А обратно вы дорогу найдете, Григорий Петрович? - спросил Миша.
   - Да уж как-нибудь... А вы, значит, в училище?
   - Да.
   - Ну, ну... В такое героическое время  учиться  под  обстрелами...  Потом
гордиться будете.
   Как только Мальцев скрылся за  дверью,  Миша  крупно  зашагал  назад.  До
начала занятий осталось времени  немного,  но  он  должен  был  вернуться  и
позвонить Ивану Васильевичу. У него важные сведения. В  Ленинграде  живет  и
работает   какой-то   ученый-дурак   Вася.   Старый    знакомый    Мальцева.
"Ученый-дурак". Как-то не вязались эти понятия. До сих пор Миша думал иначе.
Правда, ему никогда не приходилось иметь дело с  настоящими  учеными,  и  об
этом он предупредил Ивана Васильевича, когда узнал,  что  должен  изображать
профессорского  сына.  Иван  Васильевич  разъяснил,  что  ученые  ничем   не
отличаются от самых обыкновенных людей, что  в  Ленинграде  они  встречаются
часто и, конечно,
   Миша видел их много раз в трамваях, на  улице,  не  подозревая,  что  это
какой-нибудь профессор  или  доктор  наук.  Миша  не  сразу  согласился.  Он
вспомнил об одной встрече.  Весной  он  с  Васькой  Кожухом  ходил  покупать
рассаду для огорода в Ботанический институт и там встретил, как ему сказали,
кандидата наук. "Вот профессор так профессор! За десять километров видно!  -
рассказывал он Ивану Васильевичу. - Волосы нестриженые, думает  медленно,  а
ходит важно, как гусь. Увидел нас с Васькой, подошел и  по  плечу  похлопал.
"Что, - говорит, - молодые люди, за капустой пришли?" - "Да, - говорю, -  за
рассадой". - "А как, - говорит, - капуста по-латыни называется?" А мы что...
Мы же не знаем..."
   Мишин рассказ развеселил Ивана Васильевича, но он уверил, что это был  не
ученый, а какой-нибудь завхоз, который и выдавал  себя  за  кандидата  наук.
Настоящие ученые не важничают. Чем больше ученый, чем он умнее, тем проще.
   Рассказ Мальцева о глупом Василии окончательно сбил Мишу с  толку,  и  он
потерял всякое представление об ученых. Какие же они бывают на  самом  деле?
Но только не такие, как Мальцев. В этом сразу можно угадать шпиона.
   Одним духом взбежал Миша по лестнице и позвонил. Дверь открыла Лена.
   - А мы знали, что ты вернешься, - с улыбкой сказала она.
   - Мы? - удивился Миша, но сейчас же сообразил и кивнул на противоположную
дверь. Лена также молча ответила утвердительным кивком.
   Бураков сидел в кухне и внимательно разглядывал привезенные продукты.
   - Ну что? - спросил Миша.
   - Ничего особенного. Продукты наши. Подозрительного ничего не обнаружил.
   - Ивану Васильевичу звонили?
   - Звонил.
   - Ну?
   - Что "ну"? Ну, приехал немного раньше. Мы же не знали  точно,  когда  он
приедет. Теперь надо держать ушки на макушке...
   - И не называть меня Леной, - с лукавой улыбкой прибавила девочка.
   - А меня Мишей.
   - Нет уж... Извините, пожалуйста, Коля. Я  тебя  называла  Мишей  раньше,
когда его не было, а ты меня назвал при нем.
   - При нем? Не ври, пожалуйста. - Конечно,  при  нем.  Он  же  был  здесь.
Где-то внизу на лестнице стоял.
   - А он слышал?
   - Я не сказала, что он слышал.
   - Не будем спорить, друзья, - вмешался Бураков. - Если были ошибки,  надо
их учесть и не повторять... А теперь так... Вернется он из  бани  и,  как  я
полагаю, завалится спать. Ну и пускай себе отсыпается. А мы, как ни в чем не
бывало, будем жить да поживать, да поглядывать. Задача у нас  простенькая...
