- Дяденька, а как бы мамке сообщить, чтобы передачу принесла?
   - Догадается, принесет.
   - Можете по телефону позвонить, - неожиданно разрешил молодой.
   - А можно?
   - Раз говорят, - значит, можно, - подтвердил и пожилой.
   Женщина молча передвинула телефон в сторону Леньки, на край стола.
   - Кому позвонить? - спросил шепотом Ленька.
   - Звони Чинарику, - сквозь зубы ответил Ляпа.
   - А какой у нее телефон?
   Ляпа назвал номер телефона магазина, где работала Тося.
   - Позовите, пожалуйста, Тосю к телефону. Очень  срочное  дело,  -  сказал
Ленька и стал ждать. - Тося? Это Ленька говорит. Взяли нас с Ляпой. Попались
на месте. Крышка... Нечего толковать, теперь уж скоро вас не выпустят. Долго
не увидимся. До свиданья.
   Пожилой мужчина засмеялся.
   - Давно бы так, - сказал он, когда Ленька повесил трубку. - Своим  языком
заговорил... А то плакать.
   Ленька молчал. Было странно, что  их  сразу  же  не  отвели  в  отделение
милиций и разрешили позвонить по телефону.
   Скоро пришла машина и увезла обоих...

   * * *
   Свое обещание "поднажать" бригада  моряков  выполнила  раньше,  чем  сама
ожидала. На четвертый день к двенадцати часам работу закончили, и  аварийная
станция снова была готова подавать воду городу.
   До темноты еще оставалось много времени. Миша заторопился.  Можно  успеть
съездить домой и повидать сестренку. Он передал свой талон на обед Сысоеву и
пошел на судно. Николай Васильевич только что пришел с завода.  Получив  его
разрешение,   Миша   наскоро   переоделся,   захватил   узел    с    Люсиным
"обмундированием" и пошел к трамваю.
   Дома Миша не был почти неделю. Когда он повернул  ключ  и  открыл  пустую
квартиру, первым, что бросилось ему в глаза на полу  за  дверью,  был  белый
конверт. "Вероятно, чье-то письмо по ошибке  опустили  в  почтовую  щель,  -
подумал он, но, когда прошел в комнату и взглянул  на  конверт,  сердце  его
сжалось до боли. - Письмо от отца! Он жив! Папа нашелся!"
   Миша бросил узел на кровать, сел к окну  и  торопливо  разорвал  конверт.
Письмо было написано карандашом, неровными буквами.
   "Здравствуйте, мои дорогие! Живы ли вы? Душа у  меня  кровью  обливается,
когда про вас  думаю.  Такие  страшные  вести  про  город  родной  приходят.
Окружили Ленинград со всех сторон и хотят задушить...  Писал  вам  несколько
раз, но ответа не получал. Не сдавайтесь, Даша. Не сломить фашистам русского
народа, никогда не поставить нас на колени! Про себя могу сказать, что я все
время на фронте. Два раза имел ранение и  сейчас  только  что  выписался  из
госпиталя и отправляюсь на фронт. Будем  драться.  Если  живой  останусь,  с
победой вернусь...
   Пишу и не  знаю,  живы  ли  вы.  Мишутка,  сынок,  наверно,  большой,  не
узнать... Пускай не балует, пускай матери помогает.  Тяжелое  испытание  нам
послала судьба. Зато потом легче станет. Моряком, скажи, будет непременно. В
том ему мое слово.
   Люсенька выросла, наверно, и забыла меня. Крепитесь, мои родные,  как  бы
тяжело ни было. Пережить надо. Надеюсь на людей,  что  помогут  вам.  Сходи,
Даша, на завод, в партийный комитет..."
   Дальше следовали наказы, к кому  обратиться  за  помощью,  кому  передать
приветы. Отец не знал, что завод давно переехал  на  Урал.  В  конце  письма
стоял номер полевой почты.
   Миша держал перед глазами листок бумаги  и  часто  мигал.  Крупные  слезы
катились у него по щекам.
