ся за него!..
   По дороге на завод Степа рассказал, с каким трудом он его разыскивал,  ну
и, конечно, не утерпел: сообщил о секретном  задании.  Под  предлогом  ловли
птиц он  весь  день  находится  на  кладбище  и  смотрит  во  все  глаза  за
приходящими и уходящими.
   "Чудак! А что бы он сказал, если бы узнал о моем задании? - подумал в тот
момент Миша, - Хвастается такими пустяками".
   Гражданская панихида была  в  комитете  комсомола,  но  на  завод  их  не
пустили. Долго и настойчиво просили они пропуск, вызывали начальника охраны,
грозили, требовали, но ничего не помогло.  Пришлось  ждать  у  проходной.  В
одиннадцать часов из ворот завода вышли три грузовые машины. На первой стоял
гроб с телом Васи, возле которого сидели его мать и еще несколько женщин. На
других машинах ехали провожающие. Несмотря на то что машины  были  набиты  и
заводские комсомольцы стояли вплотную друг к другу, им разрешили забраться в
кузов.
   Тяжелые минуты пережили друзья на кладбище. Когда гроб опустили в могилу,
мать Кожуха вдруг словно очнулась, зарыдала и стала  выкрикивать  прощальные
слова. От этого крика мурашки бежали по спине и становилось жутко.  В  конце
концов она почти потеряла сознание. Гроб закопали, все  уехали,  а  Миша  со
Степой остались возле холмика свежей земли, В изголовье  могилы  лежали  два
скромных венка. Справа была сильно заросшая,  с  ветхим  деревянным  крестом
могила Васиного дедушки, а немного подальше, на  двух  врытых  столбиках,  -
скамейка.
   - А помнишь, как он суп варил на Крестовском? -  после  долгого  молчания
спросил с грустной улыбкой Степа.
   - Надо тут дерево посадить, - не слушая приятеля, сказал Миша. - Красивое
деревцо. Лиственницу или серебристый тополь.
   - А давай памятник ему поставим! - предложил Степа.
   - Какой памятник?
   - Из мрамора. Я уж думал. Там на Никольском кладбище  много  беспризорных
памятников. Хозяев нету, никто не охраняет, а те покойники давно сгнили.  На
что им? Выберем какой-нибудь полегче, покрасивее и перевезем сюда.
   Предложение заинтересовало Мишу, и он нашел его вполне реальным. В  самом
деле. Кто может возразить, если они перетащат с одного  кладбища  на  другое
"старорежимный" памятник? Это даже не будет  кражей.  Память  о  тех  людях,
вместе с телом, давно истлела. А Вася  стоит  того,  чтобы  о  нем  помнили.
Машину для перевозки можно достать в Балттехфлоте; ребята из училища помогут
погрузить и разгрузить.
   Посовещавшись, они отправились на Никольское кладбище  искать  подходящий
памятник.
   Действительно, на этом замечательном  кладбище  было  много  интересного.
Черные полированные камни с золотыми  надписями,  склепы,  часовни,  ограды,
кресты. Все это сделано богато и со вкусом. Не то что рабочие могилки на том
кладбище. Вот памятник из белого мрамора. Скорбящий  ангел.  Склонившись  на
одно колено, он стоит, опустив голову. Долго ребята любовались  скульптурой.
И ангел, и сама поза, и складки его одежды очень красивы. Но  за  плечами  у
ангела большие крылья. Если  их  сбить,  а  спину  загладить,  то  получится
обыкновенный человек. Но  тогда  будет  непонятно,  кто  он  такой  и  какое
отношение имеет к  Василию  Кожуху.  А  с  крыльями  не  годится.  "Летающий
человек". Погибшему летчику на могилу такая символическая  фигура  могла  бы
еще подойти, если в руки дать ему хотя  бы  пропеллер.  От  этого  памятника
пришлось  отказаться.  В  другом  конце  кладбища  нашли  большой  крест   с
барельефом головы Христа в терновом венке.  По  пути  видели  много  хороших
полированных плит, но все с вырубленными  надписями.  Осматривали  литые  из
металла красивые изгороди. Небольшой памятник - Христос с протянутыми вперед
руками и надписью: "Я все прощаю вам" - тоже не  подходил.  Что  нужно  было
прощать погибшему от фашистов юноше, да и  какое  имел  право  прощать  этот
человек с бородкой, в длинной женской одежде?