Не теряйтесь, не смущайтесь...
   - Товарищ Бураков. По дороге мы разговаривали, и он...
   - А почему ты не в училище? Почему ты здесь, Миша? - спросил  Бураков  и.
спохватившись, закрыл рот рукой.
   Но было уже поздно. Слово вылетело, и вернуть его назад было невозможно.
   - Ага-а! Попался! - торжествующе крикнул Миша, а Лена захлопала в ладоши.
   - Виноват, виноват... Грубую ошибку допустил. Проговорился, - с  деланным
смущением признался Бураков, - Видите, какая сила  -  привычка.  Голову  мне
надо оторвать за такую ошибку. Счастье, что нас никто не слышит... А  теперь
будем считать, что все мы виноваты, и не будем больше попрекать друг  друга.
Теперь надо сделать выводы. А выводы такие:  следить  за  собой,  за  каждым
словом, за каждым шагом.  Всякие  словечки  непотребные,  вроде  "пошамать",
"утекать", - долой, изъять из обращения.
   - А разве мы говорим "пошамать"? Я даже не знаю, что это такое. Коля,  ты
говорил? - спросила Лена.
   - Нет.
   - Это я для примера. Не забывайте, что вы профессорские  дети,  -  сказал
Бураков и, перейдя к своим костылям, прислоненным к шкафу, со вздохом взялся
за них. - Вы думаете, это легко - ходить на четырех ногах?.. Надоело и никак
не привыкнуть... Пошли, Коля. Ты, наверно, опоздал в училище. Дело делом,  а
про ученье не забывай.

   11. БЬЮТИФЛ БОЙ
   Да. На первый урок Миша опоздал. Но если бы даже можно было  успеть,  все
равно он бы не пошел в училище. Какая сегодня учеба! Ему просто  не  усидеть
за партой. После разговора с  Бураковым  он  немного  успокоился,  или,  как
говорил Сысоев, "пришел в норму", но не настолько, чтобы внимательно  решать
задачи или без ошибок писать диктант. А двойки получать не хотелось. И  Миша
решил "прогулять". Сходить сначала домой, посмотреть, нет ли письма, а потом
побывать у Люси в детском саду.
   Выполняя волю отца, Миша сохранял комнату за собой,  хотя  последние  два
года жил на судне. В начале лета отец был ранен третий раз, и, пока лежал  в
госпитале, они часто переписывались. Недавно отец выздоровел и снова ушел на
фронт. Но где он?..  Четырнадцатого  ноября  Советская  Армия  заняла  город
Житомир, Очень может быть, что и отец освобождал  этот  далекий  неизвестный
город с таким приятным названием.  По  старой  мальчишеской  привычке,  Миша
разделил это слово на две части: "жито" и "мир". Что такое жито, он точно не
знал. Лена говорила, что это рожь, но Миша думал, что это какая-то крупа. Во
всяком случае, что-то хорошее. Ну, а мир - это самое прекрасное слово. Мир -
это значит победа. Ведь только после победы наступит  прочный  мир  и  судно
выйдет в море. Все лето Миша мечтал о дальнем рейсе и досадовал, что фашисты
после разгрома под Сталинградом на что-то надеются и не сдаются.  Войну  они
проиграли, это всем ясно. Сысоев утверждал, что, как только Советская  Армия
подойдет к границам  Германии,  война  кончится.  Николай  Васильевич  думал
иначе. "Главное впереди, - говорил он.  -  Предстоят  большие  упорные  бои.
Гитлеровцы будут защищаться  до  последней  возможности".  В  душе  хотелось
соглашаться с Сысоевым; но как можно не верить Николаю Васильевичу!
