нахмуренные брови солдата разошлись и глаза потеплели.
   Вот и площадь. У входа в Александро-Невскую лавру стояли  часовые.  Здесь
расположены воинские  части.  Еще  минута  -  и  показались  красные  здания
складов.
   - Затормози-ка, браток. Я вылезу. Спасибо!
   Выскочив из кабинки, Трифонов перебрался через канаву и остановился возле
толстого ствола липы.  Раньше  Никольское  кладбище  было  обнесено  высоким
деревянным забором, но в  первый  год  блокады  его  растащили  и  сожгли  в
"буржуйках".
   Через кладбище ходило много народу, особенно по утрам, сокращая себе путь
на мельницу имени Ленина и некоторые другие заводы.
   Никольское кладбище самое богатое в Ленинграде, и не случайно  здесь  так
красиво. Массивной постройки склепы, часовни, памятники, различной расцветки
кресты из камня, мрамора, причудливые решетки. Между могил  стоят  громадные
деревья, и везде, где только возможно, растет кустарник и высокая трава. Все
усыпано желтыми листьями.  Здесь  похоронено  много  известных  литераторов,
художников, композиторов, полководцев, флотоводцев, государственных деятелей
и, наконец, просто богатых.
   Трифонов прошел по протоптанной дорожке до поворота  Вот  здесь  свернула
посетительница аптеки и куда-то исчезла. Правда, потерять  человека  в  этих
зарослях нетрудно, - стоит тому сделать только два-три шага в строну. Пройдя
немного вперед по дорожке, Трифонов свернул и, спрятавшись за кустом бузины,
огляделся. Сзади него, за чугунной решеткой, стоял высокий крест из  черного
полированного камня, весь облепленный желтыми листьями. Справа и  слева  два
дерева.  Через  оголенный  куст  хорошо  просматривалась  часть  дорожки  до
поворота.
   Время еще есть. Можно выкурить папиросу. Через несколько минут послышался
женский смех и на дорожке появилась группа женщин в  ватниках.  Впереди  шла
высокая девушка и тонким прутом сбивала мертвые листья,  упорно  державшиеся
на ветках. Сзади шагали трое.
   - Ой, девочки, смотрите! - сказала одна  из  них,  задерживая  подруг.  -
Вроде как человек...
   На мгновение Трифонов замер, подумав, что девушка заметила его, но  сразу
успокоился. Девушки смотрели куда-то в сторону и вверх.
   - Да это только кажется. Это на часовне какая-то штука сломана.
   - А как похоже! Правда? Смотрите... Руки, и голова, и шапка...  Ну  прямо
человек и человек... И нитку в зубах держит.
   - Не выдумывай, Нюркат
   - Нет, верно. Смотритет
   - Это ветка.
   - Такая тоненькая и прямая! Совсем как нитка.
   - Девчата! Ну что вы там? - нетерпеливо крикнула передняя.
   - Сейчас! Нюра тут человека увидела... Группа двинулась вперед  и,  дойдя
до поворота, снова остановилась.
   - Ну, где твой человек?
   - Да... Теперь не так. А нитку я все-таки вижу.
   - Это не нитка. Какая-то проволока.
   - Пошли, пошли!
   Скоро голоса затихли, и Василий Алексеевич зажег потухшую папиросу.
   "Почему на кладбище воображение  людей  обостряется  и  мерещится  всякая
чертовщина? - подумал он. - Ни с того ни с сего увидели человека с ниткой  в
зубах где-то на часовне".
   Снова послышались шаги, и на дорожке появились двое пожилых  мужчин.  Они
шли неторопливо и тихо разговаривали.
   - Я не спорю...  Речица,  может,  и  маленький  город,  но  главное,  что
Рокоссовский ударил, а тут враз и Ватутину приказ. Коростень взяли, - весело
говорил первый. - Сломали, Паша, немца.
