Предвидя  сопротивление,  атаман  дернул   слишком   сильно   и   потерял
равновесие. Он взмахнул несколько раз руками и с диким криком полетел вниз.
   Степа Панфилов был дома, когда со двора донесся свист.  Ошибиться  он  не
мог: так свистел только Миша. Он подошел к окну, отодвинул штору  затемнения
и уставился в сумерки. Никакого движения во дворе заметно не было. Однако он
решил одеться.
   Когда он зашнуровывал ботинки, свист повторился, но на  этот  раз  где-то
наверху. Теперь сомнения не было,  и  Степа  заторопился.  Третий  свист  он
прослушал и, когда спустился во двор,  не  знал,  где  искать  Мишу.  Так  в
нерешительности стоял он посреди двора  несколько  минут,  пока  не  услышал
громыхания железа. Кто мог ходить в это время по крыше, кроме Миши?..  Может
быть, объявлена воздушная тревога?.. Недолго думая, Степа побежал обратно на
лестницу. Когда он был уже на чердаке и направлялся к слуховому окну, откуда
донеслись голоса, отчаянный вопль остановил его... Что такое?  Неужели  Миша
свалился!
   Хотелось бежать вниз, но какая-то сила  удержала  на  месте.  Выглянув  в
окно, он увидел темную фигуру, медленно ползущую по крыше.
   - Эй! Кто там? - крикнул мальчик.
   - Степа!.. Помоги! - слабо ответил Миша. Степа моментально вылез на крышу
и бросился к другу.
   - Миша! Ты чего?..
   - В глазах темно, Степа... Помоги...
   - А кто сейчас крикнул так?..
   - Брюнет... Потом скажу... Надо Ивану Васильевичу звонить...
   Степа помог раненому добраться до окна.
   - Что это с тобой... ты перемазан в крови?
   - Финкой стукнул, гад... В глазах темно,  и  тошнит  чего-то,  -  пояснил
Миша, обхватив правой рукой приятеля за шею и еле передвигая ноги. -  Степа,
я на лесенке посижу, а ты беги звони... Наверно, он всмятку  разбился...  не
убежит... Скажи, что Брюнет... запомни. Скажи, Брюнет с крыши свалился...
   Степе не хотелось оставлять Мишу, но и приказания его не  выполнить  тоже
было нельзя. Он посадил Мишу на ступеньки лестницы и побежал вниз.
   В штабе он застал целый переполох. Сандружинницы совершенно  растерялись,
не зная, что делать со свалившимся с крыши человеком.
   Брюнет был без сознания. Ждали "Скорую помощь".
   Старик управхоз озабоченно ходил от стены к стене. Он постоянно  доставал
из кармана маленькую табакерку, брал щепотку табаку и нюхал.
   - Николай Иванович, можно позвонить? - попросил Степа, ворвавшись в штаб.
   - Чего звонить? Не надо звонить... Всем уж позвонили.
   - Миша раненый...
   - Еще новое дело... Ну, чего ты стоишь как столб! Звони скорей! - сердито
заторопил он Степу.

   Мальчик набрал номер...
   Минут через пятнадцать пришла машина "Скорой помощи", но  увезла  она  не
Брюнета, помощь которому была уже не нужна,  а  Мишу.  Тело  атамана  увезла
другая машина.

   * * *
   На другой день Миша лежал в большой больничной палате  и  был  совершенно
доволен. Во-первых, вчера ему было сделано вливание  крови  и  рану  зашили,
во-вторых, утром  приезжал  Бураков  и  привез  приятную  записку  от  Ивана
Васильевича.
   Из разговора с Бураковым Миша узнал, что вражеская шайка арестована  вся,
кроме главаря. Тарантул сумел скрыться.
   Кроме того, в разговоре выяснилось,  что  Миша  получит  удостоверение  о
боевом ранении, - значит, будет иметь право носить на правой  стороне  груди
узенькую красную полоску.



