ка заперла  его
язык, и закричать: Помогите мне! Помогите мне, спасите меня от Энни. Спасите
меня!
     В то же время другой голос кричал: Я буду  хорошим,  Энни.  Я  не  буду
кричать! Я буду хорошим, я буду хорошим, ради бога! Я обещаю  не  кричать  -
только не отрезай больше ничего от меня!
     Знай он раньше, как страшно она будет запугивать его или как  много  из
того, что составляло его сущность - печень и глаза - она соскоблила ножом...
Он знал, как постоянно она его терроризировала, но он  не  знал,  как  много
было стерто из его объективной реальности, из того, что когда-то считал само
собой разумеющимся.
     Он точно знал только одно: у него были гораздо более  важные  проблемы,
чем паралич языка, гораздо больше проблем представляло то, что он  писал,  а
не выпавшая буква или лихорадка, или ляпсусы в сюжете, или даже потеря  силы
воли, мужества. А правда была так  проста,  она  была  ужасающе  проста.  Он
умирал по частям, но смерть подобным образом не была  столь  плоха,  как  он
боялся. Но он также постепенно исчезал  как  личность  и  это  было  ужасно,
потому что это напоминало слабоумие.
     Не кричи! - раздался панический голос в тот момент,  когда  полицейский
открыл дверь машины и вышел из нее, поправляя свою  форменную  фуражку.  Это
был молодой человек лет двадцати  двух  -  двадцати  трех  в  солнцезащитных
очках, таких темных и блестящих, что  напоминали  сырую  нефть.  Он  немного
замешкался, поправляя складки  на  своих  форменных  брюках  цвета  хаки,  в
тридцати ярдах от человека с голубыми глазами на  бледном  старческом  лице,
который уставился на него через окно, стеная сквозь сжатые губы и беспомощно
барабаня руками по доске, лежащей поперек подлокотников кресла.
     Не кричи.
     (да кричи)
     Кричи и все будет кончено, кричи и всему придет конец.
     (нет, этому не будет конца пока я не умру)
     Пол, о боже, ты уже умер? Кричи, ты дерьмо поганое, ублюдок!
     КРИЧИ, ТВОЮ МАТЫ!!
     Его губы разжались, выпуская неистовый звук. Он  рывком  набрал  полные
легкие воздуха и закрыл глаза. Он не имел  понятия,  что  из  него  вылетит,
вылетит ли вообще, пока не прозвучало: Африка!
     Его дрожащие руки взлетели вверх, как птицы, и  обхватили  голову,  как
будто удерживая там его взорвавшиеся  мозги:  Африка!  Африка!  Помоги  мне!
Помоги мне, Африка!
     У него широко раскрылись глаза. Полицейский рассматривал  дом.  Пол  не
мог видеть  его  глаз  из-за  очков,  но  наклон  головы  выдавал  умеренное
замешательство. Он сделал шаг вперед и остановился.
     Пол посмотрел на доску. Слева от машинки  стояла  тяжелая  керамическая
пепельница. В другие времена она была бы наполнена окурками, но теперь в ней
не было ничего более вредного для его здоровья, чем обрезки бумаг и  замазка
для текста. Он схватил ее и швырнул в окно.  Стекло  разлетелось  вдребезги.
Для Пола это был самый освободительный звук, когда-либо слышанный им.
     Стены разрушились, - подумал он, ничего не соображая, и закричал: Сюда!
Ко мне! Будь осторожен с женщиной! Она сумасшедшая!
     Полицейский уставился на него с открытым ртом. Затем полез в  нагрудный
карман и вытащил оттуда  что-то,  что  могло  быть  только  фотографией.  Он
взглянул на нее и направился к обочине дороги. Там он произнес только четыре
слова, которые Пол  когда-либо  слышал  от  него,  четыре  последние  слова,
которые вообще кто-нибудь слышал  от  него.  Вслед  за  этим  он  издал  ряд
невнятных звуков, но не слов.
     - О, черт! - воскликнул полицейский. - Да это вы!
