них можно этим заниматься.
     - Ну  разумеется,  у  них  все  можно, и все не опасно. Скажи ей, что я
узнал кое-что о пропавшей папке.
     - Как ты узнал? - спрашивает Иван.
     - Передай  так:  папка с архивом "кабанов" пропала не в прошлом году, а
буквально  на  этих  днях, может, даже вчера, я точно ручаюсь за это. Может,
эта деталь окажется ей полезной и наведет на след?
     - Она  говорит  мерси  и  удивляется, откуда ты это знаешь? Я тоже тебе
удивляюсь, - добавляет он.
     - Не  занимайся  отсебятиной.  Я еще кое-что знаю, но об этом пока рано
говорить.  Спроси:  не  связан  ли  кто-нибудь  из работников архива с вашим
неопасным ЮПТ?
     - Так  ты  продолжаешь  иметь  упорное  подозрение  на  этого барона? -
пытает меня Иван. - Так она спрашивает.
     - Да,  я  подозреваю  именно  его.  Если  не  он сам, то его сообщники.
Откуда они, этого я еще не знаю: хоть из Ватикана.
     - Ватикан  не  занимается такими делами, - оскорбленно заявляет Иван от
имени мадам Констант.
     - Вот  поэтому  я  вам  обоим  и  толкую про НТС. Они-то как раз такими
делами занимаются.
     - В  этом она с тобой согласная. Она тебя благодарит и будет искать для
тебя дальше.
     А   кукушка  продолжает  куковать.  Иван,  пытаясь  развлечь  меня,  то
принимается  жаловаться на капиталистическую жизнь, на дороговизну больницы,
в  которой  лежит  дочь,  на  отсутствие  заказов, то перескакивает на попа,
видя,  как  я  томлюсь. А я смотрю на телефон и слушаю звуки улицы. Проходит
еще два часа - и ни одного звонка, словно все вымерло.
     - Пойдем,  я  покажу  тебе  мастерскую,  - предлагает Иван, - и немного
поработаю.  Если  ты  у нас поживешь еще месяц, я могу окончательно прийти к
разорению. Но для нашей родины я готов трудиться и на это.
     - Так  что  же ты трудишься вдали от нее? - раздражали меня эти Ивановы
присказки,  прямо  сил  не  было, но до сих пор я терпел, а тут не выдержал.
Кто   он   такой,  чтобы  так  распинаться?  Как  ни  крути,  одно  выходит:
натуральный   эмигрант,   от  этого  не  отвертишься.  "Наша  родина",  "моя
страна"...  -  что-то  я  не слышал о том, чтобы Командир или Виктор-старший
трубили  об этом на каждом перекрестке, а уж они-то трудились не за страх, а
за  совесть: у Командира звездочка золотая, у Виктора-старшего орденов полна
грудь.  Да  у  нас вообще не принято... А этот только и делает, что говорит,
столько  наговорил,  что дальше некуда. - Кто ты такой, Иван? - продолжал я,
накаляясь. - Рихард Зорге? Или полковник Абель?
     - Кто они? - необидчиво заинтересовался Иван. - Это ваши люди?
     - Кто такой Лоуренс? Небось слышал?
     - Это ихний шпион, - тут же ответил Иван.
     - Ихних  шпионов знаешь, а про наших разведчиков не слыхал? Да, Иван, в
самом деле далеко ты от родины оторвался.
     - Ты на мой язык намекаешь? - обиделся Иван.
     - Да, и на язык тоже.
     - А  сам  как говоришь? - Иван злорадно улыбался. - Ты говоришь: "мадам
Жермен",  "мадам  Констант".  У  нас так можно называть только таких женщин,
которые  гуляют на панели. А про порядочную мадам нельзя так сказать. Или ты
все время говоришь: гран мерси. Это неверно...
     Я тоже улыбнулся:
     - Спасибо,  Иван.  Преподаешь  мне урок хорошего тона?.. Что поделаешь,
когда языком плохо владеешь.
