сойдем!
   - Нет. Выходи.
   Уже дверной автомат зашипел, когда ребята выскочили  из  вагона.  Трамвай
быстро пересекал Невский. В этот момент раздался оглушительный взрыв. Снаряд
угодил под самый вагон. Стоявшие  на  остановках  люди  бросились  под  арки
ворот. Послышались крики о помощи. Снова завыл снаряд  и  разорвался  где-то
внутри Гостиного двора, и без того уже закопченного пожаром и разбомбленного
в сорок первом году.
   - Ложись! - крикнула девушка-милиционер, стоявшая на посту.
   Многие послушались ее и легли на землю. Крики о помощи остановили ребят.
   - Пойдем...  Туда  же  больше  не  попадет.  К  трамваю  со  всех  сторон
приближались люди. Мимо мальчиков пробежал командир, а за ним устремились  и
они. Снаряды  продолжали  падать  один  за  другим  и  рвались  со  страшным
грохотом. Но, не обращая на это внимания, на помощь пострадавшим уже спешили
девушки с носилками, из команд МПВО соседних домов. Раненых  вытаскивали  из
дымящегося  вагона.  Как  только  Степа,  бежавший  впереди,  приблизился  к
трамваю, он увидел выбиравшуюся из вагона раненую женщину.
   - Мальчик... мальчик... помоги.
   Ребята подхватили женщину под руки, и она тяжелым грузом  повисла  на  их
плечах. Не зная, что делать с раненой, они потащили ее к тротуару.
   Пронзительно взвизгивая, по пустому проспекту уже неслись машины  "Скорой
помощи". Ребята дотащили женщину до стены Публичной библиотеки.  Из-за  угла
выехала санитарная машина и остановилась как раз напротив. Подбежал  врач  в
халате.
   - Положите ее! - приказал он.
   Ребята осторожно опустили охающую женщину на  асфальт.  Степа  дернул  за
рукав приятеля, и они, невольно  приседая  во  время  разрывов,  побежали  к
поврежденному трамваю. Но там уже нечего было  делать.  Лишние  люди  только
мешали.
   - Убирайтесь отсюда! - крикнул военный, когда ребята сунулись в вагон.
   Обиженные мальчики отошли к Гостиному двору,  прислонились  к  колонне  и
стали наблюдать.
   Машины "Скорой помощи", одна за другой, с бешеной скоростью  приезжали  и
уезжали. Со звоном прикатила пожарная команда.
   Обстрел прекратился так же внезапно, как и начался.
   - Вот если бы мы поехали!.. Говорил я тебе... - сказал Степа.
   - Говорил, говорил... А ты знал, что ли?

   - Васька, ты весь в крови...
   - Где?
   - Да и я тоже...
   Это была чужая кровь.
   - Интересно, как она? Выживет? - сказал Степа.
   - Конечно, выживет.
   - Куда ее ранило?
   - В ноги, что ли?
   - Пойдем посмотрим.
   - Увезли, наверно.
   - Двенадцатый идет. Бежим!
   На углу еще  стонали  раненые;  мертвых  относили  в  сторону,  пожарники
возились с дымящимся, разбитым вагоном, дворники торопливо сметали стекла, а
между тем девушка-милиционер, стряхивая приставшую пыль, взмахнула палочкой,
и снова тронулись трамваи, заспешили пешеходы.

   * * *
   Около двенадцати часов, после второго в этот день обстрела, Миша собрался
поехать с Сысоевым к сестре, чтобы отвезти ей "обмундирование", но их вызвал
старший механик.
   - Вот что, товарищи! - сказал он, когда  они  вошли  в  каюту.  -  Важное
задание. Срочно создается бригада технически  опытных  людей.  Нужно  быстро
починить аварийную станцию водокачки. Немцы повредили.
   - Ну что ж. Надо, - значит, надо, - сказал Сысоев.
   - Людей у нас мало. Вас двоих посылаю.
   - А долго там работать? - спросил Миша.
