ов  на
островке постоянно  охранялись  небольшими  отрядами  морской  пехоты,
потому что индейцы нередко пускались вплавь через бухту и доплывали до
островка без  всякого  труда.  В  эту  ночь  обсерваторию,  кузницу  и
мастерскую сторожили  двенадцать  солдат  под  командой  двух  молодых
офицеров - Лористона и Дарбо. Офицеры расставили солдат  под  открытым
небом, а сами легли спать в обсерватории. Они разделись, разложили  на
земляном полу свои мундиры и сделали из них постели, чтобы было мягче.
Возле себя они положили свои ружья и спали до утра.
   Утром, открыв глаза, Дарбо с удивлением заметил, что  он  лежит  на
голой земле. Его мундир бесследно исчез.
   Он растолкал Лористона.
   Лористон вскочил и заорал:
   - Где мой мундир? Где мое ружье?
   Оба офицера в недоумении глядели друг на друга.
   - Нас обокрали индейцы, - сказал Лористон. - Но ведь  мы  спали  на
мундирах. Как же им удалось нас не разбудить?
   Дарбо пожал плечами.
   Несчастные  офицеры  выскочили  в  одном  белье  из   обсерватории.
Солдаты, стоявшие на часах, отдали им честь.
   - Вы видели здесь кого-нибудь ночью? - спросил их Лористон.
   - Никак нет!
   Лористона и Дарбо, завернутых в одеяла,  отвезли  на  "Компас"  под
дружный хохот всего экипажа.


