вхоз во втором дворе. Вот здесь есть тропочка. Идите сюда.
   Женщина обстоятельно рассказала, как найти газоубежище,  где  разместился
"объект МПВО" после попадания бомбы. Управхоз был начальником  объекта.  Там
же помещалась и контора жакта. Женщина объясняла так  подробно,  словно  они
встретились в дремучем лесу и Ивану Васильевичу предстояло идти по  звериным
тропам много километров.
   Второй  двор  был  заполнен  поленницами  дров,  покрытых  сверху  старым
железом. У входа в жакт горела синяя  лампочка,  о  которой  женщина  забыла
сказать.
   В газоубежище, куда спустился Иван Васильевич, было жарко, светло и  даже
уютно. Столы покрыты белыми простынями,  стены  побелены.  Висели  портреты,
лозунги. Начальник объекта  составляла  какие-то  ведомости.  Это  оказалась
крупная, полная женщина  с  мужскими  энергичными  чертами  лица,  с  грубым
голосом.
   - Вам чего, гражданин? - спросила она, не глядя на пришедшего.
   - Вы управхоз? Мне нужно с вами поговорить.
   - Говорите.
   - Нас никто не слышит?
   При этих словах  женщина  повернулась  всем  корпусом  и  оглядела  Ивана
Васильевича с ног до головы. Перед ней  стоял  пожилой  мужчина  в  штатском
пальто, в военной фуражке без звезды,  в  сапогах.  Опытный  глаз  управхоза
сразу определил, что перед ней офицер, вернувшийся с фронта или выписавшийся
из  госпиталя.  Пытливые  глаза  человека  пристально  смотрели  на  нее  и,
казалось, видели больше того, чем она хотела бы.
   - Кто вы такой?
   Посетитель передал свой документ и сел на табуретку у края стола.
   - Говорите смело, товарищ. Нас никто не слышит, - сказала она,  возвращая
документ.
   Иван Васильевич не торопился. Он достал портсигар  я  угостил  управхоза.
Она взяла папиросу, нагнулась к "буржуйке", вытащила  уголек,  прикурила  и,
продолжая держать красный уголек все теми же пальцами,  протянула  его  Иван
Васильевичу.
   - Прикуривайте, товарищ.
   - Вы же пальцы сожжете!
   - Ничего не  будет.  У  меня  на  руках  подошва.  Минуту  молчали.  Иван
Васильевич смотрел на нее и думал,  что,  наверное,  эта  женщина  физически
очень сильная, а судя по манере держаться, независимая и деловая. Задуманный
план требовал сотрудничества управхоза, и нужно  было  определить,  в  какой
мере можно доверять ей тайну.
   - Как вас зовут? - спросил он.
   - Мария Андреевна.
   - Вы давно работаете управхозом?
   - С финской войны.
   - Семья ваша здесь?
   - Муж на фронте убит под Ленинградом, сын воюет, а две дочери в госпитале
работают.
   - Вы член партии?
   - Беспартийная.
   Иван Васильевич положил окурок в пепельницу и медленно спросил:
   - Пока что меня интересует следующее... В вашем доме много жильцов?
   - По сравнению с прежним - десять процентов. В голодную  зиму  перемерли,
выехали, разбомбило.
   - Новых вам не вселяли?
   - Есть. Из Московского района переселены.
   - Жилые квартиры только на этой стороне?
   - Нет. Есть и на той. Дом разрушен слева, а правая сторона в целости. Там
кое-где живут.
   В это время вошла низенькая женщина в мужском  романовском  полушубке,  с
красным обветренным лицом,
   - Ну что?
   - Марья Андреевна, она говорит, что лопаты не выписывают. Рано еще. Когда
снег пойдет, говорит, тогда и выпишем.
   - А ты что молчала? - грозно спросила управхоз. - Они знают,  когда  снег
пойдет? Снег по ихнему плану, что ли, пойдет?  Иди  снова  и  без  лопат  не
приходи. Скажи этой фитюльке, что, если я сама спикирую на нес, худо  будет.
