зрослые, носили ту же одежду, что и  мужчины,  но  тело  их  не  было
покрыто татуировкой. Зато руки были измазаны до локтей чем-то  черным,
и Крузенштерну в первую минуту показалось, будто это перчатки.
   Гостей усадили на циновки рядом  с  хозяевами.  Женщины  приветливо
улыбались. Они с необыкновенным вниманием разглядывали  шитые  золотом
мундиры офицеров. Крузенштерн подарил им несколько блестящих  пуговиц,
ножей  и  маленьких  зеркалец.  На  пуговицы  они  почти  не  обратили
внимания, ножи передали  королю и огнезажигателю, а в зеркальца  долго
с удовольствием смотрелись.
   Посидев немного, все встали, вышли из  хижины,  вошли  под  большой
соломенный навес, находившийся  во  дворе,  и  там  снова  уселись  на
циновках. Под навесом было  гораздо  просторнее,  чем  в  хижине.  Тут
поместились все  русские,  приехавшие  с  корабля,  и  близкие  королю
островитяне.
   Навес служил королевской семье столовой. Жители Нукагивы никогда не
ели у себя в хижинах, а либо под открытым небом, либо под  соломенными
навесами, защищающими от  дождя  и  солнца.  Англичанин  Робертс,  как
оказалось, часто обедал под навесом короля, потому что  был  женат  на
одной из многочисленных королевских дочерей.
   Принесли груды  расколотых  кокосовых  орехов,  бананов  и  горячих
дымящихся плодов хлебного  дерева.  Тапега  усердно  потчевал  гостей.
Островитяне ели долго, много и молча. Видно было, что они считали  еду
очень важным делом. К королевскому столу не подали мяса, и Крузенштерн
еще раз убедился, какой  драгоценностью  считали  островитяне  свиней,
единственных своих домашних животных.
   После обеда Крузенштерн встал, поблагодарил, попрощался,  пригласил
короля почаще  заезжать  на  корабль  и  направился  со  всеми  своими
спутниками к берегу. Король проводил их до своей хижины, дядя короля -
до конца деревни, а королевский огнезажигатель пошел с ними и дальше.
   - Как бедно  живет  ваш  король!  -  сказал  Крузенштерн  Робертсу,
который шел рядом с ним. - Жизнь  простых  островитян,  я  вижу,  мало
отличается от королевской.
   Робертс засмеялся.
   - Королевство Тапеги состоит из одной деревушки, - сказал он. -  На
Нукагиве всего пять деревушек, и в каждой - свой король.


                            Два Робинзона

   Моряков сопровождала вся деревня - мужчины, женщины и ребятишки.
   В толпе Крузенштерн  заметил  человека  очень  странной  внешности.
Человек этот, как все островитяне, был  гол  до  пояса,  но  носил  не
короткую юбку, как туземцы, а дырявые  парусиновые  матросские  штаны.
Черная борода его паклей падала на голую грудь,  усы  были  франтовато
закручены колечками кверху, а волосы взбиты в  огромный  грязный  ком.
Вообще человек этот показался гораздо грязнее и  неопрятнее  остальных
жителей Нукагивы, которые часто плещутся в море и очень чисты.
   - Кто это? - спросил Крузенштерн у Робертса.
   Робертс нахмурился, и лицо его искривилось от злости.
   - Это француз Кабри, сэр, - сказал  он,  -  тот  самый  негодяй,  о
котором я вам рассказывал. Сделайте вид, будто  вы  его  не  заметили,
капитан, а то он к вам привяжется и не отстанет.
   Присмотревшись, Крузенштерн заметил, что человек с  черной  бородой
действительно белый. Но кожа его была покрыта таким слоем  грязи,  что
он казался даже темнее островитян.
   - Он глядит на вас, сэр, - проговорил Робертс. - Он хочет, чтобы вы
его позвали. Отвернитесь.
   И Робертс показал своему  врагу  кулак.  Но  Крузенштерн  вовсе  не
собирался становиться в этой вражде на сторону Робертса. Ему  хотелось
помирить обоих европейцев, живущих на острове. И, не обращая  внимания
на недовольство англичанина, он поманил Кабри к себе.
   Француз подошел и поклонился.
   - Добрый человек, - заговорил с ним  Крузенштерн  по-французски,  -
расскажите, как вы живете. Не могу  ли  я  вам  чем-нибудь  помочь,  и
почему вы ненавидите вашего соседа?
   Вместо ответа Кабри стал с яростью бранить Робертса и  осыпать  его
самыми отборными французскими и английскими ругательствами.