   Выйдя на Большой проспект, Миша почувствовал, что сзади кто-то идет.  "Уж
не следят ли?" От этой мысли  он  сразу  внутренне  собрался,  но  продолжал
спокойно шагать не оглядываясь. Было время, когда, получив задание от  Ивана
Васильевича, Миша в каждом человеке начинал подозревать врага и  всегда  был
настороже. Но тогда у него не было опыта и он был совсем мальчишкой.  Сейчас
он настоящий разведчик, и не случайно Иван Васильевич сказал, что совершенно
за пего спокоен. Другой вопрос -  Лена.  Она  даже  не  предполагает,  какие
неприятные  и  неожиданные  сюрпризы  подкарауливают  разведчика...  И  Мише
почему-то вспомнилась прошлогодняя операция по разоблачению воровской шайки.
Вспомнились Крендель, Нюся,  картежная  игра,  противогаз,  взрыв...  Здесь,
возле "Молнии", был задержан Жора Брюнет, а сам он чуть не отправился на тот
свет. Вон там, немного подальше, Брюнет ударил его финкой...
   Шаги за  спиной  становились  слышнее.  Кто-то  догонял...  Наконец  Миша
услышал голос:
   - Алексеев!
   Оглянувшись, он увидел торопливо шагавшего за ним Степу Панфилова с  туго
набитой "авоськой" в руке. Приятель шел без пальто,  но  на  нем  был  надет
новый костюм и даже повязан галстук.
   - Ого! Бьютифл бой! - насмешливо сказал Миша.
   - А что это такое? - удивился Степа.
   - Это? Я даже не знаю, как  тебе  перевести...  По-английски  это  значит
красивый парень. Ну вроде франт лихой!
   - А я тебя сначала не узнал, Миш, - не обращая внимания на шутку,  сказал
Степа. - Ты, думаю, или не ты? Давно иду следом и  все  сомневаюсь.  Богатый
будешь.
   - Я-то тут при чем? Это ты  богатый.  Вон  какой  костюмчик  оторвал!  Не
гнется.
   - По ордеру получил. План выполнили...
   - Это я слышал. А ради какого праздника вырядился?
   - Я выходной. Мать в магазин гоняла. Ты домой?
   - А куда больше?
   - Ну пошли!
   С улыбкой поглядывая друг на  друга,  они  медленно  направились  вперед.
Новый костюм, видимо, нравился Степе, и он  старался  держаться  в  нем  как
можно прямее, отчего и создавалось впечатление, что костюм не гнется, словно
сшит из очень грубого материала. Пока шли до дому, Степа раза  два  поправил
галстук. Все это было как-то неуклюже, непривычно и  очень  забавляло  Мишу.
Свернули под арку ворот.
   - Да! Ты знаешь, какая история, - вдруг спохватился  Степа.  -  Васька-то
чуть не сгорел. Заживо!
   - "Чуть" не считается.

   - Нет, верно! Он в госпитале лежит.
   - А что такое? - с тревогой спросил Миша, сообразив, что  в  госпиталь  с
пустяками не положат.
   - Это он, понимаешь, на работе. В цеху  чего-то  делал,  а  тут  как  раз
обстрел, и туда... в цех снаряд зажигательный. Ты  знаешь,  как  они,  гады,
сейчас стреляют: выпустят зажигательный, а потом фугасками  лупят  в  то  же
самое место, чтоб не тушили, - все больше оживляясь,  рассказывал  Степа.  -
Ну, а Васька что?.. Ясно, не растерялся, а прямо, понимаешь, руками  цоп!  -
ив окно... цоп! - и  в  окно.  Фосфор  горит,  а  он  его  руками  в  окошки
выбрасывает. Понимаешь? А фосфор вредный, сам  знаешь...  трещит,  брызгает.
Шутишь! Чуть заживо не сгорел Сознание потерял... Хорошо, там  женщин  много
было... потушили.
   - Что потушили?
   - Ваську.
   - А цех?
   - Потушили. Васька же тушил, - со вздохом проговорил Степа  и,  помолчав,
добавил: - Орден получит. Факт!
   - Молодец Васька!
