постель.
     Номер  что  надо:  огромная  комната  с  балконом и альковом, в котором
высятся  две  роскошные кровати. Современная мебель, телевизор, холодильник,
столик  для  телефона  с  белым  аппаратом  -  вот  что  нам всего нужнее: и
выходить  не  придется  из  номера,  Щеголь сам заявится как миленький, едва
услышит кое-что по телефону.
     Заглянул  в  коридорчик.  Там  была  еще  одна  дверь, за ней оказалась
ванная  -  и  вполне  приличная: с розовой плиткой, никелированными кранами,
широким  зеркалом  и всем остальным, что полагается в таких местах. Даже две
зубные  щеточки, завернутые в целлофан, - "Покупайте предметы гигиены только
у Гиббса..."
     7.50.  Погулял  по  номеру,  заглянул  в холодильник: набит бутылками -
дело   у  черного  монаха  поставлено  на  широкую  ногу.  Ни  разу  мне  не
приходилось  останавливаться  в таких шикарных апартаментах. Все для Виктора
Маслова,  сына  Бориса!  Ведь  они  не  только  миллионы,  они,  если на них
поднажать,  и  Терезу  мне  отдадут.  Будут  у меня апартаменты почище этих,
"ягуар"  и  "кадиллак" - непременно две машины, как мечтает Николь. И Тереза
будет.  И  поплывем  мы  на  белом  пароходе на остров Кюрасао, нет, лучше в
Австралию,  на  Веллингтон-стрит.  Газеты  будут  давать  отчеты  в светскую
хронику:  "Вчера  молодая  чета нанесла первый визит мистеру Чарли". Или еще
трогательнее:  "Их  отцы были врагами, но они полюбили друг друга", а мы тут
как  тут  с  крошкой Зизи на фоне нашей яхты. Научусь болтать по-французски.
"Же т'эм, май дарлинг" - "И я тебя же т'эм". Но не до шуточек мне теперь...
     Вышел  на  балкон.  На пляже было нелюдно. Волны плоско накатывались на
берег,  шум  их  был  приглушенным  и  спокойным. Приморская улица уходила к
северу до самого мыса. Машины шли вереницей.
     7.55.  Пустился  в  разведку. Наш номер рядом с лифтом и лестницей, это
неплохо.  В  лифте  малый  в  ливрее  спросил меня: "Куда, мсье?" - "Восьмой
этаж",  -  ответил  я  по-немецки,  посмотрев на кнопки. Он глянул на меня с
бесстрастием,  и  мы  поехали  наверх. Такой же длинный коридор с дверьми по
обе стороны. Лестницы на чердак не нашел.
     В  холле  тоже  есть  балкон.  Оттуда  виден  кусок  дороги,  ведущей в
Вендюне,   там  машин  меньше:  почти  все  сворачивают  в  нашу  сторону  и
останавливаются перед отелями.
     С  лестницы  удалось  выглянуть  во  двор, но темно-синего "феррари" не
видать.  Прошел  по  седьмому  этажу  в  другой конец коридора, спустился на
первый  этаж.  Администратор  улыбнулся мне, я улыбнулся ему. Ресторан пуст,
парикмахерская   открыта.   Табличка  оповещает,  что  кабинет  управляющего
находится на втором этаже.
     Вышел  из  отеля,  прошел по улице. С обеих сторон к "Паласу" примыкают
два  соседних отеля так, что выезда со двора нет, очевидно, ворота выходят с
тыльной стороны.
     Двинулся  дальше.  За  мной никто не следил. В витринах пестрая мелочь,
сувениры,  гуси-лебеди. Купил на углу несколько цветных открыток и каталог с
планом Брюгге.
     Рекогносцировка проделана. Возвращаюсь обратно.