   - Не верьте ему,  сударь,  это  коварный  человек.  Он  родственник
людоеда Тапеги и сам людоед. Они собираются  завлечь  вас  в  укромное
местечко, убить и съесть...
   Робертс выхватил из-за пояса нож, и дело могло бы кончиться  плохо,
если бы Крузенштерн не схватил англичанина за руки. Он стал  объяснять
им, как невыгодно ссориться и как было бы хорошо для них  обоих,  если
бы они стали друзьями. Он долго и  упорно  уговаривал  их  помириться.
Наконец они угрюмо подали друг другу руки. Но,  едва  француз  немного
поотстал, Робертс сказал Крузенштерну вполголоса:
   - Это ненадолго, сэр. Вот  увидите,  еще  сегодня  он  сделает  мне
какую-нибудь гадость.
   И действительно,  едва  Робертс  отошел  на  минуту  в  сторону,  к
Крузенштерну подошел француз и заговорил шепотом:
   - В двадцати милях отсюда, в море, есть пустынная  скала.  Отвезите
туда этого гнусного англичанина, сударь, прошу вас.
   Крузенштерн рассердился.
   - Стыдитесь! - сказал он.
   - Так вы отказываетесь отвезти  его  на  скалу?  -  дерзко  спросил
Кабри.
   - Отказываюсь.
   - Хорошо же, капитан, вы в этом раскаетесь.
   Француз пошел прочь, потом обернулся, погрозил Крузенштерну кулаком
и крикнул:
   - Я вам отомщу! - И бросился бежать.


                           Встреча кораблей

   Вернувшись  на  берег,  Крузенштерн  нашел  свои  шлюпки  в  полной
сохранности. Матросы, сторожившие их, сидели  рядом  в  тени  большого
дерева и курили. Они рассказали, что за время отсутствия  капитана  их
никто не тревожил.  Крузенштерн  вместе  со  всеми  своими  спутниками
отправился на корабль. Там тоже все было в порядке.
   - Лейтенант Ромберг, - сказал капитан,  -  я  хочу  сегодня  начать
запасаться пресной водой. Возьмите баркас, захватите несколько  пустых
бочек и поезжайте с десятью матросами к устью той речки, которую мы  с
вами видели. До  темноты  осталось  еще  четыре  часа,  и  вы  успеете
съездить туда и обратно.
   Лейтенант Ромберг отошел на корабельном баркасе и скоро скрылся  за
узким мысом. Но, к удивлению Крузенштерна, через час он вернулся.
   - Что случилось? - спросил озабоченный Крузенштерн. - Отчего вы так
рано?
   - Все в порядке, - ответил Ромберг.
   - Почему вы привезли пустые бочки?
   - Все наши бочки полны, капитан, - сказал Ромберг и рассмеялся.
   Он рассказал, что едва они вошли в устье, бросили  якорь  и  начали
погружать ведра в воду,  как  в  реке  появилось  множество  туземцев,
которые подплыли к баркасу, сбросили с него все сорокаведерные бочки и
потом подняли их назад  полными  до  краев.  В  несколько  минут  была
проделана работа, которая заняла бы у моряков не меньше двух часов.
   - Их было человек пятьсот, - рассказывал Ромберг.  -  Каждую  бочку
тащило двадцать  силачей.  Поглядели  бы  вы,  какие  среди  них  есть
здоровяки! Каждого можно было бы в гвардию сдать. Сначала я испугался,
но потом увидел, что они просто на редкость добродушный  и  услужливый
народ.
   Отправляясь снова за водой,  Ромберг  захватил  с  собой  несколько
дюжин железных обручей в подарок своим неожиданным помощникам.
   До темноты он успел еще дважды съездить к устью речки и вернуться.
   Следующим утром,  10  мая,  часов  около  одиннадцати,  на  корабль
приплыл островитянин,  который  заявил  Робертсу,  что  он  прислан  к
Крузенштерну  от  короля.  Крузенштерн  приказал  немедленно   пустить
королевского посла  на  палубу.  Тапега  прислал  этого  островитянина
сказать Крузенштерну, что с гор сегодня на рассвете  видели  далеко  в
море большой корабль, который идет прямо к Нукагиве.
   - Тапега твой друг, - сказал островитянин. - Он решил  предупредить
тебя заранее. Ведь, может быть, на том корабле твои враги.
   Робертс  оказался  прекрасным  переводчиком,  и   с   его   помощью
разговаривать было легко.
   - Поблагодари короля за дружбу, - ответил Крузенштерн  королевскому
послу, - но передай ему, что у меня нет врагов и я никого не боюсь.
