я.
Лесами  добрался  он  до   селения   соседнего   индейского   племени,
враждовавшего с племенем, напавшим  на  крепость.  Оставшиеся  верными
русским, индейцы помогли ему добраться до русского торгового  поста  в
заливе Якутат, а оттуда  он  на  байдаре  вернулся  к  берегам  своего
родного Кадьяка.
   Савва был единственным жителем крепости Архангельской, оставшимся в
живых, и потому Лисянский особенно  внимательно  прислушивался  к  его
словам.
   В  рассказах  его  постоянно  упоминались  тайон  Котлеан   и   три
английских  матроса.  Тайонами  в  тех  местах  называли  алеутских  и
индейских вождей. Котлеан был  главным  тайоном  индейцев,  живших  на
берегах  Ситкинского   залива.   Именно   он   командовал   индейцами,
совершившими нападение на крепость  Архангельскую.  Но  кто  были  три
английских матроса? Откуда они взялись?
   - Удрали с английского корабля,  -  объяснил  Савва.  -  Английский
корабль приходил сюда за котиковыми шкурами. Капитан бил  матросов,  и
три матроса удрали.
   Лисянский вспомнил беглого английского матроса  Робертса,  которого
они встретили на Нукагиве. Каково, значит, служить в английском флоте,
если во всех концах мира английские матросы бегут со своих кораблей.
   - Они удрали со своего корабля,  -  продолжал  Савва,  -  и  хотели
попасть в американский город Бостон, откуда приходят сюда американские
корабли. Но до  Бостона  очень  далеко,  и  американские  капитаны  не
соглашались везти их туда бесплатно. Тогда  они  пошли  к  Баранову  и
стали просить, чтобы он взял их на службу.
   - И Баранов взял?
   - Взял, конечно. Как не взять. У  нас  кораблей  все  больше,  а  в
опытных моряках нехватка. Взял и отправил в крепость Архангельскую.  В
Архангельской мы с ними и пожили и повидали, что они за люди.
   - А что они за люди? - спросил Лисянский.
   Савва задумался, стараясь подыскать слово поточнее.
   - Дикие люди, сударь, совсем дикие.
   - Дикие? - удивился Лисянский.
   -  Дикие,  как  волки.  Дружества  не  понимают,  обязанностей   не
признают. Своих англичан боятся, русских не любят, алеутов и  индейцев
презирают. Дружить они старались  только  с  американцами,  упрашивали
взять их в Бостон, но и американцев  ругали,  жаловались,  что  те  не
берут, потому что им за проезд заплатить нечем.
   Савка помолчал, подумал и сказал:
   - Однако, у них нашлось чем заплатить. Однако, они заплатили.
   - Чем же они заплатили? - спросил Лисянский.
   - Нашей крепостью. Архангельской.
   - Позволь, позволь! - закричал Лисянский. - Ведь на крепость напали
индейцы. При чем же здесь американцы?
   Савва усмехнулся.
   - Это  верно,  сударь,  -  сказал  он,  снисходя  к  непонятливости
Лисянского, - напали индейцы. Американская шхуна в целых десяти  милях
за мысом стояла, чтобы никто потом не мог сказать, что у них на глазах
убивали женщин и детей,  а  они  не  пытались  помочь.  Верно,  напали
индейцы.  Зачем  индейцам  было  нападать,  однако?  Ведь   если   так
посмотреть, все это нападение - глупость одна была, для них  же  самих
беда и разорение. Ну чем тайон Котлеан прельстился, что он захватил  в
нашей крепости? Ну, две пушки чугунные, почти что без ядер, ну,  ружей
штук пятьдесят, ну, топоры, обручи железные... Так ведь эти топоры  да
обручи и так им достались бы,  они  для  мены  привезены  были...  Ну,
захватили рыбы вяленой, ну, склад с бобровыми шкурами... А что  они  с
этими шкурами делать будут, если они с  русскими  поссорились?  У  них
шкур и так достаточно, было бы кому их  продать...  Им  ведь  вот  как
дружба с русскими  выгодна  была,  они  русские  товары  тем  племенам
продавали, которые далеко от моря живут. Купят топор за  одну  шкурку,
продадут за двадцать... А теперь  дружбе  конец  и  торговле  конец...
Неужто вы верите, сударь, что тайон Котлеан такой глупый человек?
   - Зачем же он такую глупость сделал, если он не глупый  человек?  -
спросил Лисянский.
   -  А  потому,  что  ему  столько  посулили,  что  он  не   побоялся
поссориться с русскими, - сказал Савва.
