м небе вырисовывались зубцы  высокого  бревенчатого  частокола.
Это была и-пу - крепость новозеландцев.
   Пленников провели внутрь крепости через узкие ворота. Новоприбывших
встретила толпа женщин и детей.
   - Айр-маре! Айр-маре! - кричали они.
   Это означало по-новозеландски "здравствуйте".
   За частоколом  находилось  два  десятка  соломенных  хижин.  Вокруг
костров, горевших между  хижинами,  сидели  голые  ребятишки  и  тощие
собаки. Собак в деревне было множество. Они со злобным лаем кинулись к
пленникам, пытаясь укусить их за йоги. Новозеландцы с трудом  отогнали
псов, крича на них и размахивая палками.
   Пленников вывели на широкую  площадь,  расположенную  за  деревней.
Посреди площади росло несколько сосен. Моряков прикрутили  канатами  к
этим соснам, по одному к каждой сосне.
   Затем  воины  удалились,  оставив  возле  пленников   только   двух
сторожей, которые тотчас же развели костер, сели на землю и  принялись
что-то жевать. Больше стражи и не требовалось, потому что пленники так
крепко были привязаны к деревьям, что не могли шевельнуть ни ногой, ни
рукой.
   В деревне все смолкло.  Впрочем,  в  первую  половину  ночи  тишина
несколько раз нарушалась оживленными кучками воинов, возвращавшихся  с
захваченного брига. Они тащили на себе тюки с  посудой  и  одеждой.  У
многих за  плечами  были  ружья.  Из  этого  Рутерфорд  заключил,  что
новозеландцы уже проломали палубу и забрались внутрь судна.
   Пленники, конечно,  не  спали  всю  ночь.  Но  веревки  так  больно
врезались в тело, ужасы минувшего дня так утомили их, страх за будущее
был так велик, что никто не говорил ни слова. И, только  когда  прошла
уже большая часть ночи, матрос Уотсон тихо сказал:
   - Глядите, зарево.
   Рутерфорд поднял голову и увидел, что за частоколом,  за  лесом,  в
небе стоит зарево.
   - Что это горит? - спросил Джек Маллон.
   - Лес, должно быть, - ответил кто-то.
   - Нет, не лес, - сказал Рутерфорд. - В той стороне бухта, море.
   - А что ж, по-твоему, если не лес? - спросил Джон Уотсон.
   - Это горит наша "Агнесса", - угрюмо проговорил Рутерфорд.
   И тотчас же раздался оглушительный грохот.  Тысячеголосое  эхо  гор
ответило ему протяжным гулом. Вершины сосен качнулись. Собаки тревожно
завыли, и сонные новозеландцы выскочили из своих хижин.
   - Это взорвался наш пороховой  склад!  -  воскликнул  Рутерфорд.  -
Порох взорвался на бриге  и,  конечно,  разнес  его  вдребезги!  Нашей
"Агнессы" больше не существует!
   Так  прошла  эта  бесконечная,  мучительная  ночь.   Зарево   стало
уменьшаться сразу после взрыва, но исчезло совсем  только  с  восходом
солнца.
   Когда солнце поднялось над лесом, вокруг  пленников  собралась  вся
деревня. Эмаи собственноручно отвязал их от сосен.  Утомленные  моряки
не в состоянии были  держаться  на  ногах  и  упали.  Но  их  подняли,
выволокли на поляну и усадили рядком в густой  траве.  Эмаи  встал  на
камень и что-то закричал. Тогда все  женщины  и  дети  ушли.  Остались
только воины - человек двести. Они уселись в траве широким кругом.  На
середину круга вышел Эмаи в сопровождении пяти каких-то  стариков.  Их
головы были тоже украшены перьями, но не так густо, как  голова  Эмаи.
Это были старейшины деревни,  младшие  вожди,  подчиненные  верховному
вождю племени. А верховным вождем был Эмаи.
