пути! - Но можешь быть спокойна, он забудет дорогу в твой дом.
     - Ты   ошибаешься,  Виктор,  -  вмешался  Антуан.  -  Этот  дом  -  его
собственность.  Он  может  их  выбросить  на  улицу,  и  закон  будет на его
стороне.
     - Куда  смотрят ваши профсоюзы? - взорвался я. - И вы миритесь с такими
законами?  Тогда  я разоблачу его перед всей Бельгией. Он еще узнает у меня,
где раки зимуют...
     - Где живут раки зимой? - переспросил Иван. - Как это перевести?
     - Ах, Иван, переводи, как хочешь! Тереза поймет. В обиду я ее не дам.
     - Спасибо  тебе,  Виктор,  -  она  порывисто схватила мою руку, уронила
голову на стол и освобожденно заплакала.
     - Не  надо,  Тереза,  зачем  ты,  не  надо,  - теребила ее Николь, сама
готовая разреветься.
     - Не мешай ей, сестренка, так нужно.
     - Ты  обидел  ее,  ты!  Оставь  ее.  -  Николь  вцепилась в мой локоть,
пытаясь  разъединить  нас.  - Тереза мне не верила, что ты ей поможешь, но я
поклялась,  и  тогда она поехала. А ты безжалостный человек! Зачем ты сказал
ей про отца? Ты и маму обидел, потому что ты безжалостный!
     - Не  надо,  Николь,  - Тереза достала платок. - Я ему верю. - Глаза ее
были  сухими  и  решительными.  -  Что я должна сказать тебе еще? - тревожно
спросила она.
     - Кто же все-таки был в машине? - спросил Антуан.
     - В какой машине? - не поняла Тереза.
     - Темно-синий  "феррари",  номер  девяносто  три  двадцать  пять икс, -
пояснил я.
     - Я не знаю такого номера, - ответила Тереза.
     - А  с  кем приехала твоя мать домой в воскресенье? - спросил я. - Ведь
она приехала на "феррари"?
     - Возможно,  я  плохо  разбираюсь  в  машинах. Ее привез домой мсье ван
Сервас.  Мама  была  крайне  взволнована  и сразу ушла к себе. По-моему, она
даже плакала... Но разве ты встречался с мамой в воскресенье?
     - Ван Сервас? - удивился Антуан. - Это он арендовал машину. А кто он?
     - "Человек  в маске", шестая серия, - невесело усмехнулся я. - Икс плюс
игрек равняется ван Сервас.
     - Питер  ван  Сервас  -  управляющий  барона  Мариенвальда,  - ответила
Тереза  Антуану.  -  Он  живет в Брюгге и бывает у нас каждый месяц. Он тоже
настаивал  на  моем  браке  с  бароном.  Но  ты не ответил на мой вопрос: ты
встречался с мамой в воскресенье? - Она снова с ожиданием глянула на меня.
     - Ты  не  должен  говорить  ей  про  ее  мать,  я сам ее обману, - Иван
произнес  несколько французских фраз и внезапно ударил себя по лбу. - Кто же
сказал  женщине  в  черном  про твоего Бориса? - удивился он с опозданием на
два дня.
     - Ты  попал  в  точку, отважный следопыт. А что ты скажешь относительно
ван Серваса?
     - Пьер  Дамере спрятал свое прошлое под могильной плитой и стал Питером
ван  Сервасом,  - отвечал Иван, не задумываясь. - Ведь Питер будет по-ихнему
Пьер, одну букву мы угадали. Он и сказал ей про Бориса...
     - Увы,  Иван,  на одной букве далеко не уедешь. А после воскресенья ван
Сервас приезжал к вам? - спросил я у Терезы.
     - Он  был  вчера утром. Они с мамой проверяли все книги. Питер говорил,
что   это   очень  срочно.  Они  оба  уговаривали  меня  позвонить  к  тебе,
встретиться  и  передать  карточку  покойного  дяди.  Значит, они обманывали
меня? Как это ужасно...
