приглашая  поделиться   с   ним
деликатным секретом.
     - Я сказала ей, что "н" была одной из букв  в  фамилии  моего  любимого
писателя.
     - В фамилии моей любимой н яньк исиделки две такие буквы.
     Ее  улыбка  засветилась.  Несомненно,  на  ее  твердых  щеках  вспыхнул
румянец. Вт именно так будет выглядеть идол, - подумал он, -  если  встроить
печь в рот одного из них  из  романов  Г.  Райдер  Хаггарда.  Так  он  будет
выглядеть ночью.
     - Ты дурачок! - она жеманно и глупо ухмылялась.
     - Я нет! - сказал он. - Совсем нет.
     - Ладно:.
     Она  на  минуту  отвела  взор  -  не  пустой,  а   довольный,   немного
взволнованный, пользуясь моментом собраться с мыслями. Пол мог  бы  получить
некоторое удовольствие от того, как  развивался  их  разговор,  если  бы  не
тяжесть машинки, такой же твердой,  как  женщина,  да  еще  поломанная;  она
лежала на кровати, ухмыляясь и обещая беду.
     - Кресло каталка обошлось значительно дороже, - сказала она. - "Остони"
снабженцы просто пропали из виду с тех пор как я...
     Она оборвала фразу, нахмурилась, откашлялась.  Затем  снова  с  улыбкой
посмотрела на него.
     - Но тебе пора начинать садиться и я ни  чуточки  не  жалела  денег.  И
конечно же ты не можешь печатать лежа, не так ли?
     - Нет...
     - Я достала доску... обрезала ее по размеру... и бумагу...
     Подожди!
     Она стремительно бросилась из комнаты, как  девочка,  оставляя  Пола  и
машинку
     внимательно рассматривать друг друга. Его ухмылка моментально слетела с
лица, как только  она  повернулась  спиной.  "Ройал"  никогда  не  менялась.
Позднее он предположил, что очень хорошо знал все о ней; он знал,  например,
как она будет звучать" как она будет стрекотать ухмыляясь,  подобно  старому
Даки Дэдцлз на страничке юмора в журнале.
     Она вернулась с пачкой бумаги в помятой обертке и доской три на  четыре
фута.
     - Посмотри!
     Она положила  доску  на  ручки  кресла,  стоящего  у  кровати,  подобно
напыщенному скелетообразному посетителю. Он увидел свой собственный призрак,
плененный за этой доской.
     Она поставила машинку на доску клавиатурой к призраку и положила  рядом
пачку бумаги "Коррасабл Бонд" - бумаги, которую он больше  всего  ненавидел,
потому что напечатанное стиралось при перетасовке страниц.
     - Ну, что ты скажешь?
     - Выглядит хорошо, - самозабвенно произнеся самую большую  ложь  в  его
жизни, он затем задал ей вопрос, на который заранее знал ответ.
     - И что же, ты думаешь, я должен писать здесь?
     - О, Пол! - сказала она, обращая  на  него  оживленный  взор.  Лицо  ее
пылало. - Я не думаю. Я знаю! Ты напишешь на этой машинке новый роман!  Твой
лучший роман! "Возвращение Мизери"!
     Возвращение Мизери. Он  ничего  не  почувствовал.  Он  представил,  что
подобное  ничего  мог  ощущать   человек,   только   что   отрезавший   себе
электрической пилой руки и с тупым изумлением взиравший на свои кровоточащие
запястья.
     - Да!
     Ее лицо засветилось как  прожектор,  а  сильные  руки  сцепились  между
грудями.
     - Это будет книга для меня. Пол! Плата за то, что  я  выходила  тебя...
вернула здоровье! Одна и единственная копия последней книги "Мизери"! У меня
будет то, чего нет больше ни у кого на свете, как бы  они  того  не  желали!
Подумай об этом!
     - Энни, Мизери умерла.
     Но невероятно! Он уже думал: Я мог бы вернуть ее. Эта мысль переполнила
его с внезапным резким намерением, но не вызвала удивления. В  конце  концов
почему бы человеку, который мог  пить  из  грязного  ведра,  не  попробовать
писать под наставления?
     - Нет, она не умерла, - задумчиво ответила Энни. - Даже, когда я была в
бешенстве на тебя, я знала, что  Мизери  не  умерла.  Я  знала,  ты  не  мог
по-настоящему убить ее. Потому что ты хороший.
     - Я? - сказал он и  посмотрел  на  машинку.  Та  ухмыльнулась  ему.  Мы
сначала  попробуем  выяснить,  насколько  хороша  ты,  старая   подлиза,   -
прошептала она.