                            Страшный день

   К 12 июля починка парусов была кончена, и Лаперуз собрался  уходить
из этой неприветливой бухты. До сентября ему предстояло еще  осмотреть
ту никому не  ведомую  часть  североамериканского  побережья,  которая
лежит между местами, исследованными Куком,  и  владениями  испанцев  в
Калифорнии. А потом, согласно  инструкции  морского  министерства,  он
должен был пересечь Тихий океан,  чтобы  будущим  летом  приступить  к
исследованию  берегов  Азии.  Времени  оставалось  мало,   и   Лаперуз
торопился.
   Но лейтенант д'Экюр был  недоволен.  Честолюбивый  и  отважный,  он
мечтал о необыкновенных открытиях, о небывалых подвигах.
   - Мы не можем покинуть эту бухту, не осмотрев  ее  как  следует,  -
говорил он Лаперузу. - Я почти убежден, что в  этой  бухте  начинается
пролив, соединяющий Тихий океан с Атлантическим.
   - Оставьте, д'Экюр, - отмахивался от него Лаперуз. - Где тут  может
быть пролив? Ведь вся бухта лежит перед нами как на ладони.
   - Тот край бухты, который находится за  островком,  нам  совершенно
неизвестен, - настаивал д'Экюр. - Он всегда скрыт туманом.
   - Там то же, что и здесь: берег, сосны, камни. Над этим  туманом  я
видел вершины гор.
   - Не будьте  так  уверены,  капитан.  Пролив,  соединяющий  океаны,
должно быть, очень узок. Мы легко можем его  не  заметить.  Вспомните,
как узок Магелланов пролив.
   И, увидев, что Лаперуз колеблется, он прибавил:
   - Отложите наш отъезд еще на один день. Завтра я берусь  на  шлюпке
добраться до того края бухты. Тут всего три-четыре мили.  К  вечеру  я
вернусь, и, если ничего не найду, послезавтра мы тронемся в путь.
   И Лаперуз согласился.
   На  следующее  утро  стояла  прекрасная  погода.  Впервые  за   все
пребывание экспедиции в Северной Америке солнце выглянуло из-за туч.
   Д'Экюр радовался приятной  прогулке  на  лодке.  Остальные  офицеры
завидовали ему. Лаперузу пришлось согласиться отправить с д'Экюром  не
одну лодку, а целых три - две с "Компаса" и одну с "Астролябии". В них
разместились все желающие.
   В самой большой шлюпке, кроме д'Экюра, сидело десять  матросов.  Во
вторую сели Маршенвилль и Бутервилье - лейтенанты с "Астролябии".  Они
взяли с  собой  восемь  матросов.  Самая  маленькая  шлюпка  досталась
Бутэну, младшему лейтенанту "Компаса".
   К Бутэну напросился пассажиром Бартоломей Лессепс.
   Прогулка началась  необыкновенно  весело.  Впереди  неслась  шлюпка
д'Экюра. Затем шлюпка Маршенвилля и Бутервилье. За ними едва поспевали
Бутэн и Лессепс.
   Все яснее  вырисовывались  горы  в  дальнем  углу  бухты.  "Пролив,
соединяющий океаны, будет назван проливом д'Экюра, а  не  Лаперуза,  -
думал д'Экюр. - Я открою этот пролив, а не Лаперуз. Лаперуз мне только
мешает". Сердце его радостно билось,  и  он  то  и  дело  поторапливал
гребцов.
   Берег, к которому  они  стремились,  приближался  с  каждым  ударом
весел.
   Вода в бухте была спокойная и гладкая, как зеркало, и моряки  очень
удивились, увидев перед собой белые гребни волн. Гребни эти бесились и
клокотали на чрезвычайно узком пространстве, а за ними  и  перед  ними
простиралась лазурная гладь.
   Подъехав ближе, моряки увидели,  что  это  была  длинная,  усеянная
каменными глыбами и перерезавшая всю бухту мель, о которую с  грохотом
разбивалось какое-то подводное, невидимое на поверхности течение. Мель
была не сплошная, в пей кое-где чернели глубокие впадины.  Но  в  этих
впадинах бурлили могучие водовороты.
   Шлюпки остановились.
   - Надо поворачивать, - сказал Бутэн.
   - Ни за что! - крикнул д'Экюр,  -  Я  не  вернусь,  пока  не  найду
пролива.
   - Да там нет никакого пролива, - возразил Бутэн. - Отсюда  уже  все
видно. Там только горы да лес.
   - Не спорьте! - ответил д'Экюр.
   Он  был  старшим  лейтенантом  и  имел  право  поставить   младшего
лейтенанта на место. Упрямство и тщеславие подхлестывали его.
   - Едем! - приказал он. - А если вы трусите, Бутэн, я  разрешаю  вам
вернуться.
   И шлюпка д'Экюра врезалась в клокочущую пену.
   Ее сразу закрутило и понесло. Несколько мгновений она держалась  на
поверхности. Потом корма высоко поднялась в воздухе, а нос  погрузился
в воду. Ревущая пучина поглотила  ее.  Там,  где  только  что  чернела
шлюпка, полная людей, теперь бурлила белая пена.
   Маршенвилль, стиснув зубы, поспешил на помощь утопающим.
   - Остановитесь! - закричал Бутэн. - Их все равно не спасти!
   Но Маршенвилль считал долгом чести не оставлять товарищей  в  беде.
Он не был так опытен, как старый Бутэн, и  не  видел  всей  опасности,
грозившей ему.
   Шлюпку Маршенвилля выбросило на торчащий  из  воды  камень,  и  она
перевернулась.
   Тогда наконец и Бутэн крикнул:
   - Вперед!
   Он не хотел, чтобы его считали трусом.
   Поток подхватил маленькую валкую лодчонку и  понес,  раскачивая,  в
пенистый, бурлящий ад.
   Лессепс, бледный от ужаса, схватился обеими руками за скамейку. Они
неслись так быстро, что в ушах у него свистело.
   Их протащило над тем самым местом, где погиб д'Экюр. Водоворот  уже
успел поглотить всех несчастных, и на поверхности воды не было никого.
Затем их повлекло к тому  камню,  где  разбилась  шлюпка  Маршенвилля.
Матросы бросили весла. Рулевой закрыл глаза. Но шлюпка  промчалась  на
расстоянии  дюйма  от  камня  и,  описав  широкую  дугу,  вылетела  из
грохочущей пены назад, в спокойную, гладкую воду.
   Они были спасены.
   Лессепс перевел дух и глянул в лицо Бутэну.  Нет,  лицо  Бутэна  не
выражало ни страха, ни радости. Одно только глубокое изумление  прочел
он в глазах лейтенанта.
   - Мы не могли не погибнуть,  -  растерянно  сказал  Бутэн.  -  Наша
шлюпка самая неустойчивая из всех трех.  Как  мы  остались  живы?  Это
чудо! Я ничего не понимаю.
   Печальные вести привез Бутэн Лаперузу. Они лишились трех офицеров и
восемнадцати матросов.
   Это было первое крупное несчастье, постигшее экспедицию.
   - Бежать, бежать из этой  проклятой  бухты!  -  в  отчаянии  кричал
Лаперуз.
   Но, прежде чем бежать, решено было  воздвигнуть  памятник  погибшим
товарищам. За это дело взялся инженер Монерон. Он обтесал на  островке
возле обсерватории большой камень и выбил на нем слова:

ЗДЕСЬ, В ЭТОЙ БУХТЕ, ПОГИБ ДВАДЦАТЬ ОДИН МОРЯК.
                      ПУТНИК, КТО БЫ ТЫ НИ БЫЛ,
                   ОПЛАЧЬ ВМЕСТЕ С НАМИ ИХ УЧАСТЬ!

   Выйти из бухты было так же трудно, как и войти в нее. Но и на  этот
раз морякам удалось невредимо пробраться сквозь буруны.
   С тех пор матросы, люди  очень  суеверные,  стали  утверждать,  что
шлюпка Бутэна спаслась только оттого, что в ней находился Лессепс. Они
были убеждены, что сама судьба оберегает Лессепса от всех несчастий.


                              Калифорния

   Короткое северное лето подходило к концу, но тем не  менее  Лаперуз
хотел еще месяц посвятить изучению берегов Северной Америки.
   Выйдя из проклятой бухты, которой было дано  название  Французского
порта, фрегаты направились на север. Но после двухнедельного плавания,
убедившись, что берега вполне точно нанесены на карту  Куком,  Лаперуз
снова повернул на юг.
   Он понял, что Кук никого не обманывал. Кук действительно  не  нашел
Северо-Западного пролива.
   Чтобы  раз  и  навсегда  покончить  с  вопросом  о  Северо-Западном
проходе,  он  решил  осмотреть  напоследок  береговую   полосу   между
Французским портом и владениями испанцев в Калифорния. Там Кук не был.
Эта часть американского побережья в те времена была совсем  неизвестна
европейцам.
   Корабли двигались очень медленно, потому что  приходилось  заносить
на карту каждый мыс, каждый залив, каждый прибрежный  островок.  Земля
была населена - об этом свидетельствовали многочисленные столбы  дыма,
вырывавшиеся из-за леса. Но французы ни разу не высаживались на берег.
   Во второй половине сентября корабли  достигли  Калифорнии,  которая
была уже хорошо известна испанцам.
   Итак, теперь и Лаперуз убедился в том, в чем еще до  него  убедился
Кук:  пролива,   пересекающего   Северную   Америку   и   соединяющего
Атлантический океан с Тихим, не существует.
   Лаперуз выбрал лучшую гавань Калифорнии - Монтерейскую бухту.
   Возле Монтерейской бухты наши мореплаватели встретили  два  больших
военных корабля.  Это  были  фрегаты,  шедшие  под  испанским  флагом.
Французы, больше полугода не видевшие ничего, кроме  воды  и  дремучих
лесов, очень обрадовались. Испанцев сигналом  попросили  остановиться.
Лаперуз с несколькими офицерами сел в шлюпку и направился к ближайшему
испанскому фрегату. Испанцы приняли  гостей  самым  любезным  образом.
Капитан отвел их к себе в каюту.
   - Куда вы сейчас идете? - спросил Лаперуз.
   - Нас послали сюда, чтобы  доставить  припасы  нашему  гарнизону  в
Калифорнии, - ответил испанец, - а теперь мы плывем на юг,  сначала  в
Перу, потом в Чили.
   Оказалось, что капитан сам уроженец Консепсиона и там живет вся его
семья.
   - Передайте от меня привет дону Хиггинсу и дону Квехаде, - попросил
Лаперуз.
   Ему без труда удалось уговорить испанцев подождать, пока он напишет
письмо  во  Францию.  В  этом  письме  Лаперуз  вкратце  изложил  свои
приключения на острове Пасхи, на Гаваях и в Америке. Вместе с ним  все
французы писали письма,  радуясь  возможности  дать  весточку  о  себе
родным.
   На берегу Монтерейской  бухты  Лаперуз  нашел  маленькую  испанскую
крепость, в  которой  находился  гарнизон  из  двухсот  человек.  Хотя