   Герман Матвеев.
   Тарантул.

   Тарантул 3.


   1. "РЫБАК"
   В холодном воздухе носилась водяная пыль и  через  шинель,  фланелевку  и
тельняшку проникала к самому телу. От сырости белье казалось липким.  Темень
- глаза выколи! Внизу вяло шлепали мелкие волны.
   На стоящем впереди катере замаячили красные угольки папирос и  послышался
смех. Кто-то из команды вышел подышать воздухом.
   Но вот опять в стороне Петергофа глухо  захлопали  пушки  и  над  головой
зашуршали снаряды  В  городе  вспыхнули  красные  зарницы,  а  через  минуту
докатился треск разрывов. Сейчас же в ответ глухо ахнули батареи  Ленинграда
и смяли эти звуки.
   Сегодня враги стреляли всю ночь.  С  большими  перерывами,  ограничиваясь
двумя-тремя залпами, настойчиво посылали они снаряды в разные районы города.
Как бы солоно им ни приходилось, молчать они не хотели. Ленинград праздновал
двадцать шестую годовщину Октября.
   "До чего пакостная у  фашистов  натура!  Как  праздник,  так  обязательно
безобразят",  -  подумал  стоявший  на  вахте   Пахомов,   прислушиваясь   к
артиллерийской дуэли.
   Он вспомнил, как в прошлом году фашисты отметили юбилей.  Авиация  гудела
над  городом  всю  ночь.  Во  всех  районах  повесили  на  парашютах   яркие
фонари-ракеты и безнаказанно сбрасывали бомбы. Тогда он не был на вахте,  но
почти всю ночь простоял на палубе каюра. Казалось, что после такой  бомбежки
от Ленинграда останутся одни развалины...
   Стрельба кончилась, и снова  установилась  тишина.  "Они  ведь,  наверно,
считают, что как только снаряд разорвется, так  весь  район  в  бомбоубежище
кинется". Он знал, что сейчас во многих  квартирах  кончались  вечеринки,  и
даже сам имел два приглашения от знакомых  девчат.  Знал,  что  первый  тост
поднимали за победу. Она еще не близка, но уже  ярко  блестит  в  московских
салютах.
   "А нынче им достается... Это не прошлый год".
   Прошла  минута,  другая,  и  вдруг  послышался  скрип  уключин.   Пахомов
насторожился, повернул голову и уставился в темноту.
   Катера стояли почти у самого устья реки, где она впадала в залив, и  если
он услышал скрип уключин, то, значит, лодка находится  где-то  недалеко,  на
середине Невки.
   На другом берегу, в единственном доме, жила команда военных рыбаков.  Они
давно прекратили рыбную ловлю, да и вряд ли в такую погоду, в темноте, могли
отправиться куда-то на лодке. Другой лодки поблизости не было.
   "Показалось мне, что ли?"
   Напрягая слух, он долго стоял без движения, но никаких звуков  больше  не
доносилось.
   "Значит, показалось", - уже твердо решил Пахомов.
   Снова началась артиллерийская перестрелка,  но  на  этот  раз  в  стороне
Московского района.
   Пришла смена.
   - Замерз? - хриплым со сна голосом  спросил  его  лучший  друг  и  земляк
Киселев.
   - Отсырел, - сказал Пахомов, передавая вахту.
   - Иди сушись.
   - Послушай, Саша. С полчаса назад вроде как на лодке кто-то греб. Веслами
скрипнул.
   - На лодке? - удивился Киселев. - Да ты что!  В  такую  погоду  на  лодке
кататься... ночью!
   - Я и сам не понимаю. А только так ясно послышалось.
   - Может, на катере что-нибудь?
   - Не знаю.
   Пахомов спустился в кубрик и скоро забыл о происшествии, но  когда  через
четыре часа он сменил Киселева, то вспомнил и спросил:
   - Ну как, лодку не слышал?
