грожали даже самому Пекину,  и  император
испугался. "Выручите, - взмолился он к португальцам. -  Избавьте  меня
от мятежников, и я дам вам в награду все,  что  вы  пожелаете".  В  те
времена у пиратов не было еще европейских кораблей. Их флот состоял из
одних китайских джонок. Португальцы внезапно напали на  них,  половину
истребили, половину  разогнали.  За  эту  победу  китайский  император
уступил Португалии тот кусок земли, где стоит сейчас город Макао.
   - Это была единственная победа португальцев над пиратами, - заметил
Лаперуз. - Во всех дальнейших сражениях всегда побеждали пираты.
   Хотя путешественники уже не надеялись открыть  какую-нибудь  землю,
на мачте по-прежнему сидел матрос. Он должен был предупредить  моряков
о приближении пиратов. Но море было пустынно.  Только  в  самом  конце
декабря матрос встревожил Лаперуза громким криком:
   - Впереди видны паруса!
   Однако тревога оказалась напрасной. Нет, это не пираты. Это  мирные
рыбачьи лодки, плавающие повсюду у китайских берегов. Рыбаки  выезжали
на ловлю целыми эскадрами, по сорок  -  пятьдесят  лодок  вместе.  Чем
дальше, тем чаще они попадались. Лаперуз иногда подзывал то  одну,  то
другую лодку и за самую скромную плату покупал у рыбаков свежую рыбу.
   Лессепс очень удивлялся, видя в  лодках  не  только  мужчин,  но  и
женщин и маленьких  детей.  Были  лодки,  в  которых  находились  даже
собаки,  козы,  куры,  петухи.  Странно  слышать  "ку-ка-ре-ку"  среди
океана!
   - У этих рыбаков нет другого дома, кроме лодок, - объяснил Лессепсу
Дажеле. - Они с семьями и со всем своим хозяйством проводят всю  жизнь
на лодках в море и сходят на берег  только  для  того,  чтобы  продать
рыбу.
   - Неужели они не боятся пиратов? - спросил Лессепс.
   - Нет, не боятся. Китайские пираты никогда не трогают рыбаков.