испанцы давно уже считали Калифорнию своим владением, они не  решались
удаляться от крепости даже на милю. В окрестных лесах бродили индейцы,
бесстрашные охотники и воины, не признававшие власти Испании.
   Экспедицию встретили с почетом. Испанцы жили в этой  дикой  стране,
как в ссылке. Белых женщин среди них не было, и почти все солдаты были
женаты на индианках. Два фрегата, привозившие им раз в  год  провизию,
были их единственной связью с остальным миром. Они жили  в  постоянном
страхе, что индейцы восстанут, возьмут  штурмом  крепость  и  истребят
всех их поголовно.
   В свободное от сражений и военных учений время  испанцы  занимались
земледелием. Они вспахали  довольно  большое  поле,  находившееся  под
защитой крепостных пушек, и засеяли  его  пшеницей.  Урожай  получился
неслыханный. В привозном хлебе маленькая колония больше не нуждалась.
   Осмотрев вместе с Ламаноном  почву  Калифорнии,  Лаперуз  пришел  в
изумление.
   - Какое блестящее будущее у этой страны! - воскликнул он.  -  Такая
почва в состоянии прокормить много миллионов людей.
   И он не ошибся. Калифорния теперь одна из самых богатых и  цветущих
областей Соединенных Штатов. Там расположены  два  огромных  города  -
Лос-Анжелос и Сан-Франциско.
   Скоро Лаперузу удалось познакомиться и с калифорнийскими индейцами.
Гуляя по  лесу  вместе  с  де  Ланглем,  Бутэном  и  двумя  испанскими
офицерами, Лаперуз на  лесной  лужайке  заметил  стадо  оленей.  Олени
спокойно щипали траву.
   - Тсс! - сказал один из испанцев. - Они страшно  пугливы.  Если  мы
сделаем еще хотя бы шаг, они убегут.
   Олени находились на таком расстоянии, что никакая  пуля  достигнуть
их не могла. Но вдруг Лаперуз заметил одного оленя, который был  ближе
других. Он прицелился.
   - Не стреляйте, капитан, - прошептал Бутэн, хватая его за руку. - У
этого оленя человеческие ноги.
   Действительно, олень был странный. Сзади у него вместо оленьих  ног
были голые человеческие ноги.
   - Это индеец-охотник, - объяснили  испанцы.  -  Он  надел  на  себя
оленью шкуру, чтобы стадо подпустило его к себе.  У  него  под  шкурой
спрятаны лук и стрелы.
   Человек-олень  медленно  шел  по  лужайке,  тыча  в  землю  мордой,
украшенной широкими рогами, - он притворялся, что щиплет траву.  Стадо
не обращало на  него  никакого  внимания.  Вот  он  уже  бродит  между
настоящими оленями, высматривая, которого убить, а они не двигаются  с
места. Взвилась стрела, и самый крупный олень упал  мертвым  в  траву.
Тут только остальные поняли обман и умчались.
   Охотник сбросил шкуру. К нему подбежали несколько женщин и потащили
оленя в лес.
   Лаперуз  догнал   их.   Индейцы   эти   принадлежали   к   племени,
находившемуся в союзе с испанцами, и встретили его  очень  дружелюбно.
Скоро их собралась целая толпа, человек в триста. Лаперуз объяснил им,
что хочет завязать с ними торговлю и будет охотно покупать у них шкуры
зверей. Индейцы обрадовались и на следующее утро привезли целые вороха
лисьих, медвежьих и оленьих шкур. Они охотно отдавали  их  за  гвозди,
бусы, пуговицы и даже за глиняные горшки. Лаперуз старался купить  как
можно больше шкур, потому что знал, что во Франции за эти шкуры  дадут
большие деньги.