     8.15.  Сижу  на  балконе. Антуан спит как младенец. Смотрю на море, оно
точно  такое, как на открытках, только более блеклое. Когда на море смотришь
с  большой  высоты,  оно  однообразно и похоже на застывшее стекло. А вблизи
оно живое, переменчивое. Купающихся мало.
     Где  сейчас  Щеголь?  Что-то  поделывает  в  эту минуту? Продрал глаза,
чешет  грудь  и  обдумывает  ситуацию. Впрочем, поднялся он нынче чуть свет.
Знает  ли  он  про  Терезу?  Ее  побег  насторожит  его  еще больше. Ведь он
понимает,  что  Тереза расскажет нам и про дядю, и про ван Серваса. А может,
все-таки  Щеголь и есть тот самый ван Сервас? Чего гадать, скоро мы узнаем и
это.
     Что  чувствует  предатель,  погубивший девять жизней и пустивший пулю в
десятого?  Конечно,  много  времени  прошло...  Но  страх-то все-таки должен
таиться.  Страх  разоблачения,  кары. Как бы ни был он уверен, что замел все
следы,  какое  бы  ни  выстроил  алиби,  но  этот страх сидит в самых тайных
извивах  души  - никуда от него не денешься. То-то он так зашевелился: страх
его  гонит,  и  он  готов  умчаться хоть на край света, чтобы заглушить свой
страх.  А  может,  он  уже летит в самолете. Я запомнил расписание: утренний
самолет  из  Остенде  уже  ушел.  А  дневной - в два часа. Летит мой Щеголь,
стюардесса  ему  улыбается,  а  он  сидит  себе посмеивается и в ус не дует.
Тогда и я улечу завтра ни с чем.
     На улице зазвучал оглушительный глас:
     - Зачем  предал  ты,  Иуда окаянный, господа нашего Иезуса Христа, сына
божия,  на  муки  и  смерть? Ведь не в радость тебе стали гнусные сребреники
твои.  Сам,  окаянный,  невдолге  удавился,  не  порадовавшись гнусной плате
своей. Покайтесь, верные. Вспомните Иуду-предателя и жалкую его судьбу...
     Огромный  автофургон  с  белыми  крестами медленно катился вдоль домов,
изливая   на   страждущих   гневные   слова   проповеди.   Впереди  фургона,
припрыгивая,  бежал  мальчишка, верно, только мы вдвоем и слушали проповедь.
Сначала  поп изливался по-фламандски, потом перешел на немецкий, а под конец
- на французский. Но слова были те же.
     Зачем  ты  предал,  Щеголь?  Из  корысти? страха? ненависти? тщеславия?
Принесли  ли  тебе  радость сребреники твои? Меня тоже предавали два раза. В
первый  раз мне было 13 лет, я пришел на день рождения к Димке, с которым мы
учились  в  7  "Б".  Я  принес  ему марку: австралийский кенгуру, оливковый,
трехпенсовый  -  довольно  редкий.  Тогда  мы  все были филателистами, и мой
подарок  произвел  фурор.  Я  преподнес  "кенгуру"  в прозрачном пакетике, и
Димка  никому  не  разрешал  доставать  ее  оттуда: наслаждайтесь не трогая.
Марка  ходила  по  рукам,  именинник  был  забыт.  Наконец, Димка недовольно
упрятал  ее  в  альбом, сели за стол, но ребята все равно приставали: покажи
"кенгуру".  Димка  не давал и сердился. А я плел всякие истории о редкостных
марках,  об  этом  я  мог распространяться часами. После чая кто-то попросил
еще  раз  показать  марку.  Димка  с  готовностью  кинулся к папке и раскрыл
альбом.  Марки,  конечно,  не  было.  Димка закатывался в истерике и тыкал в
меня  пальцем:  это  он,  он! Сам подарил и сам выкрал. Вор! Вор! Все сидели
пристыженные.  Вмешалась  мать.  Я  недоуменно  пожимал плечами. "Ага, ты не
хочешь,  чтобы  тебя обыскали". - "Пожалуйста, - ответил я ему, - только это
глупо".  Димка полез в мою куртку и вытащил из кармана "кенгуру". До сих пор
не  знаю, как он это сделал, однако он сумел. До чего же подл он был в своем
торжестве.  Я  влепил ему пощечину и убежал. Весь год мы не разговаривали, а
потом  он  перевелся в другую школу и исчез с горизонта. Но вот что все-таки
удивительно:  половина  ребят была уверена, что я в самом деле украл свою же
марку - и с этим ничего нельзя было поделать.
