а удерживала его. Как ни безумно это звучит, но  он
даже находил в ней удовольствие. Было бы легко - слишком легко - свалить все
на сломанные кости или
     наркотики, тогда как на самом деле это была книга. Книга  и  монотонное
течение дней его выздоровления.  Все  это  и  особенно  проклятая,  дурацкая
книжонка и были его пианино.
     Что бы она сделала, если вернувшись, не обнаружила бы  его  в  комнате?
Что? Сожгла бы рукопись.
     - А, черт с ней! - сказал  он,  и  это  было  почти  правдой.  Если  он
выживет, он сможет написать другую книгу, даже воссоздать эту, если захочет.
А у мертвого не больше возможности написать новую книгу,  чем  купить  новое
пианино.
     Он был в гостиной. Раньше она была чистой и опрятной, но теперь грязные
и расколотые тарелки и блюда валялись,  где  попало.  Полу  показалось,  что
здесь находилось все, что есть в доме. Энни,  очевидно,  не  только  била  и
щипала себя; находясь в депрессии, она еще и обжиралась, не заботясь о  том,
чтобы убрать после себя. Он припомнил вонючий ветер, который врывался в  его
глотку, когда он был в грозовом  облаке,  и  его  затошнило.  Большая  часть
объедков была остатками сладостей. Мороженое высыхало в чашках и супницах. В
тарелках  были  крошки  пирога  и  крем  с  пирожных.  На  телевизоре  подле
двухлитровой  пластиковой  бутылки  возвышался  холмик  из  лимонного  желе,
покрытый  засыхающей  корочкой.  Бутылка   пепси,   неестественно   большая,
напоминала боеголовку Титан!  Поверхность  бутылки  была  чем-то  смазана  и
оттого казалась почти непрозрачной.  Он  подумал,  что  она  пила  прямо  из
бутылки и пальцы ее были в мороженом или соке.
     Он не слышал металлического звона, и не  удивительно.  В  комнате  была
масса тарелок и блюд, но ни одного ножа, вилки  или  ложки.  Пол  и  кушетка
забрызганы и заляпаны в основном мороженым.
     Вот, что я видел на ее халате: то, что  она  ела.  И  этим  же  от  нее
воняло. Он снова представил себе Энни в виде первобытной женщины. Он  словно
видел, как она сидела здесь с полным ртом мороженого и  грязными  руками  от
полузастывшего соуса из-под цыпленка. Все это она запивала  пепси  -  просто
жрала все подряд и пила пепси в глубокой депрессии.
     Пингвин со своей льдиной все еще оставался на столике, но многие другие
керамические фигурки она побросала в  угол,  где  валялись  их  полированные
остатки - крохотные остренькие черепки.
     Он продолжал видеть ее пальцы, погружающиеся в крысиное  тело.  Красные
следы пальцев на простыне. Он видел, как она слизывает  кровь  с  пальцев  с
таким отсутствующим видом, словно ест мороженое или желе.  Эти  образы  были
отвратительны, но они послужили хорошим стимулом, чтобы поторопиться.
     Ваза с засохшими цветами была опрокинута  на  пол,  под  столом  лежало
блюдо с молочным пудингом и большая книга. Она называлась "Закоулки памяти".
     Путешествие по "Закоулкам памяти"  -  не  лучшая  идея,  когда  у  тебя
депрессия.
     Он покатился  через  комнату.  Прямо  перед  ним  была  кухня.  Широкий
короткий коридор направо вел к входной двери. Рядом  с  коридором  несколько
ступенек уходили в сторону, к задней  двери.  Мельком  глянув  на  ступеньки
(коврик, покрывавший их, был забрызган  мороженым  и  на  перилах  виднелись
смазанные следы того же мороженого), Пол покатил к двери. Он думал, что если
для него, привязанного к креслу, и  будет  выход,  то  только  через  кухню,
откуда Энни  выходила  кормить  животных  и  откуда  вылетела  пулей,  когда
появился Мистер Гранд-на-Ранчо. Пола мог ожидать сюрприз.
     Но сюрприза не было.  Ступеньки  на  веранде  оказались  именно  такими
крутыми, как он и боялся. Но даже, если бы был скат (а такое невозможно даже
в игре "Сможешь ли ты?"), он не смог бы воспользоваться ими. На  двери  было
три замка. С засовом он бы еще справился.  Но  другие  два  были  "Крите"  -
лучшие замки в мире по словам его друга, бывшего полицейского Тома Твифорда.
А где же ключи? Ммм... дайте подумать. На пути к Комнате Смеха, может  быть?