   "Папа жив!" - эта  мысль  согрела  необыкновенным  теплом  его  душу.  Он
почувствовал себя снова мальчишкой. Свалилась какая-то тяжесть,  которую  он
таскал на своих плечах после смерти матери, и Миша готов  был  крикнуть  изо
всей силы, так, чтобы услышал отец: "Я жив, папа! Я не балую!  Я  работаю!..
Бей  фашистов  крепче  и  вернись  поскорей!..  А  мы  здесь  им  дадим  как
следует..."
   Миша долго сидел у окна. Потом принес бумагу, перо, чернильницу.  Чернила
высохли. Пришлось писать карандашом.
   "Здравствуй, папа! Сообщаю тебе, что мы с Люсей живы и  здоровы,  а  мама
погибла от немецкой бомбы в прошлом году. Квартира  наша  в  порядке,  и  ни
одного снаряда не попало. Даже стекла целы. Люсю я устроил в детский сад,  в
который сам ходил, на Пушкарской улице, и там она живет неплохо.  Немцы  нам
все равно ничего не сделают, потому что город обороняют все ленинградцы.  Мы
не сдадимся. А что они стреляют. так мы не боимся. Я работаю юнгой, а  скоро
буду механиком, когда кончу учиться. А баловать мне некогда, потому что  все
время при деле нахожусь. Сегодня  мы  починяли  на  "Волхове"  водопроводные
трубы, и нас похвалили за хорошую работу. Про нас ты не  беспокойся,  а  бей
фашистов и вернись домой живой и здоровый. Ты все думаешь, что я  маленький,
а я уже вырос и могу жить не хуже других. О Люсе я  сам  забочусь,  а  завод
переехал на Большую землю, и здесь никого не осталось..."
   Единственным  желанием  Миши  было  успокоить  отца,  ободрить.  Хотелось
написать много, но он вспомнил, что ему опять надо идти к  ворам.  На  улице
темнело. Закончив письмо, он запечатал его, написал адрес и сунул в  карман.
К Люсе идти было уже поздно. "Завтра схожу", -  решил  мальчик  и  вышел  из
дому.

   * * *
   Настроение в квартире Кренделя было подавленное.  Тося  еще  днем  успела
сообщить, что Леньку Перца и Ваню Ляпу посадили в тюрьму.  Конечно,  они  не
выдадут  своих  соучастников,  но  было  жалко  потерять  надежных   друзей.
Исчезновению Пашки не придавали большого значения.  Он  был  новичком  и  не
успел Прочно войти в шайку.
   Миша,  наполненный  радостью  и  не  понимая  общего  настроения,  весело
поздоровался со всеми.
   - Ты чему обрадовался? - мрачно спросил его атаман.
   - Так, ничего особенного.
   - Что я, не вижу, что ли?
   - Письмо от отца получил. Думал, что убили, а он живой, - сказал Миша.
   - Письмо от отца? Тоже радость! Пора привыкать своим умом жить.
   - Так я живу своим умом... У других не занимаю.
   - Знаешь новость? - Какую?
   - Ленька с Ваней попались.
   - Как попались? - с недоумением спросил Миша, не поняв, о чем идет речь.
   - Ну, попались... Что ты, не понимаешь? Посадили в уголовку,
   Эта новость заставила мальчика насторожиться. Не об этом ли  предупреждал
его утром Бураков? Миша Сразу перестроился на другой лад.
   - Надо выручать, - озабоченно сказал он.
   - Не так просто... А ты пойдешь, если надо будет?
   - Понятно, пойду.
   Крендель хлопнул Мишу по плечу.
   - Этот свой в доску, Жора.
   - Черт!.. Вот не вовремя эти дураки влипли, - задумчиво сказал Брюнет.  -
Слушай. Мишка... Хорошо жить хочешь?
   - А почему нет?
   - Когда немцы придут, ты что собираешься делать?
   - А там видно будет, - подумав с минуту, сказал Миша.