   Вожди стали произносить  длинные  речи.  Пленники  не  понимали  ни
слова, но знали, что решается их участь. Они прощались с жизнью.  Джек
Маллон опять тихо плакал, закрыв лицо руками.
   Воины  сначала  слушали  своих  вождей  в   полном   молчании.   Но
мало-помалу многие из них стали кричать,  о  чем-то  споря.  Некоторые
даже повскакали со своих мест и выбежали на середину  круга.  Но  Эмаи
угрожающе обвел их  взором,  и  они  стихли.  Вожди  тоже  ожесточенно
спорили между собой и чуть  не  дрались.  Одного  особенно  крикливого
вождя Эмаи даже выгнал с собрания.  Заседание  это  продолжалось  часа
полтора. Окончилось оно длинной  речью  Эмаи,  во  время  которой  все
стихло. Судьба пленников была решена.
   Матросов вывели на середину круга и поставили в ряд. Каждого из них
держали двое дюжих молодцов, хотя пленники и не пытались бежать.  Эмаи
подошел к самому крайнему из матросов и ударил мэром по голове. Матрос
упал мертвым. Толпа восторженно взвыла.
   Эмаи медленно шел по  ряду.  Второго  пленника  он  не  тронул,  но
третьего убил. Пропустив четвертого, он убил  пятого.  Так  убивал  он
всех нечетных, оставляя в живых четных. И при каждом взмахе  его  мэра
толпа радостно выла.
   Рутерфорд стоял девятым. Он должен был быть убит. Он сжал зубы и не
проронил ни звука. А стоявший рядом с ним Джек Маллон  громко  кричал,
хотя он был восьмым и казнь ему не угрожала.
   Убив седьмого и не взглянув на Маллона, Эмаи подошел к  Рутерфорду.
Рутерфорд был бледен, но молчал. Вождь уже поднял руку. Но  вдруг  как
будто  что-то  вспомнил.  Рука  его  медленно  повисла.  Он  с   явным
восхищением оглядел могучую грудь и широкие плечи моряка. Даровав  ему
жизнь, он убил десятого и двенадцатого, внезапно  перейдя  с  нечетных
номеров на четные.
   Шестеро было убито, шестеро осталось в живых. Их звали:  Рутерфорд,
Джек Маллон, Джон Уотсон, Джон Смит, Джефферсон и Томпсон.


                                 Пир

   Трупы  капитана,  повара,  боцмана  и  шестерых   убитых   матросов
разрубили  топорами  на  части.  Топоры  были  стальные,  европейские,
украденные с "Агнессы". Пока  одни  рубили  мертвецов,  другие  копали
посреди поляны большие круглые ямы. В эти  ямы  набросали  хворосту  и
зажгли его. Поверх хвороста наложили камней. Когда  камни  раскалились
до того, что к ним нельзя было притронуться,  на  них  положили  куски
человечьего мяса. Потом засыпали ямы землей и стали ждать, когда  мясо
испечется.
   К воинам опять присоединились  женщины  и  дети.  Они  тоже  хотели
принять участие в пиршестве. Растрепанные старухи и  голые  пятилетние
мальчуганы  с  жадностью  поглядывали  на  ямы,  не   скрывая   своего
нетерпения.
   Рутерфорду было невыносимо тяжело. Его тошнило от отвращения.
   "Мы оставлены про запас, - думал он. - Завтра или послезавтра и нас
съедят. Поскорей бы, а то невозможно больше так мучиться!"
   И, чтобы ничего не видеть, он лег на траву, уткнулся лицом в  землю
и закрыл глаза. Товарищи его,  обессиленные  всем  пережитым,  заснули
тяжелым,  беспокойным  сном.  Рутерфорд  тоже  погрузился  в  какое-то
забытье и, несмотря на страшный  шум,  пролежал,  не  раскрывая  глаз,
несколько часов.
   Очнулся он только тогда, когда его  кто-то  толкнул  ногою  в  бок.