   - Посулили, говоришь? А что ему могли посулить?
   - Это, сударь, легко отгадать. Первое  -  посулили  ему,  что  сами
будут покупать у него  меха  вместо  русских.  Однако,  одного  такого
посула было бы ему мало, он и слушать не стал бы. А второе -  посулили
ему, что купят у него две тысячи бобровых шкур из русского склада. Тут
большая выгода. Получалось, что индейцы одни и те же  шкуры  два  раза
продавали: один раз продали русским, а теперь американцам  продадут...
Однако, и на этот посул Котлеан не пошел  бы,  не  стал  бы  он  из-за
бобровых шкур ссориться с русскими... Значит, ему  такое  посулили,  о
чем он больше всего мечтал...
   - А о чем он больше всего мечтал? - спросил Лисянский.
   - Он? Известно о чем: об оружии.
   - Об оружии? - переспросил Лисянский.
   - Ну да. Ружья, пушки, свинец, ядра  -  вот  чего  хотелось  тайону
Котлеану. Шестьсот ружей у него, как видите, было. Но ему  нужны  были
тысячи ружей...
   - Для охоты?
   - Для войны.
   - С кем же он хотел воевать?
   - Со всем миром. Но раньше  всего  с  индейцами,  которые  живут  у
залива Якутат. И с индейцами,  которые  живут  на  реке  Медной.  И  с
индейцами, которые живут у Чугатского залива. Он хотел завоевать их  и
стать властелином всей этой страны. Сначала он надеялся,  что  Баранов
ему поможет, но Баранов друг всех племен и не хочет, чтоб их  завоевал
тайон Котлеан. И стал  Котлеан  разговаривать  с  американцами,  а  то
посулили ему все, если он нападет на Архангельскую...
   - А при чем тут три английских матроса?
   - Три английских матроса впустили индейцев  в  крепость,  -  сказал
Саква.
   И прибавил:
   - И теперь они, конечно, в Бостоне.
   Этот разговор с Саввой  взволновал  Лисянского.  Он  вовсе  не  был
уверен, что старый алеут  нрав.  Напротив,  он  очень  сомневался,  он
полагал, что в рассказе Саввы гораздо  больше  фантазии,  чем  правды.
Действительно, легко ли поверить, что американские моряки  и  торговцы
способны на такой коварный, предательский поступок! Однако слов  Саввы
Лисянский забыть не мог, и порой  ему  казалось,  что  старый  охотник
пролил все-таки некоторый свет на это темное дело...
   15 августа 1804  года  "Нева"  вышла  из  гавани  Святого  Павла  и
двинулась в сторону залива Ситка. Ветер был попутный, западный.
   19 августа впереди заметили мыс Эчком, за которым расположен вход в
Ситкинский залив. Ветер упал, и "Нева" двигалась  медленно.  Только  к
вечеру поравнялась она наконец с  мысом.  На  закате  солнца  один  из
матросов доложил Лисянскому,  что  в  заливе  виден  какой-то  крупный
трехмачтовый корабль. Крупных кораблей у Баранова  быть  не  могло,  п
потому  крупный  корабль,  внезапно  обнаруженный  внутри  Ситкинского
залива, вызвал всеобщее любопытство.
   Лейтенант  Арбузов  разглядывал  неизвестный  корабль  в  подзорную
трубу.
   - Юрий Федорович! - крикнул он Лисянскому. - А ведь это старый  наш
знакомый.
   - Знакомый?
   - Это корабль американского шкипера О'Кейна! Мы с ним  встретились,
когда входили в гавань Святого Павла на Кадьяке!
   Лисянский взял подзорную трубу у  Арбузова.  Да,  сомневаться  было
невозможно. Это был корабль О'Кейна, месяц  назад  покинувшего  остров
Кадьяк. Полагали, что он  отправился  на  родину,  а  оказывается,  он
здесь, в заливе Ситка! Что ему надо? Чего ради он проводит целое  лето
возле берегов русских владений в Америке?
   Но солнце зашло, и все потонуло во мраке.
   В залив "Неве" удалось войти только на следующее утро. Залив  Ситка
очень обширен, изрезан мысами и состоит из нескольких бухт. "Нева"  не
пыталась приблизиться к стоявшему на  якоре  американскому  кораблю  и
бросила якорь на большом от него расстоянии.