   - Дотемна.
   - Ну, если дотемна, это ничего.
   - Вот вам записка. Пройдите вверх  по  Неве,  там  увидите  землечерпалку
"Волхов".
   - Так это же  Балттехфлот,  Николай  Васильевич,  пускай  они  сами...  -
разочарованно начал машинист.
   - Что за ведомственные счеты!..
   - Я к тому говорю, что народу у них уйма...
   - Значит, не хватает.
   - Мы будем па них работать, а спасибо кому скажут?
   - Сысоев! Мы будем работать на Ленинград!
   - Да я понимаю, - недовольным тоном сказал Сысоев и  взял  записку.  -  К
кому там?
   - К старшему механику.
   - Есть! Николай Васильевич, а как же с английским языком?
   - Успеете. Почините станцию и можете заниматься. Хоть китайским.
   Всю дорогу Сысоев ворчал:
   - Вот увидишь - они нас запрягут. Они, видишь ли, и Дорогу жизни строили,
и фарватер углубляли под бомбами, и вообще герои, а мы  -  просто  так...  А
виноваты мы, что ли, если нас в Неву загнали? Герои - это не те, что героями
родились, а те, которых война научила геройствовать... У нас каждый бы  стал
героем на месте героя.
   Миша не понимал недовольства и обиженного тона машиниста и тем более  его
теории о героях. Ему было достаточно того, что работа нужна для Ленинграда.
   - Вот тоже герои! - сказал Сысоев, указывая на женщин, которые  суетились
около ручной тележки, тяжело нагруженной какими-то машинными деталями.
   Объезжая воронку от снаряда, они  с  тележкой  застряли  в  развороченном
булыжнике и никак не могли выкатить ее на ровную дорогу.
   Сысоев подошел к женщинам и по-хозяйски сразу же набросился на них:
   - Вылупили глаза, а дороги не видите!.. Дальше надо было объехать... куда
смотрели!..
   - Ладно, ладно, моряк. Ты лучше помоги, - миролюбиво отозвалась  старшая,
рукавом ватника вытирая  вспотевшее  лицо.  -  У  нас  силенок-то  не  шибко
много... приходится экономить...
   - Вот и плохо экономите...
   Сысоев с сердцем решительно ухватился за колесо и начал командовать:
   - А ну, взяли!.. Раз, два, три!.. Еще раз! - Тележка закачалась, брякнула
металлом и выехала на ровное место.
   - Ну спасибо, товарищ! Выручил! - зашумели довольные женщины. - Приходи в
гости, чаем угостим...
   Сысоев сердито зашевелил усами и, молча подтолкнув Мишу,  зашагал  прочь,
не отзываясь на благодарность.
   - А я думаю, они на самом деле герои,  -  сказал  Миша.  -  Работают  под
снарядами, в голоде, в холоде и не хныкают, а ленинградскую марку держат как
надо.
   Сысоев покосился на мальчика и неохотно подтвердил:
   - Ну и что ж, так оно и есть.  В  Ленинграде  сейчас,  конечно,  жить  не
просто; только я  говорю,  что  одни  побольше  герои,  а  другие  поменьше,
Техфлотовцам везет. Их посылают в такие  места,  что  хочешь  не  хочешь,  а
геройствуй!
   Впрочем, Сысоев забыл о своем недовольстве,  как  только  они  пришли  на
громадную землечерпалку и попали в бригаду. Ни Миша, ни  Сысоев  не  уронили
чести торгового  флота  и  работали  на  совесть.  А  задача  была  трудная.
Приходилось работать по пояс в  холодной  воде.  Обстрелом  были  повреждены
железные трубы, проложенные  от  землечерпалки  на  городскую  водопроводную
станцию. Трубы были проложены на случай, если бомбой или  снарядом  повредит
станцию, и тогда должен был начать работать "Волхов", машины которого  могли
вполне обеспечить город подачей воды.