                         Нежданное богатство

   1 января 1787 года вдали увидели берег  Китая,  а  на  другой  день
фрегаты вошли в гавань Макао. Путь  между  Калифорнией  и  Китаем  был
пройден в три с половиной месяца.
   Макао - китайский город, захваченный португальцами, - расположен на
трех холмах. На вершине каждого  холма  было  построено  по  крепости.
Пушки этих крепостей держали в страхе весь город,  населенный  главным
образом китайцами. Португальцы обращались с китайцами  как  с  рабами,
разоряли их налогами, пошлинами и штрафами,  заставляли  бесплатно  на
себя работать и поэтому постоянно  опасались  восстания.  В  крепостях
жили солдаты-индийцы,  привезенные  из  португальской  колонии  Гоа  в
Индии. Индийцы не знали китайского языка,  и  поэтому  португальцы  не
опасались, что они перейдут на сторону китайцев.
   В Макао в каждом квартале  был  католический  храм  или  монастырь.
Католические священники  и  монахи  изо  всех  сил  пытались  обратить
китайцев  в  христианство.  Но  это  им  не   удавалось.   Соглашались
креститься только разные проходимцы и жулики,  чтобы  добиться  всяких
льгот и покровительства властей. Но, несмотря на  то  что  большинство
китайцев не было католиками, все они без различия должны были отдавать
десятую часть своих доходов католическим монастырям. И монахи в  Макао
были богаче купцов.
   Едва  фрегаты  вошли  в  гавань,  их  окружили   лодки   таможенных
надсмотрщиков. Они потребовали у Лаперуза крупной суммы денег за право
остановиться в порту  Макао.  Напрасно  Лаперуз  уверял,  что  морское
министерство Португалии разрешило экспедиции бесплатно останавливаться
во всех португальских портах. Надсмотрщики были неумолимы.
   Проспорив с ними целый день, Лаперуз съехал на берег и отправился к
губернатору. Губернатор принял его очень ласково и тотчас же  приказал
таможне оставить французскую экспедицию в покое.
   Тогда на фрегаты  явились  купцы.  Они  оказались  еще  надоедливее
таможенников.
   - Продайте мне ваш товар, - шептал каждый  Лаперузу.  -  Моя  фирма
заплатит вам лучше всех.
   - Да у нас  нет  никакого  товара,  -  отвечал  Лаперуз.  -  Мы  не
торговцы, а ученые. Мы приехали сюда вовсе не для торговли.
   Но португальские купцы смеялись ему в ответ. Нет,  они  не  дураки,
чтобы поверить, будто  французы  совершали  такое  трудное  и  длинное
путешествие в Китай совершенно бескорыстно.  Убежденные,  что  капитан
обманывает  их,  желая  набить  цену  своим  товарам,  они   старались
втереться в доверие экипажа, угощали матросов, пытаясь выведать, какие
богатства хранятся в трюмах фрегатов. И через несколько дней по городу
распространился слух, что французы привезли с собой  из  Америки  груз
драгоценных мехов.
   Тогда к Лаперузу явился купец Хильярос,  самый  богатый  человек  в
Макао.
   - Я покупаю у вас все ваши меха, - заявил он. - В Китае нет  пушных
зверей, и богатые китайцы ценят мех на вес золота. За медвежьи, оленьи
и лисьи шкуры я вам дам в  восемь  раз  больше,  чем  вам  заплатят  в
Париже. Скажите, какие у вас меха и сколько их?
   Лаперуз протянул торговцу  список  шкур,  полученных  в  Америке  у
индейцев в обмен на гвозди и обручи. И Хильярос предложил ему  за  них
огромную сумму.
   Через  час  весь  экипаж  обоих  фрегатов  был  созван  на   палубу
"Компаса". Матросы и солдаты построились  рядами  под  командой  своих
офицеров. Лаперуз устроил им смотр и в заключение сказал:
   - Мне удалось продать добытые в Америке меха.  Эти  меха  я  считаю
общим достоянием экспедиции. Мы  все  -  офицеры  и  простые  матросы,
ученые и солдаты - одинаково переносили лишения  и  рисковали  жизнью.
Поэтому вырученные деньги должны быть разделены поровну  между  всеми,
без различия  чинов.  На  долю  каждого   приходится   по   пятидесяти
португальских пиастров.
   Пятьдесят пиастров! Этим бедным людям не снилось такое богатство.
   Лаперуз продолжал:
   - Нам предстоит долгий трудный путь. Мы не выполнили еще и половины
того, что  поручило  нам  министерство.  Кто  знает,  вернемся  ли  мы
когда-нибудь на родину. Мало ли какие несчастья могут случиться с нами
во время плавания! Если мы возьмем наши  деньги  с  собой,  они  могут
погибнуть вместе с нами, и наши семьи их никогда  не  получат.  Приняв
все это во внимание, я решил передать  вырученные  деньги  в  шведский
банк, находящийся в Макао. Этот банк имеет отделение в  Париже.  Когда
мы вернемся в Париж, нам выдадут наши деньги. А если  мы  в  Париж  но
вернемся, их выдадут нашим женам и детям.