Чертова бюрократка! А  потом  мы  же  виноваты  будем...  Тебе  же  сгребать
придется. Понятно? Руками будешь скоблить мостовую. Я не  позволю,  чтоб  на
моем участке нынче снег лежал. Понятно? Обязана выписать!
   - Она говорит, что лопат хватит, а только нарядов еще не выписывают...
   - Должна выписать, если требование есть. Скажи ей, что, если  сегодня  не
выпишет, завтра в "Ленинградской правде" ее продернут. Сама фельетон напишу,
если на то пошло. Иди, не разговаривай.
   Женщина потопталась на месте и  ушла.  Начальник  объекта  повернулась  к
Ивану Васильевичу и, как ни в  чем  не  бывало,  сказала  совершенно  другим
тоном:
   - Я слушаю вас, товарищ.
   - В седьмой квартире у вас живет Завьялов?
   - Нет. Сергей Дмитриевич там не живет. Квартира пустая.
   - Почему?
   - Взрывной  волной  сильно  тряхнуло.  Все  стекла  вылетели,  штукатурка
осыпалась.
   - А другие квартиры в окружности?
   - Вверху живут. Напротив живут. Внизу пустая.
   - Почему же квартиру не ремонтируют?
   - После войны, говорит, отремонтирую. А то опять снаряд  залепит.  Многие
так делают Одну-две комнаты сохраняют, топят, и  ладно...  Не  знаю,  что  с
водопроводом делать. Заморозят.
   - А ремонт в квартире сложный?
   - Да как вам сказать... Недели на две, если по-настоящему.
   - Он платит за квартиру?
   - А то как же. Человек аккуратный.
   - Квартира закрыта?
   - Закрыта. Ключи у меня. Мы там водопровод чинили.
   - А кто живет напротив?
   - Там временные. Две женщины переселены из Московского района.
   - Значит, квартира занята?
   - Одна комната свободна. Если вам квартира  нужна,  так  у  меня  хороших
сколько угодно.
   - Нет. Дело не в этом. Пойдемте посмотрим квартиру Завьялова.
   - Можно.
   Управхоз достала из шкафа ключи, и они вышли во двор. На улице  было  уже
сравнительно светло, и стало видно, какое разрушение  нанесла  бомба.  Левая
половина дома рухнула и завалила обломками весь двор. Стена,  примыкавшая  к
соседнему дому, устояла. Местами на разной высоте к ней  прилепились  печки.
Квадраты комнат были расцвечены  обоями,  краской  и  создавали  впечатление
театральной декорации - дома в разрезе. Правая половина  дома  уцелела.  Вид
окоп,  забитых  светлой  фанерой,  с   черневшими   форточками,   отлетевшая
штукатурка действовали угнетающе. Казалось,  что  дом  нежилой,  холодный  и
может в любую минуту обвалиться.

   - Много народу погибло? - спросил Иван Васильевич оглядываясь.
   - Не очень. Бомба упала днем, все на работе  были.  Теперь  в  Ленинграде
бездельников мало...
   Они поднялись на площадку третьего этажа  и  остановились  перед  дверью,
которая была обита черной клеенкой.

   5. СЕРГЕЙ ДМИТРИЕВИЧ
   Лаборатория помещалась недалеко от  конторы.  Директор  завода  приоткрыл
низенькие широкие ворота и жестом  пригласил  спутника  войти.  По  середине
длинного коридора были проложены рельсы узкоколейки,  по  сторонам  -  много
дверей.
   - Живет он здесь, - пояснил  директор,  останавливаясь  против  одной  из
дверей, и постучал.
   - Войдите! - послышался молодой голос. Большая комната - бывшая  кладовая
- имела сейчас вполне приличный и  жилой  вид.  Удобная  мебель,  письменный
стол, кровати, книжные шкафы, картины. В маленькой плите, наскоро  сложенной
из кирпича, уютно потрескивали дрова, а в кастрюльках что-то варилось. Стены
побелены, и только железные решетки  в  окнах  выдавали  прежнее  назначение
комнаты. За письменным столом сидел юноша в матросской  тельняшке  и  что-то
чертил.