   - Какая  там  лодка!  Померещилось  тебе.  Незаметно  начинался  рассвет.
Появились неясные очертания пулемета  в  чехле,  стоящего  на  носу  катера.
Забелел корпус яхты, вытащенной на берег, и  корявое  дерево  с  обломленной
вершиной все яснее выступало на фоне посеревшего неба.
   Пахомов смотрел на противоположный берег. Ему  казалось,  что  там,  чуть
пониже их катера, чернеет лодка.
   Прошло несколько минут - и уже никаких сомнений не осталось. Лодка стояла
на одном месте, и в ней сидел рыбак. Откуда  он  взялся  и  как  попал  сюда
ночью? Правда, среди любителей-рыболовов можно  встретить  людей,  одержимых
своей страстью, которые ловят рыбу невзирая на погоду и время года.
   Пахомов тоже был таким любителем  и  сразу  понял,  что  рыбак  ловит  на
подпуск, но лодка стоит слишком близко от берега, и это было  подозрительно.
Он вызвал наверх старшину.
   - Товарищ старшина, смотрите! - сказал он, показывая пальнем на берег.
   - Что там?
   - Рыбак.
   - Ну так что? Пускай ловит.
   - Ночью приехал.
   - Как это ночью?
   - Вечером его не было, а как стало светать, я его и увидел. Ночью слышал,
как он уключинами гремел.
   - Вот оно что! Сейчас мы это разберем.
   Старшина ушел, и скоро, застегивая на ходу шинель, поднялся лейтенант.
   - Пахомов, ты уверен, что рыбак приехал ночью? - спросил он.
   - Уверен, товарищ лейтенант.
   Глухо зарычал мотор. Сбросили конец, и лейтенант встал у штурвала.  Катер
плавно развернулся и двинулся к лодке.
   Рыбак понял, что катер направляется к нему, и начал торопливо вытаскивать
якорь. Лодку подхватило течением и медленно потащило вниз.
   - Эй, гражданин! Задержитесь минуточку! - крикнул в рупор старшина.
   - А зачем? Здесь нельзя ловить?
   - Ловить можно! Давайте  сюда...  Рыбак  взялся  за  весла,  но,  видимо,
раздумывал, что ему делать.
   - Не пугай  его,  старшина,  -  вполголоса  сказал  лейтенант,  передавая
управление матросу.
   - Если нельзя, так я уеду! - крикнул рыбак.
   - Да вы не бойтесь, мы только документы проверим! -  как  можно  ласковей
сказал в рупор старшина.
   Рыбак решительно взмахнул веслами и развернул лодку носом в берег.
   - Это хуже. Может уйти, - проворчал лейтенант и снова встал за штурвал.
   Лодка ткнулась в песок. Человек выскочил  на  берег  и,  не  оглядываясь,
быстро зашагал к парку.
   - Кто за ним пойдет? - вполголоса спросил лейтенант.
   - Разрешите - я! - отозвался Пахомов.
   - Давай, Пахомов! Особенно не церемонься.
   Катер тихо приближался к  берегу.  Пахомов  понимал,  что  дорога  каждая
секунда, и, как только под носом катера зашуршал песок, прыгнул в воду.  Уже
на бегу он слышал, как лейтенант крикнул: "Полный назад!" - и забурлила вода
за кормой.
   Вытащив пистолет, Пахомов поставил его на  предохранитель.  Зоркие  глаза
помогли, и скоро он увидел "рыбака". Тот быстро шагал  по  аллее.  Вдруг  он
неожиданно свернул в сторону и спрятался за ствол громадного  дерева.  Может
быть, он рассчитывал на то, что моряк его еще не заметил и пробежит мимо,  а
может быть, задумал что-нибудь похуже.
   "Не вздумал бы стрелять".
   Теперь Пахомов не сомневался, что имеет дело с каким-то негодяем. Бросить
лодку и трусливо удирать... Так не  поступит  человек,  у  которого  совесть
чиста.