   16. У ВОРОВ
   К Кренделю Миша шел сосредоточенный, серьезный.  Вспоминался  разговор  с
Иваном  Васильевичем  и  с   Бураковым.   Мальчик   обдумывал   всевозможные
неожиданности,  которые  могли  случиться,   но   потом   решил,   что   все
предусмотреть невозможно. Главное - не теряться.
   Затем он начал было придумывать себе новую биографию, по  и  здесь  верно
решил, что ничего придумывать не надо Если  придется  говорить  о  себе,  то
лучше приводить факты, которые легко проверить. Отец  пропал  без  вести  на
фронте, мать убита во время бомбежки, работает и живет он на судне..  Ну,  и
занимается воровством. Эту-то ложь они проверить не смогут.
   По пути к Кренделю Миша решил зайти к Лене, занести ей продукты.
   Противогаз заметно оттягивал плечо, - там лежал большой кусок лососины  и
с килограмм хлеба. Мастерскую Миша нашел легко. Лишь только он поравнялся  с
ней, как за окнами услышал стрекотанье швейных машинок.
   В прихожей, куда он  вошел,  против  висевшей  на  стене  стенгазеты  под
названием "Боевой листок" стояли  две  женщины.  На  другой  стороне,  около
вешалки, на скамейке сидела старуха.
   - Тебе чего нужно? - спросила старуха.
   - Вызовите, пожалуйста, Лену, - попросил Миша, но  шум  машинок  заглушил
его слова.
   Женщина, читавшая газету, подошла к мальчику и задала тот же вопрос. Миша
повторил:
   - Мне Лену...
   - Какую Лену? У нас их три. Миша  смутился.  Он  не  знал  фамилии  новой
знакомой.
   - У которой карточки украли, - нашелся он.
   - А-а... Леночку Гаврилову.
   Женщина ушла. Миша с волнением ждал.  Ему  казалось,  что  он  не  узнает
девочку. Вчера из-за темноты он не мог разглядеть ее  лица.  Интересно,  как
она отнесется к его приходу, думал он.
   Из глубины прихожей вышла девочка и остановилась.  Она  была  в  скромном
ситцевом платье, не доходившем до колен.  Светлые,  слегка  вьющиеся  волосы
были заплетены в две косы и перекинуты на грудь.
   - Кто меня звал? - с удивлением спросила она, не узнавая Мишу.
   - Это  я  звал,  -  сказал  Миша  прерывающимся  от  смущения  голосом  и
откашлялся, - Вы меня не узнали, Лена?
   Девочка покраснела.
   - Миша? Я не думала, что вы придете, -  просто  сказала  она  и  пальцами
начала крутить колечко локона на своей косе.
   Миша сосредоточенно смотрел на это движение, словно за этим и пришел.
   - Пойдемте в красный уголок, - предложила Лена.
   - Нет, я сейчас тороплюсь. Я зашел на одну минуту.
   Он вынул продукты, завернутые в газету, и протянул ей.
   - Вот. Это вам...
   - Нет, нет... - испуганно отступив на шаг, сказала девочка. - Я ни за что
не возьму.
   - Это мне ничего не стоит, - горячо сказал Миша.
   - С какой стати! Нет... нет...
   - Ну, тогда я так оставлю...
   С этими словами Миша положил сверток на скамейку и не прощаясь вышел.
   В квартире Кренделя все уже собрались, кроме Пашки, и встретили Мишу, как
старого знакомого
   Среди присутствующих была новенькая -  Тосина  подруга,  по  имени  Нюся.
Клички  она  не  имела,  хотя  Брюнет  звал  ее  Ню.  Завитая,  накрашенная,
вертлявая, худенькая девчонка строила из себя взрослую. С первой фразы  Миша
возненавидел ее.
   - А вы, Миша, интересный...
   -  Какой  есть,  -  буркнул  мальчик,  поздоровавшись.  На  столе  стояла
наполовину выпитая бутылка водки, а мать Кренделя на кухне жарила лепешки.