   - Коля, а где Сергей Дмитриевич? - спросил директор.
   Юноша встал и, сконфужено улыбаясь, быстро надел морской китель.
   - Папа в лаборатории.
   - С сестрой?
   - Да. Они с утра чего-то стряпают.
   - Это сын Сергея Дмитриевича, - познакомил  директор  своего  спутника  с
юношей. - Моряк. В недалеком будущем капитан дальнего плавания.
   -  Очень  рад.  Люблю  моряков.  Сколько  же  вам  лет?  -  спросил  Иван
Васильевич.
   - Восемнадцатый.
   - Вы учитесь?
   - Да. В учебном комбинате Балтфлота.
   - А вы, случайно, не знаете Мишу Алексеева?
   - Знаю. Но мы по разным  специальностям.  Он  на  механическом,  а  я  на
судоводительском.
   - Хороший парень. Правда?
   - Вообще да, - согласился Коля. - Серьезный. Но я мало его знаю.
   В лаборатории стоял туман с удушливо-кислым запахом, от которого  першило
в горле. Химик возился около электропечи, а на полу  сидела  дочь  и  что-то
растирала в фарфоровой чашке.
   - Папа, имей в виду, если она опять рванет,  ты  спалишь  себе  глаза,  -
предупредила девочка.
   - Ни в коем случае... Абсолютно уверен... На сто пять процентов уверен, -
говорил ученый, просовывая щипцами в печь маленькую посуду.
   Иван Васильевич внимательно следил за работой химика.  Это  был  высокий,
сухой старик в больших роговых  очках.  Седые  волосы  на  голове  открывали
широкий  лоб,  а  узкая  бородка  удлиняла  лицо,  и  оно  было  похоже   на
неправильный треугольник. Старик был в одной рубашке с засученными  рукавами
выше локтя. Заметив вошедших, он спустил очки  на  кончик  носа  и  взглянул
поверх них.
   - А-а... Валерий Кузьмич. Извините, я вас не заметил.
   -  Здравствуйте,  Сергей  Дмитриевич.  Я  еще  не  видел   сегодня   вас.
Знакомьтесь. Это товарищ из Ленсовета к вам по делу.
   - Очень приятно. Очень, очень, - приветливо сказал ученый и крепко  пожал
руку Ивана Васильевича.
   - Как успехи? - спросил директор.
   -  Нашел,  Валерий  Кузьмич.   Нашел   заменитель,   но   только   сильно
детонирующий. Что-то надо делать. Да. Надо делать, делать. Вот поставил  еще
пробу. Это уже триста тридцать пятая.
   - Значит, можно считать...
   - Нет, нет... подождите считать, - перебил его Завьялов. -  Этот  считать
нельзя.  Никак  нельзя.  Саперы  на  фронте  народ  аховый...   Сами   могут
подорваться. Не могу на свою совесть такую  ответственность  взять.  Да,  не
могу.
   - Ну что ж... Время терпит. Подождем.
   - Да, да. Вы лучше подождите, а я потороплюсь.
   - Папа, долго еще мешать?
   - Мешай, Аля. Чем больше, тем лучше.
   - Мы, кажется, не вовремя пришли? - спросил Иван Васильевич. - Вы заняты?
   - Наоборот. Очень вовремя. Очень, очень. Пойдемте  ко  мне,  а  то  здесь
воздух такой... с непривычки трудновато дышать. Но должен вас  предупредить,
что весьма полезно... Сильно очищает легкие. Да,  да.  Очень  сильно.  Прошу
вас. Я здесь и проживаю... Они вышли в коридор.
   - Сергей Дмитриевич, я вас оставлю. Вы поговорите с Иваном  Васильевичем.
Меня в конторе ждут.