   Долго ходили по кладбищу два друга, вдыхая  свежий,  чистый  воздух...  И
вдруг Миша остановился.
   - Подожди... Слышишь? - шепотом спросил он. Они были совсем  недалеко  от
Сашки, сидевшего за кустами с веревкой от тайника в руках.
   - Носом слушай, - сказал Миша, видя, что Степа завертел  головой.  -  Чем
пахнет? Тушенкой пахнет.
   - Тушенкой? Да ты что?..
   Это было невероятно, но Миша ясно слышал типичный  запах  жареной  мясной
тушенки.
   - Стой на месте!.. - все так же тихо  приказал  он  и  пошел  в  сторону,
медленно втягивая носом воздух.
   Через несколько шагов запах пропал.  Миша  вернулся  назад  и  снова  его
услышал. Пошел в другую сторону. Запах пропал. Опять вернулся и  взял  новое
направление, постепенно заворачивая вокруг стоявшего на одном  месте  Степы.
Через несколько шагов он почувствовал, что запах стал сильнее.  Взглянув  на
приятеля, приложил палец к губам и затем поманил его к себе.  Говорить  было
уже нельзя. Где-то близко разогревались консервы, а делать это могли  только
люди. Как собака, идущая по следу дичи, крался Миша вперед. Теперь  и  Степа
ясно услышал запах тушенки.  "Удивительное  дело,  на  кладбище  -  и  вдруг
тушенка!" Долго и очень осторожно двигался Миша зигзагами и  наконец  нашел.
Большой склеп имел у  самой  земли  трещину,  и  оттуда  шел  запах  жареной
тушенки.
   Все ясно. Внизу, под землей, в склепе находились люди...
   Занятый  своими  мыслями,  Миша  не  заметил,  как  пришла   машина.   Он
спохватился, когда в дверях почты появился Иван Васильевич.  Встретившись  с
ним взглядом, Миша поспешно сунул недописанное письмо в карман  и  пошел  на
улицу. Машина стояла наискосок от выхода, но  кроме  шофера  там  сидел  еще
какой-то незнакомый человек. Других машин поблизости не было. "Наверно,  его
помощник. Надо садиться", - решил Миша. Он вышел из  дверей,  но  сейчас  же
шарахнулся назад и спрятался в подъезде. На  противоположной  стороне  улицы
стоял Григорий Петрович Мальцев. "Заметил он меня или  нет?  -  с  волнением
подумал Миша и осторожно выглянул из-за двери. -  Кажется,  нет.  А  если  и
видел, то не узнал".
   Мальцев стоял на углу, засунув руки в карманы, и смотрел в сторону Лавры.
Взглянул туда и Миша. Из открытых ворот  выходили  странного  вида  закрытые
брезентом военные машины. Таких машин Миша еще никогда не  встречал.  Похожи
на  самосвалы  с  поднятым   кузовом.   Машины   выходили   на   площадь   и
разворачивались на Шлиссельбургское шоссе.
   Сообразив, что Мальцев слишком занят этим зрелищем, Миша рискнул. Опустив
голову, он быстро перешел  тротуар.  Дверца  машины  гостеприимно  открылась
навстречу.
   - Здравствуй, Миша, - сказал сидевший  внутри  молодой  мужчина,  помогая
захлопнуть дверцу. - Ты меня не знаешь, а я тебя знаю. Моя фамилия Маслюков.
   Он крепко пожал руку юноше, но,  заметив  озабоченное  выражение  на  его
лице, спросил:
   - Что-нибудь случилось?