   - Мы гуляем, Миша, - преувеличенно пьяным голосом  сказал  атаман.  -  По
случаю случившегося случая... Деньги у тебя есть?
   - Если надо будет, найдем.
   - Ну, значит, сегодня сыграем.
   - Он очень  деньги  любит.  Деньги  -  его  страсть,  -  сказала  Нюся  и
расхохоталась.
   - А кто деньги не любит? - спросил Брюнет. - Поднимите руки,  кто  деньги
не любит. За деньги мы на все пойдем. Так я говорю, Чинарик?
   - Так, так... Ты не ломайся, Жора. Выпил на копейку, а захмелел на рубль.
   - А ты согласен со мной? - обратился Брюнет к Мише.
   - Согласен, - сказал Миша.
   - Правильно... Таких я люблю. Погоди, мы еще с тобой дел наделаем...
   - Миша, а водку вы пьете? - кокетливо спросила Нюся.
   - Нет.
   - Неужели? Какой же вы мужчина?
   - А кто вам сказал, что я мужчина? Я такой же мужчина, как вы  женщина...
Полметра еще не доросли.
   Раздался смех.  Нюся  обиделась,  но  ненадолго.  -  А  за  девочками  вы
ухаживаете?
   - А чего за ними ухаживать, если они здоровые...
   Нюся повернула этот ответ по-своему.
   - А если они заболеют?.. Влюбится какая-нибудь в вас  и  заболеет?  Тогда
будете ухаживать?
   - Обязательно буду. Вызову "Скорую помощь" и отвезу в сумасшедший дом,  -
сухо ответил Миша.
   Снова раздался хохот, но теперь Нюся не обиделась, а  когда  установилась
тишина, сказала:
   - Значит, в вас только сумасшедшие могут влюбиться?
   - Конечно.
   - Значит, я начинаю  сходить  с  ума...  Ах!  Ах!  Я  сейчас  всем  глаза
выцарапаю!..
   - Брось, Ню...  -  остановил  ее  кривлянье  атаман.  -  Хочешь,  я  тебе
лекарства налью стопочку?
   - Вместе со всеми,
   Принесли лепешки, и компания принялась закусывать.
   - Мне не нужно, - отстранил Миша руку Кренделя с тарелкой. - Я только что
обедал.
   - Где?
   - В столовой.
   - Как хочешь. Нам больше останется. Пока  ели,  Миша  думал  о  том,  как
удобнее предложить Брюнету часы, но это получилось само собой.
   - Кто знает, сколько сейчас времени?  -  спросила  Тося,  видимо  куда-то
собиравшаяся.
   Миша и Брюнет одновременно вытащили часы.
   - На моих без четверти девять, - сказал Брюнет.
   - Отстают. Ровно девять.
   - У тебя хронометр, что ли? Ну-ка, покажи.  Вор  взял  часы,  внимательно
осмотрел их со всех сторон, приложил к уху.
   - Продай, - предложил он.
   - Купи... Полторы тысячи.
   - Э-э-э.. нет. Дорого.
   - Ну, а сколько дашь?
   - Любую половину.
   Миша вытащил вторые часы и протянул их атаману.
   - Ну, а за эти сколько?
   - Огольцы!  Смотрите,  у  него  полный  карман  часов.  Ай  да  Мишка!  -
воскликнул Крендель.
   Ваня Ляпа и Леня Перец с уважением и завистью посмотрели на Мишу.
   - У тебя еще есть? - спросил Перец, облизывая пальцы.
   - Если не будет, найдем.
   - Расскажи, где ты их стянул.
   - Мне их принесли, а я только в  карман  положил.  Воры  засмеялись  этой
шутке и прекратили вопросы.
   - Ну, а за эти сколько хочешь? - спросил Брюнет после осмотра.
   - Столько же.
   - Вот мое слово: хочешь полторы за пару?
   - Мало. Я на рынке продам дороже. Мне некуда торопиться.
   - Жора, зачем вам столько часов? - полюбопытствовала Нюся.