     - О  чем  рассказал телефонный звонок, - проговорил я в задумчивости. -
Кто  его  знает,  может, этот Питер как раз и собирается удирать за границу.
Как думаешь, Антуан? Николь же слышала разговор.
     - Надо  позвонить  в  Лилль  к Терезиной бабушке, - предложил Антуан. -
Кто еще бывал у вас последние дни?
     - Только  барон,  -  ответила  Тереза.  -  Он  привозил мне подарок и о
чем-то  совещался с ван Сервасом. О, как я его ненавижу! Не нужны мне ни его
подарки, ни его титул...
     Времени   оставалось  все  меньше.  Пора  подводить  итоги.  А  загадок
становилось все больше.
     - От кого Пьер Дамере получил наследство? - спросил я.
     - Умер  его  отец,  он был единственным сыном. И тогда дядя переехал во
Францию,  но  он  сохранил  бельгийское  подданство,  поэтому мы могли часто
встречаться.
     - Не  было ли у твоего дяди Пьера какой-либо клички до войны? - спросил
Антуан.
     - Кличка?  -  Тереза  задумалась.  - Что-то он говорил один раз. Что-то
такое  смешное.  Он  был  в  детстве толстый, и его как-то дразнили. Но я не
могу вспомнить.
     - Постарайся,  Тереза,  постарайся, - настаивал Антуан. - Может, я тебе
подскажу: его дразнили Буханка. Ну как, вспомнила?
     - Нет,  я  не  могу  точно  ответить. Это был давний разговор, а я была
маленькая...
     - Кому же принадлежала "Святая Мария"? - сказал я.
     - Сейчас  этот отель называется по-другому, - заметила Тереза. - Я была
там  в  прошлом  году и узнала это. Он называется "Над Маасом" и принадлежит
барону Мариенвальду.
     - Увы,  Тереза,  не  бывать  тебе  баронессой!  -  живо воскликнул я. -
Займемся-ка его недвижимостью. Какими отелями он владеет еще?
     - В  Брюгге  он  имеет  отель  "Храбрый Тиль", в Кнокке ему принадлежит
"Палас". У него есть дома в Монсе и Генте.
     - Идем  по  следам  Щеголя,  - заметил Антуан, сосредоточенно пощипывая
ухо. - Адрес синего "феррари" тоже указывает на Кнокке.
     - Где находится вилла нашего барона на побережье? - спросил я.
     - Вендюне,  сто  сорок.  Месяц  назад  он подарил мне список всех своих
владений.
     - А ван Сервас, говоришь, живет в Брюгге?
     - Каренмаркт, шесть, это рядом с гостиницей "Храбрый Тиль".
     - Кто поверенный Мариенвальда? - спросил Антуан.
     - Метр Фернан Ассо.
     - У вас слишком много вопросов, - капризно воскликнула Николь.
     - Вопросов больше нет, - ответил я.
     - Но  по-прежнему  ничего  и  не  ясно, - с улыбкой подхватил Антуан. -
Наибольшее  число  совпадений  приходится  на отель "Святая Мария": карточка
Пьера  Дамере,  принадлежность  ее  Мариенвальду,  упоминание  о ней в синей
тетради.  Это  не  может  быть  случайным.  Дай-ка  мне  тетрадь,  я еще раз
посмотрю, что пишет Альфред.
     - Увы,  Антуан,  у  нас  уже  нет  синей тетради! Президент Поль Батист
забрал ее, чтобы показать в архиве и расшифровать клички.
     - Ну  что ж, - Антуан с выражением посмотрел на меня и пожал плечами. -
Нет тетради, но есть "Святая Мария". Кажется, она еще стоит на месте.
     - Одно осталось нам, Антуан, уповать на "Святую Марию".
     - Она уже перестала быть "Святой Марией", - мрачно изрек Шульга.
     - Святая  Мария  поможет  нам  в  скрытом  виде,  о  русский  Жан,  - я
засмеялся. - Так что же мы решаем, Антуан?
     - Нам  пора,  -  ответил тот, поднимаясь. - Начнем с Шервиля, с Агнессы
Меланже...