   - Да. Товарищ Маслюков, вон видите стоит человек на углу? Видите?
   - Вижу.
   - А кто это такой? Вы знаете?
   - Не-ет, - неуверенно протянул Маслюков, глядя через стекло на указанного
человека.
   - Мальцев Григорий Петрович. Слышали про такого?
   - Да что ты  говоришь!  Слышать-то  я  про  него  слышал,  но  видеть  не
пришлось. Любопытная встреча. Что он тут делает?
   - Смотрит на машины... Вон из Лавры выходят. Интересные какие-то...
   - Это "катюши", - пояснил Маслюков, - Надо предупредить начальника.
   Маслюков хотел вылезть из машины, но в это время в дверях почты показался
Иван Васильевич. Он остановился на тротуаре и, щурясь  от  света,  оглянулся
кругом. Не  обращая  внимания  на  Мишины  сигналы,  он  достал  из  кармана
портсигар, взял папиросу, вытащил спички и закурил. Затем подошел к  машине,
открыл дверцу и сел с шофером.
   - До первого переулка. Свернешь направо,  -  приказал  он.  -  Ну,  Миша,
быстро выкладывай.
   - Дядя Ваня, на  углу  стоит  Мальцев...  -  начал  было  Миша,  но  Иван
Васильевич его перебил:
   - Я видел... Говори о своем. Ты был на кладбище с Панфиловым?
   - Да... - с удивлением подтвердил Миша.
   - Я так и подумал. Машина свернула в переулок и остановилась. Здесь  Миша
коротко рассказал о пережитых сегодня событиях, о том, как встретились они с
запахом тушенки и обнаружили склеп, откуда шел этот  запах  Иван  Васильевич
слушал молча, изредка переглядываясь с Маслюковым.
   - Н-да! Случай в нашем деле иногда решает  исход  операции,  -  задумчиво
произнес подполковник. - Ты хорошо запомнил этот склеп?
   - А то как же!.. Хоть ночью найду.
   - Вот именно что ночью. Ночью нам и нужно будет  его  разыскать.  Сделаем
так. Мы тебя сейчас подвезем кружным путем на кладбище. Иди к "птицеловам" и
скажи, чтобы они кончали свою работу. Помоги им снять западенки или чем  они
там ловят, а тем временем посмотри,  внимательно  посмотри,  как  подойти  к
склепу. Запомни, какие кресты, деревья, оградки его окружают. Далеко  ли  он
расположен от монастырской стены. Ясно, Миша?
   - Ясно, Иван Васильевич.
   - Ты будешь у нас проводником. Но осторожность, осторожность  и  еще  раз
осторожность.
   Машина остановилась. Прежде чем выйти, Миша нагнулся к подполковнику и, с
явным смущением, зашептал:
   - Иван Васильевич, я вам давно хотел сказать... да все не удавалось... Мы
ведь тогда обманули вас... Аля в шкаф спряталась совсем не потому... она  на
самом деле, как Константин Потапыч говорил... Это уж мы потом придумали.
   - Я знал об этом... Знал и то, что ты мне в конце концов сознаешься.
   - А почему вы знали?
   - Потому что я тебе доверяю... Действуй.  Иван  Васильевич  крепко  пожал
Мише руку и открыл дверцу.

   27. ВЫЗОВ В МИЛИЦИЮ
   В аптеку пришел участковый инспектор Кондратьев. Как старый знакомый,  он
приветливо помахал рукой рецептару.
   - Мое нижайшее... Начальство у себя? - спросил он и,  не  ожидая  ответа,
прошел в кабинет управляющей.
   - Ну вот!  Опять  что-нибудь  с  затемнением?  -  с  недовольной  улыбкой
встретила его Евгения Васильевна. - На Невский у нас  одно  окно  открыто...
Неужели на дворе?