   - Ну как? Согласен? - не обращая внимания на вопрос,  настойчиво  спросил
Брюнет.
   - Плати по тысяче, - твердо сказал  Миша.  Брюнет  подумал,  прищурившись
посмотрел на сидевших за столом воров и спрятал часы в карман.
   - Я такой... Если вещь понравилась, - значит, моя.
   - А деньги?
   - Не бойся, получишь.
   На этом разговор  был  кончен.  Нюся  вытащила  из-под  стола  патефон  и
поставила пластинку.
   - Миша, вы умеете танцевать?
   - Я даже не знаю, с чем это едят или пьют...
   - Не прикидывайтесь медведем...
   - Чего ты, Нюська, навязываешься! - перебила подругу Чинарик.
   Достали карты. Пока убирали со стола  и  рассаживались,  Брюнет  отсчитал
деньги и передал Мише.
   - Ты имел дело со мной... Мое слово - закон.
   Миша молча взял деньги, спокойно пересчитал их и спрятал в карман.
   Игра шла вяло. Чувствовалось, что нет жертвы. И только когда играл  Миша,
а Брюнет раздавал карты, устанавливалась напряженная тишина.
   Сегодня Миша немного выиграл. Играл он, как и все, очереди не  пропускал,
но без интереса. Миша вспомнил слова Ивана Васильевича  о  том,  что  Брюнет
играет нечестно, и внимательно следил за его руками.
   Действительно, когда вор начинал сдавать карты, он прикрывал колоду рукой
и, как показалось Мише, тянул карты не по порядку. Когда  очередь  дошла  до
Миши, в игре было свыше ста рублей.
   - Ну что, Миша, на все? - спросил Брюнет.
   - Если перетасуем карты, а колоду положим на  стол,  могу  и  на  все,  -
сказал Миша.
   Все  сидевшие  за  столом  с  испугом  посмотрели  на  смельчака.  Атаман
побледнел и медленно поднялся.
   - Что ты хочешь сказать?
   - Я хочу сказать, что карты следует перетасовать...
   - Значит, по-твоему, я шулер? - стиснув зубы, спросил Брюнет.

   - Ничего такого я не говорил. - спокойно сказал Миша. - Я тебя не знаю, и
ты меня не знаешь... Ты сядь и не пугай меня!
   Спокойный и независимый тон мальчика обезоруживал. Миша даже не  взглянул
на Брюнета. Атаман вызывал его на скандал, на спор, во время которого он  бы
проучил противника, но этого не получилось. С  минуту  простояв,  он  строго
посмотрел на присмиревших членов шайки.
   - Я не пугаю... Значит, я ослышался, - сказал он и сел  на  место.  -  На
сколько ты идешь?
   - На пять рублей.
   - Ты же хотел на все.
   - С условием, если  карты  будут  перетасованы  и  положены  на  стол,  -
настойчиво повторил Миша.
   Глаза Брюнета блеснули, но на этот раз он сдержал себя, и на лице у  него
появилась кривая улыбка.
   - Так, может быть, ты вообще не хочешь играть?
   - Могу и не играть.
   - Мне показалось, что ты любишь играть.
   - А чего тут любить? Проиграешь - денег жалко. А выиграешь  -  не  ценишь
их... Деньги нужно доставать... так... ну, чтобы...
   Миша хотел сказать "трудом", но,  понимая,  что  здесь  это  слово  будет
звучать неуместно, замялся;
   - С риском, - подсказала Чинарик.
   - Да. С риском, - согласился он.
   - А ты рисковый? - спросил атаман.
   - Не знаю. Я про себя вообще не люблю говорить.
   Игра  в  карты  прекратилась.  Между  Мишей  и  Брюнетом  почувствовалась
натянутость. Все понимали, что атаман затаил злобу, и, зная его  жестокий  и
мстительный  характер,  с  любопытством  ждали,  как  он  расправится  с  не
признавшим его авторитет новичком.