                               Тартария

   Из гавани Макао "Компас" и "Астролябия" вышли 5 февраля  1787  года
и, посетив  принадлежавшие  тогда   испанцам   Филиппинские   острова,
направились к северу вдоль азиатских берегов.
   Лаперуз держал путь в таинственное Японское море, где не был еще ни
один европеец.
   Японское  море  расположено  между  островами  Японии  и  Азиатским
материком. О его существовании в Европе знали по японским и  китайским
картам. Но карты эти так отличались одна от другой, что доверять им не
было никакой возможности.
   Фрегаты прошли мимо китайского острова Тайвань и вошли в  Корейским
пролив. За Корейским проливом начинается Японское море.  Тут  открытия
посыпались на них одно за другим.
   Прежде всего они наткнулись на остров, которого  не  было  даже  на
японских и китайских картах. Остров оказался густо населенным и хорошо
обработанным. Лаперуз назвал его островом Дажеле. На остров моряки  не
высаживались, но занесли на карту его  берега  и  мели,  расположенные
вокруг него. Это заняло много времени.
   Покинув остров Дажеле, Лаперуз  направился  к  западному  побережью
Японского моря. Неведомый западный берег этого моря носил у  тогдашних
географов название "Тартария". Европейцы знали эту  страну  только  по
названию. Даже китайцы и японцы имели о ней самые смутные понятия.
   Лаперуз уже много дней плыл на запад, а берег все  не  показывался.
Если верить китайским картам,  он  давно  уже  должен  был  находиться
посреди суши, но вокруг по-прежнему простиралось необозримое море. Это
служило новым доказательством того, как мало можно было верить  картам
азиатских географов. Лаперуз уже сомневался,  существует  ли  Тартария
или она всего только вымысел японских и китайских мудрецов.
   Но 11 июня он увидел впереди темно-синюю полоску  берега.  Тартария
не была вымыслом.
   Новооткрытую землю приветствовали грохотом пушек.
   Фрегаты Лаперуза подошли к берегу немного севернее того места,  где
впоследствии  возник  русский  порт  Владивосток.  Берег  был   покрыт
дремучим лесом, за которым подымались высокие горы.  Но  из-за  густых
древесных вершин не вырывалось ни одного дымка. Ни одной  просеки,  ни
одной тропинки,  ни  одного  возделанного  клочка  земли  нельзя  было
заметить в этом краю. Край этот - теперь советский Дальний Восток -  в
те времена был почти необитаем.
   Моряки стремились как можно скорее высадиться на берег, но нигде не
могли найти подходящую бухту. И,  к  довершению  всего,  вдоль  берега
тянулись мели, преграждавшие путь кораблям. А послать к берегу  шлюпки
Лаперуз не решался - после катастрофы в Америке он стал  осторожнее  и
не позволял шлюпкам отходить от кораблей на большое расстояние.
   Фрегаты медленно поползли вдоль берега на  север.  Воздух  был  так
чист и прозрачен, что моряки различали каждый камень,  каждое  дерево.
Лаперуз и Бернизе трудились над составлением карты береговой полосы.
   Всем хотелось как можно  скорее  ступить  на  эту  никогда  еще  не
хоженную землю. Но только 23 июня удалось им отыскать удобную бухту.
   Едва якоря коснулись дна, все шлюпки полетели  к  берегу.  Дремучий
лес подступал к самому морю. Деревья здесь были те же, что и в Европе.
Но нигде еще морякам  не  приходилось  видеть  таких  свежих  и  ярких
оттенков листвы. На берегу бухты паслось большое стадо оленей. Заметив
людей, высадившихся  совсем  близко  от  них,  олени  не  проявили  ни
малейшего беспокойства и продолжали пастись как ни в  чем  не  бывало.
Они видели людей впервые и поэтому нисколько не боялись их. И,  только
когда грянули выстрелы, они убежали.
   На опушку вылез огромный бурый медведь. Увидев возле  воды  сборище
двуногих, он потянулся, зевнул,  почесал  лапой  за  ухом  и  медленно
побрел по своим делам. Пущенная ему вслед пуля пролетела мимо, и он не
обратил на выстрел ни малейшего внимания.
   Но доверчивее всех оказались птицы. Они садились матросам прямо  на
плечи и спокойно клевали зерна у них из рук. Одни только  дикие  гуси,
улетевшие зимой в теплые края к берегам Китая, знали, что от  человека
лучше держаться на приличном расстоянии.
   Речка, впадавшая в бухту, кишела рыбой. Моряки расставили там  сети
и в несколько часов наловили больше двадцати пудов.
   Возле бухты моряки насыпали курган. На  вершине  кургана  поставили
столб и к столбу прибили доску с  надписью,  в  которой  указали  год,
месяц и число посещения этого побережья фрегатами Лаперуза.