   -  Пожалуйста,  пожалуйста.  Ничего  не  имею  против.  Проходите,   Иван
Васильевич. Очень рад видеть  у  себя  гостя,  -  говорил  ученый,  входя  в
комнату. - Ну-ка, Колюша, устрой нам по стакану чайку.
   - Мне некогда, папа. Скажи Але.
   - А ты уходишь?
   - Да.
   - Ну, тогда я сам. Вот видите, Иван Васильевич.  Дети  взрослые,  спорить
бесполезно. Когда росли, думал - на  старости  помощники  будут,  -  говорил
добродушно химик. - А выходит все наоборот. Да. да. Наоборот. Этот в моряки,
а дочь в консерваторию метит. Что с ними делать! В химии, говорят, романтики
нет. Сухая наука.
   С этими словами Завьялов налил два стакана крепкого  чая  и  поставил  на
стол. Коля надел шинель, взял долевую сумку  с  учебниками  и  направился  к
выходу.
   - Я пошел, папа! Приду поздно, - сказал он, закрывая дверь.
   - Прошу вас за компанию. Вот  сахар,  конфеты.  А  может  быть,  вы  есть
хотите? - спохватился старик.
   - Нет. Спасибо, Сергей Дмитриевич. Я сыт,
   - А вы не стесняйтесь. В такое время живем. А? Каши хотите? Овсяная каша.
Великолепная вещь,  я  вам  скажу.  В  мирное  время  мы  ее  недооценивали.
Положить? А?
   - Нет, нет. Стакан чая выпью с удовольствием.
   - Ну, как желаете. А то бы съели? А? Иван Васильевич решительно отказался
и, пользуясь тем, что они остались вдвоем, приступил к разговору.
   - Сергей Дмитриевич, знаете, где я сейчас был? На вашей квартире.
   - Да что вы говорите! Ну и как? Опять бомба или снаряд?
   - Нет. Я думаю, что ремонтировать ее надо.
   - Надо, надо, - вздохнул ученый. -  Да  ведь  как  сейчас  ремонтировать?
Рабочих нет, материала нет. А кроме того, боюсь я,  что  они  опять  залепят
какую-нибудь неприятность. Такой дом у нас хороший был. Обидно.
   - Вот  я  главным  образом  к  вам  за  этим  и  пришел.  Мы  решили  вам
отремонтировать квартиру. Вы много делаете для войны, много работаете...
   - Что вы, что вы, Иван Васильевич! Мало делаю. Надо больше, да  сил  нет.
Хочешь не хочешь, а, к  сожалению,  спать  приходится  ежедневно...  Столько
времени зря пропадает! И сон у меня, знаете ли, паршивый. Стыдно  сознаться.
Как закрою глаза, так и аминь. Обязательно кто-нибудь разбудить должен, -  с
огорчением признался химик. - Сам не понимаю,  где  я  научился  так  крепко
спать.
   - Это хорошо, - с улыбкой сказал Иван  Васильевич.  -  У  меня  наоборот.
Сонные порошки иногда принимаю. Так вы  не  возражаете,  Сергей  Дмитриевич?
Ремонт мы сделаем в самое ближайшее время.
   - Конечно, я рад. Очень рад... Но может быть,  не  следует  сейчас  людей
отрывать на такие пустяки? Я здесь обжился, привык.
   Ивану Васильевичу нравился  Завьялов.  В  каждой  фразе  его  было  много
искренней, почти детской  непосредственности.  Такой  человек  не  мог  быть
двуличным. Однако письмо Тарантула было адресовано ему  и  требовало  особой
осторожности. Поговорив о ремонте и получив согласие Завьялова, подполковник
попросил ключ от квартиры.
   - Ключ? - переспросил химик. - Одну минутку. Где же у нас ключи? Ах,  да!
Свой ключ я отдал Марии Андреевне. Это  наш  управхоз  и  начальник  обороны
дома. Великолепная женщина! Превосходная! Я напишу ей записку, а вы...  если
это не затруднит вас, возьмите у нее ключ. Она вам все покажет и расскажет.