Ну да. Боб! Дайте джентльмену сигару и зажигалку!
     Он откатился назад в холл, стараясь не поддаваться  панике  и  повторяя
про себя, что он и не надеялся сразу выбраться через эту дверь. Он развернул
кресло и вкатился в кухню.
     Это была старомодная комната со светлым линолеумом на полу и  потолком,
выложенным прессованной плиткой. Холодильник  старый,  но  хороший.  На  его
дверце было прилеплено несколько магнитных фигурок - неудивительно, что  все
они изображали сладости, жевательную резинку, конфеты,  мороженое.  Одна  из
дверей в кабинет была открыта и он мог видеть папки, аккуратно  сложенные  и
накрытые клеенкой. За раковиной были большие окна. Мусор из открытого  ведра
буквально вываливался на пол,  распространяя  мерзкое  теплое  зловоние.  Но
вонял не только мусор. Там было кое-что еще, более примечательное для  него:
аромат Уилкз, аромат гниения.
     В комнате были три двери: две налево и одна прямо  возле  холодильника.
Сначала он подъехал к дверям налево. Одна вела в кухонный чуланчик; он понял
это еще до того, как увидел пальто, шапки и обувь. Легкого тявкающего  звука
петель было достаточно, чтобы понять это. Другой дверью обычно  пользовалась
Энни, и здесь был
     еще один засов и два "Кригса".  Ройдманы  остаются  там.  Пол  остается
здесь.
     Он представил, как она смеется.
     - Ах ты, чертова сука! - он стукнул кулаком  по  дверной  створке.  Ему
было больно и он прижал руку к губам. Он возненавидел себя, слезы щипали ему
глаза и все кругом двоилось.  Паника  начинала  захлестывать  его.  Что  ему
делать? Что же, черт побери, он собирается делать? Это может, его  последний
шанс...
     - Вот, что я сделаю. Сначала я решу, что предпринять,  чтобы  вырваться
отсюда. Если можно сохранять спокойствие, то валяй думай, дерьмо ты собачье.
     Он вытер глаза - это его не остановит - и  посмотрел  через  стеклянную
часть двери. Это было единственное окно, если  не  считать  десятка  полтора
маленьких форточек под потолком. Он мог бы разбить стекло, но  ему  пришлось
бы еще ломать и рейки, а на это уйдет часа два,  не  меньше.  И  что  тогда?
Камикадзе выныривает на заднем  крыльце.  Классная  мысль.  Может  быть,  он
сломает себе спину и это ему ума прибавит. И ему не придется долго лежать на
снегу и ждать, пока он умрет от холода. Природа позаботится об этом.
     Нет выхода. Мать твою, нет выхода. Может быть, попытаться выбить дверь,
но клянусь богом, я не сделаю  этого,  пока  у  меня  не  будет  возможности
доказать моей самой большой поклоннице, сколько удовольствия  получил  я  от
знакомства с ней. И это не просто обещание - это священный обет.
     Идея  отплатить  Энни  успокоила  его   гораздо   больше,   чем   любое
самобичевание.  Немного  успокоившись,  он  щелкнул  выключателем  рядом   с
запертой дверью. Зажегся наружный свет, который  пришелся  кстати  -  за  то
время, как он покинул комнату, на улице стемнело. Подъездная аллея Энни была
затоплена, а ее двор превратился в трясину из грязи,  стоячей  воды  и  глыб
тающего снега. Направляя свое кресло все  время  влево  от  двери,  он  смог
впервые  увидеть  дорогу,  идущую  мимо  ее  небольшого  участка,  дорогу  с
двухсторонним движением между тающих сугробов, блестящую как шкура тюленей и
покрытую дождевой и ледяной водой.
     Может быть, она заперла дверь, чтобы не впускать Ройдманов,  но  ей  не
нужно было запирать их, чтобы не выпускать меня. Если бы я и выбрался отсюда
в своем кресле, то через пять секунд я утонул  бы  в  этой  трясине.  Ты  не
пойдешь никуда. Пол.  Ни  сегодня  вечером,  ни,  вероятно,  еще  в  течение
нескольких недель. Минует месяц бейсбольного сезона, прежде  чем  затвердеет
земля и для тебя станет возможным выбираться отсюда на кресле.  Если  ты  не
хочешь вывалиться с грохотом через окно и пресмыкаться перед ней.