   - Сломали его под Сталинградом, Кузьмич, - густым басом ответил второй. -
Там у немца боевой дух надорвался. А у наших теперь образовался прорыв.  Это
уж всегда так... Русских раскачать  трудно,  а  как  раскачаешь,  так  и  не
остановишь...
   О взятии Коростеня и о наступлении армии Рокоссовского Трифонов узнал еще
вчера вечером. "Значит, приказы уже переданы по радио", - подумал он.
   Незаметно надвигались сумерки. Блестящая полированная поверхность мрамора
потускнела, резко очерченные  грани  крестов  начали  терять  свою  форму  и
сливаться  с  общим  фоном  растительности.  Уцелевшие  листья  срывались  с
деревьев и падали вниз. Сейчас они еще больше походили на каких-то  странных
порхающих  бабочек.  Сырость  пробиралась  к  телу,  и  с   каждой   минутой
становилось все холоднее.
   "Значит, ошибся, - с огорчением думал Трифонов. - Упустил и  второго.  Не
везет".
   Он уже собирался покинуть свой пост,  когда  услышал  шорох.  По  дорожке
кто-то шел. Трифонов вытянул шею и затаил  дыхание.  Человек  приближался  к
повороту.
   "Он!"
   Несмотря на полумрак, Трифонов  сразу  узнал  посетителя  аптеки.  Финка,
очки, "светлячок". Мужчина шел быстро. На повороте он остановился, огляделся
и, никого не видя, крупными шагами направился по дорожке. Свернул у железной
оградки, над которой возвышался  белый  мраморный  крест.  Трифонов  подался
вперед. Голова мужчины мелькнула темным силуэтом на фоне часовни, показалась
еще раз за низким кустарником и исчезла.
   Был момент, когда хотелось ринуться вперед, срезать угол  и,  прячась  за
кустами, двигаться за человеком, но какая-то сила удержала.
   "Нельзя! Может заметить".
   Только сейчас Трифонов почувствовал, как тяжело он  дышит  и  как  бьется
сердце. Видимо, подолгу задерживал дыхание и сам этого не замечал.
   "Вот, значит, какие дела, -  с  глубоким  вздохом  подумал  он.  -  Будем
считать, что опять упустил, но зато теперь на верном  следу.  Делаем  вывод.
Где-то здесь, на кладбище... Прячут они тут что-нибудь или сами прячутся?" -
размышлял про себя разведчик, прислушиваясь к доносившимся отовсюду звукам.
   Справа, за складами, по Шлиссельбургскому шоссе изредка проходили машины,
далеко за  спиной  посвистывал  паровоз,  но  все  эти  звуки  были  живыми,
знакомыми и не имели никакого отношения к "могильной  тишине".  На  кладбище
стоял какой-то особенный покой, и ни  шелест  падающих  листьев,  ни  ветер,
шуршащий ветвями, не нарушали, а скорее подчеркивали его.

   18. ГОСТЬ ПРИЕХАЛ
   Лена затеяла стряпню. Среди продуктов, привезенных Константином Потапычем
Каратыгиным, было немного муки, а значит, можно испечь пирог. В начинку  она
решила   использовать   картофель   и    оставшуюся    банку    американской
консервированной колбасы. По поводу этой колбасы было много разговоров среди
женщин. Некоторые утверждали, что это мясо ондатры (водяной  крысы),  другие
говорили, что это конина, и даже мясо слонов. Так это или не  так,  Лена  не
знала,  но  консервы  ей  тоже  не  нравились.  Они  были  слишком  соленые,
обезжиренные; и ели их только потому, что другого ничего не было.
   - Пользуются случаем - наживаются, - рассуждали хозяйки  между  собой.  -
Для кого война - горе, а для кого и радость. Доходы большие...
   - Вот и сахар ихний совсем не такой... На вид и  красивый,  и  мелкий,  и
чистый, а сладости в нем куда меньше, чем в нашем.
   - Это потому что тростниковый. А наш из свеклы делается.
