23. ЛИКВИДАЦИЯ КРУГА
   Уже небо посветлело, когда майор уехал с арестованными. "Круг однорукого"
оказался разомкнутым, и нужно  было  действовать  без  промедления,  пока  у
врагов не появилось подозрений.
   Бураков проводил майора и вернулся в дом попрощаться с хозяйкой.
   - Валя, я должен идти, - с грустью сказал он, усаживаясь на стул. - Много
работы. Большое вам спасибо...
   -  К  чему  благодарности?  -  перебила  она.  -  Я  вас  скорей   должна
благодарить. Я себя чувствовала сегодня на передовой линии. Вообще я сегодня
многое поняла, чему раньше  не  придавала  значения.  Скажите...  они  очень
опасные люди?
   -  Да.  Один  какой-нибудь...  вот,  например,  этот   однорукий,   стоит
эскадрильи бомбардировщиков.
   - У вас очень интересная работа, - с завистью сказала она. - И опасная.
   Бураков поднялся.
   - Опасная?.. Да. Интересная?.. Как и всякая другая, если к ней относиться
добросовестно... Потом как-нибудь поговорим.
   - Вы любите это словечко: "потом". Он с сожалением протянул ей руку.
   - Увидимся, надеюсь... Разобьем немцев и тогда наговоримся. Не  забывайте
меня.

   ***
   Мишка сидел на лавочке, закутанный в громадный тулуп, рядом с дежурным по
улице, с которым час назад нарочно затеял ссору. Они давно  помирились,  тем
более  что  мальчик  догадался  извиниться  за  свое  озорство,  чем  сильно
расположил к себе доброго старика. Теплый тулуп дед принес  из  дома,  когда
увидел, что мальчик не собирается уходить и милиционеры,  пришедшие  с  ним,
относятся к нему благосклонно. Зачем они  пришли  и  что  делают  на  улице,
дежурный не интересовался. Любитель-пчеловод, он рассказывал  своему  новому
знакомцу о пчелах.
   - Пчела - очень справедливое насекомое. Вот, к примеру: если  какая  беда
стряслась, пчела не станет рассуждать, кому  в  бой  кидаться.  Всадит  свое
жало, даром что после этого погибнуть должна... Себя не  жалеет.  Они  очень
даже общественные.
   Из переулка вышел Бураков с тремя красноармейцами.  Мишка  узнал  его  по
походке, выскользнул из тулупа и, не дослушав старика, побежал навстречу.
   - Товарищ Бураков, все в порядке. Он дома сидит, никуда не  ушел.  Я  сам
дежурил.
   - Здравствуй, Миша. Ты про кого говоришь? - А про этого... про шофера.
   - Жена его дома сидит, - это верно. А сам он давно ушел.
   - Да нет... Я вам головой ручаюсь, что тут...
   - Не ручайся никогда  головой.  Шофера  уж  с  полчаса  как  увезли.  Где
лейтенант милиции?
   Озадаченный таким ответом, Мишка привел Буракова к забору, где  спрятался
лейтенант. Все вместе они поднялись на крыльцо и постучали в двери.
   Жена шофера, уверенная в том, что это  вернулся  ее  муж,  сразу  открыла
дверь и, увидев милицию, обомлела.
   Во  время  обыска  она  неподвижно  сидела  на  табуретке  около   печки,
придерживая рукой за ошейник собаку, и на все вопросы отвечала:
   - Я ничего не знаю.
   Когда  Бураков  с  красноармейцами  спустили  с   чердака   радиостанцию,
смонтированную  в  двух  чемоданах,  оружие,  пакеты  со  взрывчаткой,   она
заплакала.

   ***
   К вечеру весь "круг однорукого", все названные  им  лица  находились  под
надежной охраной. Захвачены были радиопередатчик, оружие, шифр,  чемоданы  с
ракетами и адскими машинами. Следователи допрашивали  арестованных,  и  они,
прижатые к  стенке  вещественными  доказательствами  и  известными  фактами,
махнули на все рукой и сознавались.
   Дело подходило к концу.  Особенных  сюрпризов  ждать  не  приходилось,  и
майор, проделав эту невероятную по напряжению работу,  решил  отдохнуть.  Он
буквально валился с ног от усталости и бессонных ночей;
   Кроме того, хотелось повидать родных. Майор набрал номер телефона.
   - Алло! Это кто? Мама...  Собираюсь  к  вам  приехать...  Замучился.  Ну,
конечно, переночую. Николай дома? Спит? Почему? Хорошо, потом расскажешь.  Я
выезжаю минут через десять.