     - В Ромушан тоже надо заехать, - сказал я.
     - И к президенту в горы, - сказал Антуан.
     - А потом прямым ходом в Кнокке, - сказал я.
     - Зачем в Кнокке? - спросил Иван. - Это будет конец вашей дороги?
     - Это будет началом, Иван.
     - Итак, я звоню в Кнокке, - сказал Антуан, берясь за телефон.
     - Но ты же не можешь заказать номер от своего имени, - сказал я.
     - Ты забыл о моем кузене Оскаре, - бросил Антуан, не оборачиваясь.
     - Виктор, ты вернешься? Ты обещаешь мне? - спросила Тереза.
     Кукушка на стене прокуковала десять раз.


ГЛАВА 24

     Я  сразу увидел его, едва мы вошли в холл, он стоял за стойкой и считал
деньги.  Антуан  куда-то  пропал,  наверное,  машину ставит. Мы были одни. Я
плохо  различал  его  лицо  в  сумраке настольной лампы, но все равно тотчас
узнал:  это  был не носастый, а кто-то другой, которого я знал еще лучше. Он
продолжал  считать свои сокровища и так увлекся, что не заметил меня. Пальцы
его  двигались  удивительно быстро, как лопасти вентилятора, - денежки так и
сыпались.   Тут   же  на  конторке  лежала  кучка  алмазов,  острые  лучики,
исходившие  от  них,  кололи  глаза.  "При  чем тут лопасти вентилятора? - с
досадой  подумал  я. - Надо же действовать, ведь он удирать собирается", - и
тут  же  забыл  про  эти  лопасти  и  алмазы,  решительно  подошел  к  нему,
саркастически  улыбнулся:  "Вот мы и встретились, Щеголь, похоже, ты не ждал
меня".  Эта  фраза  у  меня  давно  заготовлена, наконец-то я выложил ее. Он
вскинул  голову,  раздирая  слипшиеся  веки,  и  вмиг узнал меня. "Борис?" -
закричал  он  не  своим  голосом, и подбородок его задрожал мелкой дрожью. Я
подскочил  к  нему,  выхватил  нож  из  папки  и занес руку. "Я не Борис, но
сейчас  я  буду  Борисом. Узнаешь этот нож, Иуда?" Он грохнулся на колени, и
нож  мой  бессильно  пронзил  пустоту.  "Не  надо,  не  надо,  -  умолял он,
протягивая  ко  мне свои нежные женские руки, - я отдам тебе все, возьми мои
алмазы,  тебе  будет  легко  провезти  их через таможню, но только не трогай
меня,  силь  ву пле". Я посмотрел на алмазы, вспомнив о них, и острые лучики
опять стали колоть глаза.
     Подбородок  дернулся, я открыл глаза и ослеп от встречных фар, еще одна
ночная  пташечка  проскочила  навстречу.  Я  посмотрел на спидометр, включил
транзистор.
     - Десять  километров  проспал,  -  засмеялся  я.  -  Приснится же такая
чепуха! Да еще по-французски...
     Сильные  огни  фар  прокалывали плотную темноту ночи. Столб света узким
конусом  ложился  на  дорогу, упирался в густую темь и растворялся где-то на
границе  мрака.  Мы  неслись  в этом световом столбе, вонзаясь в него, как в
тоннель,  а  он все время ускользал он нас, предел его оставался по-прежнему
недосягаем.
     Дорога  стлалась  широко и прямо. Время от времени столб света цеплялся
за  попутные  предметы:  деревья,  рекламные  щиты,  стены  домов, наклонные
плоскости  скал,  цеплялся  и не мог зацепиться, а равнодушно проскальзывал,
тут  же  возвращая  их  во власть ночи. Луны не было, и звезды указывали мне
направление. Мы мчались на юго-восток по пятнадцатой дороге.
     Огни  щитка  сумрачно  освещали сосредоточенное лицо Антуана. Он ничего
не  ответил  на мою реплику, даже глаз не оторвал. Но карта лежала у меня на
коленях, и я легко мог подсчитать по спидометру, где мы.