   - Ясно, молодец. Он много не думает. Раз -  и  готово!  Помнишь,  как  мы
ракетчика с ним ловили? Раз - и в морду!
   Последних слов Миша не  слышал.  Ему  представилась  нарисованная  Степой
картина. Он видел, как рвутся зажигательные снаряды, как горит фосфор, и  не
трудно было понять положение обожженного друга. "А вдруг он умрет?" От  этой
мысли больно сжалось сердце.
   - Слушай, Степан, надо бы к нему сходить. Ты знаешь, где он?
   - Пойдем сейчас! - обрадовался Степа. - Успеем. Сегодня как раз  пускают.
Я только унесу домой...
   - А я сбегаю посмотрю, нет ли письма от бати.
   - Только не задерживайся, - предупредил Степа. - Надо успеть до семи.
   Через несколько минут друзья встретились во дворе  и  быстро  зашагали  к
трамвайной остановке.
   - Письма нет? - спросил на ходу Степа.
   - Нет. - Давно не было?
   - Давно. Там бои сильные. Не до письма, - неохотно ответил Миша.

   12. РАНЕНЫЙ ДРУГ
   Госпиталь помещался в новом здании. До войны  вместо  коек  здесь  стояли
парты и комнаты назывались не палатами, а  классами.  Вполне  возможно,  что
раньше Вася Кожух мог бы попасть сюда  в  качестве  ученика  и  сидел  бы  в
десятом "б" классе за партой  возле  этого  самого  окна.  Сейчас  он  лежал
забинтованный с головы до ног и не  мог  пошевельнуться.  Малейшее  движение
тревожило бинты,  и  от  острой,  пронзительной  боли  темнело  в  глазах  и
появлялась тошнота. Относились к нему здесь с большой нежностью все раненые,
сестры, сиделки, врачи. Все знали, при каких обстоятельствах  получил  юноша
тяжелые ожоги, и Васька иногда слышал, как о нем говорят: "Не испугался,  не
убежал.  А  ведь  совсем  еще  ребенок".  Выздоравливающие   солдаты   часто
усаживались на табуретку возле койки и говорили  с  ним,  как  с  равным,  -
рассказывали фронтовые случаи, историю своего ранения, и  Васька  постепенно
проникся сознанием, что в военном госпитале он лежит не случайно, что он  не
просто пострадавший от шального снаряда, а раненный на фронте, как и все эти
солдаты. О его поступке  говорят,  как  о  подвиге,  за  который  награждают
медалями и орденами.
   - Получить медаль за храбрость, - уверял  его  один  усатый  гвардеец.  -
Помяни мое слово!
   - Боевой орден Красного, Знамени дадут, - обещал другой.
   Все это наполняло Васькину душу гордой радостью, и  он  стойко  переносил
страдания. Сегодня к  нему  пустили  мать.  Положив  на  тумбочку  узелок  с
яблоками и конфетами, она минут двадцать просидела на  табуретке,  постоянно
сморкаясь и вытирая глаза платком,
   - Ничего, Васенька... Бог даст, поправишься... Обойдется. Доктор  сказал,
уродом не будешь, - успокаивала она сына. -  Тут  тебе  с  завода  гостинцев
прислали... Степан Николаевич обещался навестить. Нынче у него работы много.
В другой раз придет...
   - Мам, ты не плачь... чего ты!.. Я же недолго  пролежу.  Вот  кожа  новая
вырастет, и выздоровею, - едва заметно шевеля губами, говорил Вася.
   -   Вырастет,   Васенька,   вырастет.   Ты   молодой...   Все   зарастет,
зарубцуется...
   - А ты не плачь.
   - Не плачу я, не  плачу,  Васенька,  -  успокаивала  она  сына,  усиленно
сморкаясь в мокрый от слез платок.
   Проходила минута, и снова глаза наполнялись влагой. Васька  понимал,  что
мать плачет от "женской жалости", и ему  было  досадно.  Вместо  того  чтобы
гордиться и хвалить, как другие, она только и делает,  что  глаза  вытирает.