     - Да!
     - Энни, я не знаю, смогу ли я сидеть в этом кресле. Прошлый раз...
     - Прошлый раз тебе было больно. И больно будет в следующий  раз.  Может
быть немного даже сильнее. Но придет день - и это  будет  скоро,  хотя  тебе
может показаться дольше, чем на самом деле  -  когда  болеть  будет  немного
меньше. И еще меньше. Затем еще меньше.
     - Энни, скажи мне одну вещь!
     - Конечно, дорогой!
     - Если я напишу этот рассказ для тебя...
     - Роман! Большой прекрасный роман, как и все другие - может  быть  даже
больше!
     Он на минуту закрыл глаза, затем открыл их.
     - О'кей; Если я напишу этот роман для тебя, ты отпустишь меня?
     На какое-то время облачко беспокойства проскользнуло по ее лицу, однако
затем она посмотрела на него осторожно, изучающе.
     - Ты говоришь так, как будто я держу тебя в заключении, Пол.
     Он ничего не ответил, только взглянул на нее.
     - Я думаю, к тому времени, когда ты закончишь книгу, ты  сможешь...  ты
снова будешь склонен к встрече с людьми, -  сказала  она.  -  Ты  это  хотел
услышать?
     - Да, именно это я и хотел услышать.
     - Ладно, честно! Считается, что писатели большие эгоисты, но я полагаю,
это не означает также, что они неблагодарны.
     Он  продолжал  смотреть  на  нее  и  через   минуту   она   отвернулась
раздраженная и немного разочарованная.
     Наконец он произнес:
     - Мне нужны все книги "Мизери", если они у тебя есть, потому что у меня
нет моего указателя.
     - Конечно они у меня есть, - быстро ответила она. Затем:
     - Что за указатель?
     - Это блокнот с отрывными листами, где я храню весь  мой  материал  для
Мизери, -
     сказал он. - Главным образом характеры и местоописания,  но  помеченные
двумя или тремя различными способами. Время, род занятий, область интересов.
Исторические образы...
     Он увидел, что она едва слушает. Это  был  второй  раз,  когда  она  не
проявила ни малейшего интереса к профессиональному трюку,  который  помогает
писателю создавать неповторимые, увлекательные произведения. Он считал,  что
причиной   этого   являлась   простота.   Энни   Уилкз   была   великолепным
представителем читательской массы; женщина, которая любила рассказы, не имея
ни малейшего интереса к  механизму  их  создания.  Она  была  олицетворением
Викторианского архитипа. Постоянного Читателя. Она не желала слышать  о  его
указателе и индексации, потому что для нее Мизери и окружающие ее  персонажи
были реальными людьми. Индексация ничего для нее  не  значила.  Если  бы  он
заговорил о переписи населения  в  деревне,  она  проявила  бы  какой-нибудь
интерес.
     - Я прослежу, чтобы у тебя  были  книги.  Они  немного  помяты,  в  них
загнуты уголки, но это значит, что книгу много раз читали и любят, не правда
ли?
     - Да, - сказал он. На этот раз не было необходимости лгать. -  Да,  это
так.
     - Я собираюсь изучить переплетное дело, - сказала она мечтательно. -  Я
хочу сама  переплести  "Возвращение  Мизери".  За  исключением  Библии  моей
матери, это будет единственная настоящая книга, которой я буду обладать.
     - Это здорово, - произнес он только для того, чтобы сказать что-нибудь.
Он чувствовал небольшую боль в желудке.
     - Я сейчас пойду, а ты можешь немного подумать, - сказала  она.  -  Это
очень волнительно! Ты так не думаешь?
     - Да, Энни. Это так.
     - Я вернусь через полчаса с  цыплячьей  грудкой  и  картофельным  пюре.
Принесу даже немного желе, потому что ты был молодчиной.  И  я  уверена,  ты
получишь твое болеутоляющее точно вовремя. Ты даже  можешь  рассчитывать  на
дополнительную пилюлю вечером, если  тебе  потребуется.  Я  хочу,  чтобы  ты
заснул, потому что тебе придется завтра  приступить  к  работе.  Ты  быстрее
поправишься, когда будешь работать. Клянусь}
     Она направилась к двери, задержалась у нее немного и затем послала  ему
гротескный поцелуй.