Товарищи его уже сидели кружком на траве. Рутерфорд сел рядом с ними.
   Пир был окончен.
   Эмаи решил, что пора накормить оставшихся  и  живых  пленников.  По
приказу вождя перед матросами навалили гору жареной рыбы  -  человечье
мясо считалось драгоценностью, и пленникам его не предложили.  Но  пир
людоедов отбил у моряков желание есть, и к рыбе они  не  прикоснулись.
Им очень хотелось пить.  Какой-то  воин  принес  им  воды  в  кувшине,
сделанном из  выдолбленной  тыквы.  Когда  моряки  утолили  жажду,  им
приказали встать и повели к хижинам.
   Идя по деревенской улице, они теперь  увидели  то,  чего  не  могли
рассмотреть вчера вечером из-за темноты. Хижины были похожи на большие
пчелиные ульи. Перед хижинами торчали колья, на кольях -  человеческие
черепа.
   - Вон голова белого! - крикнул Джек Маллон.
   Все обернулись и увидели голову с  совсем  светлой  кожей.  Подойдя
ближе, они узнали ее. Это была голова капитана Коффайна.
   Пленников ввели в хижину, сплетенную из соломы и веток. Дверь  была
так низка, что моряки, входя в нее, согнулись почти до земли. Окон  не
было, и свет проникал только через щели в стенах. Не было ни очага, ни
дымохода, так как новозеландцы готовили пищу под  открытым  небом.  На
земляном полу  лежала  куча  сена,  из  которого  можно  было  сделать
постели. В сене лежали куртки и рубашки пленников, отобранные  еще  на
корабле. Это очень их удивило.
   - Зачем они вернули нам одежду,  если  хотят  завтра  убить  нас  и
съесть? - спросил Рутерфорд.
   - Как я не хочу умирать! - крикнул Джек Маллон.
   -  Молчи,  мальчишка!  -  оборвал  его  Рутерфорд.  -  Не   надейся
по-пустому. Завтра псы будут глодать наши кости.
   - Если завтра нас не убьют, - проговорил Джон Уотсон, - я удеру.
   Моряки оделись и разлеглись на сене.  В  хижине  у  входа  остались
четверо новозеландцев, вооруженных мэрами, копьями и  топорами.  Скоро
начались  сумерки,  затем  наступила  ночь.  Рутерфорд  долго  не  мог
заснуть. Неужели у них есть хотя бы слабая надежда спастись? Нет, нет,
пощады ждать нельзя.
   - Мама! Мама! Мама! - тихо плакал в углу Джек Маллон.
   "Бедный мальчуган! - подумал Рутерфорд. - Он в первый раз  вышел  в
море. Его ждет в Дублине  мать.  Неужели  и  он  никогда  не  вернется
домой?"


                              Дочь вождя


                                 Эшу

   Когда Рутерфорд проснулся, солнечный  свет  бил  уже  во  все  щели
хижины. Товарищи  его  сидели  на  сене  и  ждали  что  будет  дальше.
Рутерфорд вскочил на ноги. Он выспался и чувствовал себя снова  свежим
и сильным. Подойдя к двери, он нагнулся и вышел из хижины. Сторожа его
не задержали.
   Чрезвычайно этим удивленные, все остальные пленники  тоже  покинули
свою тюрьму и остановились на улице перед дверью.  Воины,  сторожившие
их ночью, вышли вслед за ними, но ничего не сказали.
   - Нас здесь не очень строго сторожат,  -  проговорил  Джон  Уотсон,
блестя черными глазами. - Если так будет продолжаться,  нам,  пожалуй,
удастся удрать.
   - Куда же  ты  удерешь?  -  спросил  Рутерфорд.  -  Ведь  "Агнесса"
сгорела, и мы оторваны от всего мира.
   - Я спрячусь в лесу и буду дожидаться прихода какого-нибудь другого
корабля.