Слезам матери Вася не придавал большого значения, но все же они  действовали
и сильно испортили настроение.
   Закрыв  глаза,  он  ясно  представил,  как  спускалась  она  по  лестнице
госпиталя, как вышла на улицу, как бредет домой с понурой  головой  и  часто
вытирает глаза. А дома холодно. Летом он вынул из окон  фанерки,  заменявшие
стекла, и совсем  недавно  вставил  их  обратно.  Вставил  наспех,  кое-как.
Фанерки сидят неплотно, из окон дует, и некому укрепить их...
   Миша со Степой были уверены, что, как бы ни был  изуродован  Васька,  они
его  узнают.  Какие  могут  быть  сомнения!  Столько  лет  дружили   крепкой
мальчишеской дружбой - и не узнать! По указанию  сиделки  бодро  направились
они к кровати, на которой лежал Василий Кожух. Шли  молодцевато,  растягивая
рты в улыбки, чтобы всем своим видом показать,  что  они  уверены  в  скором
выздоровлении, что ничего страшного не случилось. Шагах в пяти остановились.
На кровати действительно кто-то лежал, но был ли это  Васька  -  неизвестно.
Две дырки для глаз, узкая щель вместо рта. Все остальное забинтовано, и даже
нос можно было угадывать только по выпуклости.
   В полном замешательстве стояли  друзья,  не  зная,  что  делать.  Подошла
сиделка - невысокая, полная, совершенно седая женщина с добрыми глазами.
   - Ну что ж вы, мальчики?
   - А с ним разговаривать можно? - тихо спросил Миша. Он видел, что  Васька
лежит с закрытыми глазами, и боялся его разбудить.
   - Разговаривать? А почему же нет? Подойдите, садитесь  и  разговаривайте.
Только не очень много. И не касайтесь его. Шевелиться он не может.
   Приблизившись, Миша увидел в дырках два  блестящих,  искрящихся  радостью
глаза.
   - Вась!  Это  мы...  вот  видишь...  я  и  Степка,  пришли  навестить,  -
взволнованно сообщил он.
   В узкой щелке зашевелились губы, и вдруг раздался знакомый голос.
   - Здорово, ребята... Спасибо, что пришли.
   - Ну вот еще... Что значит спасибо, - обиделся Степа. - Я бы каждый  день
ходил, да не пускают.
   Выжимая друг друга, устроились на узкой  табуретке,  где  недавно  сидела
мать Кожуха. Некоторое время  молча  смотрели  на  раненого.  Замешательство
постепенно проходило. Васькины живые, с веселым огоньком глаза ощупывали их,
и казалось, что он притворяется.  Пройдет  минута-другая,  и  он  со  смехом
сдернет белую маску, вскочит с кровати и хлопнет их по спине...
   - Как они тебя окуклили! Вдоль и поперек, - заметил с улыбкой Миша.
   - А ты знаешь, какой у меня процент ожога? Трех процентов не  хватило  до
критического. Хоронили бы с музыкой, - с заметной гордостью проговорил Вася.
- И глубокие есть... на руках прямо до кости.
   - Ладно, не хвастай. Мы знаем, - сказал Степа.
   - Ты молодец! - похвалил Миша. - Поправляйся скорей. У меня дело будет.
   - А какое?
   - Дядя Ваня... - многозначительно сказал Миша и  при  этом  оглянулся  по
сторонам.
   "Дядя Ваня". В этих двух словах было заключено так  много  смысла  и  они
были насыщены такой  героической  романтикой,  что  Васька  невольно  сделал
движение. Мгновенно сильная боль отразилась в  глазах,  а  сквозь  стиснутые
зубы вырвался глухой стон.

   - Ты что?.. Ты не очень,  Вася...  -  с  тревогой  сказал  Миша.  -  Лежи
спокойненько...
   - Больно, Вася? - спросил Степа.
   - А ты думаешь, нет? - с раздражением прошептал раненый. -  Попробуй  сам
заживо гореть, тогда узнаешь...