     Вот  и  поворот, один раз мы уже сворачивали в эту сторону. Столб света
уперся  в  церковную  ограду,  из-за  которой  однажды  выезжал  темно-синий
"феррари" - тот или не тот, кто знает? Я устал вопрошать...
     Дом  Меланже  мрачно  вздымался в темноте. Антуан долго стучал в дверь.
Лениво  залаяла  собака.  На втором этаже засветилось окно. Агнесса откинула
занавеску и смотрела на нас сверху. Она была в ночной сорочке.
     - Я  Виктор,  сын  Бориса!  -  выкрикнул  я  свой  пароль, освещая себя
фонариком. - Вы должны нам сказать, кто стрелял в Альфреда?
     - Мишель Реклю, - отрешенно ответила она, ничуть не удивившись.
     - Мишель Ронсо? - переспросил я, не расслышав.
     - Мишель Реклю! - повторила она чуть громче. - Убейте его.
     - Но ведь Мишель Реклю мертв? - крикнул Антуан на всякий случай.
     Она не ответила. Свет в окне погас, занавеска задернулась.
     Антуан   посмотрел   на  меня.  Я  посмотрел  на  Антуана.  Словом,  мы
недоуменно и в то же время с пониманием переглянулись.
     - Выходит,  он  не  такой  мертвый,  каким хочет казаться, - сказал мне
Антуан.
     - Мишель Реклю погиб в день освобождения Льежа, - заметил я с улыбкой.
     - А  спустя  два  года  он  ненадолго  воскрес,  чтобы  убить  Альфреда
Меланже, - подхватил Антуан.
     - Как  говорит  в таких случаях один мой хороший друг, это называется -
о ля-ля!
     - Скорей!  -  сказал  Антуан.  - Мы должны спешить, чтобы застать его в
живых.
     - А то он снова умрет на время...
     Мы  понеслись.  Антуан  пересек автостраду, свернул на горную дорогу, и
мы  пошли  петлять по холмам. Указатели редко проскальзывали в зыбком свете,
но  я  следил  за  направлением  и  спидометром:  держим  курс на "Остеллу".
Приемник  наигрывал  что-то  пружинистое,  звук  немного плавал, то уходил в
ничто,  то  снова  возвращался,  далеко  до  него было. "Уойс оф Америка", -
сказал  хорошо  поставленный  бас,  и надтреснуто-хриплый голос потянулся за
печальной  трубой,  напомнив мне о воскресной церемонии и том имени, которое
назвала Агнесса.
     Еще  один  заломленный крест возник на пути. Под которым из них скрылся
Дамере,  то  бишь  Щеголь?  А  может,  и  Денди?.. Но нынешняя ночная дорога
дальняя, есть время продумать все еще раз.
     Машина  с натугой полезла вверх по каменистой дороге. Справа стоял лес,
слева  угадывалась  черная  пустота склона. В лучах вспыхнула и угасла стена
сарая,  дорога  стала  ровнее.  Фары  освещали  широкую  поляну,  в конце ее
возникло  цветное  пятно,  обозначилось  прямоугольником,  на прямоугольнике
прочертились  вертикальные полосы со старинными замками и башнями - мы стали
перед ширмой.
     За  широко  расставленной  ширмой раскрылся белый одноосный "караван" с
овальным  багажником.  Рядом  стояла  красная палатка с поднятым тентом, под
ним  столик  на  косых ножках. Фары били в ширму, а ширма рассеивала свет, и
весь бивак освещался, как в поздние сумерки.
     - Мсье Поль Батист, - позвал Антуан.
     Трейлер   безмолвствовал.   Теперь   я   увидел,  что  передняя  крышка
"каравана"  опущена  ниже дверцы, и боковое окошко перекрыто. Занавески были
задернуты.