     Внимание Пола было так сильно привлечено  к  полицейскому,  что  он  не
видел Энни до тех пор, пока не стало слишком поздно. Когда же он заметил ее,
он был поражен настоящим суеверным ужасом. Энни превратилась в фурию,  нечто
среднее между женщиной и сверхъестественным, фантастическим кентавром. С  ее
головы слетела бейсбольная шапочка, лицо приняло злобное выражение. В  одной
руке она держала деревянный крест. Он предназначался для могилы  Босей.  Пол
не помнил, была ли это Босей Э 1 или Э 2, которая в конце концов  прекратила
мычать. Та Босей действительно умерла и, когда весной земля стала достаточно
мягкой. Пол наблюдал из своего окна,  иногда  онемев  от  страха,  а  иногда
превозмогая подступающие приступы смеха, как она сначала копала  могилу  (на
это у нее ушел почти весь  день),  а  затем  волочила  Босей  (которая  тоже
оттаяла) из-за сарая. Для  этого  она  использовала  цепь,  прикрепленную  к
трейлеру прицепу.  Другой  конец  цепи  она  обвязала  поперек  коровы.  Пол
заключил пари сам с собой, что Босей разорвется  пополам,  прежде  чем  Энни
доволочет ее до могилы, но на этот раз он проиграл. Энни  швырнула  Босей  в
яму и начала флегматично засыпать ее землей; эту работу  она  закончила  уже
незадолго до наступления темноты.
     Пол наблюдал, как она установила крест и затем  прочитала  над  могилой
молитву в свете молодой весенней луны.
     Теперь  она  держала  крест  как  копье,  направляя  потемневший  конец
вертикальной стойки прямо в спину полицейского.
     - Сзади! Оглянись! - завопил Пол, сознавая, что было поздно.
     С  пронзительным  визгливым  криком  Энни   вонзила   крест   в   спину
полицейского.
     - Ах! - сказал полицейский и медленно побрел на газон, выгнув  пробитую
спину и выпятив живот. Его лицо напоминало лицо человека,  у  которого  либо
выходил почечный камень, либо которого  страшно  мучили  газы.  Крест  начал
опускаться на землю, когда полицейский достиг окна, в котором сидел Пол; его
серое лицо инвалида обрамляли осколки разбитого стекла. Полицейский медленно
протянул к нему обе  руки.  Он  смотрел  на  Пола  как  человек,  пытающийся
почесать то место, до которого ты никогда не можешь дотянуться.
     Энни стояла неподвижно, прижав растопыренные пальцы к груди. Затем  она
рванулась вперед и выдернула крест из спины полицейского.
     Он повернулся к ней, пытаясь выхватить пистолет, но Энни опередила  его
и направила крест в его живот.
     - Ах! - сказал еще раз полицейский, и упал на колени,  обхватив  живот.
Когда он согнулся вперед, Пол увидел  разрез  на  его  коричневой  форменной
рубашке, куда пришелся первый удар.
     Энни снова выдернула крест, его заостренный конец  отломился,  оставляя
неровный обломок. Она всадила его в спину молодого человека между лопатками.
Она выглядела как женщина, убивающая  вампира.  Первые  два  удара,  видимо,
проникли достаточно глубоко, чтобы поранить его, но в последний раз  опорная
стойка креста вошла в спину преклоненного полицейского по меньшей мере дюйма
на три, вынуждая его упасть на землю плашмя.
     - Вот так! - крикнула Энни, выдергивая мемориальную доску Босей из  его
спины. - КАК ТЕБЕ ЭТО НРАВИТСЯ, СТАРАЯ ГРЯЗНАЯ ТВАРЬ?
     - Энни, прекрати! - заорал Пол.
     Она взглянула на него, ее темные глаза сверкали как монеты, вокруг лица
разметались грязные, нечесанные волосы,  в  уголках  рта  застыла  радостная
усмешка лунатика, который по крайней мере на миг отбросил все стеснения. Она
отвела взгляд вниз на лежащего полицейского.
     - Вот так! - закричала она и начала вонзать крест  в  его  спину,  и  в
задницу, и в бедро, и в шею, и в промежность. Она пронзила  его  раз  шесть,
выкрикивая  каждый  раз  "Вот  так!".  Затем  вертикальная   стойка   креста
раскололась.
     - Вот так! - закричала она в последний раз и направилась  туда,  откуда
она прибежала. Прежде чем исчезнуть из вида,  она  отшвырнула  окровавленный
крест в сторону, как будто он ее больше не интересовал.
     Пол  положил  руки  на  колеса  кресла,  не  имея  представления,  куда
направиться или что вообще ему делать, когда он попадет в кухню; возможно за
ножом? Нет, он не будет пытаться убить ее; ей достаточно заметить нож в  его
руке и она бросится под навес за своим пистолетом. Нет, не чтобы убить ее, а
чтобы защитить себя от ее мести, вскрыв себе вены. Он не был уверен  в  том,
насколько окончательно было его намерение, но он считал это  хорошей  идеей,
потому что если  еще  осталось  время  для  ухода  со  сцены,  то  им  нужно
воспользоваться. Ему надоело терять куски своего тела для удовлетворения  ее
бешенства.