   Берега показались Лисянскому необыкновенно  пустынными.  "Не  видно
было нигде не только ни одного человека, - записал он, -  но  даже  ни
малейшего знака, чтобы в этих местах было  какое-либо  жилище.  Взорам
нашим повсюду являлись леса, которыми покрыты все берега. Сколько  мне
ни случалось встречать необитаемых мест,  но  они  никоим  образом  не
могут сравниться с этими своей дикостью и пустотой".
   Самым удивительным было то, что  нигде  не  удалось  обнаружить  ни
Баранова, ни его войска. Впрочем, вскоре оказалось,  что  в  одной  из
бухт стоят два судна Российско-Американской компании - "Александр")  и
"Екатерина". Ими обоими командовал штурман Петров, который не замедлил
явиться на "Неву" к Лисянскому. От Петрова  Лисянский  узнал,  что  ни
Баранов, ни его войско до Ситкинского залива еще  не  добрались,  хотя
покинули Кадьяк уже два месяца назад. Алеутские  байдары,  на  которых
двигалась рать Баранова, шли не напрямик через  море,  как  "Нева",  а
вдоль  выгнутого  широкой  дугой  южного  берега  Аляски,  и   подолгу
останавливались по всех заливах, где Баранов договаривался с  тайонами
союзных индейских племен о том, какую помощь они ему окажут. Все новые
и новые отряды воинов примыкали к войску Баранова, и войско все росло,
а так как всему этому множеству людей в пути нужно было  питаться,  то
приходилось делать длительные остановки  для  охоты  и  рыбной  ловли.
"Александр" и "Екатерина" были посланы Барановым вперед и находились в
Ситкинском заливе уже десять дней. Прибытия Баранова и его главных сил
нужно было ожидать со дня на день.
   Петров, хорошо знавший эти места, объяснил Лисянскому,  что  берега
залива вовсе не так уж пустынны. Стоя на палубе, он показал Лисянскому
ту бухту, возле которой находилась разрушенная Архангельская крепость;
за стволами деревьев можно было разглядеть обгорелые срубы.  Затем  он
показал  тот  мыс,  за  которым  расположена  была   главная   деревня
ситкинских индейцев. Петров утверждал, что  ситкинские  индейцы  давно
раскаиваются в том, что они натворили, но уверены, что  русские  будут
мстить, не ждут себе пощады и потому сражаться будут отчаянно.
   - Глядите, пирога! - воскликнул лейтенант  Арбузов.  Действительно,
из-за мыса, за которым находилась деревня индейцев, вынырнула  пирога.
В пироге находилось всего три человека - двое гребли, третий стоял  на
носу и смотрел вперед. Видно  было,  как  развевались  орлиные  перья,
украшавшие его голову.
   - А ведь я этого молодца знаю!  -  воскликнул  Петров,  разглядывая
лодку в подзорную трубу. - Это старший сын тайона Котлеана!
   - А куда они направляются? - спросил Арбузов.
   Но это сразу стало ясно - лодка  направлялась  к  кораблю  О'Кейна.
Обойдя американский корабль, она подошла к тому борту, который не  был
виден с "Невы".
   - Нужно постараться перехватить  их  на  обратном  пути,  -  сказал
Лисянский.
   Он приказал спустить  на  воду  самый  быстроходный  бот  "Невы"  и
посадить в него шестерых самых лучших гребцов-матросов под начальством
лейтенанта Арбузова.  Ждать  пришлось  недолго.  Сын  тайона  Котлеана
пробыл у О'Кейна не больше сорока  минут.  Пирога  с  тремя  индейцами
отделилась от американского корабля и понеслась к  мысу.  И  в  то  же
мгновение бот "Невы" помчался ей наперерез.
   Началась погоня.
   Все, кто был на "Неве", не отрываясь следили за  ботом  и  пирогой.
Безусловно следили за ними и все, кто был на  корабле  О'Кейна.  Тайно
следили за ними и тысячи глаз из безмолвных береговых лесов.
   Это было состязание в скорости. При каждом дружном взмахе весел бот
словно делал прыжок вперед. Так  он  и  двигался  по  глади  залива  -
стремительными рывками. Два пенистых бурунчика клокотали у  его  носа,
разрезавшего воду. Однако индейцы тоже  были  великолепными  гребцами.
Расстояние между ботом  и  пирогой  уменьшалось.  Но  уменьшалось  оно
медленно. Гораздо  быстрее  уменьшалось  расстояние  между  пирогой  и
мысом.