                           Навстречу гибели


                           В неведомом море

   22 сентября фрегаты покинули Монтерейскую бухту и вышли в море.
   Экспедиция оставила берега Америки и  отправилась  наперерез  через
весь Тихий океан к берегам Азии, в Китай.
   Никогда еще до тех пор ни одно судно не  совершало  плавания  между
Северной Америкой  и  Китаем.  Вся  эта  огромная  часть  океана  была
совершенно не исследована.  Мореплавателям  предстояло  путешествие  в
десять тысяч километров по новым для европейцев водам.
   - Надеюсь, нам хоть тут повезет, - говорил Лаперуз, - и мы  откроем
какие-нибудь значительные земли.
   Опять на  мачту  повесили  корзину  и  посадили  в  нее  матроса  с
подзорной трубой. Путь держали прямо на  восток.  Неделя  тянулась  за
неделей, а земли не встречали. Паруса и снасти беспрестанно напоминали
о том, что фрегаты  покинули  Европу  уже  тринадцать  месяцев  назад.
Канаты  лопались  ежедневно,  матросы  не  успевали   чинить   паруса.
Экспедиция за тринадцать месяцев  произвела  большую  научную  работу,
сделала множество наблюдений, но все  же  ей  не  удалось  открыть  ни
пролива,  соединяющего  океаны,  ни  какой-нибудь  дотоле  неизвестной
земли.
   Легко себе представить,  с  каким  нетерпением  глядели  моряки  на
матроса, сидевшего  в  корзине.  Но  кончился  сентябрь,  прошел  весь
октябрь, половина дороги  до  Китая  осталась  уже  позади,  а  вокруг
фрегатов по-прежнему простирался безбрежный океан. Нигде не было видно
ни малейшего признака земли.
   Наконец 5 ноября с мачты раздался долгожданный возглас:
   - Земля! Земля!
   Вся команда "Компаса" выбежала на палубу.  С  "Астролябии",  шедшей
сзади, тоже уже заметили землю.
   Но скоро обрадованных моряков постигло разочарование: открытая  ими
земля оказалась  просто  большим  утесом,  одиноко  торчавшим  из  вод
океана. В длину он имел не больше мили. В  честь  Неккера,  одного  из
самых могущественных министров  королевской  Франции,  Лаперуз  назвал
утес "остров Неккера". На всем  острове  Неккера  не  было  ни  одного
дерева, ни одного ручья. Решено было на него не высаживаться, чтобы не
терять попусту времени, а плыть дальше.
   Море было спокойно. Вечером, когда стемнело, казалось, что  корабли
несутся по воздуху - так  беззвучно  было  вокруг.  Внезапно  Лаперуз,
стоявший  на  капитанском  мостике,  расслышал  впереди  слабый,  чуть
внятный плеск.
   Что это?
   Как будто волны плещутся о берег.
   И  вдруг  во  мраке  он  различил  смутные  очертания  скалы.   Она
находилась в нескольких десятках шагов от "Компаса", летевшего  к  ней
на всех парусах.
   Лаперуз приказал рулевому сделать крутой поворот. Команда  кинулась
к парусам. "Успеем повернуть или не успеем?" - думал Лаперуз.
   Грузный корпус фрегата стал медленно поворачиваться. Скала с каждой
секундой становилась все ближе. И все же  им  удалось  повернуть.  Они
прошли от скалы так близко, что камни слегка оцарапали левый борт.
   - Мы чудом избежали гибели,  -  сказал  Лаперуз.  -  Если  бы  море
сегодня было хоть немного бурливей, я бы издали  расслышал  шум  волн,
набегавших на скалу, и нам не пришлось  бы  так  рисковать.  Благодаря
этому  предательскому  спокойствию  мы  чуть  не  отправились  на  дно
океана.
   - Хорошо, что "Астролябия" шла не следом за нами, а сбоку, - сказал
лейтенант Бутэн, - а  то  ей  пришлось  бы  сделать  такой  же  крутой
заворот, и неизвестно, удалось ли бы ей выпутаться из беды.
   Лаперуз назвал скалу, чуть было не  погубившую  его  корабли,  "Риф
французских фрегатов". Он точно  обозначил  ее  на  карте,  чтобы  все
будущие путешественники знали, где их подстерегает опасность.