   Делая вид, что он не видел, как мужчина свернул, Пахомов побежал прямо по
дороге. Поравнявшись с деревом, он круто повернул, сделал несколько  скачков
в сторону и оказался рядом с "рыбаком".
   - Ты куда побежал? Тебе что  было  приказано?  -  еле  переводя  дыхание,
сказал Пахомов, поднимая пистолет.
   Не предвидя такого маневра со стороны моряка, тот сильно растерялся.
   - Я же ничего... - пробормотал он.
   - А ну-ка, давай обратно!
   - За что вы меня арестовали? Я рыбу ловил. Никому не мешал.
   - Все правильно! Незачем было бегать. Иди!
   Мужчина нехотя повернулся и пошел к дороге. Пахомов  шагал  сзади,  держа
наготове пистолет. Сейчас ему удалось захватить "рыбака" врасплох, но как он
будет поступать в дальнейшем - неизвестно. Обыскивать здесь не стоило.
   Катер, урча моторами, ждал недалеко от берега.  Подойдя  к  своей  лодке,
задержанный человек остановился.
   - Вы хотите документы проверить? - спросил он и,  не  дождавшись  ответа,
предложил: - Можно здесь проверить.
   - Садитесь в лодку! - приказал Пахомов. - Идите в корму.
   Человек  покорно  прошел  в  корму.  Пахомов  сунул  пистолет  в  карман,
оттолкнул лодку и сел за весла.
   На воде было значительно светлее,  и  моряк  мог  разглядеть  незнакомца.
Длинный прямой нос.  Верхняя  губа  чуть  выдавалась  над  нижней.  Заметная
небритость и хмурый взгляд из-под нависших бровей.  Под  брезентовым  плащом
виднелся серый ватник. На голове кепка.
   Когда лодка приблизилась к катеру, глаза человека  тревожно  забегали  по
сторонам и он начал расстегивать пуговицы ватника.
   - Ты что? - спросил Пахомов.
   - Документы надо приготовить, - угрюмо ответил тот и вытащил из  бокового
кармана пиджака большой кожаный бумажник.
   - Давайте руку, гражданин! - крикнул сверху старшина. - Влезайте!
   "Рыбак" встал, повернулся... Все  остальное  произошло  в  одну  секунду.
Пахомов почувствовал, как задержанный сильно качнул лодку и, как бы  потеряв
равновесие, взмахнул рукой. Бумажник полетел в воду, а мужчина ухватился  за
борт катера.

   "Прячет концы.  В  бумажнике  что-то  важное",  -  подумал  моряк  и  без
колебания прыгнул в воду.
   В  детстве,  ныряя  в  светлой  воде,  Пахомов  без  труда   находил   на
значительной глубине монетки, но сейчас,  в  одежде,  в  утренних  сумерках,
найти что-нибудь в холодной и мутной воде было трудно. К  счастью,  он  взял
верное направление и под водой оказался на одном уровне с  бумажником.  Рука
сразу наткнулась на него.
   Сверху, на катере, не видели, что произошло в лодке.
   - Человек за бортом! - крикнул старшина и схватил спасательный круг.
   - Не торопись, - остановил его лейтенант.
   Пахомов вынырнул за кормой  катера  и  барахтался  в  воде.  Его  сносило
течением, а в двух метрах от него несло и лодку.
   - Держи круг, Пахомов! - крикнул лейтенант.
   - Не надо... я сам...
   Он подплыл к лодке и уцепился за борт
   - Вот черт! Как это он вывалился! - сказал с облегчением Киселев.
   - Старшина, надо ему водки дать да растереть всего! - приказал лейтенант.
- Выкупался ради праздничка! - Он нарочно прыгнул в воду, товарищ лейтенант,
- сердито пояснил старшина, - Этот чего-то вы бросил, а Пахомов и нырнул.