                               Сахалин

   27 июня корабли покинули бухту.
   Несколько дней они шли вдоль берега на север,  потом  повернули  на
северо-восток.
   6 июля они увидели гористую землю, заросшую сосновыми  лесами.  Это
был остров Сахалин, которого до тех пор не видел еще ни один европеец.
О существовании его знали только по японским картам, где он всякий раз
был обозначен по-иному и, следовательно, неверно. Из этих карт  нельзя
было даже понять, является ли эта земля островом или полуостровом.
   Сахалинские горы с кораблей казались еще  выше  и  отвеснее.  Самую
высокую из них назвали "пиком Ламанона". Кое-где на  берегу  виднелись
низкие бревенчатые хижины, и  из-за  леса  вздымались  дымки.  Значит,
Сахалин далеко не так пустынен, как соседняя Тартария.
   Удобную бухту нашли почти сразу, и корабли бросили якоря. На  берег
поехал капитан де Лангль с несколькими офицерами.  Возле  того  места,
где они высадились, оказались две хижины. Де Лангль направился к  ним,
держа в руках ценные подарки - топоры и бусы. Перед хижинами  в  землю
были вбиты колья, на которых торчали отрубленные медвежьи головы.
   - Сахалинским медведям живется не так привольно, как тартарским,  -
сказал де Лангль, входя в открытую дверь хижины.
   Но в хижинах не было ни души. Туземцы, очевидно, покинули их совсем
недавно, потому что зола в очагах была еще  теплая.  Должно  быть,  их
напугал грозный вид кораблей.
   Де Лангль оставил подарки в хижинах и собирался уже возвращаться на
корабль, как  вдруг  встретил  на  берегу  семерых  мужчин,  одетых  в
долгополые халаты, сплетенные из тонко нарезанной древесной коры.  Это
были сахалинские гиляки. Ни обуви, ни шапок гиляки  не  имели.  Только
один седой длиннобородый старик, у которого болели глаза, носил  нечто
вроде фуражки с  козырьком:  козырек  защищал  его  больные  глаза  от
солнца.
   Гиляки  встретили  моряков  очень  приветливо.   Де   Лангль   стал
разговаривать с ними  знаками  и  был  удивлен  их  понятливостью.  Он
объяснил им, что хочет знать очертания берегов Сахалина. Тогда  старик
взял палку и начертил  на  носке  карту.  Точность  этой  карты  была,
конечно, очень приблизительной. И все же из нее можно было понять, что
Сахалин - остров, а не полуостров.
   У Сахалина  корабли  простояли  несколько  дней.  Гавань,  где  они
остановились, была  названа  гаванью  де  Лангля.  Покинув  гавань  де
Лангля,  "Компас"  и  "Астролябия"  направились   вдоль   сахалинского
побережья на юг. Лаперуз хотел определить  южную  точку  новооткрытого
острова. Это ему удалось. Лаперуз выяснил, что Сахалин  тянется  почти
до острова Хоккайдо - самого северного из островов Японии.
   Он провел  свои  фрегаты  узким  проливом,  отделяющим  Сахалин  от
Хоккайдо и вышел в Охотское море. Пролив между  Сахалином  и  Хоккайдо
был назван проливом Лаперуза.


                          В гостях у русских

   Корабли шли к северо-востоку и приближались к русским владениям  на
полуострове  Камчатка.  Там   экспедиции   предстояло   расстаться   с
Бартоломеем Лессепсом, который должен был сухим  путем,  через  Сибирь
доставить в Париж отчет о путешествии Лаперуза.
   Скоро заметили длинную цепь безлюдных Курильских  островов.  Здесь,
между островами Симушир и Уруп, Лаперузу посчастливилось найти до  тех
пор никому не известный пролив, который дал ему возможность  выйти  из
Охотского моря в Тихий океан. Пролив этот он в  честь  своего  корабля
назвал проливом "Буссоль", что по-французски значит "Компас".
   5 сентября увидели берег Камчатки. На черных утесах уже лежал снег.
   Два дня спустя фрегаты вошли в Авачинскую  бухту  -  самую  удобную
гавань  на  Камчатке.   В   глубине   губы   стоял   русский   городок
Петропавловск. Вход в Авачинскую губу узок, но очень  глубок.  А  сама
губа так широка и просторна, что в ней без труда могли бы разместиться
все корабли французского и английского флотов. Высокие береговые скалы
служат надежной защитой от  ветров,  и  даже  в  самую  страшную  бурю
стоящие в губе суда защищены от волн и вихрей.
   Городок Петропавловск состоял из  нескольких  десятков  бревенчатых
изб и маленькой деревянной церкви. Изба губернатора была чуть побольше
остальных. Лаперуз, войдя в  гавань,  по  обычаю  приветствовал  город
одиннадцатью пушечными выстрелами. На берегу в ответ  одиннадцать  раз
охнула маленькая пушечка.
   Петропавловцы  встретили   гостей   приветливо.   Этот   крохотный,
заброшенный на край света городок не был избалован частыми посещениями
гостей.
   Жители  Петропавловска  готовы  были  по  целым  дням  разглядывать
какого-нибудь  курьера,  приехавшего   к   губернатору   из   Охотска.
Естественно, что появление блестящих иностранных  моряков,  повидавших
весь свет, было настоящим праздником для скучающих горожан.
   Губернатор передал  Лаперузу  письма,  прибывшие  из  Парижа  через
Сибирь. Письма эти написаны были очень давно, потому что  почта  через
Сибирь шла в те времена не меньше года.
   Именитейшие жители города устроили бал, на который пригласили  всех
французских  офицеров.  Бал  состоялся  в  избе   губернатора.   Гости
расселись  на   деревянных   нарах.   На   балу   присутствовали   все
петропавловские дамы - тринадцать  женщин.  Только  три  из  них  были
русские, все остальные -  камчадалки.  Разговор  сначала  не  клеился,
потому что один только  губернатор  говорил  по-французски.  Но  потом
появился Лессепс, который  заговорил  на  ломаном  русском  языке.  Он
бессовестно коверкал слова, но все же его понимали, и он  мог  служить
переводчиком.
   - Я бил ф Петербург, - сказал  Лессепс.  -  Я  знаком  ваша  царица
Катерина!
   Начались танцы.  Жители  Петропавловска  не  умели  танцевать,  как
танцуют в Париже, и поэтому французам поплясать не пришлось.  Но  зато
остальные гости плясали  вволю.  Они  плясали  только  одну  пляску  -
русскую, - и плясали до полуночи, к великому  удовольствию  французов,
которым она очень понравилась. Потом стали просить камчадалов показать
свои пляски. Те охотно согласились.
   На  другой  день  Бартоломей  Лессепс,  захватив  письма  Лаперуза,
покинул экспедицию и отправился в дальний путь. Дорога  с  Камчатки  в
Петербург  была  самой  длинной  сухопутной  дорогой  в  мире.   Чтобы
проскакать ее всю из конца в конец, нужно было  потратить  по  крайней
мере год. В Петербурге Лессепс должен был сесть на корабль  и  поехать
во Францию.
   Лессепс весело прощался со своими товарищами по  путешествию.  Море
уже успело ему надоесть. Он радовался,  что  через  год  снова  увидит
блестящий петербургский двор Екатерины II.
   - До свиданья! - весело говорил  Лессепс,  собираясь  в  дорогу.  -
Годика через два мы встретимся в Париже.
   -  Прощайте!  -  отвечали  ему.  -  Кто  знает,  суждено   ли   нам
когда-нибудь увидеться!
   23 сентября подняли паруса, и корабли вышли в море. Скалы  Камчатки
растаяли вдали.