     - Я  тоже  плохо  знаю  ихние  порядки,  -  согласился Иван. - Я бедный
русский в этой стране.
     - Вот  об  этом  и речь: о твоем социальном положении. Оглянись на свою
мастерскую,  -  мы  уже  прошли  из  дома  через боковую дверь по коридору и
оказались  в  низком  просторном  помещении,  заставленном  станками всякого
назначения.  -  Да  у  тебя  тут  целый  цех,  Иван,  во  главе с подпольной
электропилой.   Я  распознал  твою  душу,  Иван:  ты  есть  типичный  мелкий
собственник.  А  может,  и  не  мелкий,  это мы еще проверим. У нас, знаешь,
какие мебельные комбинаты!
     - Я  знаю,  -  с  грустью отозвался Иван. - В нашей стране не разрешают
собственников,  даже  мелких.  Но я же сам работаю от зари до зари, я никого
не эксплуатирую, а меня - все. Я работаю под нажимом.
     - Звонок-то  мы  услышим?  -  спросил  я,  заглядывая в раскрытые двери
мастерской, откуда видна улица.
     - У  меня  тут  стоит  второй  аппарат, - Иван кивнул на столик в углу,
напоминающий конторку. - Вдруг позвонит заказчик?
     - Кто  же  тебя  эксплуатирует,  Иван? Заказчики? - Интересно все-таки,
что он ответит.
     - Я  всеми эксплуатированный, - не задумываясь, отвечал Шульга. - Налог
у   меня   кто   отнимает?   Эксплуататор.  Цены  кто  повышает?  Они,  тоже
эксплуататоры.  А  три  месяца  назад в Льеже открылась большая фирма, и все
мои  заказчики  побежали  туда.  Скоро  я  совсем  останусь  без  заказов  и
разорюсь.
     - Четыре  с  плюсом тебе, Иван. Ты получил наглядный урок политэкономии
на  собственной шкуре. "Крупная буржуазия разоряет мелкую", - вот как должен
ты был мне ответить. Тогда я поставил бы тебе пятерку.
     - Тут  все  друг  друга  разоряют,  -  с готовностью подтвердил Иван. -
Каждый  эксплуататор  думает  о  самом  себе,  а не о других эксплуататорах.
Никакой  классовой  солидарности. Они снизили цены на двери и рамы для окон,
которые я делал.
     - Можешь  не  объяснять,  Иван.  Крупное производство рентабельнее, чем
мелкое полукустарное, вроде твоего. Усвоил?
     - Они  эксплуататоры,  но  я  тебе  скажу, что они дураки, - с усмешкой
отозвался  Иван.  - Зачем они рассылают всем проспекты на двери и окна? Ведь
это   очень  дорого  стоит,  красивые  цветные  проспекты,  а  они  шлют  их
бесплатно, они только деньги теряют на этом.
     - Пять  с  минусом,  Иван,  -  я засмеялся. - Может, им как раз выгодно
рассылать  эти  проспекты,  иначе  они  бы  их не рассылали. Не такие уж они
дураки, Иван.
     - Почему ты так думаешь?
     - Потому  что  с  помощью этих бесплатных проспектов они и переманивают
твою клиентуру. Они на тебе заработали, Иван, на эти проспекты.
     - Вот  я  и  говорю,  что  они  меня  эксплуатируют, - уныло согласился
Шульга.  - Тебе хорошо, ты понимаешь нашу экономическую политику, а я всегда
работал  по  устному разговору, мне трудно, я малограмотный Иван. В России я
рос  в  нашей  деревне,  и  сейчас  тоже  живу  - в ихней деревне. Мы темные
деревенские  жители  и  закованы  в  цепи  капиталистических  стран. Приедет
человек  из  города  и  тут  же  обманет  меня,  тут есть такие коммерческие
вояжеры,  которые  всех  обманывают. Они любили нас во время войны, когда мы
освобождали их от бошей, а теперь они нас только эксплуатируют.
     - Зачем  же  ты  тут  остался,  о  эксплуатированный Иван, закованный в
цепи?