   Скоро боль утихла, и  Вася  снова  заговорил  спокойно.  Он  заметил  под
халатом на Степе галстук.
   - А ты чего "гаврилку" нацепил, Степа?
   - Он теперь у нас зафрантил. Новый костюм купил  и  ходит  по  улице  без
пальто. Задается.
   - Ничего я не задаюсь, - обиделся Степа.
   - А зачем без пальто ходишь? Холодно же...
   - Пальто в починке; а далеко  ли  до  магазина  сбегать,  -  оправдывался
Степа.
   - Ладно. Мы не маленькие, - не унимался Миша. - Нас не проведешь. Я  тебе
скажу, Вася, в чем дело.  В  магазине...  знаешь,  в  "красных  кирпичиках",
девочка есть, ученицей поступила... Понимаешь? Вот он для нее и вырядился.
   - Ну и врет... ну и врет! - сильно покраснев, запротестовал Степа.  -  Не
слушай его, Вася. Это он нарочно выдумывает.
   - А чего ты покраснел? - спросил Вася.
   - Что?
   - Покраснел почему?
   - Разве покраснел?.. У вас тут жарко. Халаты, что ли, греют,  -  небрежно
сказал Степан и, поправив халат, повел плечами, словно на нем  была  тяжелая
шуба.
   Смущение Степы говорило само за себя. Над ним часто подшучивали и раньше,
но всегда он был спокоен. И вдруг смутился. Значит, Мишина  шутка  попала  в
цель.
   Под перекрестным огнем насмешливых взглядов Степа смущался все  больше  и
всячески старался показать,  что  шутка  ничуть  его  не  обидела.  Он  стал
внимательно разглядывать потолок, стены, соседние кровати. Чтобы  не  видеть
комичных усилий друга и не расхохотаться, Васе пришлось закрыть глаза.  Миша
тотчас же толкнул локтем в бок Степу и, кивнув головой на раненого, встал.
   - Довольно болтать, - тихо сказал он. -  Нянечка  не  велела  много...  В
другой раз поговорим. Ты поправляйся, Вася... мы пойдем.
   Вася взглянул на друзей и, с трудом удерживая смех, пояснил:
   - Ничего,  Мишка...  Щека,  понимаешь,  засохла...  смеяться  не  дает...
саднит.
   - Повидались - и хватит.
   - Степа, ты не сердись... Наклонись поближе, -  попросил  Вася  и,  когда
приятель присел возле  изголовья,  продолжал:  -  У  меня  к  тебе  просьба.
Сделаешь?
   - Ясно, сделаю.
   - Матка, понимаешь, одна, а я  окна  не  утеплил.  Надо  фанерки  к  раме
прибить поплотней и газетой заклеить. Гвозди в столике...
   - О чем говорить?.. Гвозди у меня есть.
   - Так сделаешь, Степа?.. Холодно ей.
   - Сегодня же сделаю.
   - Ну спасибо, - закончил Вася, но не выдержал и продолжал: - Слушай...  А
как ее зовут?
   - Кого?
   - А эту девочку... продавщицу?
   - Ну что вы на самом деле выдумали! - с возмущением сказал Степа. -  Мало
ли в Ленинграде продавщиц! Какое мне дело до них!
   Начала разговора Миша не слышал, но, когда Степ" стал отрицать  очевидною
истину, решил вмешаться.
   - Подожди, подожди! А на прошлой неделе кто тележку  тянул  по  Большому?
Пристяжкой.
   - Какую тележку?
   - С продуктами в "красные кирпичики".
   - Ну так что?
   - Ничего. Против фактов не попрешь, дорогой товарищ.
   Теперь Степе ничего не оставалось, как только безнадежно махнуть рукой  и
отойти  от  кровати.  Отрицать  было  бесполезно.  На  прошлой   неделе   он
действительно помогал Кате везти в магазин продукты,  и,  значит,  Мишка  их
видел.