                                Цинга

   С Камчатки Лаперуз направился прямо на  юг.  Экспедиции  предстояло
выполнить  последнее  поручение,  данное  ей  морским   министерством:
исследовать берега Австралии. В Северном полушарии  надвигалась  зима,
нужно было снова спешить в Южное, чтобы застать там лето.
   Решено было пересечь Тихий океан с севера на юг  по  прямой  линии,
никуда не заходя, чтобы не терять времени. Шел уже третий  год  с  тех
пор,  как  наши  путешественники  покинули  Францию.  Моряки   устали,
стосковались по семьям, по родине. Матросы не были уже  так  веселы  и
усердны, как вначале. Офицеры  надоели  друг  другу,  начались  ссоры,
недовольство. А до конца путешествия оставалось еще  по  крайней  мере
два года: год уйдет на исследование  берегов  Австралии  и  год  -  на
возвращение домой. Не мудрено, что Лаперуз спешил.
   В ноябре фрегаты в третий  раз  пересекли  экватор.  Устроенные  по
этому случаю торжества и игры  шли  вяло,  без  оживления.  Утомленным
матросам не хотелось ни петь, ни плясать.
   Утром 1 декабря к Лаперузу подошел судовой  врач.  Лицо  у  доктора
было мрачное, озабоченное.
   - Капитан, - сказал он, - восемь человек придется снять с работы. У
них началась цинга.
   Болезнь  впервые  посетила  корабли.  До  сих  пор  за  все   время
путешествия еще  никто  ничем  не  болел,  кроме  легкой  простуды  да
насморка. Цинга - очень страшная болезнь.  У  человека  пухнут  десны,
вываливаются зубы, отнимаются руки и ноги.
   Больные не могли работать, и это сразу отразилось на всем  экипаже.
Уже в Америке после гибели двадцати одного моряка на кораблях ощущался
недостаток  рабочих  рук.  Теперь,  с  болезнью  восьми  матросов,  на
здоровых свалилось столько работы, что они с трудом с нею справлялись.


                              Одноглазый

   9 декабря рано утром заметили землю.  Это  был  архипелаг  Самоа  -
кучка зеленых, веселых островов, разбросанных среди синего океана.
   Острова Самоа открыл в 1722  году  голландский  мореплаватель  Якоб
Роггевейн.
   Спутники Лаперуза, два месяца не видавшие суши, с завистью  гл