   - А сало у них ну совсем как вазелин! И вкуса никакого.
   - Техники много, вот и делают всякие  эрзацы.  Лишь  бы  денег  нахватать
побольше.
   Девочка прислушивалась к этим разговорам и понимала, что женщины упрекают
не американских  рабочих  или  фермеров,  а  капиталистов.  Представление  о
капиталистах у Лены было довольно смутное. Ей казалось, что капиталист - это
не живой человек, а  какая-то  бессердечная  машина-чудовище,  что-то  вроде
робота, о котором однажды рассказывал в школе учитель.
   Вот и сейчас. Открывая банку консервов, она думала об этом  "механическом
человеке". Всякая машина нуждается в питании:  в  бензине,  керосине,  угле,
дровах, нефти. А чем питается "капиталист"?..
   - Аля! Что ты делаешь?
   От неожиданности Лена вздрогнула. Занятая своими мыслями, она не слышала,
как на кухню пришел Миша.
   - Фу! как ты меня напугал, Коля!
   - Это что? - снова спросил Миша.
   - Это спрос! Кто спросит, тому в нос.
   - Нет, верно?
   - Это будет начинка.
   - А зачем?
   - Начинка для пирога. Ты любишь пироги?
   - Конечно... А помогать тебе не надо?
   - Нет. Иди лучше учи уроки.
   - Я уже все сделал.
   - Ты мало занимаешься, Коля. Тройку схватил позавчера.
   - Это потому, что Я пропустил.  Исправлю,  -  ответил  Миша,  поворачивая
голову. В гостиной звонил телефон.
   - Слышишь? - предупредила Лена.
   - Опять, наверно, не туда попали, - проворчал Миша, неохотно  отправляясь
в гостиную.
   Последние дни телефон довольно часто давал о себе знать, но  звонки  были
ошибочные. То спрашивали поликлинику, то райкоммунотдел.
   - Это кто? Коля Завьялов? - услышал Миша знакомый голос.
   - Я! Это я, дядя Ваня, - обрадовался Миша. - Давно вы не звонили.  Мы  уж
думали, что вы позабыли про нас.
   - Как же я могу забыть своих племянников! Ну что у вас там нового?
   - Ничего особенного. Аля пирог собралась печь, а я уроки учил.
   - Ну вот что, Колюша... Гость наш приехал. Думаю, что скоро будет у вас.
   - Ну-у... приехал, значит... А давно?
   - Вероятно, сегодня. Мне только что сообщили.
   - Вот и хорошо. А то ждем, ждем...
   - Да, да... Говорить нам, я думаю, не о чем. Все уже сказано, и я уверен,
что вы все запомнили... Про шкаф  не  забывайте...  Пока  что  до  свиданья,
Колюша. Передай привет сестренке.
   Последние  три  дня.  Миша  совсем  успокоился,   и   в   голову   иногда
закрадывалась  даже  мысль  о  том,   что   Мальцев   вообще   не   приедет.
Предупреждение Ивана Васильевича сильно взволновало. Опять,  как  и  раньше,
тревожно забилось сердце.
   "Да что это я! Привыкнуть давно пора, - успокаивал он себя. - Ну, приехал
и приехал... Подумаешь, важность какая! Не съест".
   - Аля! Тебе привет! - громко и весело сказал Миша, возвращаясь на кухню.
   - От кого?
   - Угадай!
   Лена отряхнула руки от муки, мизинцем  поправила  волосы,  перемазав  при
этом висок, и вопросительно уставилась на Мишу. От кого она  могла  получить
привет?  Может  быть,  от  Анны  Захаровны?  Но  ведь  она  не  знает  номер
телефона...
   - Ну от кого?
   - От Григория Петровича Мальцева. Приехал в Ленинград  и  скоро  прибудет
сам.
   - Ты шутишь!
   - Насчет привета шучу. Привет  просил  передать  дядя  Ваня.  А  Григорий
Петрович действительно приехал. Но мы об этом,  конечно,  ничего  не  знаем.