   -  Так  уж  мы  тогда  будем  хозяйничать  в  вашей  квартире  по  своему
усмотрению, Сергей Дмитриевич. Доверяете?
   - Пожалуйста, пожалуйста.  Кроме  мусора,  там  ничего  и  нет.  Книги  я
перевез... Все, что нужно было, тоже здесь. Я бы сам  помог,  но  времени  у
меня мало.
   - Нет, уж вы лучше делайте взрыватель.
   - Вот, вот...
   Ученый написал записку  управхозу  и  отдал  ее  гостю.  Иван  Васильевич
подробно расспросил, в какой цвет красить стены  в  квартире,  уточнил  план
расположения комнат и их назначение и заговорил о детях.
   - Значит, дочь ваша тоже не собирается идти по стопам отца? - спросил он.
   - Нет, нет. К сожалению, нет...  Перед  самой  войной  вдруг  надумала  в
консерваторию. Музыка. музыка... Профессия отцов не увлекает. А может  быть,
я и сам в этом виноват. Не сумел увлечь...
   - Я когда-то собирался учиться на химическом.
   - Да что вы говорите! Ну и как?
   - Не вышло. Жизнь судила иначе. Вы, случайно, не знаете Мальцева Григория
Петровича? - неожиданно спросил Иван Васильевич.
   - Мальцева? Позвольте... Где-то я слышал такую фамилию.
   Ученый нахмурил брови и задумался. Иван Васильевич напряженно  следил  за
выражением его лица.
   - Ах, Мальцева! - вдруг вспомнил химик.  -  Ну  как  же!  Знаю,  конечно.
Превосходный человек. Умница. Знающий. Ну как же, как же, отлично знаю.
   - И давно вы с ним знакомы?
   - Нет. Познакомились перед войной. Был я в  доме  отдыха  ученых.  Вместе
отдыхали и познакомились. Он москвич. Григорий Петрович Мальцев! Как же  это
я забыл? Очень знающий человек. Собирался ко мне в гости приехать, да  война
помешала.
   - Он как будто в Ленинграде был в прошлом году.
   - Неужели! Что же это он не зашел?
   - А впрочем, я не уверен. Мне  говорили,  что  видели  его,  но  могли  и
обознаться.
   - Обознались, Иван Васильевич, обознались. Он бы непременно зашел ко мне.
А скорей всего просто остановился бы. С гостиницами сейчас трудновато... А я
его приглашал.
   - А разве он у  вас  никогда  не  бывал?  -  спросил  Иван  Васильевич  и
покосился на бушлат, висевший в углу.
   - Нет. Весной сорок первого года мы познакомились в доме отдыха, и с  тех
пор о нем ни духу ни слуху.
   - Сергей Дмитриевич, а  вы  отдыхали  с  детьми?  -  прямо  спросил  Иван
Васильевич, видя, что ученый ничего не подозревает. - Я хотел узнать:  видел
ли Мальцев ваших детей?
   - Ну что вы! Детям в доме отдыха, да еще ученых,  -  скука!  Они  у  меня
каждое лето в деревне у тетки жили. Она там в  совхозе  коровами  командует.
Зоотехник. Там у нее раздолье. Лес, озеро... А вы давно знаете  Мальцева?  -
спросил Завьялов.
   - Давно, - ответил Иван Васильевич. - Честно говоря, я на него сердит. Он
меня как раз и отговорил химией заниматься.
   - Неужели! Но похоже на него. Такой энтузиаст. Такой способный  химик.  У
него, говорят, есть интересные работы.
   - А какие именно?
   - Как будто о  нефти.  Точно  я  не  могу  сказать.  Предположение  Ивана
Васильевича подтверждалось. Завьялов  был  нужен  Тарантулу  как  ширма,  за
которую он мог прятаться. Квартира уважаемого ученого была вне подозрений, и
вряд ли Тарантула стали бы там искать Кроме того, туда могли приходить  люди
под различными предлогами с завода, из  института,  и  это  было  бы  вполне
естественно.