   - Никак нет... Не беспокойтесь. Я по другому поводу, - сказал Кондратьев,
усаживаясь на стул и вытаскивая из полевой сумки какие-то бумаги.  -  Срочно
требуется Анна Каряева... Есть у вас такая?
   - Есть. Санитарка.
   - Вот. Затем требуется Иконова...
   - Такой нет.
   - Как же нет? Ольга Михайловна Иконова.
   - Никонова?
   - Виноват. Действительно, Никонова, - поправился  участковый,  поднося  к
глазам повестку.
   - Это рецептар... Зачем они вам?
   - Есть маленький разговор. Надо кое-что уточнить.
   - Позвать вам их сюда?
   - Никак  нет.  Пускай  оденутся.  Прогуляемся  до  отделения.  Да  вы  не
беспокойтесь.  На  полчасика.  И  что  это  за  оказия!  Как  только   видят
милицейскую форму, так сразу и пугаются, - посетовал участковый. - Совесть у
вас не чиста, что ли? Или с детства люди напуганы "букой-милиционером"?..
   - Я не пугаюсь, но ведь вы не на танцы приглашаете?.. Не на вечеринку?
   - Танцы не танцы... - неопределенно сказал  участковый.  -  Танцы  у  нас
особые, но пугаться без причин не годится.
   - Хорошо, я сейчас им скажу. У вас повестки?
   - Так точно! Вот вручите. Я подожду.
   Через полчаса рецептар аптеки сидела  в  комнате  оперативного  работника
отделения, с которым уже встречалась дважды, и с недоумением поглядывала  на
второго мужчину. По всем признакам, с ним здесь считались. "Что у нас  могло
случиться? - думала Ольга Михайловна. - Перепутали  лекарство  и  кто-нибудь
отравился? Вряд ли. За последнее время я не выписывала ни одного  рецепта  с
сильно действующими средствами. Зачем-то вызвали Аннушку..."
   - Ольга Михайловна, вы нас извините, что потревожили, - начал оперативный
работник. - Оторвали, так сказать, от важных дел. Но вот товарищу  Маслюкову
надо кое-что выяснить. Он работает в ОБХС. На  площади.  Мы  будем  протокол
составлять, Сергей Кузьмич? - спросил он Маслюкова.
   - Я думаю, не стоит. Это разговор предварительный...  Если  будет  нужно,
потом оформим. Товарищ Никонова, мы  имеем  сигналы...  Скажите,  что  собой
представляет Шарковский Роман Борисович?
   Ольга Михайловна с  удивлением  подняла  брови,  подумала  и  неторопливо
ответила:
   - Шарковский? Старый, опытный,  хорошо  знающий  свое  дело  работник.  В
аптеке он работает давно.
   - Насчет его квалификации мы не сомневаемся,  -  сказал  Маслюков.  -  Он
заведует складом?
   - Он дефектар. В его ведении находится...  Ну,  если  хотите,  склад.  По
требованиям из ассистентской он отпускает нужные лекарства.
   - Вот, вот... Скажите, пожалуйста, у вас никогда не было сомнений  в  его
честности? Никаких подозрений? Особенно зимой сорок первого - сорок  второго
года...
   Вопрос несколько  смутил  Ольгу  Михайловну.  Теперь  она  поняла,  зачем
вызвали  ее  и  санитарку.  Обе  они  старые   работники   аптеки,   и   вся
"деятельность" Шарковского проходила на их глазах.
   - Вы ставите меня в неловкое положение. Как я могу подозревать  человека,
если нет точных данных?..
   - Ревизии у него бывали? - продолжал спрашивать Маслюков.
   - Ну конечно.
   - А результаты?
   - Я не читала актов, но вы можете получить их у управляющей.
   - Все это не то.. Документы мы смотрели, но  нас  интересует  фактическая
сторона дела. Провести за нос можно любую комиссию... Особенно  такому,  как
Шарковский. Я думаю, надо  пригласить  для  беседы  и  товарища  Каряеву,  -
неожиданно предложил Маслюков, поднимаясь из-за стола.