     Страшно  быть  преданным,  но  и предавать, верно, нелегко. А мстителем
быть  просто,  черт  возьми! Не хотел я быть мстителем, не для того пришел в
эту  прекрасную  страну  к  ее красивым людям. А все же пришлось, потому что
пепел  Клааса  стучит  в  мое  сердце,  и  до Брюгге, где Тиль расправился с
рыбником, всего 19 километров.
     Резкий  гудок  вывел  меня  из  задумчивости.  Автопоп  с магнитофонной
проповедью  уехал уже далеко, и голос его был едва слышен. У нашего подъезда
остановились   две   машины.  Из  первой  вылез  тучный  человек  с  толстым
портфелем,  из  второй служители таскали чемоданы и коробки. Одна из машин -
"феррари", но масть не та.
     8.35.  -  Сладко  же  я  вздремнул, - Антуан стоял передо мной в дверях
балкона. - Красивое у нас побережье, правда?
     Я вскочил:
     - Пойдем? Вперед, Антуан!
     - Конечно,  пойдем.  Пойдем  на  море и будем купаться, - он пребывал в
самом благодушном настроении.
     - А Щеголь? - не удержался я.
     - Попробуем  найти  его  среди  волн и утопим, - Антуан похохотал. - За
что  же  я  заплатил  денежки?  Я  заплатил их за море и за солнце. Я должен
кое-что  получить за эти денежки. А потом мы потребуем проценты на вложенный
капитал.
     - Хорошо, Антуан, пойдем на море, - покорно согласился я.
     Мы  переоделись,  прихватили  полотенца  и  двинулись. В холле все было
по-прежнему, машины уже отъехали от подъезда.
     Антуан подошел к администратору.
     - Простите, пожалуйста, мсье Пьер Дамере не приезжал? - спросил он.
     - Дамере? - удивился администратор. - Первый раз слышу это имя.
     Пришлось Антуану давать задний ход.
     - Разве  я  не  просил  вас передать мне, если приедет Пьер Дамере, это
мой кузен.
     - Я уверен, мсье, что не слышал такой просьбы.
     - О,  пардон,  мсье,  если  он все же спросит меня, передайте, что я на
пляже.
     Они поулыбались друг другу, инцидент был исчерпан.
     На  пляже  Антуан отыскал кабинку, которая прилагалась к нашим шикарным
апартаментам, и открыл ее ключом.
     - Надо  пококетничать  с  горничной, - сказал я. - Она может знать, где
сейчас Мариенвальд. Щеголь сейчас с ним, я уверен.
     - Тс-с,  -  Антуан  показал  глазами  на  стены. - У этих фанерных стен
бывают  уши.  Вперед!  - задорно крикнул он и первым припустился по песочку.
Мы  долго  шлепали  по  мелководью, вскидывая ноги, потом поплыли. Вода была
колючей  и  въедливой,  но  я  пошел  баттерфляем и быстро согрелся. Покатые
волны   катились  навстречу,  я  прошел  метров  пятьдесят  и  сбавил  темп,
выбрасываясь  на  буруны  и  озираясь:  процентов на вложенный капитал среди
волн не наблюдалось, пора возвращаться на сушу.
     8.58.  Антуан  на  берегу  растирается  полотенцем  и  разговаривает  с
крепким  загорелым  мальчишкой  лет  десяти. Я неспешно шагаю по мелководью,
крутя руками мельницу, чтобы согреться.