   - Потом поздно... Надо сейчас определять. Хочешь с нами?
   - Могу и с вами.
   - Я тебе дело найду. Согласен?
   - Что значит - согласен? Надо знать, о чем речь. С колокольни прыгать  не
согласен, а если что-нибудь полегче - могу.
   Брюнет, уверенный в Мишке, сходил на кухню и принес противогаз.
   - Держи.
   - На что он мне?
   - Держи, говорят. Пригодится. Все с противогазами ходят. Завтра к  десяти
часам утра придешь к Витебскому вокзалу. Там тебя встретит Нюся...  Слышишь,
Ню? Отведешь его к Виктору Георгиевичу.
   - Миша, вы меня ждите у трамвайной остановки, если ехать от Невского.  Не
опаздывайте.
   - Не опоздает,  -  ответил  за  Мишу  атаман.  -  Слушай  дальше.  Отдашь
противогаз и скажешь, что от меня пришел. Об остальном с  ним  договоришься.
Понял?
   Миша  оказался  в  затруднительном  положении.  Ему  было  сказано:   "не
соглашаться  и  не  отказываться".  Как  быть  сейчас?   Впрочем,   никакого
предложения со стороны Брюнета еще не сделано. Предложение,  наверно,  будет
завтра.
   - Есть, - кивнул он головой в знак согласия.
   Миша соображал: уж не тот ли это противогаз, о котором однажды  спрашивал
его майор?.. Виктор Георгиевич! Так зовут Горского.
   Миша все больше входил в роль  разведчика.  Личную  ненависть  к  Нюсе  и
Брюнету  ничем  не  проявлял  и  даже,  наоборот,  старался  быть   с   ними
приветливым.
   Разговор снова зашел об арестованных.
   - Ерунда! - сказал атаман. - На Большую землю их не успеют  увезти.  Пока
следствие идет, пока суд, пока что... Немцы придут и выпустят.
   Говорил один Брюнет. Остальные совершенно  не  интересовались  политикой,
войной и слепо верили атаману. Он был начитаннее  и  образованнее  их.  Миша
слушал, и внутри у него кипело. "Ух,  подлая  гадина!..  Продажная  душа,  -
думал он. - Хочет выслужиться перед немцами, чтобы жить  паразитом,  гулять,
воровать... Ему все равно, кто будет в  Ленинграде".  Миша  вспомнил  письмо
отца. Стало жутко. "Там на фронте кровь  льется,  жизни  не  жалеют,  а  эти
паразиты готовят нож в спину". От этой мысли захватило дыхание, и, чтобы  не
выдать себя, не наброситься на предателя, Миша встал.
   - Я пойду.
   - Рано еще. Посидите, Миша, - сказала Нюся.
   - Нет. Мне надо по делу.
   - Противогаз-то забыл!
   Миша вернулся, взял противогаз и, не прощаясь, вышел.
   Неожиданный его уход несколько озадачил воров,  но  они  уже  привыкли  к
странностям этого спокойного,  неразговорчивого,  но  твердого  парня  и  не
придали его торопливому уходу особого значения.

   - Живот у него схватило, - сказала Тося. - Стеснительный.
   Все засмеялись.

   19. ПОЗДНО ВЕЧЕРОМ
   На улице Миша вздохнул полной грудью и быстро зашагал на судно.  Хотелось
скорее сообщить о том, что  он  сейчас  услышал.  "Главный  враг  -  Брюнет,
Остальные у него в руках и делают все, что он прикажет. Теперь все  ясно,  -
думал Миша. - А все ли?"
   Иван Васильевич советовал не делать поспешных выводов. А  Горский?..  Да,
спешить не надо. Куда, например,  он  бежит  сломя  голову?  Бураков  придет
только утром. Правда, на судне кипит работа по подготовке машин  к  зиме  Но
сейчас уже поздно,  и  команда  отдыхает.  Может  быть,  придет  учительница
английского языка?