     Антуан   поднял  полог  палатки.  Я  поводил  фонариком.  Два  надувных
матраца,  нейлоновые  одеяла,  подушки,  тумбочки,  посуда,  газовая плитка,
аптечка  с  лекарствами  -  все  на  месте,  все  аккуратно  прибрано,  даже
покрывало  разровнено  тщанием рук мадам де Ла Гранж. Лишь черный транзистор
валялся   в   изголовье,   несколько  нарушая  четкую  стройность  бивачного
убранства.
     - Их  нет,  как сказал бы наш русский друг Жан, - молвил я с улыбкой. -
Мадам и мсье отбыли в вояж. А как же наша встреча с ветеранами в Спа?
     Антуан  засмеялся.  Я  вышел  из-под тента и сделал несколько наклонов,
доставая  ладонями  до  росистой  травы, чтобы размяться и больше не спать в
дороге.  Воздух  был  удивительно свеж и влажен. Звезды рассыпались по всему
небу.
     - Ночи становятся холодными, - заметил Антуан.
     Я кончил наклоны.
     - Заедем к Полю в Льеж?
     - Зачем? - ответил Антуан. - Позвоним от Луи.
     Через  несколько  минут  мы  спустились  на  тридцать четвертую дорогу,
проскочили  на  полном  ходу  мимо  "Остеллы" - окна темны, лишь над угловой
дверью  горит  лампа,  освещая щит с рекламой мартини. Нет нынче в "Остелле"
Терезы.  Удрала Тереза, и загадочная "Остелла" перестала быть загадочной. Ее
побег  с  Николь  из  дома  был первым шагом к освобождению. Нелегко, верно,
было  решиться  ей,  но,  решившись,  она  заявила  вечером,  что  не желает
возвращаться  к  матери,  которая  понуждает  ее  к  браку  с отвратительным
стариком.  Со  свойственной  ей  пылкостью  Николь тут же предложила: Тереза
будет  жить  у  нее,  пока мы не расправимся с ее мучителями. И стоят передо
мной  странные и удивительные глаза Терезы, когда она, сидя на мотороллере и
обхватив  рукой  Николь,  последний  раз  обернулась  ко  мне.  Ах,  Тереза,
Тереза...  Конечно,  о  ее побеге уже знают те, кому должно знать, но сейчас
им  не  до того, чтобы искать беглянку: самим впору сматывать удочки, такого
страху  мы на них нагнали. Черный монах следил за каждым моим шагом и тут же
все  передавал  Щеголю.  А  я  лишь  в  первые  дни шел по ложному следу, на
который  и  навел  меня черный монах, сказав: "Шерше ля фам". Я и сейчас еще
не  вышел  до  конца  на  верный  след,  все еще путаются под ногами обломки
ложных  вариантов,  но  где-то  они  перехлестнулись  с  тем верным следом -
оттого  и  заволновался  Щеголь.  Женщина  в черном дала осечку, на миллионы
фон-барона  я  тоже  не  клюнул.  Сейчас Щеголь на всех порах бежит прочь от
меня,  понимая, что не сегодня-завтра я его настигну и припру к стене. Не до
Терезы  ему  сейчас.  Но  и  мне еще не хватает двух звеньев, чтобы до конца
прояснилась  хрустальная  гладь родника. Телефонный звонок в Лилль ничего не
дал:  Терезиной  бабушки  не  оказалось  дома. Про "Святую Марию" мы кое-что
успели  выяснить, правда, тоже со знаком минус. Иван помчался в Намюр, чтобы
разведать:  не осталось ли в "Святой Марии" старых служителей, которые могли
бы  вспомнить, кто покупал и продавал отель сразу после войны. Иван вернулся
ни  с  чем:  "Святую Марию" покупал тот же Мариенвальд. Ну что ж, у нас есть
еще время. Срок, данный черным монахом, не истек.
     - Узнаешь? - спросил Антуан и удивленно воскликнул: - Смотри-ка!
     Знакомый  поворот на взгорок к дому Луи Дюваля. А в доме свет горит - в
самом деле странно.
     Антуан  посигналил у крылечка. Из дома вышла озабоченная Шарлотта: едва
они  вернулись  с  неудачного  пикника,  как у Луи разыгрался острый приступ
радикулита, старая шахтерская болезнь.