   Крузенштерн сразу догадался, какой  корабль  островитяне  видели  с
гор. Это безусловно была "Нева", которая, не найдя "Надежды" у острова
Пасхи, спешила к Нукагиве.
   Зная, как трудно войти в бухту Анны-Марии без лоцмана,  Крузенштерн
послал навстречу "Неве" шлюпку под командой лейтенанта  Головачева.  В
шлюпке этой отправился и Робертс.
   Через три часа "Нева" стала на якорь рядом с "Надеждой".
   Вся команда "Надежды" была очень рада появлению "Невы", которую  не
видела с самого мыса Горн. Когда оба корабля  находились  вместе,  все
чувствовали себя гораздо спокойнее.
   У каждого офицера и матроса  "Надежды"  были  на  "Неве"  приятели,
свидание с которыми всех обрадовало.
   Капитан Лисянский вошел в каюту Крузенштерна.
   - Ну как? - спросил Крузенштерн.
   - Все благополучно, - ответил Лисянский. - Ни одной сломанной  реи,
ни одного больного матроса.
   Оба капитана обнялись и расцеловались.
   - Мы прибыли к острову Пасхи, где вы собирались  нас  подождать,  -
докладывал Лисянский начальнику экспедиции, - обошли остров кругом, но
"Надежды" нигде не нашли. Войти в залив я не решился, потому  что  дул
сильный западный ветер, при котором лавировать было  очень  трудно.  Я
послал  на  берег  шлюпку  под  начальством   лейтенанта   Повалишина.
Повалишин расспросил знаками островитян и узнал у них,  что  "Надежда"
на остров Пасхи не заходила. Он купил у них немного бананов и вернулся
на корабль. Я понял, что вы решили ждать  нас  у  Нукагивы,  и,  нигде
больше не задерживаясь, поспешил прямо сюда.


                            Месть француза

   На другой день случилось происшествие, которое  нарушило  спокойное
течение  жизни  на  обоих  кораблях  и  едва  не   вызвало   серьезные
последствия.
   Утром в гости к Крузенштерну приехал Тапега.
   Король и королевский огнезажигатель теперь каждый  день  бывали  на
"Надежде". Особенно  охотно  проводили  они  время  с  графом  Федором
Толстым.
   Оказалось,  что  королевский  огнезажигатель  владеет   еще   одним
искусством - искусством татуировать. Это он татуировал всех  юношей  в
королевстве Тапеги. И молодой граф, желая поразить своих  приятелей  в
России, попросил огнезажигателя покрыть ему узорами грудь и спину.
   Он пообещал огнезажигателю большой топор, и тот принялся за работу.
Острой раковиной  рассекал  он  кожу  графа  и  смазывал  ранки  соком
какого-то растения. Боль была мучительная, но граф мужественно терпел,
стиснув зубы. Ранки вспухли, однако через несколько дней опухоль спала
и на теле графа появились узоры: птицы, кольца, змеи, листья.
   Тапегу  на  корабле  больше  всего  привлекало  большое  зеркало  в
капитанской каюте. Перед этим зеркалом он простаивал по  многу  часов,
приседая, двигая руками и меняя выражение лица. Крузенштерн так привык
к этому занятию короля, что не обращал на  него  никакого  внимания  и
спокойно работал в его присутствии за письменным столом: писал судовой
журнал,  изучал  карты,  проверял  вместе   с   профессором   Горнером
астрономические наблюдения.
   На следующее утро после прибытия "Невы" Тапега, войдя в капитанскую
каюту, застал Крузенштерна за бритьем. С  удивлением  глядел  он,  как
предводитель белых мазал себе щеки мылом и потом водил по  ним  острой
сверкающей бритвой. Но особенно понравилась ему пахучая вода,  которой
Крузенштерн после бритья вымыл себе лицо. Жители Нукагивы  тоже  умели
бриться, но брились они острыми раковинами и дело это  занимало  много
времени. Увидав, с какой легкостью и быстротой бреются  белые,  Тапега
захотел и сам испытать этот способ  бритья.  Он  попросил,  чтобы  его
побрили.
   Крузенштерн позвал матроса, исполнявшего на  "Надежде"  обязанности
парикмахера, и велел ему побрить короля. Тапега сел в  кресло.  Матрос
принялся за работу. На лице Тапеги  во  время  бритья  было  выражение
полного счастья.
   - Еще, еще! - шептал он, когда его обрызгали душистой водой.
   Между тем Крузенштерну  надо  было  ехать  на  "Неву",  к  капитану
Лисянскому. После некоторого колебания  он  решил  оставить  Тапегу  в
каюте - очень уж жалко  было  лишать  короля  удовольствия  любоваться
собою в зеркале. Тапега был человек смирный,  и  Крузенштерн  спокойно
уехал, попросив Ратманова присматривать за ним.