   Работы на "Волхове" закончены, и теперь по  вечерам  начнутся  занятия  в
кружке. Впрочем, Сысоев предупредил  бы  его.  Нет,  ему  решительно  некуда
торопиться.
   Миша остановился на углу. Внутри кипело и щемило, словно он не  сделал  у
воров чего-то абсолютно обязательного. Чего-то ему не хватало.
   Вдруг Миша вспомнил, что сегодня он собирался повидать Леночку Гаврилову.
Но хлеб, приготовленный для нее, он оставил в кубрике.  Наверно,  она  съела
продукты и опять голодает...
   Съездить на судно и обратно? Нет, не успеть. Придется отложить до завтра.
Желание повидать девочку и услышать ее  спокойный  голос  захватило  Мишу  с
такой силой, что он остановился. "Зайду сейчас же... Извинюсь и спрошу,  что
ей принести", - решил он и быстро зашагал к мастерской.
   С Леной он встретился  на  пороге  проходной,  когда  открыл  дверь.  Она
выходила с подругой и в первый момент, не узнав Мишу, прошла вперед.
   - Лена, куда ты? - сказала подруга. - К тебе пришли.
   Девочка оглянулась. В темноте не было видно, но  Миша  почувствовал,  что
она смутилась.
   - Это Миша? Я тороплюсь домой. Если  вам  по  пути,  пойдемте  вместе,  -
предложила Лена.
   Они молча пошли втроем Их обгоняли мастерицы,  и  каждая  с  любопытством
заглядывала в лицо мальчика. Он чувствовал, что про него знают, и готов  был
провалиться сквозь землю от смущения. / Вспомнил, что мальчиков, друживших с
девочками, в школе дразнили "женихами". Очень может быть, что и сейчас  Мишу
в мастерской прозвали так же. Он был уже не рад, что пришел.
   У первого переулка подруга свернула и оставила их вдвоем.
   - Зачем вы пришли? - спросила Лена.
   - Я хотел сказать... Я хотел спросить, что вам принести...
   - Миша! - перебила его девочка. - Я вас  очень  прошу  больше  ничего  не
приносить. Мне выдали талоны. Спасибо  вам  за  все,  но  больше  ничего  не
приносите.
   - Вам не понравилась лососка? - оправляясь от смущения, спросил Миша. - Я
сам случайно поймал ее в Неве.
   - Такую большую! - вырвалось радостное восклицание у девочки.
   - Да. Был обстрел, ну а она, глушеная, кверху...  -  Миша  хотел  сказать
"брюхом", но удержался, -  вниз  спиной  выплыла.  Я  как  раз  на  лодке  с
сестренкой катался.
   - У вас и сестра есть?
   - Да. Маленькая... И знаете, Лена, у  меня  сегодня  радость.  Я  получил
письмо от папы...

   Теперь неловкость исчезла, и они говорили свободно,  как  старые  друзья.
Миша рассказал о письме отца, о смерти матери, о  сестренке.  Девочка  жадно
слушала.  Потом  она  созналась,  что  ценная  рыба  вызвала  в   мастерской
всевозможные толки и даже предположения, что лососка украдена.
   - Мне было больно за вас, Миша, - сказала она.  -  Я  знала,  что  вы  не
сделаете мерзости, но ведь я не могла объяснить, откуда вы ее взяли.  Вы  на
меня не сердитесь, Миша, я говорю вам всю правду. Ведь это самое  главное  в
дружбе - всегда говорить только правду.
   Она первая произнесла то слово, от которого у Миши потеплело в груди
   - Я никогда не забуду, что вы отнеслись ко мне, как  друг,  -  продолжала
Лена и задумчиво прибавила: - Может  быть,  мы  с  вами  никогда  больше  не
увидимся, но это ничего не значит, правда?
   - А почему не увидимся?
   - Мало ли что случится... Вдруг я под снаряд попаду.
   - Ну вот еще... - строго сказал Миша.