                           Китайские пираты

   В середине  декабря  неведомая  часть  океана  осталась  позади,  и
фрегаты  вступили  в  воды,  часто  посещаемые  европейскими   судами,
торговавшими с Китаем.
   К удивлению всего экипажа,  Лаперуз  приказал  канонирам  постоянно
дежурить у пушек и велел привести фрегат в боевую готовность.
   - Зачем? - спросил любопытный Лессепс.
   - Я опасаюсь, как бы на нас не напали, - ответил Лаперуз.
   - Кто же может на нас напасть? Китайцы? Но отношения между Францией
и Китаем самые мирные...
   - У нас мирные отношения с правительством китайского императора,  -
ответил Лаперуз, - но не с китайскими  пиратами.  Китайские  пираты  -
враги китайского императора и враги европейских  купцов,  торгующих  с
Китаем.
   - Неужели какие-то жалкие разбойники осмелятся вызвать на  бой  два
сорокапушечных   фрегата   -   "Компас"   и   "Астролябию",   гордость
французского военного флота? Одни только англичане, пожалуй,  решились
бы помериться силой с нами. Нет,  капитан,  если  здесь  действительно
есть пираты, они подымут все паруса и постараются исчезнуть как  можно
скорее...
   - Не будьте так  уверены,  господин  Лессепс,  -  сказал  профессор
Дажеле. - Китайские пираты гораздо могущественнее, чем вы думаете. Они
вовсе  не  разбойники,  а  мятежники,  повстанцы,  восставшие   против
помещиков крестьяне. У них есть прекрасно вооруженный флот,  состоящий
из многих десятков кораблей,  отбитых  у  китайского  правительства  и
разных европейских торговых компаний.  Пустынные  островки  у  берегов
Китая они превратили  в  свои  крепости.  Португальцам,  голландцам  и
англичанам часто приходится им уступать свои корабли. Китайские власти
трепещут перед ними. Пираты нередко высаживаются на берег, вступают  в
бой с регулярными китайскими войсками и побеждают. Знаете ли вы, каким
образом португальцы завладели китайским портом Макао?
   - Нет, не знаю, - ответил Лессепс.
   - Португальцы первые из всех европейских народов завели торговлю  с
Китаем. Они  стремились  устроить  в  Китае  колонию,  но  китайцы  не
соглашались уступить им ни клочка земли. Как раз в  это  время  пираты
истребили весь китайский флот, высадились на берег и стали брать  один
город за другим. Их дружины у