     Мы  прошли  в  спальню. Шарлотта готовила мешочки с раскаленным песком,
расстирала  поясницу  Луи змеиным ядом. Тот корчился от боли, но терпел. Так
он и улыбнулся нам, со стиснутыми зубами.
     - Виктор,  -  оповестил  он,  -  я  решил  подать  заявление в общество
автотуристов,  мы  поедем  в  Москву на нашем "Москвиче" вместе с Шарлоттой,
мне  уже обещали. Я всю жизнь мечтал побывать в Москве, а теперь у меня есть
московский друг Виктор Маслов, который покажет нам свой город.
     Мы  помечтали  о  будущей  встрече  в  Москве.  Боль  немного отпустила
старого  партизана,  Антуан  договорился  с  Луи,  что  тот  с  утра разыщет
президента,  чтобы  тот  извинился  перед ветеранами в Спа, мы попрощались и
двинулись дальше.


     Ромушан.  Безмолвствуют  могильные  плиты,  накрытые  мраком  ночи. Луч
фонарика   выхватывает   из  темноты  узкую  полоску  пространства:  кресты,
надписи,  медальоны,  впаянные  в  камень.  Венки на могиле еще лежат. Цветы
поблекли  и  завяли,  лента  обесцветилась  под  дождем,  и  надписи  уже не
разобрать.  Я  поправил  венок.  Под факелом, зажатым в руке, раскрылись два
слова:  "с  любовью  и  верностью".  Так  писала Жермен. Я провел ладонью по
плите,  очищая  ее  от опавших лепестков и еловых игл. Камни были прохладны,
рисунок  их  прост  и ясен. Главное имя еще не начертано на могильном камне,
но  я  клянусь  тебе,  отец.  Пепел  Клааса  стучит  в мое сердце. Ты будешь
отомщен,  отец, и скоро. Кто он? Щеголь? Денди? Впрочем, теперь это не имеет
особого значения, коль на рассвете я увижу его и узнаю.
     И  снова  упруго  рокочет  мотор.  Ночной  рейд  по  Арденнам  окончен.
Завершены  дела, отданы прощальные визиты. Из Ромушана одна у нас дорога - в
Кнокке.  Оттуда  мы будем брать Щеголя. Нам не нужна внезапная или случайная
встреча.  Ведь  Щеголь  тоже может знать, что мы явимся к нему в Вендюне, на
виллу  черного  монаха,  или  в  Брюгге, в дом ван Серваса. Поэтому начнем с
Кнокке.  В  первый  же  день  по  приезде  я услышал об этом Кнокке: Ирма из
Голландии  говорила. И вот теперь, в последний день, я мчусь в Кнокке, чтобы
встретиться  со  Щеголем. Встреча должна произойти по нашему желанию и в тот
момент,  когда  мы будем к ней готовы, точно зная, что перед нами именно он,
а  не кто-то другой, чтобы действовать сразу и наверняка. На этот раз осечки
быть  не должно. Вела, вела меня ниточка, рассыпались камни, но все сойдется
в  Кнокке  или Брюгге, потому что недвижно лежат могильные плиты, и ничто не
смеет тревожить их покой.
     Что  было  на  мосту? Машина проскочила через мостик над ручьем, но это
не  тот мост. Сколько мостов обрушилось, сколько связей распалось! Торчат из
воды  разорванные  быки,  упали  пролеты. Мосты тоже бывали преданными - как
люди.  Их  разбивали и снова ставили, чтобы соединить разделенные берега. Но
связь  времен не распалась, потому что мосты пролегают и во времени, пролеты
их  ведут  от  поколения к поколению, сквозь даль веков. И этот мост времени
нерушим.  Мы  с отцом на одном пролете, хоть и на разных его концах, и вахта
наша одна.
     Бежит  по  мосту  ночной  скорый  Антверпен  - Люксембург. Просверкнули
поверху  вагоны,  затих  перестук.  Стре