   - Я сегодня тоже письмо получила, - сказала Лена,  круто  меняя  тему.  -
Письмо с фронта от одного артиллериста.
   - От брата?
   - Нет. Я его не знаю. Какой-то Савельев. Когда мы сдаем ватники, то часто
вкладываем в карманы письма... Они там на фронте в  окопах  сидят,  мерзнут,
нас защищают... Ну мы им и пишем, кто как умеет, чтобы они  крепче  фашистов
били и скорей домой возвращались. Просим написать о себе... ну, мало ли  что
в голову придет. Хочется писать, ну и пишешь.
   "Вот бы такой ватник получить с письмом от Лены", -  с  завистью  подумал
мальчик и пожалел, что он не на фронте.
   - А что он вам пишет?
   - Хотите, прочитаю?
   - Прочитайте.
   Они подошли к подъезду, где горела  синяя  лампочка,  и  Лена  без  труда
прочитала письмо. Мише показалось, что она знала его наизусть.
   "Дорогой боевой друг, товарищ Гаврилова!
   Письмо  ваше  получил,  и  оно  меня  очень  обрадовало.  Мы  все  его  в
подразделении прочитали и обсудили.  Будем  помогать  друг  другу  и  вместе
ковать победу над врагом.
   Товарищ Гаврилова,  про  себя  скажу,  что  могу  заверить  вас  и  ваших
товарищей-ленинградцев, что каждый снаряд, который вы сделаете, будет  рвать
в клочья фашистскую нечисть. Делайте снарядов побольше  и  лучше,  а  мы  уж
постараемся переслать их по адресу.
   А еще прошу вас. если писать будете, то вложите вашу карточку, чтобы  мне
на память осталась... Под Ленинградом долго сидеть  не  будем.  Скоро  такое
время наступит, что двинемся вперед...
   С приветом, ваш боевой друг наводчик Савельев".
   - Хорошее письмо, - сказал Миша. В  разговорах  незаметно  они  дошли  до
дома, где жила Лена. Остановились у подъезда.
   - Уже пришли, - разочарованно сказал Миша.
   - До свиданья, Миша, - протягивая руку, сказала Лена. - В  мастерскую  не
приходите. Потому что... - она не договорила, смутившись, но мальчик понял.
   - Хорошо... Значит, мы больше не увидимся.
   - Почему? Есть такая пословица, что гора с горой не сходится, а человек с
человеком сойдутся обязательно. И я знаю, что мы с  вами  еще  встретимся...
Большое вам спасибо за все...
   Миша крепко пожал ей руку, и она, резко повернувшись, скрылась в  темноте
подъезда.
   Всю дорогу до судна Мишу не покидала приятная грусть расставания...

   * * *
   На набережной, возле решетки Летнего сада, против судна,  стоял  мальчик.
Сначала Миша  подумал,  что  это  кто-то  из  друзей,  но  каково  было  его
удивление, когда он узнал Пашку!
   - Пашка! Ты что тут делаешь?
   - Я тебя жду, - глухим от простуды голосом  сказал  Пашка.  -  Пропал  я,
теперь мне крышка, - пояснил он и безнадежно махнул рукой.
   Голос его дрогнул, и Миша понял, что он плачет.

   - Попался, что ли?
   - Нет, еще не попался. А скоро попадусь. Некуда мне податься.
   - Да ты говори толком - что случилось?
   - Теперь мне крышка. Некуда голову приклонить.
   - Вот зарядил. Крышка да крышка. Опять украл что-нибудь?
   - Нет. Зарок дал больше не красть и в карты не играть.
   - Ну, так что?
   - А то, что мне, значит, крышка.  В  училище  не  хожу.  Стакан  Стаканыч
узнал, что я мясо стащил. Как я тогда домой  пришел,  он,  значит,  встретил
меня на лестнице и говорит: "Ага, голубчик. Ты, значит, мне и нужен".
   - Ну, а ты что?
   - А я бежал, - сказал Пашка и снова махнул рукой. - К Брюнету  не  пойду.