     Нет, он не хотел делать этого.  Слишком  легко  было  представить,  что
будут чувствовать его разбитые  кости  через  десять  или  пятнадцать  минут
ползанья по холодным лужам и тающему снегу, как умирающий головастик. И если
даже предположить, что  он  смог  выбраться  на  дорогу,  каковы  его  шансы
остановить машину? За все время он слышал здесь  только  две  машины,  кроме
Старой Бесси: Эль  Гравд-на-Ранчо  и  проезжающую  мимо  машину,  до  смерти
напугавшую его в первую вылазку из комнаты.
     Он выключил наружный свет и  покатил  к  другой  двери  -  двери  между
холодильником и кладовкой. На ней также были три замка и она не  открывалась
ни наружу, ни вовнутрь. Рядом с этой дверью был еще  один  выключатель.  Пол
щелкнул им и увидел чистенькую веранду под навесом вдоль дома с  наветренной
стороны. В одном ее конце лежала поленница дров и стоял чурбан с воткнутым в
него топором. В другом конце стоял  верстак,  а  над  ним  на  крючках  были
развешены разные инструменты. Слева была еще одна дверь. Наружная  лампа  не
была очень яркой, но света от нее хватало Полу, чтобы  разглядеть  еще  одну
задвижку и еще два замка Крейга на этой двери тоже.
     Ройдманы... все... все готовы достать меня...
     - Я ничего не знаю о них, - произнес он в пустоту кухни, - и я уверен в
этом.
     Отказавшись от мысли открыть дверь, он поехал в  кладовку.  Прежде  чем
изучить запас пищи на полках, он поискал спички. В  кладовке  оказалось  две
коробки бумажных спичек и по меньшей мере две дюжины коробков "Дайамонд  Блю
Типе", аккуратно сложенных в штабель.
     Был момент, когда он решил просто поджечь дом, но  затем  отклонил  эту
мысль, как наиболее смехотворную и  даже  увидел  в  ней  нечто  такое,  что
заставило его передумать. Здесь, однако, была еще одна дверь  и  на  ней  не
было замков.
     Он открыл ее и увидел крутую шаткую лестницу вниз, ведущую в подвал. Из
темноты ему ударил в нос отвратительный запах сырости и гниющих  овощей.  Он
услышал тихий писк и вспомнил слова: "Они приходят ко мне  в  подвал,  когда
идет дождь. Я ставлю капканы. Я вынуждена делать это".
     Он поспешно захлопнул дверь. Капля пота стекла с его виска и пробежала,
обжигая, в угол правого глаза. Он смахнул ее прочь. Зная, что  дверь  должна
вести в подвал, и видя, что там нет замков, он моментально  подумал  о  том,
чтобы  осветить  факелами  место  для  возможно  более   рационального   его
использования: он мог найти  там  убежище.  Но  лестница  оказалась  слишком
крутой и вероятность была заживо похороненным, если горящий дом Энни завалит
выход из подвала, прежде чем приедут пожарные
     машины из Сайдуиндера, была слишком реальной; кроме того,  эти  ужасные
крысы внизу... самым худшим был их писк.
     Как бьется ее сердце! Как она борется, чтобы спастись! Так же, как  это
делаем мы. Пол. Как мы.
     - Африка, - сказал Пол и не услышал сам себя. Он начал выбирать банки и
пакеты с едой в кладовке, стараясь определить,  что  он  мог  бы  взять,  не
возбуждая ни малейшего подозрения с ее стороны,  когда  она  придет  сюда  в
следующий раз. Одна его половина точно знала, что означало это  определение:
он бросил мысль о побеге.
     - Только на время, - запротестовал его обеспокоенный разум.
     - Нет, - безжалостно ответил его внутренний  голос.  -  Навсегда,  Пол.
Навсегда.
     - Я никогда не откажусь от этой  мысли,  -  прошептал  он.  -  Ты  меня
слышишь? Никогда.
     - Нет? - злобно прошептал циничный  голос.  -  Ну  ладно...  посмотрим,
хорошо?
     - Да. Они посмотрят.
     Кладовая Энни выглядела больше как отсек  убежища  для  выживания,  чем
обычная кладовка. Он полагал, что такое  накопление  съестных  запасов  было
обусловлено реальностью ее положения: она одиноко жила высоко в  горах,  где
человек должен быть готов  провести  определенный  период  времени  -  может
только день, но  иногда  и  неделю  или  даже  две  -  отрезанным  от  всего
остального мира. Вероятно, даже у  тех  кокадуди  Ройдманов  была  кладовка,
которая заставила бы любого домовладельца из  другой  части  страны  поднять
брови... но он сомневался, имели ли кокадуди  Ройдманы  или  кто-нибудь  еще
что-либо подобное. Это была не кладовка; это, черт возьми, был  супермаркет.