   - Товарищ Каряева, пожалуйста, сюда!  -  крикнул  он  в  коридор,  широко
распахивая дверь. - Проходите, садитесь и не  стесняйтесь.  Здесь  все  люди
свои.
   Аннушка  недоверчиво   посмотрела   на   Маслюкова,   чинно   поклонилась
присутствующим и села.
   - Вот мы  тут  начали  разговор  с  Ольгой  Михайловной  об  одном  вашем
сотруднике, - продолжал Маслюков. - Шарковский Роман Борисович. Работает  он
у вас давно. Не правда ли?
   - Работает он давно, - подтвердила Аннушка.
   - И хорошо работает?
   Аннушка покосилась на Маслюкова, поправила  платок  на  голове  и  пожала
плечами.
   - Я человек маленький. Мое дело  уборка,  приборка,  мойка.  Что  я  могу
понимать?
   - Но все-таки? Вы с ним работаете не один год. Каждый день видите...  Вот
нам, например, стало известно, что он  меняет  дефицитные  лекарства...  Так
сказать, спекулирует.
   Аннушка перевела взгляд на молча  сидевшую  Ольгу  Михайловну  и  поджала
губы.
   - Вы не замечали, товарищ Каряева? - спросил оперативный работник.
   - Я ничего не знаю, - упрямо сказала Аннушка. - Какое мне дело до  Романа
Борисовича? Чего он меняет, кому меняет... Он же меня не спрашивает.
   - Мы вызвали вас не для допроса, а для беседы, - мягко сказал Маслюков. -
Мы обращаемся к сознательным женщинам, защитникам Ленинграда.  Ну,  посудите
сами...  Государство  ему  доверило  ценности,  а  он  в  личных   интересах
разбазаривает их, наживается. Кого же он обманывает? В первую  очередь  вас.
На ваш хороший, передовой коллектив ложится тень. Верно  я  говорю?  Товарищ
Каряева?
   - А это мне неизвестно. Вы спросите у Ольги Михайловны. Она провизор, а я
что... я санитарка.
   - Ольга Михайловна! - обратился Маслюков к рецептару.
   - Я вам уже заявила, что не  могу  обвинять  человека,  если  нет  точных
фактов. Что я могу сказать? Кто-то к нему приходит?  Да,  приходят  какие-то
знакомые. Ну так что? У всех есть знакомые и родные.  Разве  это  что-нибудь
доказывает? Дает он им лекарства?  Да,  дает.  На  то  мы  и  аптека,  чтобы
лекарства отпускать. Без рецептов? Ну  что  ж...  Есть  много  общеизвестных
лечебных средств. У нас есть и ручная  продажа.  Дефицитные?  У  нас  теперь
почти все лекарства дефицитные. Что он за это получает? Не знаю и никогда не
видела...
   Все время, пока говорила Ольга Михайловна, Аннушка молча кивала головой в
знак согласия.
   - Значит, надо считать, что наши подозрения не обоснованы?
   - Этого я тоже не знаю, - сухо ответила  Ольга  Михайловна.  -  Если  они
обоснованы, если у вас есть факты, поступайте, как находите нужным.
   - По закону?
   - Да. По закону, - повторила рецептар.
   - Обэхаэс для того  и  создан,  чтобы  бороться  с  хищениями,  -  сказал
Маслюков и посмотрел на санитарку, сидящую с упрямо поджатыми губами.
   Как быть? Если на  этом  закончить  разговор  и,  извинившись,  отпустить
женщин, может случиться так, что они сговорятся молчать. В аптеке сейчас все
знают  и  обеспокоены  их  вызовом.  Они  же  на  обратном  пути   придумают
какой-нибудь пустяковый предлог и не скажут, зачем их вызывали  в  отделение
милиции. А ведь эта затея имеет определенную цель. Шарковский должен узнать,
что о его комбинациях с лекарствами известно  в  ОБХС.  "Надо  сделать  так,
чтобы они рассердились  на  Шарковского,  -  решил  Маслюков  и  забарабанил
пальцами по столу. - Связать их одной веревочкой".