   Когда  Крузенштерн  прибыл  на  "Неву",  оказалось,   что   капитан
Лисянский с офицерами и несколькими матросами собрался ехать на берег,
шлюпка уже была спущена на воду. Увидев своего  начальника,  Лисянский
решил остаться. Но Крузенштерн, зная, как  моряки,  несколько  месяцев
пробывшие в море, тоскуют по земле,  попросил  его  ехать.  Он  обещал
Лисянскому дождаться его возвращения.
   Шлюпка помчалась к берегу. Моряки с  радостью  думали  о  том,  что
сейчас под ногами будет  суша,  что  они  погуляют  в  лесу.  Зная  из
рассказов Крузенштерна о миролюбии островитян, они не  взяли  с  собой
никакого  оружия  -  ведь  лейтенант  Ромберг  тоже  ездил  за   водой
безоружным. Едва  под  лодкой  заскрипел  песок,  все  с  наслаждением
выпрыгнули на берег, разглядывая высокие пальмы, и  сразу  же  увидели
толпу островитян, выходившую из леса  им  навстречу.  Вид  этой  толпы
несколько удивил их: она состояла исключительно из мужчин и  двигалась
молча.
   - Странно! - воскликнул  Лисянский.  -  Иван  Федорович  ничего  не
говорил нам о том, что здешние жители носят при себе оружие.
   Действительно, у каждого островитянина было в руках  длинное  узкое
копье. На каждом копье был острый наконечник  -  либо  каменный,  либо
выточенный из кусочков железных обручей, недавно купленных у русских.
   Моряки поджидали приближавшихся  островитян  благодушно  и  немного
растерянно. Им все еще не приходило в голову, что те могут напасть  на
них. Они опомнились, только когда уже были  со  всех  сторон  окружены
толпой, со зловещей медлительностью подымавшей копья.
   - В  шлюпку!  -  скомандовал  Лисянский.  Но  было  поздно.  Кольцо
сомкнулось, и выбраться из него было  невозможно.  Копья  поднялись  в
воздух и застыли в вытянутых руках. Островитяне медлили. Они как будто
ждали, чтобы кто-нибудь первый решился и начал.
   Наконец какой-то здоровяк взмахнул копьем над головой  стоявшего  с
краю матроса. Матрос нагнулся.
   - Оставь!  Не  смей!  -  кричал  Лисянский  по-русски,  в  отчаянии
подскакивая к дерзкому зачинщику и надеясь остановить его хоть криком.
   Но тут  сквозь  толпу  островитян  торопливо  протискался  человек,
необыкновенно взволнованный на вид. Он храбро расталкивал локтями всех
попадавшихся ему на пути.
   Лисянский узнал его: это  был  их  вчерашний  лоцман  -  англичанин
Робертс.
   Робертс  что-то  крикнул  островитянину,   собиравшемуся   заколоть
матроса, и тот опустил копье. Тогда Робертс о чем-то заговорил пылко и
быстро, и все островитяне закричали вокруг.
   Воспользовавшись замешательством, моряки пробрались к своей шлюпке,
влезли в нее и оттолкнулись от берега. Робертс,  яростно  споря,  тоже
отступал к воде. Островитяне злобно  кричали  на  него,  но  копья  не
подымали - он был свой. Наконец, оттесненный  к  самому  краю  берега,
Робертс повернулся, прыгнул в воду и поплыл. Он догнал шлюпку вплавь.
   - Я очень вам благодарен, - сказал Лисянский, пожимая ему  руку.  -
Вы вмешались как раз вовремя. Без вашей помощи мы были  бы  убиты.  Но
скажите, что случилось?  Отчего  они,  до  сих  пор  такие  кроткие  и
дружелюбные, вдруг решили нас убить?
   Робертс нахмурился.
   - Что сделал капитан Крузенштерн с Тапегой? - вместо ответа спросил
он.
   - С королем? Не знаю, не слышал.
   - Островитяне утверждают, будто Тапега закован в цени и  заперт,  -
сказал Робертс. - Мне это кажется очень странным: до сих  пор  капитан
Крузенштерн так ласково  обращался  с  ним.  Старейшины,  родственники
Тапеги, очень раздражены и жаждут мести.
   Шлюпка подошла к "Неве". Крузенштерн, выслушав рассказ Лисянского и
Робертса, взволновался.
   - Я оставил Тапегу у себя в каюте, - сказал он, - и, конечно, ни  в
какие цепи его не заковывал. Мы расстались  самым  дружеским  образом.