Он предполагал, что в кладовке Энни был определенный символизм: ряды товаров
имели что-то вроде мрачной границы между Суверенным Государством  Реальности
и Народной Республикой Паранойя. Однако в его  положении  мелочи  не  стоили
изучения. Черт с ним, с символизмом! Вперед за едой!
     - Да, но будь осторожен. Она не упустит ни  одной  мелочи.  От  нее  не
уйдет ни одна  мелочь.  Он  должен  взять  не  больше,  чем  сможет  надежно
спрятать, если она неожиданно вернется... а как еще он думал, она  вернется?
Ее телефон был мертв и он очень сомневался, что Энни пришлет ему  телеграмму
или цветы по телеграфу. Но в конце концов неважно, какую пропажу  она  могла
обнаружить здесь или в его комнате. Прежде всего он должен был что-то  есть.
Он был пойман на крючок.
     Сардины. Там было множество сардин в плоских прямоугольных  коробках  с
ключом на крышке. Хорошо. Он возьмет несколько. Банки ветчины  со  специями.
Нет ключей, но он мог бы открыть парочку банок в кухне и съесть их  первыми.
Пустые банки можно глубоко зарыть в ее собственном многочисленном мусоре.
     Он увидел открытую коробку из-под изюма, содержащую меньшие  коробочки,
на надорванной целлофановой обертке которых написано: "Легкий завтрак".  Пол
добавил четыре легких завтрака к растущей горе на  его  коленях,  плюс  Корн
Флейкс и Уитиз. Он заметил, что среди запасов не было сладкой кукурузы. Если
она и была, то Энни съела ее при последнем кутеже.
     На верхней полке находились Слим Джимз. Они были так аккуратно сложены,
как щепки для растопки  в  сарае.  Он  взял  четыре,  стараясь  не  нарушать
пирамидальную структуру штабеля, и с жадностью съел одну из них, наслаждаясь
их соленым вкусом. Он спрятал упаковки под нижнее белье.
     Ноги начинали болеть. Он решил, что если не собирается сбежать из  дома
или сжечь его, то он должен вернуться в комнату. Антиклимакс, но дела  могли
быть хуже. Он мог бы принять пару пилюль и  затем  писать,  пока  не  начнет
засыпать. Затем он мог бы поспать. Он сомневался, что она вернется  вечером;
ураган набирал силу. Мысль о том, что можно  спокойно  поработать,  а  затем
поспать, будучи уверенным,  что  он  будет  совершенно  один,  что  Энни  не
вернется  с  какой-нибудь  очередной  дикой  идеей  или  даже  более   диким
требованием, не была лишена привлекательности, антиклимакс или нет.
     Он выбрался из кладовки,  задержался  немного,  чтобы  выключить  свет,
напоминая себе, что он должен привести все обратно в  порядок  после  своего
ухода. Если бы ему удалось спрятать еду прежде, чем она вернется, он  всегда
мог бы прийти сюда вновь, чтобы  взять  еще  (как  голодная  крыса,  правда.
Пол?). Но не следует забывать осторожность, не следует забывать тот  простой
факт, что он рискует жизнью каждый раз, когда покидает комнату.
     Совершенно недопустимо забывать об этом.
     Пересекая гостиную, он снова обратил внимание  на  книгу,  лежащую  под
столом, "Закоулки памяти". Это оказался альбом для наклеивания  вырезок.  Он
был таким
     большим, как фолиант пьес Шекспира,  и  таким  толстым,  как  фамильная
Библия.
     Любопытно. Он поднял его и открыл.
     На первой странице была наклеена одна колонка из газеты,  озаглавленная
"Бракосочетание УилкзБеррумен". На фото был изображен бледный  джентльмен  с
узким лицом и женщина с темными глазами и пухлым ртом. Пол перевел взгляд  с
газетной  фотографии  на  портрет  над  камином.  Сомнений   нет.   Женщина,
идентифицированная в газетной вырезке как Крисильда Берримен (это имя  стоит
использовать в романе "Мизери", - подумал он) была матерью Энни.  Аккуратным
почерком черными чернилами под вырезкой было выведено: "Бейкерфилд  журнал",
30 мая 1938 года.
     На второй странице помещалось объявление о рождении Пола  Эмери  Уилкз,
урожденного 12 мая 1939 года в больнице Бейкерфилда. Отец - Карл Уилкз; мать
- Крисильда Уилкз. Это был старший брат  Энни.  Он,  должно  быть,  был  тем
ребенком, с которым она ходила в кино и смотрела разные  сериалы.  Ее  брата
тоже звали Пол.