     - Потому  что  я был дурак и поверил в ихний капиталистический рай. Все
уехали,  а  я  остался. И, кроме того, я полюбил Терезу. Она вела среди меня
ихнюю пропаганду и не хотела ехать в Россию. А я полюбил ее в сильном виде.
     - Расскажи  же,  Иван,  как  ты полюбил свою Терезу и как ты вообще тут
оказался? В кадрах служил?
     - Я  был  угнанный  в  Германию  в ихнем эшелоне, - с готовностью начал
Иван.  -  Мне  было семнадцать лет, когда Германия стала наступать на нас, я
работал  в  колхозе  конюхом, и мне было хорошо в нашей деревне. Потом я два
года  работал на немецкой ферме, и меня там только мучили. Это было недалеко
от  Аахена,  у  меня был друг Николай, мы с ним прослышали, что Германию уже
разбивают  и  в  Арденнских  лесах  имеются  партизаны.  И мы убежали туда с
Николаем.  Нам  дали  оружие,  научили  стрелять  бошей,  и  я  стал "лесным
человеком".  Тогда  я  был еще русским, а сейчас стал маленько бельгийцем. Я
сюда  прибежал,  как  и был, даже пижамы не имел. Тереза не знала, богатый я
или  бедный,  она боролась против своих родителей, но она любила меня. Когда
я  гулял  с ней, то имел дисциплину нашей страны. И тогда я узнал о том, что
ее  отец  сопротивляется против русского. Он ударил Терезу с помощью сабо. Я
пришел  в  этот  дом  и  сказал:  "Почему вы сопротивляетесь против русского
народа?"  Он  был  хозяином,  имел  двадцать пять акров земли и дом. Он тоже
много  страдал  во  время  войны, но он был приспособленный человек, он имел
свои  таланты  до земли. Он говорит: "Я не сопротивляюсь русскому народу, но
моя  дочь  -  молодая девушка, а я ее отец". - "Мы с вами вместе страдали во
время  войны, - сказал я ему, - я тоже русский крестьянин и буду пахать вашу
бельгийскую  землю,  а  сына у вас нет". Он стал со мной согласный и сказал:
"А  мне  про  русских  говорили  по-другому,  мне говорили, что они отнимают
землю".  -  "Вы  хороший  отец, я вас благодарю", - и мы пожали наши руки. Я
ушел,  и  Тереза  любила  меня  еще  больше.  Но  я  знал,  что  нахожусь  в
капиталистических  странах, где нам не верят. Тогда я позвал друзей-партизан
и  сказал  им:  "Вы  пойдите  в тот дом и купите там яичек. Но заплатите ему
денег,   чтобы   он   думал,   что   русские   из   хорошего   народа".  Мои
друзья-партизаны  пошли туда, куда я им показал, и купили яички. После этого
времени  я  имел  значение в этом доме, ее отец полюбил меня как сына, потом
он  дал  мне  знать, что я могу жениться на его дочке, хотя она имела только
семнадцать  лет.  Мне нужно было иметь много разнообразных документов, чтобы
сделать  то,  что  я  хотел. Прокурор отбросил мои бумаги, потому что в этих
капиталистических  странах  русские  были  странные  люди.  Тогда  я пошел к
товарищу  Степанову,  который  возвращал  наших  людей на родину, он был наш
советский  кавалерист  и  лейтенант,  мы  пили  с ним вино. Товарищ Степанов
хотел  мне  помочь  как  друг и брат, и он сказал: "На российской территории
тоже  есть  девушки".  - "Это правильно, товарищ Степанов, - ответил я, - но
мы  тут  скитались  в  лесах,  и  у  нас образовались новые девушки. У нас с
Терезой  большой  л'амур".  - "Тогда я помогу тебе, Иван, потому что понимаю
твое  сердце",  -  так  сказал мне лейтенант Степанов, и он поехал со мной к
судье  ихнего правительства в иностранный город Уи. Судья просто отказал нам
в  плохом  виде,  он  не  хотел  отдать  бельгийскую  девушку  для  русского
партизана,  но  война  еще  продолжалась  в  Германии,  и русские здесь были
крепкие  и  имели  значение,  все  сволочи  нас  боялись. "Тогда мы пойдем к
твоему   судье",   -   сказал  мой  товарищ  Степанов.  Мы  продолжали  наше
Сопротивление.  Я  обратился  до  ихнего  суда,  и  мне оказали доверие, что
русский  может  иметь  бельгийскую молодую девушку. Так мы сражались за нашу
любовь.