     - Хелло,  Майкл,  -  крикнул мне Антуан, - этот парень не верит, что ты
прилетел из Америки.
     Мальчишка с интересом смотрел, как я подхожу. На пляже было пустынно.
     - Хау  ду  ю  ду,  май дарлинг, - подхватил я, подыгрывая Антуану. - Ол
райт,  янки  дудл,  уойс  оф Америка. Уаш пудель лайт энд кусайт, йес? Боинг
корпорейшен,  ай  лав  герлс,  твейс мишен супер долларс, тен миллионс, ду ю
спик инглиш?
     - Он  очень  извиняется,  Майкл, что не знает твоего языка, - продолжал
Антуан.  -  Вообще-то  он  фламандец  и  живет в Брюгге, но по-французски он
умеет  говорить.  Ты  понимаешь  меня,  Майкл?  Но  главное  не это. Хендрик
увидел,  как  ты  здорово  плаваешь  баттерфляем  и  сразу догадался, что ты
чемпион Америки.
     - Вери  матч,  беби.  Майкл  чемпион  оф Тексас энд Калифорния. Ай плау
Миссисипи  энд Велики океанз. Гран при, голд долларс, Майкл купишен ранчо ин
Тексас.
     - Мистер  Майкл счастлив познакомиться с тобой, Хендрик, - перевел меня
Антуан.  -  Он  приглашает тебя к себе на Миссисипи, у него там великолепное
ранчо.  А ты знаешь, Майкл, кто этот малыш? Его зовут Хендрик ван Сервас, он
сын  хозяина  "Паласа",  в котором мы остановились, и приехал сюда из Брюгге
на каникулы.
     - Вери гуд, Хендрик, - гнусавил я. - Удай уапу. Бувайшн здоровс.
     - Мой  папа не хозяин, а только старший управляющий, - ответил Хендрик,
глядя  на  меня  с восхищением. - Наш хозяин мессир Мариенвальд. Я видел его
утром в Брюгге.
     - Много  ты  знаешь, Хендрик, - Антуан усмехнулся. - Мессир Мариенвальд
живет  в Вендюне, и мы сейчас поедем к нему. Мистер Майкл хочет купить отель
у мессира Мариенвальда.
     - Нет,  я  видел  его  в Брюгге, мсье Оскар, - упрямо повторил Хендрик,
покраснев  от незаслуженной обиды. - Он давно не приезжал к нам, но я хорошо
его помню, не думайте, что я такой маленький.
     - Мессир  Мариенвальд  сейчас  в  Брюгге, а Хендрик ван Сервас сейчас в
Кнокке. Как же ты мог его видеть?
     - Я  ночевал  сегодня  дома  и  рано  утром  приехал  сюда  со  старшим
администратором.   А   мессир  Мариенвальд  приехал  к  нам  еще  раньше  на
Каренмаркт.
     - Твой  папа живет на Каренмаркт? - взволнованно воскликнул Антуан. - И
его  зовут  Питер? Значит, я знаю твоего папу, по-моему, он был партизаном в
Армии Зет. Да?
     - Что  вы  говорите, мсье Оскар, - засмеялся Хендрик. - Мой папа не мог
быть на войне, ему всего тридцать три года.
     Лицо  у  Антуана  вытянулось,  он глянул на меня. Я прошелся колесом по
плотному песку и вернулся обратно.
     - Значит,  я  ошибаюсь,  Хендрик,  жаль,  -  Антуан  покачал головой. -
Хотелось  бы  встретиться  со  старым партизанским другом. Но если ему всего
тридцать три года, тогда это не он.
     - Ол,  райт,  Хендрик.  Ол  райт,  мистер Тото. Хендрик сегойшен мотайт
фром Брюгге, ун вери гуд беби.