   Теперь оставалось тщательно продумать план в мелочах и заняться  встречей
Мальцева. Все складывалось удачно.

   6. ПЛАН ПРИВОДИТСЯ В ДЕЙСТВИЕ
   Временами налетал ветер, ударялся о стены домов,  сворачивал,  путался  в
улицах, кружился и хлестал мокрым снегом вперемешку с дождем. Холодные капли
скатывались по щекам, текли по подбородку за воротник. Пешеходы,  нахлобучив
головные уборы, поднимали плечи  и  шли  боком,  подставляя  ветру  наиболее
защищенные места.
   В такую погоду немцы не стреляли.
   В аптеку на Невском проспекте зашел среднего роста мужчина в  брезентовом
плаще и огляделся.
   Единственное окно. оставшееся незаколоченным, пропускало немного дневного
света. Возле  окна  стояла  будочка-касса.  Налево,  в  углу,  был  построен
пулеметный "дот", амбразура которого заткнута тряпками. Прямо  перед  ним  -
шкафы и прилавок. Налево, за стеклянной перегородкой, полная женщина в белом
халате писала рецепты и, закончив писать, каждый раз громко хлопала  тяжелым
пресс-папье. Кассирша читала книгу.
   Неторопливо сняв и стряхнув мокрую кепку, мужчина подошел к рецептару.

   - Давайте. Что у вас? - сказала женщина, протягивая руку.
   - Мне нужен товарищ Шарковский.
   Женщина взглянула на посетителя и молча вышла за стеклянную дверь,  через
которую  виднелись  этажерки  с  массой  всевозможных  бутылок.  Скоро   она
вернулась и, ни слова не, говоря, опять принялась писать и хлопать по столу.
Мужчина ждал. Минут через пять стеклянная дверь  распахнулась,  и  маленький
старичок со множеством морщин на лице,  в  пенсне,  стремительно  выбежал  к
прилавку.
   - Вы меня звали?
   - Если вы товарищ Шарковский, то да.
   - В чем дело?
   - У меня к вам поручение.  "Григорий  Петрович  заболел  и  просил  шесть
порошков аспирина", - сказал спокойно посетитель.
   От неожиданности Шарковский вздрогнул, но сейчас же взял себя  в  руки  и
забормотал:
   - Какая неприятность! Надеюсь, ничего серьезного? Простудился, что  ли...
Такой здоровый человек... Подождите минутку.
   Ждать пришлось недолго. Старичок скоро вернулся с пакетиком.  Попросив  у
полной женщины вставочку, он сделал на  пакете  надпись  и  прошел  в  конец
прилавка. Мужчина подошел к нему.
   - Вот здесь  порошки,  -  сказал  Шарковский  тихо,  передавая  пакет.  -
Серьезно он заболел?
   - Числа двадцатого ноября зайдет сам, если, выздоровеет, -  так  же  тихо
сказал посетитель. - Передайте ему, что письмо я отнес  по  старому  адресу.
Скажите, что все в порядке, без изменений.
   - Хорошо. Вы давно в городе? - еще тише спросил старик.  -  На  праздники
приехал.
   - Пластинок не привезли?
   - Каких пластинок? - не понял посетитель.
   - Патефонных.
   - А-а... Нет. Кроме письма, ничего.
   - Как вы устроились?
   - Ничего устроился. Все в порядке.
   - Заходите вечерком. Адрес на пакете.
   - Занят я сильно... Но постараюсь. Можно идти?
   - Идите, идите... Посетитель сунул пакет в карман и неторопливо вышел  из
аптеки.

   * * *
   По набережной Невки,  недалеко  от  Самсониевского  моста,  шел  в  мятой
шинели, без погон, молодой человек на костылях. По всему было видно,  что  к
костылям он еще не  привык  и  ноги  переставлял  неуверенно.  Ему  особенно
доставалось от непогодицы. Снегом залепило всю правую сторону  тела,  но