     Рассказывая,  Иван  не  оставлял  ни  на минуту работу: положил толстую
дубовую  плиту  на  верстак,  подтянул  блок, на котором в гибком шланге был
подвешен  шлифовальный круг в белой оправе. Круг заработал с гудом и дрожью,
но  Иван  мощно  жал  его,  ведя  по  плите,  и  гладкая полированная полоса
выползала  из-под  круга,  обнажая  узор  древесного  среза.  Рисунок дерева
становился все более красивым и замысловатым. Иван пояснил:
     - Это  такой  дуб.  Он  не  в  лесу  вырос,  а  в поле стоял, ветры его
продували,  дерево крутилось во все стороны на ветру, и рисунок перекрутился
вместе с дубом. Такое дерево дороже ценится, потому что в нем есть порода.
     - Ты  же  мастер,  Иван,  -  не  удержался я, наблюдая за сдержанными и
сильными  движениями  его  рук  и  корпуса. - Ты завоевал свою Терезу и стал
мастером.  Эх,  Иван,  тебе  бы  на  нашем  комбинате  работать!  Ходил бы в
передовиках,  висел бы на Доске почета, слава тебе и уважение. Иван Шульга -
ударник  комтруда.  Звучит!  Вот  тогда бы с полным правом мог говорить: моя
родина. Ликвидируй свою мелкобуржуазную лавочку, станешь человеком.
     - Я  имел  совет  с Терезой, - глубокомысленно отозвался Иван. - Она не
знает  нашей  страны. И я решил, что мы поедем в гости к моей младшей сестре
в советский город Ленинград. Тереза должна посмотреть, как вы живете.
     - Ты что, мне не веришь? - удивился я. - Кто твоя сестра?
     - Она  стала  нашим  кандидатом  в науку, мне интересно узнать, как она
живет.
     - Вот  видишь:  она  уже  тебя  обставила,  пока ты тут позволяешь себя
эксплуатировать. Жила в деревне, а стала кандидатом...
     Зазвонил телефон. Я бросился вперед. Иван степенно подошел к конторке.
     Антуан  звонил. Я почти машинально засек: за сорок пять минут обернулся
верный друг и уже звонит из таверны на перекрестке.
     С обескураженным видом Иван повернулся ко мне:
     - Николь  в  "Остелле"  нет.  Хозяйка ругалась и даже не захотела с ним
разговаривать.
     - Так  я  и  думал,  -  бодро  ответил  я Ивану, хлопая его по плечу. -
Неясно   только,   почему  хозяйка  ругается.  Или  Николь  за  бифштекс  не
заплатила?
     Иван посовещался с Антуаном и ответил:
     - Она  заплатила. Но хозяйка все равно ругалась. Так честные девушки не
поступают,  это  она  на  него  кричала  как  на жениха. Больше он ничего не
знает.
     - Давно уехала Николь?
     - Он думает, что недавно, потому что мадам кричала: "Я их догоню".
     - Бедный  жених,  невеста  от  него  сбежала,  ускользнула прямо из-под
носа,  -  я  сделал  стойку  на верстаке, глядя на оторопелого перевернутого
Ивана.   -   Оп,   я   вновь   перед   тобой,   Иван.  Передай  Антуану  мои
"соболезнования"  и  скажи:  пусть  мчится  к  нам:  его  ждет  вино чести и
заслуженный обед.
     Шульга положил трубку, он еще ничего не понимал.