     На третьей странице ему предстало  объявление  о  рождении  Анны  Марии
Уилкз, урожденной  1  апреля  1943  года.  Следовательно,  Энни  только  что
исполнилось 44 года. Тот факт, что Энни родилась 1 апреля в "день  Дураков",
конечно, не ускользнул от Пола.
     На улице бушевал ветер. Дождь бился о дом.
     Зачарованный, забыв  временно  о  боли.  Пол  перевернул  страницу.  На
следующей странице помещалась вырезка с первой страницы "Бейкерфилд журнал".
Пол увидел  фотографию  пожарника  на  лестнице,  вырисовывающейся  на  фоне
пламени, вырывающегося из окон здания.  ПЯТЬ  ЖЕРТВ  ПОЖАРА  В  МНОГОЭТАЖНОМ
ЖИЛОМ ДОМЕ
     Пять человек - из них четверо членов одной семьи - погибли рано утром в
среду в результате пожара, возникшего в жилом доме в Бейкерфилд на Уотч Хилл
Авеню. Среди погибших было трое детей: Пол Кренмитц - восьми  лет,  Фредерик
Кренмитц
     - шести лет, Алисой Кренмитц - трех лет. Четвертым был их отец  Андриан
Кренмитц
     - сорока одного  года.  Мистер  Кренмитц  спас  жизнь  самому  младшему
ребенку семьи Кренмитц - полугодовалой Лаурин. Как рассказала миссис Йессика
Кренмитц, ее муж отдал ей в руки их младшего ребенка и сказал: "Я вернусь  с
другими через пару минут. Молись за нас". "Я никогда его больше не  видела",
- сказала она.
     Пятой  жертвой  был  Ирвин  Талмен,  пятидесяти  восьми  лет,   вдовец,
проживающий на верхнем этаже  здания.  Третий  этаж  дома  во  время  пожара
пустовал.  Семья  Карла  Уилкза,  числившаяся  сначала  в  числе  пропавших,
покинула дом накануне вечером из-за утечки воды в кухне.
     - Мое сердце обливается горькими слезами при мысли о миссис Кренмитц  и
о ее потере, - заявила Крисильда Уилкз журналистам, - но я  благодарна  Богу
за спасение моего мужа и двух моих детей.
     Шеф центральной пожарной службы Майкл О'Уанн сказал, что пожар возник в
цокольном этаже  здания.  Когда  его  спросили  о  возможности  поджога,  он
ответил: "Более вероятно, что пожар начался по вине  какого-нибудь  пьяного,
обронившего зажженную сигарету. Вместо  того,  чтобы  вызвать  пожарных,  он
скрылся. В результате  погибли  пять  человек.  Надеюсь,  мы  схватим  этого
негодяя". Когда О'Уанна спросили, даны ли соответствующие  распоряжения,  он
сказал: "Полиции даны несколько  указаний  и  они  быстро  и  неукоснительно
выполняют их".
     Под вырезкой таким же аккуратным почерком  выведено:  28  октября  1954
года.
     Пол оторвал взгляд от альбома. Он был абсолютно неподвижен, но в  горле
у него учащенно бился пульс. Он почувствовал позыв к испражнению.
     Маленькие отродья.
     Трое из погибших были детьми.
     Четыре отпрыска Миссис Кренмитц.
     О, нет; О Боже, нет.
     Я всегда ненавидела этих маленьких гаденышей.
     Она была просто ребенком! И даже не в доме!
     Ей  было  одиннадцать.  Достаточно  большая  и  сообразительная,  чтобы
плеснуть керосина вокруг  бутылки  с  дешевой  выпивкой  и  поставить  затем
зажженную свечу в  середину.  Может  быть,  она  даже  не  думала,  что  все
вспыхнет. Может быть, она думала, что керосин испарится  прежде,  чем  свеча
догорит дотла. Может быть, она думала, что выберутся живыми... только хотела
напугать их. Но она сделала это. Пол, она, черт побери, сделала. И ты знаешь
об этом.
     - Да, он знал. Но кто мог заподозрить ее?
     Он перевернул страницу.
     Здесь была другая вырезка из "Бейкерфилд Журнал", датированная 19  июля
1957 года. На ней Карл Уилкз выглядел немного старше. Одно было ясно: старше
он уже никогда не будет. Вырезка была его некрологом. СМЕРТЬ  БУХГАЛТЕРА  ИЗ
БЕЙКЕРФИЛДА ПРИ СЛУЧАЙНОМ ПАДЕНИИ
     Прошлой ночью в центральной больнице Гернандез  скончался  Карл  Уилкз,
постоянный житель Бейкерфилда, вск