   - Корабли заходят сюда раз в десять лет, - усмехнулся Рутерфорд.
   Новозеландская  деревушка  жила  мирной  жизнью.  Воины  спали   на
солнцепеке, не выпуская, впрочем,  оружия  из  рук.  Под  кольями,  на
которых торчали отрубленные человеческие головы, женщины кормили детей
и плели из прутьев большие корзины. Увидев пленников, они повскакали с
мест и  принялись  с  любопытством  их  разглядывать.  Многие  женщины
улыбались, и улыбки эти показались Рутерфорду  довольно  приветливыми.
Одна  почтенная  мать  семейства,   окруженная   голыми   ребятишками,
протянула им корзинку, в  которой  лежало  несколько  кусков  жареного
мяса.
   Моряки были очень голодны, но к мясу они не  притронулись.  Им  все
казалось, что это мясо их убитых товарищей. Женщина, увидев, что  мяса
они не едят, притащила им  корзину,  полную  жареной  рыбы  и  печеной
картошки. Матросы принялись за рыбу и картошку,  а  женщины  разделили
между собой мясо.
   Вдруг из самой большой  хижины  вышел  Эмаи  в  сопровождении  пяти
младших вождей. Дремавшие на солнце воины сейчас же вскочили на  ноги,
а женщины и дети отошли к сторону.  Эмаи  что-то  приказал,  и  воины,
окружив пленников, схватили их за руки. Пленники уже были уверены, что
их сейчас выведут на поляну и убьют.
   Но вместо поляны их новели к частоколу и  вывели  через  ворота  из
деревни. Тут Эмаи простился  с  младшими  вождями.  Младшие  пожди,  и
большинство дикарей вернулись в деревню, а Эмаи с пленниками и  сорока
воинами направился в лес. Они шли в глубь острова и все  удалялись  от
берега моря. Каждого матроса вели под руки двое. Остальные воины  были
нагружены награбленным с "Агнессы" добром. Они  несли  ружья,  топоры,
вилки, одеяла, кастрюли, мешочки с пулями и порохом, матросскую одежду
- всю добычу, которую Эмаи оставил лично себе. Один новозеландец тащил
под мышкой  огромную  книгу  в  красном  переплете,  на  котором  была
вытиснена надпись: "Судовой журнал трехмачтового  брига  "Агнесса"  за
1816 год".
   Лесная тропинка то круто  взбиралась  вверх,  то  бежала  вниз.  Из
зарослей папоротника торчали голые серые скалы. В ветвях пели  скворцы
с красными гребешками на головках,  прыгали  пестрые  попугаи.  Где-то
вдали куковала кукушка. Путь им иногда  преграждали  болота,  заросшие
высоким тростником. Новозеландцы не обходили их, а лезли прямо в воду.
Иногда они проваливались  в  топкую  грязь  по  самые  плечи.  Но  это
нисколько их не беспокоило. Они  только  перекладывали  свою  ношу  на
голову, чтобы не замочить ее, и шли дальше.
   После шести часов утомительного пути пленники увидали большой холм,
на вершине которого стояла деревня, обнесенная частоколом. Эмаи  повел
свой отряд прямо к деревне.
   Новоприбывших встретила толпа  воинов  человек  в  двести.  Их  вел
старик с седыми волосами. По перьям на голове и по татуировке  на  лбу
сразу было видно, что это вождь.
   - Айр-маре, Эмаи! - кричали пришельцам жители деревни.
   - Айр-маре, Ренгади! - отвечали спутники Эмаи.
   Седоволосого вождя этой деревни звали Ренгади. Он был младший вождь
и в знак преданности своему владыке Эмаи расцарапал себе лицо, грудь и
руки острым камешком. Все его подчиненные поступили так же, и скоро со
всех текла кровь. Эмаи подозвал Ренгади к себе. Вожди потерлись друг о
друга носами. Когда приветствия были окончены, все вошли в деревню.