     Дверь за ней закрылась. Ему  не  хотелось  смотреть  на  машинку  и  он
некоторое время сопротивлялся, но наконец его глаза беспомощно обратились  к
ней. Она стояла на бюро, ухмыляясь. Глядеть  на  нее  было  все  равно,  что
глядеть на орудие пытки - сапог, дыбу,  которые  бездействовали,  но  только
временно.
     Я думаю, что к тому времени, как ты кончишь книгу, ты будешь... склонен
к встрече с людьми.
     Ах, Энни, ты лгала нам обоим. Я понял это и ты тоже.  Я  увидел  это  в
твоих глазах.
     Открывающаяся теперь перед ним ограниченная перспектива на будущее была
чрезвычайно неприятной: шесть недель, которые он должен провести, страдая от
сломанных костей и возобновления знакомства  с  Мизери  Честейн,  урожденной
Кармичил, за которыми последует ужасное  погребение  на  заднем  дворе.  Или
возможно, она скормит его останки свинье по имени Мизери -это будет расправа
самая черная и страшная, какая только может быть.
     Тогда не пиши. Заставь ее  беситься.  Она  подобна  ходячей  бутылке  с
глицерином. Взорви ее.  Заставь  ее  взорваться.  Лучше,  чем  лежать  здесь
страдая.
     Он попытался отыскать на потолке переплетение W, но очень  скоро  снова
уставился на машинку. Она  стояла  наверху  бюро  безмолвная  и  тяжеленная,
полная  слов,  которые  он  не  хотел  писать,  ухмыляясь  ртом  без  одного
недостающего зуба.
     Я думаю, ты не  поверишь  этому,  старая  дрянь.  Я  думаю,  ты  хочешь
остаться в живых, даже если это больно. Если это значит  возвращение  Мизери
на бис, ты сделаешь это. Во всяком случае ты постараешься -  но  сначала  ты
собираешься заключить сделку со мной... а я не думаю, что мне нравится  твое
лицо.
     - Это делает нас честными, - прокаркал он.
     В это время он пытался выглянуть в окно, за которым падал свежий  снег.
Однако вскоре он снова смотрел  на  машинку  явно  очарованно;  он  даже  не
заметил, когда перевел свой взгляд.
     Переход в кресло не был столь болезненным, как он опасался, и это  было
хорошо, потому что предыдущий эксперимент показал, что  впредь  будет  очень
больно.
     Она поставила на бюро поднос с едой, затем подкатила кресло к  кровати.
Помогла ему сесть - последовала вспышка тупой боли в тазобедренной  области,
но вскоре утихла. Затем она нагнулась, ее шея, прижимающаяся  к  его  плечу,
напоминала шею лошади. Он, например, мог чувствовать биение ее пульса, и его
лицо искривилось от отвращения. Затем ее правая рука  крепко  обхватила  его
спину, а левая - ягодицы.
     - Постарайся не шевелить ногами, пока я делаю  это,  -  сказала  она  и
затем плавно
     опустила его в кресло. Она проделала это с такой легкостью,  как  будто
поставила книгу в пустую щель в книжном шкафу. Да, она была сильна.  Даже  в
хорошей форме исход борьбы между ним и Энни был бы сомнительным. А с  таким,
каким он был теперь, это напомнило бы борьбу Уолли Кокса с Бум Бум Манчини.
     Она поставила перед ним доску.
     - Посмотри, как хорошо подходит, - сказала она и направилась к бюро  за
едой.
     - Энни?
     - Да.
     - Не могла бы ты отвернуть эту машинку к стене?
     Потому что я не хочу, чтобы она ухмылялась мне всю ночь.
     - Старое суеверие, - сказал он. - Я всегда поворачиваю машинку к стене,
прежде чем начну писать. - Он помедлил и добавил:- Точнее, каждую ночь, пока
я пишу.
     - Я никогда не  рискую,  если  могу  избежать  его,  -  сказала  она  и
отвернула машинку; теперь та ухмылялась голой стене.
     - Лучше?
     - Значительно.
     - Господи, какой ты глупый, - вздохнула она, подошла к  нему  и  начала
кормить.
     Он видел сон, как Энни Уилкз  при  дворе  сказочного  арабского  халифа
занимается магией, вызывает бесов и джиннов из бутылок, а затем облетает  на
ковре самолете вокруг двора. Когда  ковер  пролетал  мимо  него  (ее  волосы
развевались за ней, а глаза были такие блестящие и суровые, как у  капитана,
проводящего судно среди айсбергов), он увидел, что последний был  соткан  из
зеленых и белых нитей, имел лицензионную Колорадо этикетку.