Деньги ему должен... Да они все равно меня убьют. Вот  и  выходит,  что  мне
крышка. Возьми меня к себе в компанию.
   - А ты же зарок дал не красть.
   - Я что-нибудь другое стану делать. Ключи, скажем, или что другое надо, а
ты сам кради.
   Мрачное  настроение  Пашки,  безнадежность  его  положения  были  немного
комичны, но Миша задумался.  Необходимо  помочь  этому  простаку,  иначе  он
неизбежно попадет в лапы Брюнета и погибнет.
   - А где ты жил эти дни?
   - Где придется. Под мостом ночевал.
   - Да ведь холодно.
   - Конечно, не жарко. Ну, побегаю, попрыгаю и согреюсь.
   - А ел что?
   - Милостыню в булочных просил. Подавали.
   Миша подумал и решительно сказал:
   - Ну, ладно. Пойдем со мной.
   Он взял Пашку за руку и повел на судно.
   - Алексеев, это кто с тобой? - окрикнул их вахтенный.
   Пашка хотел было удрать, но Миша удержал его за руку.
   - Это знакомый. К Николаю Васильевичу.
   Они спустились вниз и остановились перед каютой старшего механика.
   - Стой здесь, пока я тебя не позову, - приказал Миша и постучал в дверь.
   - Можно! - услышал Миша из-за двери.
   - Николай Васильевич занимался, но, увидев мальчика,  отложил  циркуль  и
пересел на койку.
   - Ну, как дела, Миша?
   - Николай Васильевич, - не отвечая, начал Миша. - Вы  мне  сказали,  что,
если меня когда-нибудь затрет, приходить к вам за советом.
   - Был такой разговор. Затерло, значит? Миша коротко  рассказал  все,  что
знал о Пашке, вплоть до последней встречи.  Николай  Васильевич  внимательно
слушал, постукивая пальцами по краю стола, на котором был  разложен  чертеж,
и, когда Миша кончил" встал.
   - Все ясно. Где твой Пашка?
   - Тут. За дверью.
   - Давай его сюда.
   Миша открыл дверь  и  позвал  мальчика.  Грязное  лицо,  светлые  волосы,
круглые от удивления и страха глаза вызвали улыбку на лице механика.
   - Вон он какой, Пашка! Когда ты из деревни прибыл?
   - Третий год пошел.
   - Так. Давно воровством промышляешь? Пашка замялся.
   - Говори правду! - строго сказал Миша.
   - Недавно... Я, дяденька, только мясо украл. А больше никогда...
   - А на какие деньги в карты играл? - продолжал спрашивать механик.
   - Я накопил. Сам зарабатывал и накопил.
   - И все проиграл?
   - Все до копейки.
   - А что думаешь дальше делать?
   - Не знаю.
   - Плохи твои дела, Пашка. Очень плохи,  -  задумчиво  сказал  механик.  -
Приехал в город культуры набираться и угодил в помойную яму. Ты же знал, что
в карты играть - гибельное занятие?
   - Знал.
   - Почему же ты играл?
   - А я думал отыграться.
   - Все вы так думаете, а думалка-то у  вас  плохо  варит.  А  надо  что-то
придумать... Самое лучшее - сходить тебе к директору  училища  и  покаяться.
Помни, что, если ты чистосердечно сознаешься и раскаешься, это уже  половина
вины долой. Могут и простить. Понял?
   - Понял.
   - Боишься идти?
   - Боюсь.
   - Как же быть? Дел натворил целый ворох, а ответ держать  трусишь.  Когда
мясо воровал, не боялся?
   - Боялся.
   - А все-таки украл. Так и сейчас  надо.  Пересилить  страх.  Потом  легко
будет. Сколько же ты мяса украл?
   - Кило четыре с лишним.
   - А точнее? - Ну, пять.
   - Да... Серьезное дело. - Ведь посадить могут, дяденька...
   - Могут и посадить, - подтвердил Николай Васильевич.