   Крендель был уверен, что  открытой  драки  не  будет,  -  Миша  физически
сильнее  Брюнета,  а  значит,  тот  ударит  в  спину  из-за  угла.  Крендель
чувствовал себя перед Мишей должником за спасение от тюрьмы и поэтому  решил
его предостеречь.
   К десяти часам ушла на дежурство Чинарик  вместе  с  подругой.  Вечер  не
клеился. Решили разойтись по домам.
   - Оставайся ночевать. Ляжешь на диване, а я на  Тоськиной  кровати.  Дело
есть, - сказал Крендель, загораживая Мише проход к двери.
   - Мне утром рано вставать надо.
   - Матка разбудит.
   Миша согласился.
   Когда все разошлись, мать Кренделя принесла  из  кухни  подушку,  одеяло,
бросила все это на диван и отправилась к себе.
   - Слушай, Миша... Ты поосторожней с Жорой. Он тебе не  простит.  Если  не
сейчас, то потом, когда немцы придут, - отомстит.
   - А ты думаешь, немцы придут? - спросил Миша, обрадовавшись, что Крендель
сам заговорил на эту тему.
   - Придут не  придут  -  не  в  этом  дело...  С  Жоркой  не  ссорься.  Он
злопамятный.
   - А мне наплевать на него. Видал и почище...
   - Ты его не знаешь... Для него никто не существует - свой, не свой...
   - А что он мне сделает?
   - Драться он не будет. Даже если они трое тебя подкараулят...
   - Пускай попробуют...
   - Он не любит в открытую. А где-нибудь за углом уколет. А если ты  с  ним
будешь заодно... У него такие знакомства... Можно заработать. Слушай, я тебе
по секрету скажу... Когда он уходил, то  в  прихожей  сказал...  Предупреди,
говорит, Мишку: если, он против меня пойдет, то ему плохо будет, а  если  со
мной, то не пожалеет... Понял? Значит, ты ему нужен.
   - Дальше будет видно. А какая может быть польза от него?
   - Деньги... продукты...
   - Это я и без него достану.
   - Столько не достанешь. А потом все до поры до времени...
   Видно было, что Кренделю трудно говорить. Он боялся о чем-то проболтаться
и все время запинался.
   Больше часа они беседовали, сидя на диване. Говорил, собственно,  вор,  а
Миша слушал. Из его рассказов он понял несложную  историю  самого  Кренделя.
Воровать начал с детства, и это приучило его  к  легкой,  разгульной  жизни.
Учиться и работать Крендель не хотел. Читал мало,  ничем  не  интересовался,
кроме кино, куда ходил до войны каждый день.
   "Вот паразит, - думал Миша. - Все люди учатся, создают, а эти живут чужим
трудом, как пиявки. Все  чем-то  интересуются,  куда-то  стремятся,  чего-то
добиваются, а эти только тем и занимаются, что проживают наворованное..."
   Радио в соседней комнате протяжно завыло. - Ого! Воздушная тревога...  Ты
боишься?
   - Боюсь! - сказал Миша.
   - Врешь, - не поверил вор. - Чего это они сегодня  зарядили?  Обстрел  за
обстрелом, а ночью налет... Они собираются наступление делать...
   - Откуда ты знаешь?
   - Знаю... Вот увидишь.  Скоро  немцы  придут.  Вот  уж  тогда  не  зевай!
Поживиться можно будет.
   - А тебе не жалко Ленинграда?
   - Чего его жалеть? По мне, провались он...
   Миша побледнел и стиснул зубы,  сдерживая  вспыхнувшее  чувство  горячего
гнева, желание наброситься на Кренделя, немедленно что-то сделать...
   В комнату вошла заспанная мать Кренделя.
   - Шура, спуститься в подвал, что ли? Летят.
   - Спускайся, если охота.
   - Не знаю, что и делать...
   Захлопали зенитки.
   Мать постояла с минуту в дверях и ушла обратно  в  кухню.  Миша  все  еще
стоял со