   Было уже ясно, что пирога к  мысу  подойдет  первой.  Сын  Котлеана
поднял ружье и выстрелил в своих преследователей. Звук выстрела далеко
и звонко разнесся над водной ширью. Загремели выстрелы, и с  бота  над
водой поплыли пороховые дымки. Но пирога уже скрылась за мысом.
   Дойдя  до  мыса,  Арбузов  остановился.  Преследовать  дальше  было
безрассудно - там, за мысом, находилось селение, и  горсточка  моряков
не могла принять бой со всем племенем. Бот вернулся к "Неве".
   Лисянский  посетил  оба  судна  Российско-Американской  компании  -
"Александра"  и  "Екатерину".  Они  были  очень  малы,   и   Лисянский
подивился, как люди отваживались выходить на них в океанское плавание.
С сожалением смотрел он на их сшитые из лоскутов паруса, на  связанные
из обрывков канаты. Особенно встревожила его слабость  их  вооружения.
Правда, на каждом из них было по  четыре  небольших  пушки.  Но  такой
незначительный запас пороха и ядер, что любая из этих пушек  могла  бы
выстрелить только по одному разу. А  обстановка  в  Ситкинском  заливе
была грозная. И Лисянский перевооружил оба суденышка с помощью богатых
запасов "Невы". Он щедро снабдил их порохом  и  ядрами  и  прислал  на
каждое еще по две пушки.
   8 сентября корабль О'Кейна внезапно снялся с якоря, поставил паруса
и ушел. Присутствовать при сражении американцы не хотели.
   19 сентября в залив вошел Баранов со своим бесчисленным флотом.


                          Александр Баранов

   Впрочем, грандиозная эта армада, состоявшая из алеутских  байдар  и
деревянных пирог индейцев - союзников Баранова,  появилась  далеко  не
сразу.  Во  время  долгого   пути   она   растянулась   на   громадное
пространство.  Двигаясь  к  Ситкинскому  заливу,  воины  Баранова   то
задерживались  где-нибудь  в  лесу,  увлеченные  удачной  охотой,   то
застревали на пирах у друзей, которых нужно было навестить по  дороге.
В течение целой недоли в Ситкинский  залив  входили  небольшие  группы
байдар  и  пирог,  двигаясь  не  открытым  морем,  а   пробираясь   по
многочисленным  проливам  между  материком  и  прибрежными  островами.
Проходя мимо "Невы", те, у кого были ружья, салютовали  ей  выстрелами
из ружей. На берегу,  недалеко  от  того  места,  где  стояла  "Нева",
появился огромный лагерь, который рос с каждым часом.
   "Требуется  великий  дар  красноречия,  чтобы  надлежащим   образом
описать эту картину, - рассказывает  Лисянский  в  своем  дневнике.  -
Некоторые успели уже построить шалаши, иные же еще начали делать их, и
байдарки ежеминутно приставали к берегу во  множестве.  Казалось,  все
окружавшие нас места были в сильном движении.  Иные  люди  развешивали
свои вещи для сушки, другие варили пищу,  третьи  разводили  огонь,  а
остальные, утомясь от трудов, старались подкрепить свои силы сном".
   Несмотря на предстоящие военные действия, многие индейцы прибыли  с
женами и даже с детьми. Каждое семейство  выстроило  для  себя  шалаш.
"Шалаши эти составляются самым простым образом, - пишет  Лисянский.  -
Пирога  кладется  на  ребро,  перед  ней  вколачиваются  два  шеста  с
поперечной жердью,  а  сверху  кладутся  весла;  все  это  обыкновенно
прикрывается  тюленьими  кожами,  а  пол  устилается  травой  и  потом
рогожами. Перед каждым таким жилищем  разводится  огонь,  на  котором,
особенно поутру, непрестанно что-нибудь варят или жарят..."
   "Войско Баранова, - рассказывает он дальше, -  было  составлено  из
жителей кадьякских, аляскинских, кенайских и чугацких. При отправлении
из залива Якутат в нем было 400 байдарок и около  900  человек,  но  в
Ситку пришло первых не более 350, а  последних  800.  Такие  потери  в
людях приписывали простудным болезням, от  которых  несколько  человек
умерло, а другие для излечения отправлены назад в Якутат.  При  войске
находилось  38  тайонов,  как  старшин,   которые   управляли   своими
подчиненными  и  во  всем  сносились   с   русскими   промышленниками.
Обыкновенное вооружение воинов  составляли  длинные  копья,  стрелы  и
другие орудия, приготовленные для промысла морских зверей. Но на  этот
раз выдано было много ружей".