Может быть, Ратманов заковал его без меня? Нет, тут что-то  не  так...
Ратманов не мог сделать такую глупость.
   Он сейчас  же  сел  в  шлюпку  и  помчался  вместе  с  Робертсом  к
"Надежде".
   Бухта была  пуста  -  островитяне,  постоянно  плававшие  в  ней  и
продававшие морякам кокосовые орехи, исчезли.
   Это был дурной знак.
   Взойдя на палубу "Надежды", Крузенштерн вызвал Ратманова.
   - Что вы сделали с Тапегой? - спросил он его.
   - С Тапегой? - удивился Ратманов. - Ничего я с ним не сделал.
   - Вы заковали его в цепи?
   - Да что вы, капитан! И не думал!
   - А как он вел себя здесь без меня?
   - Как всегда, - ответил Ратманов. - Вертелся перед зеркалом.
   Крузенштерн обернулся к Робертсу.
   - Вот видите, друг мой, - сказал он, - все  это  ложь.  -  И  опять
спросил Ратманова: - А где он сейчас?
   - Он только что уехал, капитан.
   - Вы расстались с ним мирно?
   - Вполне мирно. Ему  надоело  в  каюте,  он  вышел,  улыбнулся  мне
ласково, сел в свою лодку и уехал.
   - Я понял! - вдруг воскликнул Робертс, хлопнув себя ладонью по лбу.
- На острове пущен ложный слух нарочно, чтобы поссорить  островитян  с
вами. И я знаю, кто этот слух пустил.
   - Кто? - спросили в один голос Крузенштерн и Ратманов.
   - Кабри! - сказал Робертс злобно. - Я вам говорил, капитан, что  от
этого человека можно ожидать всего, что угодно.
   Как бы то ни было, дело  обстояло  скверно.  "Надежда"  уже  успела
набрать почти столько пресной воды, сколько ей было  нужно,  но  бочки
"Невы" были еще пусты. В случае ссоры не только нечего было  надеяться
на помощь туземцев, но опасно было посылать шлюпку в устье реки. А как
продолжать путешествие без пресной воды?
   Крузенштерн понимал, что нужно помириться с островитянами во что бы
то ни стало. Впрочем, он надеялся, что король, благополучно вернувшись
с корабля, рассеет ложный слух.
   Крузенштерн спустился в кают-компанию обедать, а Робертс отправился
на берег. Он обещал вернуться часа через три  и  рассказать,  что  там
происходит.
   Во время обеда Крузенштерну сообщили, что на палубу прибыл Тапега с
французом и одним островитянином, который привез свинью  для  продажи.
Крузенштерн и все офицеры сейчас же прервали обед и вышли на палубу.
   Тапега улыбался благодушно, как всегда, даже еще благодушнее. Видно
было, что он привез островитянина со  свиньей,  чтобы  помириться.  Он
знал, как нуждаются моряки в свежем мясе. Но француз  Кабри,  стоявший
рядом с ним, был угрюм и смотрел на капитана с  мрачным  высокомерием.
Крузенштерн сердился на него за то, что он распустил ложные  слухи,  и
сначала хотел прогнать его, но сдержался.
   Ему даже стало немного жаль этого грязного, озлобленного  человека.
В конце концов, может быть, слухи распустил вовсе не он. Мало ли  чего
не скажет Робертс о человеке, которого так ненавидит.
   Островитянин что-то  проговорил.  Кабри  хмуро  перевел  его  слова
Крузенштерну.
   - Он хочет за свою свинью получить такую же красивую птицу, как та,
что вы дали Тапеге.
   Крузенштерну вовсе не хотелось расплачиваться за свиней попугаями -
он надеялся привезти их в Россию. Но на этот раз он решил согласиться.
Он рассчитывал этим попугаем купить не только свинью, но и мир.
   - Передайте ему, что я согласен, - сказал он французу.
   Кабри промолвил что-то островитянину, и тут случилась  вещь  совсем
необъяснимая. Островитянин схватил свою свинью, лежавшую на палубе  со
связанными ногами, и швырнул в  воду.  Затем  прыгнул  вслед  за  ней.
Поймав там тонущую свинью, он быстро  поплыл  к  берегу,  таща  ее  за
собой.
   - В чем  дело?  -  воскликнул  удивленный  Крузенштерн.  -  Ведь  я
согласился дать ему попугая! Крикните ему, чтобы он вернулся, - сказал
он Кабри. - Попросите Тапегу приказать ему вернуться!
   Француз проговорил что-то, обращаясь  к  Тапеге,  и  король  громко