     Затем он увидел то, что заставило его замереть на месте.
     Полицейского.
     Он был еще жив.
     Он приподнял голову. Очки упали с него. Теперь  Пол  смог  увидеть  его
глаза. Теперь он понял, как молод был он; как молод, ранен и испуган.  Кровь
текла по его лицу ручьями. Ему удалось встать на руки и колени, вслед за чем
он клюнул носом и снова с трудом приподнялся. Он начал ползти по направлению
к машине.
     Он преодолел полпути между домом и аллеей и на легком  травяном  склоне
потерял равновесие и упал на спину. Минуту он лежал там с поднятыми  ногами,
выглядя так же беспомощно, как  перевернутая  черепаха.  Затем  он  медленно
перевернулся на бок и начал страшную работу, чтобы снова встать на ноги. Его
форменная рубашка и  брюки  были  запачканы  кровью  -  маленькие  пятнышки,
медленно расплываясь, соединялись с другими и пятно становилось все больше и
больше.
     Полицейский достиг дороги.
     Неожиданно усилился шум работающей газонокосилки.
     - Оглянись. - закричал Пол. - Оглянись, оно приближается!
     Полицейский повернул голову. Слабая тревога отразилась на его лице и он
еще раз стал нащупывать свой пистолет. Он выхватил его - довольно большой  и
черный С длинным стволом и коричневой рукояткой. Затем снова появилась Энни,
высоко восседая в седле и ведя газонокосилку на предельной скорости.
     - Застрели ее! - закричал Пол. Но вместо того,  чтобы  застрелить  Энни
Уйлкз из своего большого пистолета, он сначала неловко промахнулся, а  затем
уронил его.
     Он протянул руку за пистолетом, но Энни повернула машину и  наехала  на
руку. Кровь брызнула струей и ребенок в  военной  форме  закричал.  Раздался
резкий лязгающий звук, когда вращающийся нож косилки наткнулся на  пистолет.
Затем разворачивая машину, Энни на одну секунду задержала взгляд на  Поле  и
он почувствовал, что означал этот мгновенный  взгляд.  Сначала  полицейский,
потом ты.
     Ребенок снова лежал на боку. Когда он увидел, что косилка неслась прямо
на него, он перекатился на спину и стал  неистово  отталкиваться  пятками  о
дорожную грязь, стараясь заползти под свою машину,  где  она  не  могла  его
достав.
     Но он даже не добрался до машины. Энни дала газ и направила косилку  на
его голову.
     Пол поймал последний взгляд обезумевших от  ужаса  карих  глаз,  увидел
клочья коричневой рубашки, свисавшие  с  руки,  поднятой  в  слабой  попытке
защититься; и когда глаза исчезли. Пол отвернулся.
     Косилка неожиданно задергалась и раздались  быстрые,  странные,  глухие
булькающие звуки. Пол закрыл глаза. Его вырвало тут же рядом с креслом.
     Он открыл их только тогда, когда услышал дребезжание ключей в  кухонной
двери. Дверь в его комнату открылась. Он увидел, как она вошла в  коридор  в
своих старых коричневых ковбойских сапогах и голубых джинсах с побрякивающей
связкой ключей, свисающей с ремня; ее мужская рубашка была запятнана кровью.
Он съежился от страха. Он хотел сказать: Если  ты  отрежешь  мне  что-нибудь
еще, Энни, я умру. И для этого не потребуется шока от еще одной ампутации. Я
покончу с собой. Но из  него  ничего  не  вылетело,  только  мрачные  звуки,
которые показались ему противными.
     Она не дала ему возможности говорить.
     - И до тебя очередь дойдет, - сказала она и захлопнула дверь.  Один  из
ее ключей повернулся в замке - новом замке Крейга,  перед  которым  окажется
бессильным даже Том Твифорд. Затем она крупным шагом спустилась в прихожую и
глухой стук ее каблуков затих.