   24. БОРЬБА ПРЕДСТОИТ ЕЩЕ ДОЛГАЯ
   Проснулся Степка на мягком диване и долго не мог сообразить, как он попал
в эту незнакомую, хорошо обставленную комнату.
   На стуле около дивана он увидел аккуратно сложенную одежду и  сначала  не
признал ее. Вымытая и выглаженная рубашка с новой заплаткой на рукаве совсем
не походила на ту, что он снял вчера. Пушистый халат, надетый вместо  белья,
кое-что напомнил, и постепенно в памяти начали  восстанавливаться  последние
минуты перед сном, а дальше все тонуло в  какой-то  черной  пропасти,  вроде
той, куда он провалился, потеряв сознание при взрыве бомбы.
   Перед тем как проснуться, слышал он знакомые голоса.
   - Вот он, полюбуйся, - сказал один знакомый мужской голос.
   - А ведь я его знаю, Коля, - сказал другой и тоже очень знакомый голос.
   - Ты всех знаешь...
   - Знаю. Степаном зовут.
   - Точно. Степан Григорьевич Панфилов.
   - Беспокоился я за него. Ну, пускай спит.
   Это было все, что  мог  вспомнить  Степка  после  пробуждения.  Вероятно,
разговор этот ему приснился, подумал он.
   В квартире стояла тишина. Небрежно задернутые  шторы  пропускали  широкую
полосу дневного света. Степка решил, что времени еще  немного  и  он  успеет
засветло вернуться домой и застать мать.
   Скрипнула дверь, и на пороге показался  улыбающийся,  чисто  выбритый,  в
форменном кителе и домашних туфлях Николай Васильевич.
   - Ну что, проснулся, Степан Григорьевич?
   - Ага! Проснулся, - потянувшись, сказал Степка и  спустил  босые  ноги  с
дивана.
   Его новый друг, шлепая туфлями но полу, подошел к окну и распахнул шторы.
   - Погодка сегодня хорошая! Больше не хочешь спать?
   - Нет. Я выспался.
   - А то бы еще соснул, для ровного счета, денек.
   - Надо домой. Наверно, уж поздно.
   - Ты хочешь сказать, - рано?
   Степка внимательно посмотрел на механика, стараясь угадать, шутит он  или
говорит серьезно. Его новый друг имел привычку шутить  в  самые  трагические
моменты, как это  мальчик  понял  еще  в  подвале,  и  говорить  улыбаясь  о
серьезных вещах.
   - Который теперь час? - спросил Степка.
   - Скоро восемь.
   - Как это восемь? - недоверчиво сказал  он,  покосившись  на  окно.  -  В
восемь часов темно  уже  нынче.  Нет,  верно,  Николай  Васильевич,  сколько
времени?
   Вместо ответа механик достал из  кармана  часы  и  показал  их  мальчику.
Стрелки показывали без десяти минут восемь.
   - Знаешь, милый мой, сколько ты спал? Сутки. Да, да - ровно сутки,  -  от
утра до  утра.  Я  тоже  не  отставал.  С  маленьким  перерывом  столько  же
провалялся на кровати. Ну, идем чай пить.
   Степка стал одеваться, а Николай Васильевич, закурив папиросу, развалился
в кресле напротив.
   - Сколько же ты во сне немецких шпионов поймал? - неожиданно спросил он.
   - Каких шпионов?
   - Немецких. Парашютистов или ракетчиков, - я не знаю, как они называются.
Это ведь по твоей специальности...
   - А вы... Я не знаю, про что вы говорите, - сказал Степка краснея.
   - Да ты же во сне кричал на весь дам: "Держите их! Держите ракетчицу!"
   - Не думаю, - невозмутимо сказал мальчик. - Не имею привычки  кричать  во
сне.
   - Вот одного только не могу понять... Как это ты, старый  чекист,  вместо
того чтобы ракетчиков ловить, в подвал попал? А  между  прочим,  пока  мы  с
тобой в подвале сидели, твой приятель Мишка действительно поймал  настоящего
шпиона.