     - Однажды, - кричала Энни. - Однажды случилось.
     Это случилось тогда, когда мой прапрадедушка был мальчиком. Это рассказ
о том, как бедный мальчик. Я слышала  его  от  человека,  который.  Однажды.
Однажды.
     Он проснулся от того, что Энни Уилкз  трясла  его  за  плечо,  а  яркое
солнце посылало косые утренние лучи в окно - снегопад кончился.
     - Просыпайся, соня!
     Энни почти вибрировала звук "р".
     - У меня есть для тебя йогурт и вареное яйцо. Тебе  пора  приступать  к
работе.
     Он взглянул ей в лицо и почувствовал нечто странное - надежду. Он видел
во сне Энни Уилкз как Шехерезаду, ее крепкое тело было  окутано  прозрачными
одеждами, на больших ногах красовались розовые расшитые блестками туфли  без
пяток с загнутыми вверх носами. Она носилась на ковре самолете и произносила
заклинания, открывающие двери в лучших сказках. Но,  конечно,  это  была  не
Энни, это была Шехерезада. О н был. И если  написанное  им  было  достаточно
хорошо, если она не могла убить его до тех пор,  пока  не  узнает,  чем  все
кончилось, независимо  от  того,  насколько  сильно  ее  животные  инстинкты
заставляли сделать это, потому что она должна сделать это...
     Неужели у него не было шанса?
     Он посмотрел мимо нее и увидел, что она снова развернула машинку  перед
тем, как разбудить его; машинка ослепительно ухмылялась ему  своей  беззубой
улыбкой, как бы говоря, что есть надежда и  стоит  приложить  усилия,  но  в
конце концов от своей судьбы не уйдешь.
     Она подкатила его к окну так, что солнце  впервые  попало  на  него,  и
казалось он чувствовал, как его болезненная белая кожа, усеянная тут  и  там
крохотными пролежнями, тихо шепчет  от  удовольствия  свою  признательность.
Оконные стекла с внутренней стороны  были  обрамлены  морозными  узорами  и,
когда он протянул руку, то ощутил холод вокруг окна.  Это  чувство  с  одной
стороны освежало, а с другой вызывало  ностальгию,  как  письмо  от  старого
друга.
     Впервые за эти  недели  -  а  казалось,  что  прошли  годы  -  он  смог
посмотреть на другую географию, нежели в его комнате с неизменными  голубыми
обоями, картиной "Триумфальная арка" и календарем с длинным, длинным месяцем
февраль, символизируемым катающимся  на  санках  мальчиком  (он  думал,  что
каждый раз с наступлением  февраля  он  будет  вспоминать  лицо  мальчика  и
эластичную шапочку даже, если ему предстоит быть  свидетелем  смены  месяцев
еще 50 раз). Он смотрел на этот новый мир с таким волнением, с каким смотрел
в детстве свой первый фильм "Бэмби".
     Горизонт был рядом; он всегда был в Скалистых горах,  где  великолепные
виды неизбежно обрезались выступающими вверх горными породами. Утреннее небо
было
     совершенно голубым и безоблачным. Ковер зеленого леса  взбирался  вверх
по склону ближайшей горы. Однако между домом и краем леса виднелись примерно
70 акров открытой земли под  абсолютно  белым,  ярко  сверкающим  на  солнце
снежным покрывалом. Невозможно было сказать, какая под ним земля: пашня  или
луг. Весь этот прекрасный открытый пейзаж нарушался  только  одним  зданием:
аккуратным красным сараем. Когда она говорила о своей скотине или  когда  он
видел, как она устало тащилась мимо его окон, отбрасывая  следы  дыхания  на
свое непроницаемое лицо,  он  представлял  себе  ветхую  постройку,  как  на
иллюстрации к детской книге о привидениях -  погнутые  за  многие  годы  под
тяжестью снега стропила, непроницаемые грязные  окна,  местами  сломанные  и
заделанные  листами  картона,  большие  двойные   двери.   Это   аккуратное,
чистенькое строение, покрашенное в темнокрасный цвет  с  кремовой  отделкой,
выглядело как пятиместный гараж  в  богатом  поместье,  замаскированный  под
сарай. Перед ним стоял джип Чероки - старенький, но хорошо ухоженный.  Сбоку
плуг Фишера с самодельной деревянной рамой. Чтобы подцепить плуг к джипу, ей
нужно было только осторожно подогнать машину к раме так, чтобы крюки на раме
точно подошли к зажиму на плуге и опустить  замок  на  панели.  Великолепное
приспособление для одинокой женщины, которая не имеет рядом никого,  кто  бы
мог помочь ей (за исключением "тех  грязных  тварей"  Ройдманов,  у  которых
Энни, конечно, не взяла бы и тарелки свиных котлет, если бы даже  умирала  с
голоду). Подъездная аллея была аккуратно перепахана в  подтверждение  факта,
что она действительно пользовалась плугом, но он не мог найти дорогу  -  дом
был полностью отрезан от остального мира.