     - Это он ее увез, - заявил Иван, сокрушенно качая головой.
     - Пьер Дамере? Не смеши меня, Иванушка.
     - Да,  это  он увез ее, - упрямо твердил Иван, - теперь он спрячет ее в
скрытом виде по всей Бельгии.
     - И  потребует  с  меня  выкуп?  А  не  хочешь  ли ты знать, что Николь
сегодня  заслужила  партизанскую  медаль  Армии Зет, я уверен в этом. В меня
уродилась сестренка, в меня!
     - Я  тебя  не  понимаю,  о  чем  ты  объясняешь? Зачем ты встаешь вверх
ногами на верстак, ты можешь свалиться.
     - Терпение,  Иван,  терпение;  пойдем  в  комнату,  выпьем  пивка, - мы
прошли  по  коридорчику,  и  я  наконец-то  услышал  шум подъехавшей машины.
Щелкнул  замок  дверцы,  но  дверца  не  захлопнулась. - Ейн момент, Иван, -
продолжал  я,  проносясь  по комнате и делая волнующие пассы перед дверью. -
Начинается  заключительный  и  решающий  этап операции под кодовым названием
"Кабан" - ейн, цвей, дрей. Сезам, откройся!
     Дверь  и  не  подумала  открыться. Но там же стоял человек, я не только
слышал, я почти видел его.
     - Кто-то приехал, - сообщил мне Иван.
     - Бонжур,  Николь!  -  крикнул  я через дверь и с силой дернул ручку на
себя.
     Передо мною возник президент Поль Батист.


ГЛАВА 23

     - Вы,   кажется,  звали  Николь?  -  с  улыбкой  молвил  де  Ла  Гранж,
переступая порог. - Это ваша дочь, мсье Шульга?
     Иван  засуетился:  "Прошу  в  дом,  мсье президент, какая честь, что вы
прибыли к нам с визитом, это же гран шарман..."
     - Николь - моя сестра, - ответил я по-французски за Ивана.
     - Дочь  мадам  Икс?  -  понимающе  улыбнулся  Поль Батист. - Вы делаете
успехи  во  французском языке, мой молодой друг. - На нем был дорожный плащ,
в руке портфель.
     - С  прононсом  у меня еще туговато, - сконфуженно признался я, нет, не
его я ждал, не его.
     И он прочел это на моем лице.
     - Я  привез  вам кое-какие новости, мой друг, - улыбка не сходила с его
лица,  теперь  она  сделалась  загадочной.  -  Известие  о  том, что Альфред
Меланже  был  убит,  потрясло  всех  нас.  Вы  совершили большую ошибку, что
поехали  в  "Остеллу"  без меня. Нет, нет, мой друг, - великодушно продолжил
он,  увидев  мое  смущение,  -  я  вовсе не обвиняю вас, ведь это было сверх
программы,  а  я  отвечаю  лишь  за  нее. Вы вольны поступить, как хотите, и
ехать,  куда вам заблагорассудится. Но если бы вы еще вчера сказали мне, что
собираетесь  в "Остеллу", я сам с удовольствием поехал бы с вами и рассказал
бы  по  дороге кое-что интересное. А мадам в черном преподнесла вам сюрприз,
и  пришлось  посылать  в  "Остеллу",  в это, как вы сами выразились, "волчье
логово" бедняжку Николь.
     - Она  уже вернулась домой, - растерянно соврал я. Иван перевел, глазом
не моргнув, а может, и не заметил за суетой.
     - О,  разумеется, разумеется, - снисходительно отозвался Поль Батист. -
Не  думайте,  что я читаю вам нотации. Мы живем в цивилизованной стране, и с
Николь  ничего  не  могло  случиться в "Остелле", но можно представить себе,
сколько  она  натерпелась там страху. Фрау Шуман так живо изобразила все это
в  лицах,  рассказывая  о  вашем  неудавшемся  пикнике, что я не знал, что и
делать:  смеяться  или грустить. Но особенно смешно она рассказывала нам про
старого  Гастона, мы с мадам де Ла Гранж буквально помирали со смеху, слушая
его  фламандские выражения, переиначенные по-валлонски. Не знаю, как у вас в
России,  но  мы,  бельгийцы,  любим  юмор  и  умеем  шутить даже в печальные
минуты.