     - Так,  значит,  они  были в Брюгге? - переспросил Антуан. - Тогда и мы
поедем туда, какая разница? Хочешь поехать с нами, Хендрик?
     - Увайс,  Хендрик,  гуд  путешейзен  тудей  энд  назай.  Майкл покупайт
"Палас"  энд конструирс кондишен. Твойс папа стэйтс дженераль директор Майкл
компани. Ду ю хотейш?
     - Мистер  Майкл говорит, - снова перевел Антуан, - что он купит "Палас"
и  сделает  тут  все  по-американски.  А  твой отец станет президентом новой
американской  компании.  Ты  будешь  присутствовать  на наших переговорах. С
мессиром Мариенвальдом приезжал кто-то еще?
     - Они  приехали  вдвоем,  -  ответил  Хендрик, - но того господина я не
знаю.
     Я   сделал  два  задних  сальто  и  снова  стал  перед  Хендриком.  Тот
по-прежнему смотрел на меня с восхищением.
     - Наверное,  это  адвокат мессира Мариенвальда, - предположил Антуан. -
Так ты поедешь с нами, Хендрик?
     - А какая у вас машина?
     - Мистер  Майкл  прилетел  на своем самолете, все его "ягуары" остались
за океаном. Сейчас мы путешествуем на моем "рено".
     - Вы  дадите  мне  повести  вашу  машину? - загорелся Хендрик. - Я умею
водить папин "феррари", но он мне не разрешает.
     - В  таком  случае  можно  считать,  что  мы  договорились,  - заключил
Антуан. - Ждем тебя через час, мы живем в триста третьем номере.
     - Гуд  бай,  Хендрик,  до свидейшен. - Я взял низкий старт и пустился к
купальне, потому что на ветру было холодновато.
     9.12.   У   подъезда  остановились  две  машины.  Из  первой  извлекают
чемоданы,  тут  же  застыла  холеная  мадам  с надменным лицом, демонстрируя
прохожим  драгоценности  и  бархатную  болонку,  уютно  разместившуюся на ее
груди.
     Вторая  машина  пуста. Это темно-синий "феррари". Я посмотрел на номер,
так  и  есть:  9325Х.  На  заднем сиденье брошена развернутая карта Бельгии.
Дверцы закрыты.
     Из  вертящейся  двери  выходят  люди,  в  холле  тоже порядочно народу,
администратор занят и на нас ноль внимания.
     Внимательно оглядываем холл, но тех, кого мы ждем, здесь нет.
     9.14.  Вошли  в  номер.  Антуан  кидается к бутылкам с лимонадом, жадно
пьет.  Портьера  в  алькове  задернута  и подозрительно колышется. Пройдя на
цыпочках,  резко  отдергиваю  ее,  там  никого  нет,  зато постель аккуратно
прибрана. Антуан смеется над моей оплошностью.
     - Порядок,  Антуан,  -  отвечаю.  - Итак, небольшое резюме. Пьер Дамере
отпадает,  можно даже не звонить в Лилль. Терезиной бабушке. Ван Сервас тоже
вышел из игры. Остается последнее имя.
     - Не  хотел  бы  я  называть  его,  -  сосредоточенно  говорит Антуан и
подходит к телефону.
     Звоним  в  "Храбрый  Тиль". Начинается традиционный обмен любезностями:
бонжур,   пардон,   силь  ву  пле.  Нельзя  ли  попросить  к  телефону  мсье
Мариенвальда?  На какой предмет? Это "Храбрый Тиль" так осторожничает. - Кто
со  мной  говорит?  - У телефона Фернан Ассо. - Пардон, не расслышал, кто? -
Метр  Ассо  из  Намюра,  поверенный  барона  и все такое прочее. - По какому
делу?  "Храбрый  Тиль" явно настороже. - Черт возьми, - раздражается Антуан,
-  мсье  Мариенвальд  сам  просил позвонить меня по этому телефону и дал ваш
номер.  Я  поверенный  баро