     - Я вижу ты восхищаешься моим сараем. Пол.
     Он изумленно  осмотрелся  вокруг.  Быстрое  и  нерассчитанное  движение
пробудило боль ото сна. Она тупо перебралась туда, где  что-то  осталось  от
его голеней,  в  соляной  купол,  который  заменил  его  левое  колено.  Она
перевернулась, пронзая иглой в том месте, где была заточена, и  затем  снова
уснула.
     Энни держала еду на подносе:  нежную  пищу,  пищу  инвалида...  но  его
желудок заурчал при виде ее. Когда она направилась к нему. Пол увидел  белые
туфли на каучуковой подошве у нее на ногах.
     - Да, - сказал он. - Он очень красивый.
     Она положила доску на ручки кресла и затем поставила на нее поднос. Она
подтащила стул и села на него, наблюдая, как он начал есть.
     - Фидл - ди - фуф! Моя мама всегда говорила: Вещь будет такой красивой,
какой ее сделают. Я содержу его  таким  красивым,  потому  что  в  противном
случае соседи бы забрехали. Они всегда ищут  повод  придраться  ко  мне  или
распустить слухи обо мне. Поэтому я все держу в порядке. Это очень  и  очень
важно - поддерживать внешний вид.  Что  касается  сарая,  то  для  этого  не
требуется особого труда) пока  ты  не  запускаешь  его.  Самое  главное,  не
позволить снегу разрушать крышу.
     - Фидл - ди - фуф! - подумал он. Сохрани это  выражение  в  памяти  для
описания лексикона Энни Уилкз, если у тебя  когда-нибудь  будет  возможность
записать твои воспоминания. Вместе с "грязной тварью" и многими  другими,  я
уверен - они пригодятся в свое время.
     - Два года назад  я  попросила  Билли  Хавершама  положить  специальные
нагревательные ленты на крышу. Вы нажимаете  выключатель  и  они  становятся
горячими, а лед тает. Этой зимой мне не пришлось ими  долго  пользоваться  -
посмотри, как снег сам тает!
     В этот момент он подносил  ко  рту  яйцо  на  вилке.  Яйцо  замерло  на
полпути, так как он отвернулся к сараю. Вдоль карниза виднелся ряд  сосулек.
С кончиков сосулек капала вода. Капель была частой. Каждая капля  искрилась,
когда попадала в узкий ледяной канал у фундамента сарая.
     - Почти 45 градусов, а еще нет 9 часов! - весело продолжала Энни, а Пол
вдруг представил задний бампер "Камаро", всплывающий на поверхность  тающего
под солнцем снега, чтобы передать сообщение световыми сигналами.
     - Конечно, это ненадолго. Будут еще резкие похолодания, а может быть  и
сильный ураган, но весна идет. Пол. И, как обычно говорила моя мама, надежда
на весну - как надежда на небеса.
     Он опустил вилку с яйцом обратно на тарелку.
     - Не хочешь последний кусочек? Наелся?
     - Наелся, - согласился он и в уме представил Ройдманов,  выезжающих  из
Сайдуиндера, увидел яркую стрелу света, ударившую в лицо  миссис  Ройдман  и
заставившую ее вздрогнуть и поднять к глазам руку. "А что  там  внизу,  Хэм?
...Не говори, что я сошла с ума, там что-то есть! Отражение чего-то чуть  не
ослепило меня! Подай назад, я хочу взглянуть еще раз!"
     - НУ" тогда я уберу поднос, - сказала она, - и ты сможешь приступить  к
работе.
     Она бросила на него теплый ободряющий взгляд.
     - Я просто не могу выразить, как я взволнована, Пол.
     Она вышла, оставив  его  в  кресле  любоваться  на  капель  с  сосулек,
свисавших с крыши сарая.
     - Не могла бы ты раздобыть  другой  бумаги,  -  сказал  он,  когда  она
вернулась, чтобы поставить машинку на доску.
     - Другой? - спросила она, сдирая целлофановую ленточку с упаковки. - Но
это самая дорогая! Я спрашивала, когда заходила в