   Деревня была точь-в-точь такая же, как  та,  где  пленники  провели
первую ночь,  только  немного  больше.  Женщины  и  дети  прятались  в
хижинах, не  решаясь  показаться  на  глаза  верховному  вождю.  Воины
Ренгади с любопытством разглядывали пленников. Они, как и  все  жители
центральной части острова, никогда не видали европейцев.  Особенно  их
поразили огненные волосы Рутерфорда. Они с него не спускали глаз.
   Все войско собралось на поляне за хижинами. Пленники  задрожали  от
страха, когда увидели большие круглые ямы, в которых дымился  хворост.
В таких самых ямах были изжарены убитые  моряки,  и  они  решили,  что
теперь настал их черед.
   Но на этот раз ямы были приготовлены для свинины.  Принесли  убитых
свиней, разрубили их, побросали в ямы  на  горячие  камни  и  засыпали
землей. Когда свинина  изжарилась,  ее  вырыли  и  начался  пир.  Эмаи
приказал угостить и пленников. Но матросам не разрешили есть вместе  с
воинами. Их посадили в стороне, там, где обедали рабы.
   Рабы были воины других племен, взятые в плен  на  поле  битвы.  Они
накинулись на мясо с необыкновенной жадностью. Очевидно, их не слишком
сытно кормили.
   Наконец женщины покинули хижины и вышли на  поляну.  Но  подойти  к
пирующим они не решились и остановились шагах в двадцати от них.
   Одна только девушка, лет пятнадцати-шестнадцати, с большой корзиной
на голове, отделилась от толпы женщин и  бесстрашно  подошла  к  Эмаи.
Верховный вождь племени вдруг улыбнулся во весь рот и встал с земли.
   - Айр-маре, Эшу! - крикнул он.
   Девушка поставила корзину на траву, и  они  долго  терлись  друг  о
друга носами.
   - Кто она? Жена его, что ли? - спросил Джон Уотсон.
   - Нет, верно, дочь, - сказал Рутерфорд. - Разве ты не  видишь,  как
она на него похожа? Такой же прямой нос, такие же узкие губы...
   Как потом оказалось, догадка  Рутерфорда  была  правильна.  Девушка
была дочерью Эмаи и звалась Эшу.
   Она выкупа из корзины пригоршню жареных корней папоротника  и  дала
отцу. Затем обошла с корзиной всех воинов, и каждый получил свою  долю
корней. Эмаи шел за нею следом, ласково улыбаясь. Угостив всех воинов,
Эшу посмотрела в сторону пленников и потом вопросительно взглянула  на
отца. Эмаи взял ее за руку и повел туда, где обедали рабы.
   Она подошла к белым с широко раскрытыми от  удивления  глазами.  Их
странная одежда, их бледные лица  поразили  ее.  Она  смотрела  то  на
одного,  то  на  другого.  Джона  Уотсона  она  почти  не  заметила  -
невысокий, смуглый, черноглазый, он был сам похож на новозеландца. Но,
увидев Рутерфорда, она чуть не выронила корзину из рук - так  поразили
ее его огненные волосы.
   Эмаи приказал Рутерфорду встать. Рутерфорд  послушно  вытянулся  во
весь свой  рост.  Девушка  поднялась  на  носки,  протянула  руку и  с
восхищением коснулась его волос. Потом она заметила  блестящие  медные
пуговицы на куртке Рутерфорда. Красота этих пуговиц ослепила ее.
   И тут Рутерфорд догадался, что ему следует сделать. Он оторвал одну
пуговицу и с поклоном передал девушке. На смуглых щеках  Эшу  вспыхнул
румянец. Она сжала в кулачке  полученную  драгоценность  и  благодарно
улыбнулась Рутерфорду.