Иван Васильевич предупредил, чтобы мы были наготове.
   - Ойт Мне уж надоело быть наготове, - со вздохом призналась Лена. - Ждем,
ждем, и все время наготове.
   - Ничего, Алечка. На фронте тоже иногда подолгу ждут, и тоже, наверно, не
сладко.
   - Я понимаю, - протянула Лена. - Ну, а как же теперь с пирогом?
   - А что?
   - Делать или не стоит?
   - А почему не стоит? Делай.
   - Тогда надо плиту затапливать.
   Топить печи было на обязанности Миши, и делал он это хорошо, как  опытный
кочегар. Дрова у него разгорались быстро и дружно. Лена приготовила  начинку
и взялась за тесто. Оба  работали  молча,  думая  о  предстоящей  встрече  с
человеком, ради которого затеяна вся эта инсценировка.
   И вот наконец раздался звонок в прихожей.
   Миша взглянул на побледневшую девочку и с улыбкой кивнул головой.
   - Значит, дождались. Ничего, Аля. Все будет в порядке. Помнишь, как сосед
говорил: "Будем жить да поживать да поглядывать"?
   С этими словами он неторопливо встал и отправился в прихожую.
   - Кто там?
   - Профессор Завьялов дома?
   - Нет. Папа в командировке, - сказал Миша, открывая дверь.
   На площадке лестницы стоял гость. Миша узнал его сразу. По описанию Ивана
Васильевича он именно таким и представлял Мальцева.  Невысокий,  коренастый,
немолодой мужчина внимательно смотрел на него,  чуть  прищуривая  близорукие
глаза. И взгляд этих глаз был серьезный, добрый, чуть насмешливый. Возле его
ног стоял большой чемодан,  а  через  левое  плечо  перекинут  туго  набитый
рюкзак.
   - В командировке? - с удивлением переспросил Мальцев. - И давно он уехал?
   - Нет... Тринадцатого или четырнадцатого...
   - А куда он уехал?
   - В Москву... А вы кто будете?
   - Моя фамилия Мальцев.
   - О-о! Григорий Петрович! - обрадовался Миша, - А мы вас ждем...
   - Кто это "мы"? - спросил гость.
   - Мы с Алей... Папа читал нам ваше  письмо.  Он  просил  извиниться.  Его
срочно вызвали в главк с каким-то отчетом. Но  он  постарается  вернуться  в
этом же месяце. Заходите, Григорий Петрович...
   Был какой-то момент, когда Мальцев колебался, и это выражение Миша уловил
в его глазах.
   О чем размышлял этот человек? Что его обеспокоило? Почему он нерешительно
взял чемодан и сейчас же поставил его обратно? Может быть, короткий разговор
с Мишей показался ему подозрительным и он почувствовал какую-то фальшь в его
тоне?
   - В  командировке...  Как  это  все  неудачно  складывается!  -  спокойно
произнес Мальцев. - Вряд ли мне удобно останавливаться у вас.
   - А почему? Места у нас хватит. Вам даже отдельная комната приготовлена.
   - Даже комната... - повторил гость.
   - Коля! Кто там пришел? - крикнула Лена, выходя в прихожую.
   - Григорий Петрович приехал.
   - А-а! Приехали! Здравствуйте!  -  радостно  заговорила  Лена,  торопливо
вытирая руки. - А мы ждали вас! Папа сказал, что вы друзья... Очень  рады...
Проходите, пожалуйста! Извините, что я в таком виде... Я стряпаю.
   Этот  приветливый  тон,  большие  искренние  глаза  девочки,  обаятельная
улыбка, перемазанные мукой руки и лицо - все это подкупало,  располагало,  и
нерешительность Мальцева как рукой сняло. Он взял чемодан и, улыбаясь, вошел
в квартиру,
   - Григорий Петрович, а вы прямо к себе в комнату проходите. Вот сюда,  за
мной... Я вам тут все прибрала... - без умолку щебетала Лена. -  Комната  не
очень светлая, но это ничего... Сейчас  электричество  есть.  А  папа  скоро
приедет. Коля говорил вам, что он  в  Москву  улетел?  На  самолете  улетел.