     Он повернул голову и тупо посмотрел в окно. Он мог видеть только  часть
тела полицейского. Его голова все еще находилась  под  косилкой,  которая  в
свою очередь была наклонена углом к машине. Газонокосилка представляла собой
маленький трактор, предназначенный для обработки скорее больших, чем средних
газонов. Она была создана так, что не могла сохранять устойчивость, если под
нее попадали камни, бревна  или  головы  полицейских.  Если  бы  полицейская
машина не была припаркована там, где она находилась, и если  бы  полицейский
не добрался до нее так близко, косилка, вполне вероятно,  перевернулась  бы,
сбрасывая Энни. Это могло  не  причинить  ей  никакого  вреда,  но  и  могло
довольно сильно ранить ее.
     У нее дьявольское везение, - с ужасом подумал Пол  и  увидел,  как  она
сначала  выровняла  косилку,  а  затем  одним  мощным  рывком  отъехала   от
полицейского. Косилка боком  задела  полицейскую  машину  и  содрала  с  нее
краску.
     Теперь, когда он был мертв. Пол мог  посмотреть  на  него.  Полицейский
выглядел, как большая кукла, с  которой  небрежно  обращалась  целая  ватага
ребят. Пол почувствовал громадную болезненную симпатию к этому  неизвестному
молодому человеку, но к этому чувству примешивалось  другое.  Он  попробовал
разобраться в нем и не очень  удивился  обнаружив,  что  это  была  зависть.
Полицейский никогда не вернется домой к своей жене  и  детям,  если  таковые
имелись, но с другой стороны он убежал от Энни Уйлкз.
     Она схватила окровавленную руку и  вытащила  его  на  дорогу;  а  затем
поволокла к дверям сарая, которые  были  приоткрыты.  Когда  .она  вышла  из
сарая, то прикрыла их. Затем  она  направилась  к  полицейской  машине.  Она
двигалась со спокойствием, граничащим с безмятежностью. Она завела машину  и
въехала на ней в сарай. Выйдя из сарая во второй раз,  она  почти  полностью
закрыла двери, оставляя только щель, в которую могла проскочить сама.
     Она прошлась по аллее и осмотрелась вокруг, держа  руки  на  бедрах.  И
снова Пол отметил замечательное выражение безмятежности.
     Дно косилки было запачкано кровью,  главным  образом  вокруг  выпускной
системы, из которой все еще капала кровь. Маленькие клочки формы цвета  хаки
валялись на дороге или развевались в свежескошенной траве  на  краю  газона.
Все кругом было измазано кровью. Пистолет полицейского с длинной вмятиной из
блестящего металла, обезображивающей его  дуло,  лежал  в  пыли.  Квадратная
плотная белая бумажка зацепилась за колючки кактуса, посаженного Энни в мае.
Расщепленный крест Босей лежал на дороге как свидетель  всей  отвратительной
сцены.
     Она скрылась из поля зрения, направляясь опять к кухне. Когда она вышла
из нее, он услышал ее пение: Она будет управлять шестью белыми конями, когда
приедет... она будет управлять шестью белыми конями, когда она приедет!  Она
будет управлять шестью белыми коням и... управлять шестью белыми конями...
     Когда он ее снова увидел, то в руках у нее был  большой  зеленый  мешок
для мусора и еще три или четыре торчали из задних карманов джинсов.  Большие
пятна пота темнели на ее рубашке,  под  мышками  и  вокруг  шеи.  Когда  она
повернулась, он увидел пятно пота, отдаленно напоминающее дерево, выросшее у
нее на спине.
     Эти. мешки предназначены для клочьев одежды, - подумал он, но он  знал,
что ей придется положить туда еще много других вещей.
     Она подобрала обрывки формы и крест, переломила  его  на  две  части  и
бросила в пластиковый мешок. Невероятно, но преклонила колена  после  этого.
Затем подняла пистолет, открутила цилиндр,  высыпала  пули,  положила  их  в
карман джинсов, вставила обратно цилиндр отработанным резким движением рук и
засунула пистолет за пояс. Потом сорвала клочок бумаги с кактуса и задумчиво
посмотрела на него. Сунув его в другой карман, она направилась в сарай,  где
оставила мешки с мусором, а затем вернулась в дом.
     Проходя под окном Пола, она обратила внимание на какой-то  предмет.  Им
оказалась пепельница. Энни подняла ее и вежливо подала  ему  через  разбитое
окно.
     - Пожалуйста, Пол.
     Он молча взял ее.
     - Я соберу бумажные вырезки позднее,  -  сказала  она,  как  будто  это
волновало его. В какой-то момент он подумал о  том,  чтобы  бросить  тяжелую
керамическую пепельницу ей в голову, когда она нагнется, расколоть ей  череп
и выпустить болезнь, гнездящуюся у нее в мозгу.