   Все эти соратники и  союзники  русских  беспрестанно  приезжали  на
"Неву" в гости. "Я нарочно приказал пускать всех, чем они крайне  были
довольны, - пишет Лисянский. - Им никогда не случалось  видеть  такого
корабля, и потому дивились ему чрезвычайно. Наши пушки, ядра и  прочие
снаряды приводили их в изумление. Тайонов потчевал я водкой  в  каюте.
Они, конечно, уехали с теми мыслями, что на корабле моем собраны самые
лучшие сокровища, так как стулья,  столы  и  моя  койка  превышали  их
воображение. После обеда индейцы-чугачи забавляли нас на берегу  своей
пляской. Они были наряжены в самые лучшие свои уборы, головы  их  были
украшены перьями и пухом. Они пели песни, приближаясь к нам, и  каждый
из них держал весло, кроме тайона, который, одетый в красный  суконный
плащ и круглую шляпу, важно выступал несколько  в  стороне  от  своего
войска. Подойдя к нам, они стали в кружок. Сперва запели они протяжно,
а потом песня становилась мало-помалу веселее. Пенье свое сопровождали
они телодвижениями, которые под  конец  превращались  в  исступленные.
Танцовщики были в то же время и музыкантами, а музыка состояла  из  их
голосов и старого  жестяного  изломанного  котла,  который  служил  им
вместо литавров. По окончании этого увеселения  я  роздал  каждому  по
несколько листов табаку и возвратился на корабль".
   Но, сказать по правде,  Лисянского  гораздо  больше,  чем  индейцы,
интересовал их предводитель Баранов  -  легендарный  русский  человек,
управлявший от имени России бесчисленными островами в  северной  части
Тихого океана и громадными пространствами на двух материках.
   Баранов прибыл в Ситку на корабле  Российско-Американской  компании
"Ермак", таком же маленьком и слабо  вооруженном,  как  "Александр"  и
"Екатерина". На  "Ермаке"  же  находились  и  его  главные  помощники,
наиболее приближенные к нему люди, - русские  промышленники,  сибиряки
родом, проведшие жизнь в лесах и морях на  охоте  за  зверем.  Прибыв,
Баранов, конечно, прежде всего  поехал  на  "Неву"  и  познакомился  с
Лисянским.
   Лисянский  внимательно  вглядывался  в  своего   гостя.   Александр
Андреевич Баранов был человек среднего роста, лет  уже  за  пятьдесят,
светловолосый, с коричневой  от  солнца  и  ветра  кожей  на  лице,  с
небольшими светлыми, очень зоркими глазами.  Родом  он  был  купец  из
северного русского  городка  Каргополя,  и  в  речи  его  чувствовался
северный поморский говорок. Теперь у  него  уже  был  чин  коллежского
советника, дававший ему право считаться не купцом,  а  дворянином.  Он
обладал редким умением держать себя с людьми. В сущности,  в  обществе
индейских тайонов он  был  совершенно  таким  же,  как  и  в  обществе
Лисянского,  -  ровный,  внимательный,  благожелательный,  без  всякой
приниженности, и без всякого высокомерия и, главное, очень  спокойный.
Спокойствие казалось основным свойством его характера, и  только  руки
его, сильные и подвижные, выдавали  порой  неожиданным  жестом,  какой
деятельный и неукротимый дух скрыт за этим спокойствием.
   При первом же разговоре Лисянский постарался узнать,  разделяет  ли
Баранов мнение охотника Саввы, ясна ли ему та роль,  которую  во  всех
происшествиях сыграли люди из Соединенных Штатов Америки. И  убедился,
что Баранову вполне понятны все происки американцев, но что  относится
он к ним без особого волнения.
   - Только не делать того, что они  хотят,  тогда  ничего  у  них  не
выйдет, - сказал он.
   - А что они хотят? - спросил Лисянский.
   - Они хотят, чтобы мы  воевали.  Втянуть  нас  в  долгую,  трудную,
изнурительную войну с индейцами - вот их мечта. Такая война  позволила
бы им разом добиться всего, чего они здесь добиваются.
   - А чего они здесь добиваются?
   - Многого, - ответил Баранов и усмехнулся.  -  Главная  их  цель  -
ослабить влияние России в Америке. Наша война с индейцами  помогла  бы
достижению этой цели. Вторая их цель  -  поставить  здешние  индейские
племена в зависимость от себя. И эта цель была бы достигнута: индейцам
для войны  понадобилось  бы  очень