Сейчас очень просто в Москву летать... Он просил извиниться и встретить  вас
как друга. Вы с ним друзья? Правда?
   Миша слушал свою мнимую сестру и диву  давался.  Обычно  очень  скромная,
молчаливая девочка - и вдруг целый водопад. "Откуда только берутся у нее все
эти слова? - думал он. - Так и сыплет, так и сыплет".
   Мальцев поставил чемодан в комнате, положил на стул рюкзак  и  огляделся.
За это время Лена успела рассказать, что жить в Ленинграде  очень  опасно  и
нужно быть осторожным. Неожиданно начинаются  обстрелы,  и  даже  на  стенах
домов написали, по которой стороне улицы нельзя ходить.
   - Да, да. Это я уже испытал, - по-прежнему улыбаясь,  сказал  Мальцев.  -
Утром попал под обстрел... Ну, давайте знакомиться. Вас,  если  не  ошибусь,
зовут...
   - Меня зовут Аля, а его Коля.
   - Да, да. Теперь вспомнил. Коля, а вы очень  похожи  на  отца,  -  сказал
Мальцев, пожимая руку Мише. - Аля нет. Аля, верно, в мать...  а  вы  оч-чень
похожи.
   - А я не согласна, Григорий Петрович, - неожиданно заявила  Лена.  -  Как
раз все говорят, что Коля больше похож на  маму,  а  я  больше  на  папу.  И
характер у меня, как у папы.
   - Может быть... может быть. Спорить я не буду, - сразу согласился гость.
   - А почему вы не раздеваетесь? - спросила Лена.
   - Потому что мне нужно кой-куда сходить и навести кой-какие справки.
   - Ну во-от... - недовольно протянула Лена.  -  Не  успели  приехать...  Я
сейчас поставлю чай.
   - Нет, нет! - твердо сказал Мальцев. - К вечеру я  вернусь,  и  тогда  мы
будем и чай пить, и закусывать, и разговаривать.
   - Григорий Петрович, если нас дома не застанете... Мало ли что...  Я  вам
ключ дам. Хотите? - предложил Миша.
   - Вот это хорошо. Спасибо, голубчик.
   Получив  ключ,  он  в  сопровождении  Миши  обошел  всю  квартиру,  задал
несколько незначительных вопросов о режиме дня и уехал.
   - Ну знаешь... Ты и молодец,  Аля!  -  почти  с  восторгом  сказал  Миша,
возвращаясь на кухню, где Лена уже защипывала пирог.
   - А что?
   - Вот уж я не ожидал. Я думал, что ты испугаешься.
   Лена молчала. Она и сама удивлялась  своему  поведению.  Почему  она  так
свободно и непринужденно себя вела? Может  быть,  потому,  что  свыклась  со
своей ролью, почувствовала наконец себя здесь  полной  хозяйкой?  "Маленькая
хозяйка большой квартиры", - вспомнила она выражение Константина  Потаповича
Каратыгина.

   19. В КАБИНЕТЕ
   Иван Васильевич с тревогой ждал звонка по телефону.
   Если в первый год войны уверенные в  победе  фашисты  действовали  нагло,
почти открыто и мало заботились о маскировке, то сейчас они были  пугливы  и
осторожны сверх всякой меры.
   В аптеке Мальцев должен узнать от Шарковского, что Казанков  благополучно
приехал и вручил письмо Завьялову, но затем бесследно исчез и до сих пор  не
появлялся.
   Куда же исчез Казанков, по мнению Тарантула?  Убит  или  ранен  случайным
снарядом? Заболел? Нашел жену и, не желая работать на  фашистов,  сбежал  на
Большую землю? Арестован как дезертир? А вдруг раскаялся и  пошел  в  органы
госбезопасности  докладывать,  как  его  завербовали  и  зачем  забросили  в
Ленинград?