   Лейтенант взглянул на "рыбака", скромно стоявшего около рубки.
   - Что вы там выбросили?
   - Я не выбросил... я обронил.
   Когда Пахомов поднялся на катер  и,  передав  бумажник  лейтенанту,  ушел
переодеваться, задержанного  увели  в  каюту.  Катер  развернулся  и  плавно
направился на место своей стоянки.

   2. ПИСЬМО
   "Уважаемый Сергей Дмитриевич!
   Если  бы  вы  знали,  с  каким  восхищением  и  гордостью  мы  следим  за
титанической  борьбой  Ленинграда!  Каждое  самое  незначительное  и  мелкое
сообщение о ваших героических делах волнует всех истинных патриотов. О  вас,
ленинградцах, ходят легенды, и я не сомневаюсь, что  эти  легенды  переживут
века и будут передаваться из поколения в поколение. Должен сознаться, что  я
завидую вам и жалею, что оказался в тылу. хотя, само собой разумеется, отдаю
все силы и работаю не покладая  рук  для  победы.  Приятно  будет  сознавать
потом, что в этой великой войне есть и мои усилия. С радостью  сообщаю  вам,
что  наконец  добился  командировки,  и  надеюсь  числа   двадцатого   лично
засвидетельствовать  вам  мое  восхищение   и   пожать   руку.   Рассчитываю
воспользоваться вашим любезным  приглашением  и  остановлюсь  у  вас,  если,
конечно, не стесню. Что касается продуктов,  то  захвачу  с  собой,  сколько
унесу.
   Еще раз примите мои самые лучшие пожелания. До скорой встречи.
   Ваш почитатель Мальцев".
   Подполковник государственной безопасности, выстукивая пальцами  по  столу
ритм какой-то мелодии, задумчиво смотрел на лежащее перед  ним  письмо.  Его
только что принесли из лаборатории.  Самое  тщательное  исследование  ничего
интересного не обнаружило. Обычное письмо ленинградцу с Большой земли.
   Он еще раз внимательно  перечитал  его  и  откинулся  на  спинку  кресла.
"Неужели тут сложный шифр?"
   Письмо это находилось в числе  других  документов  в  бумажнике  мужчины,
задержанного сегодня утром у Крестовского острова. Предполагалось, что немцы
отбуксировали лодку из Петергофа в ночь на седьмое ноября  до  фарватера,  а
дальше он уже сам добрался до устья  Невки.  Письмо  имело  какое-то  особое
значение.
   Шестое чувство чекиста подсказывало Ивану  Васильевичу,  что  с  приездом
этого "почитателя" начинается серьезная  операция.  Перехватить  Мальцева  в
день приезда, конечно, ничего не стоило, но это не  решение.  За  Мальцевым,
несомненно, стоят еще люди, и  неизвестно,  с  какой  целью  он  собрался  в
Ленинград.
   Положение на фронте требовало от советской контрразведки глубокой, четкой
и быстрой работы. Фашисты терпели поражение за поражением, и  от  них  можно
было ждать чего угодно. Они чувствовали, что Ленинград окреп и  готовится  к
наступлению.
   Если у него в руках находится кончик ниточки, надо распутать весь клубок.
   Письмо адресовано уважаемому  и  известному  в  городе  человеку.  Сергей
Дмитриевич Завьялов - ученый-химик,  общественник  -  работал  на  оборонном
заводе.
   Чем больше думал Иван Васильевич, тем загадочнее становилось это  простое
на первый взгляд  письмо.  Десятки  всевозможных  и  правдоподобных  догадок
мелькали в голове, но все они не имели под собой твердой почвы. Он, конечно,
не собирался  разматывать  клубок,  сидя  за  письменным  столом,  но  любил
поломать голову над сложной задачей, прежде чем приступить к  расследованию.
Потом, когда дело  распутывалось  и  все  становилось  ясным,  полезно  было
проверить ход своих мыслей и догадок.