   Степка не  верил  своим  ушам.  С  одной  стороны,  было  обидно  слушать
незаслуженный упрек, с другой - было непонятно, откуда мог знать такие  вещи
Николай Васильевич.
   - А вы откуда знаете, зачем я в подвал пошел? Думаете, испугался?
   - Похоже на то...
   - Вы же тоже в подвале спрятались.
   - Спрятался. Надо сознаться, нервы не выдержали. Завернул.
   - А я совсем даже не потому.
   В это время в коридоре раздались  шаги.  Степка  оглянулся  и  совершенно
оторопел от изумления. В комнату вошел  высокий  плотный  человек  с  седыми
висками, и на нем, вместо знакомой формы, был надет халат.
   - Ну, здравствуй, Степа. Не ожидал меня здесь встретить? Бывает,  бывает.
С братом моим ты уже успел познакомиться.
   - Товарищ майор! - обрадовался Степка. - Вы же мне вот как  нужны!  Я  же
вам звонить собирался.
   - Ну звони, Я слушаю.
   - Да вот... - покосившись на механика, пробормотал мальчик.
   - Ничего, говори. При нем можно.
   - Так я же ракетчицу нашел! Степка торопливо рассказал  свои  приключения
страшной ночи и описал наружность ракетчицы.
   - Где же она теперь?
   - Ее в больницу Эрисмана увезли.
   - А ты узнаешь, если увидишь ее?
   - Попробую.
   - Что ж ты мне раньше, Степан, не сказал? - вмешался в разговор механик.
   - Вы же ее спасли, Николай Васильевич.
   - Да ну?! Вот не знал!.. Ну,  пойдем  умываться,  Степан  Григорьевич,  -
сказал механик, дружески хлопнув мальчика по плечу. - Жаль, что ты не хочешь
моряком стать. Я б из тебя первоклассного моряка сделал.
   Умывшись, Степка попал в столовую и чинно поздоровался с  женщинами.  Ему
очень хотелось есть, но он стеснялся. В чужом доме, среди взрослых людей, он
чувствовал себя неуклюже. От смущения пролил горячий чай на скатерть, уронил
бутерброд и готов был заплакать от досады, но, видя, что никто  не  замечает
его неловкости, мало-помалу освоился и стал  уплетать  подряд  все  то,  что
заботливо и незаметно подкладывала ему старушка.

   ***
   В приемной больницы  Эрисмана  Степка  долго  сидел  в  ожидании  майора,
который  ушел  узнавать,  в  какой  палате   лежат   привезенные   вчера   с
Геслеровского, и получить разрешение на посещение  больных.  Вернулся  он  с
каким-то человеком в белом халате. Степке  и  майору  пришлось  тоже  надеть
белые халаты.
   Завязывая тесемки, майор отозвал мальчика к окну и тихо объяснил задачу.
   - Слушай внимательно. Мы пойдем  мимо  коек,  и  ты  смотри.  Как  только
узнаешь ее,  остановись  около  кровати  и  нагнись,  будто  у  тебя  шнурок
развязался на ботинке. Понял?
   - Да.
   В белом халате, наглухо завязанном, майор походил на  профессора.  Степке
халат был велик, полы его путались в ногах, и он часто наступал на них.
   Ракетчицу Степка увидел, как только они вошли в палату. Он даже не думал,
что так сразу узнает ее в  лицо.  Она  сидела  на  кровати  рядом  с  полной
женщиной, у которой все лицо  было  забинтовано.  Больничная  одежда  сильно
изменила ее, но, поравнявшись с койкой, мальчик проверил себя и,  убедившись
окончательно, нагнулся перевязать шнурок.
   Майор и сопровождавший их мужчина прошли дальше, и, когда  Степка  догнал
их, они разговаривали  с  дежурной  сестрой.  Через  несколько  минут  стали
известны фамилия, имя, отчество и адрес ракетчицы.
   На улице майор попрощался с мальчиком.
   - Сейчас иди домой. Приятели, наверно, ищут тебя, с ног сбились,  и  мать
беспокоится. Вечером я позвоню.
   - Я сегодня опять пойду дежурить! - сказал Степка.
   - Ну конечно. Борьба предстоит еще долгая. Это только начало.
   Шагая  по  широкому  проспекту,  среди  густого  потока   людей,   Степка
независимо поглядывал по сторонам и думал о последних словах майора: "Борьба
предстоит еще долгая".
   На душе было легко и хорошо. Он нашел свое место в  этой  борьбе,  и  его
желание казаться взрослым осуществилось. Не оттого, что  он  важно  курил  и
давился дымом или, как  попугай,  ругался,  а  оттого,  что,  как  взрослый,
помогал общему делу и с ним считались, его уважали, и он был нужен.
   Все складывалось прекрасно. Мишке он несет замечательное  знакомство,  от
которого может зависеть дальнейшая судьба друга. Он шел, раздумывая о  своем
будущем и о будущем своих друзей. Он верил в победу, знал,  что  она  не  за
горами и что жизнь пойдет по-прежнему, и даже еще полнее и интереснее.
   "А что, если и мне все-таки стать моряком?" - озабоченно думал Степка.


   Герман Матвеев.
   Тайная схватка.
   Тарантул 2.