   Вторая неожиданность, с которой встретится Тарантул в первый же  день,  -
командировка Завьялова. Как он к этому отнесется? Поверит ли ребятам?..
   В дверь постучали, и в кабинет  вошел  Каратыгин.  В  морской  офицерской
форме он выглядел очень солидным, бывалым моряком.
   - О-о! Старый морской волк!
   - Да, вот видишь... Чего только не наденешь!.. Зашел попрощаться, Иван.
   - А куда ты собрался, Костя?
   - В Кронштадт.
   - В такую-то погоду! Укачает ведь.
   - Ну что ж... Потравлю немного. Ничего не поделаешь, - разводя руками, со
вздохом сказал Каратыгин, - Рейс небольшой.
   - А ты уж и морскими терминами обзавелся.
   - Приходится... Ну, как у тебя дела, Иван? Приехало твое насекомое?
   - Приехал. Как раз сегодня. Сижу вот у телефона и мучаюсь. Как  они  там,
наши юные разведчики?.. - И  Иван  Васильевич  подробно  рассказал  о  своих
опасениях.
   - Н-да... - задумчиво произнес майор. - Я тебя предупреждал, Ваня.  Покоя
теперь тебе не будет. Если даже сегодня  все  сойдет  благополучно,  то  все
равно завтра, послезавтра, каждый день, каждый час твою душу  будет  глодать
червячок... Как они там? Не натворили бы чего-нибудь...
   - Ладно, не каркай. "А он, мятежный, просит бури, как будто в бурях  есть
покой". Помнишь?
   - Я не каркаю, а предупреждаю.
   - А ведь есть покой в бурях... Как ты считаешь, Костя?
   - Не в бурях, а в борьбе.
   - Так ведь я о том же и говорю.
   - Понятие покоя  -  сложное  понятие,  Ваня.  И  зависит  оно  от  натуры
человека. Для Обломова, например, твое понятие  не  подходит.  Но  не  стоит
сейчас философией заниматься.
   - Почему?
   - Некогда. Поговорим, когда вернусь... Передай ребятам привет...
   В это время зазвонил телефон.
   - Это кто-нибудь из них, - сказал Иван Васильевич, снимая трубку.
   И он не ошибся. Миша очень подробно рассказал  о  приезде  гостя,  описал
наружность его, принесенный им багаж и  даже  сообщил,  какой  примерно  вес
имеет чемодан и рюкзак.
   - Так. Понимаю. Хорошо, - говорил изредка Иван Васильевич, делая  пометки
в записной книжке. - А он при вас пальто снимал?..  Не  снимал.  Так.  А  из
карманов ничего не доставал? Пакетиков или коробочек?..  Так.  Ну,  молодцы!
Теперь так, Колюша. Если меня не застанешь, звони  к  дежурному.  Передайте,
мол, дяде Ване то-то и то-то... Но звони,  только  когда  уверен,  что  тебя
никто не услышит. Ну, да ты человек опытный, учить не надо...
   - Что ты ему льстишь?.. Зазнается! - проворчал Каратыгин, прислушиваясь к
разговору.
   - Скажи сестренке телефон дежурного, но пускай она заучит  его  наизусть.
Константин Потапыч вам шлет привет и просит, чтобы про шкаф  не  забывали...
Будь здоров, племянничек.
   - Ну что... отлегло? - спросил Каратыгин, когда Иван  Васильевич  положил
трубку и пристально посмотрел на друга.
   - Отлегло, Костя.
   - Ненадолго... Вот помяни мое слово.
   - А зачем ты мне это говоришь? - с некоторым  раздражением  спросил  Иван
Васильевич. - Зачем? Ну,  конечно,  я  буду  беспокоиться,  и  червяк  будет
точить... Ну, а что же, по-твоему, дела