   Иван Васильевич достал лист бумаги, сделал несколько пометок, спрятал его
в боковой ящик стола и позвонил по местному телефону.
   - Товарищ Бураков? У вас там все готово? Я сейчас приду.
   Затем он набрал городской номер. Через минуту послышался звонкий  женский
голос,
   - Номер слушает.
   - Какой номер? Цирковой или эстрадный? - шутливо спросил Иван Васильевич.
   - Это говорит дежурная. Вам кого нужно, товарищ? Я не расположена шутить,
   - Извините. Я не заметил, что у вас нахмурены брови. Скажите, пожалуйста,
когда я могу видеть Сергея Дмитриевича Завьялова?
   - В любое время... кроме ночи.
   - А точнее? От и до?
   - С восьми утра до десяти вечера. Кто это говорит? Коля?
   - Нет, не Коля.
   - Ну да! Я сразу вас узнала. Что вы делаете завтра вечером?
   Иван Васильевич повесил трубку. "Скучно, бедняжке, дежурить в  праздник",
- с усмешкой подумал он.
   Положив содержимое бумажника: паспорт, продовольственные карточки, письмо
- и протокол задержания в папку, он взглянул на часы и вышел из кабинета.
   В комнате следователей кроме ожидавшего помощника сидела стенографистка и
чинила карандаш. При входе подполковника оба встали.
   -  Здравствуйте,  Надежда  Аркадьевна.   Извините,   что   пришлось   вас
потревожить сегодня, - с улыбкой сказал Иван Васильевич, протягивая руку.
   - Ну что вы, Иван Васильевич!
   - Признаться, я  и  сам  рассчитывал  сегодня  отдохнуть,  но  ничего  не
поделаешь...
   Бураков выжидательно смотрел на  начальника,  Иван  Васильевич  вынул  из
папки письмо и спрятал его в ящик стола. Остальное разложил на столе.
   - Ну что ж, давайте  приступим  к  допросу,  -  сказал  он,  обращаясь  к
помощнику. - Вы начинайте, а я посмотрю, что это за человече...
   Когда Бураков вышел,  Иван  Васильевич  переставил  стул  в  темный  угол
комнаты. Здесь его будет не видно. Яркий  свет  лампы,  стоявшей  на  столе,
отражался рефлектором  и  освещал  середину  комнаты.  Слева,  за  маленьким
столиком, сидела Надежда Аркадьевна.
   - Долго мы будем работать? - спросила она.
   - Боюсь, что да. Дело спешное. Как Славик поживает?
   Даже в тени было видно, как покраснела от удовольствия стенографистка.
   -  Благодарю  вас.  Здоров.  Переменил  профессию.  Сейчас  решил   стать
танкистом. Только и занятий, что танки из коробочек строит..
   Вошел арестованный. Разговор прекратился.
   - Садитесь сюда, - сказал Бураков.
   Человек опустился на указанный стул, положил ногу на ногу и сунул руки  в
карманы. Почти тотчас же он переменил позу: опустил ногу и скрестил руки  на
груди. Затем снова сунул руки в карманы.
   Бураков сел за стол, неторопливо достал портсигар, зажигалку и закурил.
   - Как ваша фамилия? - начал он с обычных вопросов.
   - Казанков.
   - Имя, отчество?
   - Александр Семенович.
   - Какого года рождения?
   - Тысяча девятьсот первого.
   - Где родились?
   - Под Самарой.
   - Точнее?
   - Деревня Максимовка.
   - Национальность?
   - Русский.
   Иван Васильевич чувствовал, что Бураков  волнуется,  но  держал  он  себя
хорошо и вопросы задавал спокойным,  ровным  голосом.  Арестованный  отвечал
вяло, почти равнодушно. Видимо, он был подготовлен к такому  повороту  своей
судьбы  и  успел  заранее  примириться.  "Знал,  на