     - Зато мы узнали имя предателя, мсье Поль Батист, - перебил я его.
     - В  таком случае ваши новости важнее моих, - он буквально не давал мне
передохнуть.  - Я сам узнал лишь имя женщины в черном. Как только фрау Шуман
рассказала  нам  про нее, я тут же позвонил в "Остеллу" и справился об имени
хозяйки.  Ее зовут Мадлен Ронсо. Правда, кое-что сообщил еще секретарь нашей
секции  мсье  Рамель.  Он  вспомнил,  что  брат убитого Густава был в отряде
"кабанов".  По-видимому,  это  и  есть искомый нами Мишель Ронсо, чей нож вы
нашли в хижине.
     - Мишель  Ронсо  превратился  в  Пьера  Дамере,  -  тут же парировал я,
теперь  инициатива  перешла  ко  мне.  -  Так  сказал  старый  Гастон, и так
написано  в  синей  тетради.  Теперь  этот  П.Д. предлагает мне взятку через
барона   Мариенвальда,   который   хочет   сделать   нас   с  Николь  своими
наследниками.
     - Почему  вы  полагаете,  что это связано с Пьером, как вы его назвали?
Дамере?   Возможно,   что   барон  Мариенвальд  действует  из  самых  чистых
побуждений.  Он,  правда,  не состоит в секции ветеранов и не посещает наших
мероприятий, но я никогда не слышал о нем ничего дурного.
     - Это  бы неплохо проверить, - я сбавил на всякий случай тон. - Если он
действительно  искренен,  я  выполню  его просьбу. Подобная просьба достойна
всяческого  уважения,  но  его  миллионы нам все равно не нужны - ни мне, ни
Николь.
     - Вы   проявили   себя  замечательным  следопытом,  -  с  присущей  ему
обходительностью  отозвался Поль Батист. - Пьер Дамере... Надо запомнить это
имя.  Мы  сегодня  же  начнем поиски. Да, да, это замечательно! Мы счастливы
считать  вас почетным партизаном Армии Зет, вы заслужили свою медаль. Однако
я   тоже   имею  некоторые  основания  считать  себя  старым  разведчиком  и
следопытом.  Поэтому  я хотел бы взглянуть на тетрадь, найденную вами в доме
погибшего  Альфреда  Меланже. Вдруг мне удастся обнаружить там такие детали,
которые ускользнули от вашего внимания.
     Я  с  готовностью протянул ему тетрадь. Поль Батист углубился в чтение.
Я  закурил  и посматривал на де Ла Гранжа, Иван суетливо полез за бутылками,
чтобы  угостить  высокого  гостя,  но  тот отказался, не желая отрываться от
тетради.  Он читал ее, как и мы, - сначала пробовал день за днем, потом стал
перелистывать  страницы  в  поисках  сути.  Отметки Антуана помогали ему, на
этих местах он задерживался с наибольшим вниманием.
     - Вы  читали  все  это?  -  взволнованно  спросил Поль Батист, закрывая
тетрадь.
     - Антуан  читал,  Луи  читал,  Иван  переводил.  Татьяна  Ивановна тоже
читала и переводила.
     - Да,  да,  Татьяна  Ивановна  рассказала  мне,  -  голова Поля Батиста
печально   поникла.   -   Трагедия   была   двойной.   Разумеется,   тетрадь
свидетельствует  о  психической  неполноценности  ее автора. Он не доверялся
даже  бумаге.  Но  как  тонко  вы  раскрыли это уравнение: "М.Р." и "П.Д." Я
восхищен  вами,  мой юный друг! Мне придется тянуться за вами. Но я объявляю
вам  вызов:  берусь  р