     Затем он подумал, что же будет в этом случае с ним, что может случиться
с ним, если он только ранит ее; и поставил  пепельницу  на  место  дрожащими
руками.
     Она взглянула на него.
     - Это не я убила полицейского.
     - Энни...
     - Ты убил его. Если бы ты держал свой язык за зубами,  я  бы  дала  ему
спокойно уехать. Он был бы жив сейчас и не было бы такого  беспорядка  и  не
нужно было бы убирать столько грязи.
     - Да, - сказал Пол. - Он был бы далеко отсюда; а  что  будет  со  мной,
Энни?
     Она вытягивала шланг из подвала, находящегося как раз под окном Пола, и
наматывала его на руку.
     - Я не знаю, о чем ты?
     - Ты знаешь.
     Несмотря на шок, он был спокоен.
     - У него была моя фотография. Она в твоем кармане, не правда ли?
     - Не спрашивай меня ни о чем, и я не буду тебе лгать.
     Сбоку дома слева от окна был водопроводный кран и она  начала  надевать
на него конец шланга.
     - Появление полицейского с моей фотографией означает, что  найдена  моя
машина. Мы оба знали, что так случится. Я только удивляюсь,  что  для  этого
потребовалось столько времени. В романе машина могла бы быть смыта водой,  и
я думаю, что смог бы заставить людей поверить в это. Но  в  настоящей  жизни
это невозможно. А мы продолжали обманывать сами себя, не так  ли,  Энни?  Ты
из-за книги, а я из жажды жизни - несчастной, как оказалось
     - Я не знаю, о чем ты говоришь.
     Она открыла кран.
     - Все, что я знаю, так это то, что ты убил этого бедного ребенка, когда
швырнул пепельницу из окна. Ты путаешь то, что могло произойти  с  тобой,  с
тем, что произошло с ним.
     Она ухмыльнулась. В этой улыбке сквозило безумие, но он также заметил в
ней  что-то  еще,  что-то,  что  действительно  напугало  его.   Он   увидел
сознательное злонамерение - демона, скачущего в ее глазах.
     - Ты сука, - сказал он.
     - Сумасшедшая сука. Это ты  хотел  сказать?  -  спросила  она  все  еще
улыбаясь.
     - О, да, ты сумасшедшая, - сказал он.
     - Ну хорошо, мы поговорим еще об этом, ладно? Когда у меня будет больше
времени. Мы немного поговорим об этом. А сейчас  я  занята,  как  ты  можешь
видеть.
     Она размотала шланг и включила воду. Примерно полчаса она смывала кровь
с косилки и дороги, с края газона, и в струе воды  сверкали  и  переливались
разноцветные радуги.
     Затем она закрутила кран и пошла вдоль шланга, наматывая его  на  руку.
Было еще довольно светло, но ее тень уже бежала за  ней.  Было  шесть  часов
вечера.
     Она отсоединила шланг от крана, открыла подвал и бросила  туда  зеленую
пластиковую змею. Закрыла подвал, задвинула засов и  выпрямилась,  обозревая
покрытую лужами подъездную  аллею  и  траву,  которые  выглядели  как  после
выпадения сильной росы.
     Энни подошла опять к косилке, забралась на нее, включила мотор и подала
ее
     назад. Пол слегка улыбнулся. Ей дьявольски везло и, когда  она  была  в
затруднении, она становилась почти  дьявольски  умна  -почти  было  ключевым
словом. Она  тихонько  исчезала  в  Боулдер,  почти  по-змеиному  ускользала
главным образом благодаря везению. Теперь она  ускользала  снова.  Он  понял
это. Она смыла кровь с косилки, но забыла о ноже внизу. Она могла  вспомнить
об этом потом, но Пол не думал так. Случалось,  у  нее  выпадали  из  памяти
некоторые вещи. Ему пришло в голову, что разум и косилка имели много общего:
то, что было на виду, было в порядке. Но если взглянуть на них в работе,  то
можно увидеть покрытую кровью убийственную машину с очень острым ножом.
     Она вернулась к двери кухни и снова вошла в дом, поднялась наверх и  он
услышал, как она некоторое время копошилась там. Затем она спустилась  вниз,
более медленно, волоча за собой что-то мягкое  и  тяжелое.  После  минутного
раздумья Пол подкатил кресло к двери