   1. СТРАННАЯ НАХОДКА
   Трамвай переехал мост и затормозил на  остановке.  В  наступившей  тишине
пассажиры услышали далекий пушечный выстрел, вслед за ним  свист  и  сильный
удар. Второй... Третий... Сидевшие в вагоне девушки переглянулись, а пожилая
женщина медленно согнулась и закрыла лицо руками.
   - Катя, закройся! Ударит рядом - стеклами глаза попортит, -  сказала  она
дочери, сидевшей напротив.
   Где-то недалеко от остановки уличный репродуктор передавал  пение.  После
третьего разрыва он поперхнулся, и вместо женского сопрано раздался  мужской
голос:
   - Внимание! Внимание!  Говорит  штаб  местной  противовоздушной  обороны.
Район подвергается артиллерийскому обстрелу. Движение по  улице  прекратить!
Населению укрыться!
   Новый снаряд ударил совсем близко. Трамвай, точно в  испуге,  рванулся  с
места и полным ходом пошел вперед.
   - Ой, девочки, мне осколок в карман прилетел! - пошутила Катя.
   Анна Васильевна строго взглянула на дочь.
   - Со смертью не шутят, Катя, - сказала она и снова закрыла лицо руками.
   Трамвай без остановок дошел до Песочной улицы. Здесь был уже другой район
и радио по-прежнему передавало музыку. Разрывы сюда доносились глухо и скоро
совсем прекратились. В ответ заговорили другие пушки.
   - Это наши?
   - Наши. Засекли, наверное.
   Анна Васильевна выпрямилась и  стала  смотреть  в  окно.  Какой  это  был
оживленный и  людный  проспект  перед  войной!  А  сейчас...  Три  пассажира
неторопливо вошли в вагон. По тротуару проходили  одинокие  пешеходы.  После
страшной зимы 1941/42 года, похоронив погибших от голода, отослав на Большую
землю женщин с детьми, стариков, инвалидов, Ленинград  стал  малолюдным,  но
более организованным. Город готовился к решительной схватке.
   Анна Васильевна ехала со своей бригадой на окраину  города  разбирать  на
дрова деревянный дом. На конечной  остановке  все  вышли  и  направились  по
дороге к заливу. Навстречу изредка попадались нагруженные вещами или досками
и бревнами грузовики. На  досках  сидели  перепачканные  известкой  женщины.
Доски были оклеены обоями всевозможных цветов.

   Навстречу этим машинам группами шли люди с ломами, пилами и топорами.
   Начинался второй год блокады, и Ленинград запасался топливом.
   На повороте Анна Васильевна услышала звуки рояля. Кто-то неумело и наспех
сыграл "чижика", затем провел пальцем по всем клавишам, от самой  низкой  до
самой высокой ноты. Через несколько секунд  "музыкант"  снова  перебрал  все
клавиши, но уже в обратном порядке. Свернув за угол, Анна Васильевна увидела
в нескольких шагах от дороги пианино, выставленное из разломанного  дома,  и
редкий пешеход удерживался от того, чтобы не свернуть в сторону и на ходу не
провести пальцем по всем клавишам.
   Многие дома были уже сломаны. Бесхозные вещи аккуратно  складывались  тут
же, около дороги. Книжки, кастрюльки,  рваная  обувь,  ведра,  фотокарточки,
чернильницы, бутылки, примуса, лампы, картины...  чего-чего  только  тут  не
было!
   В конце улицы бригаду встретил управхоз. Проверив  ордер,  он  указал  на
высокий дом с мезонином.
   - Вот этот. Вы, девушки, железо на крыше не очень  рвите.  Железо  новое,
еще понадобится.
   - Железо нам не нужно, не увезем. А там никто не живет? -  спросила  Анна
Васильевна.
   - В доме никого нет. А  вещички  выставляйте  поаккуратнее  и  поближе  к
дороге.  Удобнее  будет  грузить.  Все  надо  сохранить,  -  продолжал  свои
наставления управхоз. Он снял фуражку, почесал за ухом и горько  добавил:  -
Все мои домики скоро растащат, одни печки останутся...  Одно  название,  что
управхоз.
   Бригада направилась к дому.  Солнце  поднялось  уже  высоко.  До  прихода
машины нужно было успеть наломать дров, а еще ничего не было сделано. Обошли
дом кругом. Обе двери были заколочены поперек досками. Пока двое возились  с
парадной  дверью,  Катя  подошла  к  черному  ходу,  поднялась  на  крыльцо,
ухватилась за доску и что было силы  рванула  ее  на  себя.  Доска  казалась
прибитой, но отскочила так легко, что девушка свалилась с крыльца.
   В доме стояли хорошие вещи. Стол, шкаф, буфет, стулья  из  темного  дуба.
Кровать никелированная. На стенах висели гравюры под стеклом.
   Открыв шкаф, Катя увидела висевший там мужской макинтош. В  карманах  она
нашла  паспорт,  записную  книжку  и   стеклянную   ампулу   с   прозрачными
кристаллами. Девушка передала находку матери.
   -  Совсем  еще  молодой,  -  сказала  она,  разглядывая  фотокарточку  на
паспорте. - Наверно, умер.
   - Надо управхозу отдать. Все-таки документы.
   Анна Васильевна перелистала записную книжку, надеясь  найти  какие-нибудь
записки, но книжка была новая, с совершенно чистыми страницами. Она  бросила
ее на подоконник, паспорт спрятала в карман, а ампулу с  кристаллами  сунула
обратно в макинтош.
   Работа закипела. Вещи аккуратно выносили из дома и ставили их, как просил
управхоз, у самой дороги. Через час с вещами покончили, и девушки полезли на
крышу.
   Анна Васильевна еще  раз  обошла  пустые  комнаты,  чтобы  проверить,  не
осталось ли  там  чего-нибудь  ценного.  Проходя  мимо  окна,  она  случайно
взглянула на брошенную записную книжку и, к своему удивлению, заметила,  что
на открытых страницах появились  какие-то  буквы.  Они  едва  наметились,  и
прочитать слова было трудно.