   - Так... Значит, говорить вы не хотите, - строго проговорил он.
   - Нет. Мы не хотим наговаривать, - поправила его Ольга Михайловна.
   - Понимаю. Не в ваших интересах.
   - А что это значит?
   - А это значит, что, когда  начнется  следствие,  может  выясниться,  что
Шарковский старался не только для себя...
   - Ну, ну, ну... Ты, пожалуйста, не намекивай, - перебила его  Аннушка.  -
Вижу, куда гнешь.
   - А куда?
   - А туда... Носом в грязь тыкаешь... Не пристанет. Ишь ты какой хитрый!..
"Не для себя старался"!.. - все больше волнуясь, говорила она. - А для кого?
Для меня, что ли? Для Ольги Михайловны?
   - Я про вас еще ни слова не сказал.
   - И не скажешь. Вы тут привыкли со всякими жуликами да спекулянтами  дело
иметь. "Не для  себя  старался",  -  снова  повторила  она  фразу,  особенно
возмутившую ее. - Вон куда удочку закидывает!
   - Аннушка, не волнуйтесь, - попробовала успокоить ее Ольга Михайловна, но
из этого ничего не вышло.
   - Каким колобком подкатывается, - продолжала горячиться санитарка.  -  Ты
мне прямо скажи: что я украла? Взяла я  себе  позапрошлую  зиму  касторки  с
литр, лепешки из дуранды жарить. И то с разрешения. Рыбьего жиру брала  раза
два для внучки. Вот и все мои грехи перед Советской властью.
   - А почему вы покрываете Шарковского? - спросил Маслюков.
   - Кто покрывает? Я? А на что он  мне  сдался?  Да  пропади  он  пропадом!
Расстреляйте, пожалуйста, не пожалею... А только правильно Ольга  Михайловна
говорит. Нет у нас фактов. Не пойман - не вор. Он меня к своим шкафам близко
не подпускает. Даже уборку делать в дефектарной без себя не позволяет.
   - Ну, хорошо. Все это мы, конечно, выясним.
   - Вот и выясняйте. А на людей поклепы зря не возводите.
   Теперь можно считать, что цель достигнута. Санитарка задета за  живое  и,
вернувшись на работу, молчать не будет.
   - Товарищ Каряева, мы вас пока ни в чем не обвиняем, - сказал Маслюков. -
Напрасно беспокоитесь. Вызовем еще раз на площадь. А вы за это  время  лучше
припомните... Я уверен, что и факты найдутся, если  в  памяти  порыться  как
следует. Нам надо установить правду.
   На обратном пути, как и предполагал Маслюков, между  женщинами  произошел
разговор.
   - Как это все неприятно!.. Знаете что, Аннушка, - тихо  предложила  Ольга
Михайловна, - не надо нашим ничего говорить... Особенно о Романе Борисовиче.
Будем держаться в стороне.
   - Покрывать? - сердито буркнула санитарка.
   - Почему покрывать? Пускай милиция сама выяснит.
   - Да вы что, Ольга Михайловна! Вы слышали, что он сказал?  "Мы,  говорит,
пока ни в чем вас не обвиняем"... Пока! Шарковский сухим из  воды  выйдет  -
вот помяните мое слово, - а нас грязью замажут. Он хитрый...  хапуга!  Чуяло
мое сердце, что все это наружу выйдет. Рано или поздно все откроется.
   - Безусловно. Сколько бы веревочка ни тянулась, кончик  всегда  найдется.
Но все-таки нам надо молчать. Самое лучшее - молчать. Время военное...
   - Ну не-ет! - угрожающе протянула Аннушка. - Я ему сейчас все  выложу.  Я
душу отведу... Сколько раз он меня  одергивал!  "Не