   Поступок пленника очень понравился Эмаи.  Этот  свирепый  воин  был
добрым семьянином  и  очень  любил  свою  дочь.  Он  ласково  похлопал
Рутерфорда по плечу. Потом стал чертить указательным  пальцем  на  его
широкой груди какие-то странные и сложные узоры. При этом он что-то  с
жаром объяснял дочери.
   Угостив пленников корнями папоротника, отец и дочь удалились.
   Пир продолжался до захода солнца. Свинины по случаю  прибытия  Эмаи
было зажарено столько, что даже  за  ночь  не  могли  съесть  ее  всю.
Недоеденное мясо развесили на ветвях деревьев, чтобы собаки не достали
его. Новозеландцы держат все свои запасы под открытым небом, -  обычай
запрещает им вносить пищу в хижину.
   В сумерках пленников повели спать. Их привели в хижину,  такую  же,
как та, в которой они спали прошлую ночь. Только  дверь  на  этот  раз
была так низка, что пролезть в нее можно было лишь на четвереньках.  С
ними опять ночевали четверо вооруженных воинов.
   Растянувшись на сене, Рутерфорд вдруг почувствовал под собой что-то
твердое.
   - Друзья! - закричал он, вскочив. - Смотрите! Они вернули нам  наши
ножи и кисеты с табаком!
   Шесть ножей и шесть кисетов лежали на сене.
   - Дураки! - закричал Джон Уотсон, схватив свой нож. - Этим ножом  я
завоюю себе свободу.
   - Не торопись,  Джон,  -  сказал  Рутерфорд.  -  Нужно  действовать
осторожно и стараться не раздражать их по-пустому. Бежать  отсюда  нам
некуда. Мы можем мечтать только о том, чтобы они сохранили нам жизнь.
   В этот вечер у пленных моряков впервые появилась слабая надежда.


                                Пытка

   Следующее утро принесло им новое испытание.
   На рассвете их с шумом вывели из  хижины  и  в  сопровождении  всей
деревни потащили на поляну. В толпе Рутерфорд видел  Ренгади,  Эмаи  и
Эшу.  Посреди  поляны  сидело  несколько  сморщенных  стариков.  Возле
каждого  из  них  стояла  выдолбленная  тыква,  наполненная  до  краев
какой-то черной жидкостью. В  руках  они  держали  множество  странных
предметов, выточенных из костей; одна кость имела форму ножа, другая -
стамески, третья - пилы, четвертая - шила, пятая - топорика.  Все  это
было очень похоже на орудия  пытки.  Несчастные  пленники  испугались.
Страх их особенно усилился, когда Эмаи приказал снять с них  куртки  и
рубахи. Затем их схватили за плечи и повалили на траву. Каждого из них
держали пять или шесть воинов, так что они не могли пошевелиться.
   Эмаи поднял руку, и старые колдуны приступили к  своей  дьявольской
работе. Они мочили острые костяшки в черной жидкости и резали ими кожу
на груди и  плечах  пленников.  Для  разных  порезов  они  употребляли
костяшки разной формы. Кожа матросов покрывалась сложнейшими  узорами,
словно ковер. Татуировщики стирали ладонями льющуюся кровь, чтобы  она
не мешала видеть  направление  линий.  Боль  была  нестерпимая.  Едкая
черная жидкость жгла тело, как  раскаленное  железо.  Раны  сейчас  же
вспухали. Джек  Маллон  плакал.  Смит,  Джефферсон  и  Томпсон  громко
стонали. Джон Уотсон рычал от ярости и пытался укусить  державших  его
дикарей. Один только Рутерфорд молчал во время всей операции. Зубы его
были крепко стиснуты, и из груди не вырвалось ни звука.
   Новозеландцы уважали только смелость и терпение. Кто отважен в бою,
кто без слез и стонов переносит страдания, вызывал их восхищение.
   Все воины, окружавшие пленников, были татуированы. Они  знали,  что
боль  при  татуировке  так  мучительна,  что  только  настоящий  герой
способен перенести