   - Катя! - крикнула она. - Поди сюда!
   Когда девушка вошла, Анна Васильевна показала ей книжку.
   - Тут что-нибудь было написано?
   - Нет. Книжка новая.
   - Посмотри-ка...
   Девушка долго разглядывала страницу, на  которой  появились  таинственные
буквы. Неожиданная догадка мелькнула у нее в голове.
   - Книжка лежала здесь, на подоконнике?
   - Да.
   - Это, наверно, от солнца.
   - Что от солнца? - переспросила мать.
   - Это особыми чернилами  написано,  которые  на  свету  проявляются.  Как
фотобумага. Выйдем-ка на улицу...
   Они вышли из дома и направились к вещам, сложенным у дороги.  Здесь  Катя
расправила  страницу,  перегнула  корешок,  чтобы  книжка  не  закрылась,  и
положила ее на освещенный солнцем стол.
   - Пускай полежит. Посмотрим, что будет потом.
   Самым трудным было снять железо с крыши. Дальше дело пошло лучше. Девушки
вошли в азарт. Доски одна за другой  летели  вниз,  сопровождаемые  веселыми
криками.
   К пяти часам, когда пришел грузовик, половина дома была уже разобрана.
   Анна Васильевна сильно устала и решила отдохнуть, пока бригада занималась
погрузкой машины. Подойдя к выставленным вещам, она вспомнила  про  записную
книжку. Стол, на котором  та  лежала,  был  уже  в  тени,  но  буквы  успели
выступить. Теперь они были уже  значительно  отчетливее  и  темнее,  и  Анне
Васильевне удалось прочитать в конце слово "аммиак", а выше - цифры  "ЗХ18".
Что означали эти цифры и какое к ним имел отношение аммиак, она, конечно, не
поняла,  но  сильно  встревожилась.  Спрятав  книжку  в  карман,  где  лежал
найденный паспорт, она подозвала дочь.
   - Катя, где эта трубочка, которая была в макинтоше?
   - Там и осталась.
   - Дай-ка ее сюда. И никому не говори про нашу находку.
   - А где книжка?
   - Дома посмотришь.
   Катя принесла ампулу и передала ее матери.
   Нагруженная машина ушла,  захватив  половину  бригады.  Остальные  пешком
направились к трамваю.
   Всю дорогу Анна Васильевна размышляла о странной находке. Может быть, тут
ничего и не было опасного, в мирное время она не обратила бы на это никакого
внимания, но сейчас ей было тревожно.

   2. НА СУДНЕ
   Малейшее  движение  в  порту  вызывало  со  стороны  немцев  ожесточенный
артиллерийский обстрел. Снаряды всех калибров летели через залив, рвались на
берегу, в воде.  Все,  что  могло  гореть,  было  давно  сожжено,  остальное
разрушено, и все-таки немцы видели, что жизнь в порту не замерла.
   На палубе пожарно-спасательного судна сидели на корточках  двое:  старик,
работавший  на  судне  машинистом,  и  мальчик.  Они  разбирали  испорченный
осколком снаряда насос. Мальчик, зажав насос между колен, старался  удержать
его в одном положении, а старик отвинчивал гайку.
   - Ну, опять, мешок прорвался... Посыпалось... - проворчал старик. - А