следовало
странное молчание и Пол испугался того, что увидел на ее лице, потому что он
не увидел ничего: черное ничего  расселины,  завернутое  в  альпийский  луг,
черноту, где не росли цветы, и падение в которую  казалось  слишком  долгим.
Это было лицо женщины, которая моментально оторвалась от всего житейского  и
земных ориентиров ее жизни, женщины, которая забыла не только  то,  что  она
находилась в процессе воспоминания, но и то, что она  должна  была  подробно
излагать. Однажды он посетил психиатрическую больницу.  Это  было  несколько
лет назад, когда он работал над Мизери,  первой  из  четырех  книг,  которая
оказалась основным источником его доходов за  последние  восемь  лет.  И  он
видел этот взгляд там... или вернее отсутствие его. Это определялось  словом
"кататония"; но то, что пугало его, не имело точного  названия  -  это  было
скорее неточное сравнение. В этот  момент  он  думал,  что  ее  мысли  стали
такими, какой он воображал ее физическую  сущность:  твердыми,  волокнистыми
монолитами без каких-либо пробелов.
     Затем медленно ее лицо прояснилось. Казалось,  мысли  снова  потекли  к
ней. Он ясно представил это течение, оно было немного  непривычным.  Она  не
наполнялась ими подобно пруду или водоему во время прилива, она нагревалась.
Да- она нагревалась как маленький электрический прибор тостер или может быть
нагревательная подушка.
     - Я сказала Тони, что та гроза идет  на  юг.  -  Сначала  она  говорила
медленно,  почти  слабо,  но  затем  се  слова  начали  звучать  ритмично  и
наполняться нормальной разговорной ясностью. Но теперь он был  начеку.  Все,
что она сказала, было немного странным, немного не в ритме. Слушать  Энни  -
все равно, что слушать песню, исполняемую в другом ключе.
     - Но он сказал: гроза переменила направление.
     - Ох, олух! - сказала я. - Я лучше сяду на машину и поеду.
     - Вы бы лучше остались в городе, мисс Уилкз, -  посоветовал  он.  -  По
радио говорят, что надвигается черт знает что и никто не готов к этому.
     - Но я обязательно  должна  была  вернуться,  т.  к.  некому  покормить
животных кроме меня. Ближайшие соседи Ройдманы находятся в нескольких  милях
отсюда. Кроме того, они не любят меня.
     Она украдкой бросила взгляд на него после последнего слова и, когда  он
не ответил, она повелительно постучала ложечкой по краю чашки.
     - Все?
     - Да, я сыт, спасибо. Это было вкусно. У вас много животных?
     Потому что он уже подумал, если да, то это значит, что ты нуждаешься  в
помощи. По крайней мере наемного рабочего. Правильно сказать  помощника;  он
также заметил, что у нее не было на руке обручального кольца.
     - Не очень много, - сказала она. -  Полдюжины  несушек.  Две  коровы  и
Мизери.
     Он заморгал.
     Она засмеялась.
     - Вы подумали, что не очень мило с моей стороны называть свинью  именем
смелой и прекрасной женщины, которую вы создали. Но так ее зовут  и  это  не
означает неуважение. - Минуту подумав, она добавила: - Она очень дружелюбна.
     Женщина сморщила нос  и  на  какой-то  момент  превратилась  в  свинью,
сходство с которой усиливалось несколькими колючими волосками, которые росли
у нее на подбородке. Она прохрюкала: Хрюк! Хрюк! Хрюикк!
     Пол посмотрел на нее широко раскрытыми глазами.
     Она не заметила этого, она снова отсутствовала: ее взгляд был  туманным
и задумчивым. В глазах ничего не отражалось,  кроме  лампы  на  прикроватном
столике, которая слабо мерцала в каждом из них. Наконец она с трудом начала:
     - Я проехала пять миль, когда начал падать снег. Затем он пошел сильнее
- здесь
     всегда так. Я медленно продвигалась  с  зажженными  фарами  и  вдруг  я
увидела вашу машину, перевернутую  на  дороге.  -  Она  посмотрела  на  него
неодобрительно. - Фары машины не горели.
     - Меня захватили врасплох, - сказал он, только в этот момент вспоминая,
как был захвачен врасплох. Он даже не помнил, чтобы был сильно пьяным.
     - Я остановилась, - продолжала она. - Если бы это было на подъеме, я не
смогла бы этого сделать. Я  знаю  -  не  очень  по-христиански,  но  даже  с
полноприводной машиной вы не сможете быть уверенным, что вам  снова  удастся
продолжить подъем, если вы остановились. Гораздо легче сказать себе: о,  они
вероятно выбрались, спаслись и т.д. Но  это  произошло  на  плоской  вершине
третьего большого холма за домом Ройдманов. Итак, я вытянула свою машину  на
холм и, как только вышла из нее, сразу услышала стон. Это стонал ты. Пол.
     Она странно по-матерински ухмыльнулась.
     Впервые в мозгу Пола Шелдона отчетливо проявилась мысль:
     - Я в беде. Эта женщина неправа.
     Она сидела около него в спальне в течение последующих двадцати минут, и
разговаривала с ним. После супа боль в  ногах  возобновилась.  Он  заставлял
себя сосредоточиваться на  том,  что  она  говорила,  но  не  мог  полностью
преуспеть в этом. Его сознание раздваивалось. С одной стороны он  слушал  ее
рассказ о том, как она тащила его из-под обломков  его  Камаро  -  это  была
сторона, где боль пульсировала и свербила, как пара  старых  разбитых  свай,
начинающих мигать и вспыхивать между приливом и отливом.
     С другой стороны, он видел себя в Бульдерадо Отеле,  заканчивающим  его
новый роман, который, слава Боту за малые милости, не имел ничего  общего  с
Мизери Честейн.
     У него была масса причин не писать о Мизери, но одна выделялась из всех
остальных своей жесткостью и непоколебимостью. Мизери, слава Богу за большие
милости, была мертва. Она умерла на пятой странице до конца  книги  "Ребенок
Мизери". В доме все рыдали, когда  это  произошло,  включая  самого  Пола  -
только пот, струившийся с его очков, был результатом истерического смеха.
     Заканчивая  новую  книгу,  современный  роман  об  угонщике  машин,  он
вспомнил, как печатал последнее предложение книги "Ребенок Мизери".
     - Итак, Ян  и  Джеффри  покинули  церковный  дворик  в  Литтл  Дансорп,
поддерживая друг друга в глубокой скорби,  полные  решимости  снова  обрести
жизнь.
     Пока он писал эту строчку он так безумно  хихикал,  что  никак  не  мог
попасть на нужную клавишу машинки и должен был  возвращаться  несколько  раз
назад. Спасибо старой хорошей  корректировочной  ленте!  Ниже  он  напечатал
слово "Конец" и затем начал скакать по комнате, дурачась и выкрикивая:
     - Свободен наконец! Свободен  наконец!  Глупая  сука  наконец  откинула
копыта!
     Новый роман назывался "Скоростные  машины",  и  он  не  смеялся,  когда
завершал его. Он только замер перед машинкой на какой-то миг и подумал:
     - А у тебя, мой друг, шанс получить премию за лучшую американскую книгу
в будущем году. - Затем он поднял трубку  телефона  -...небольшой  синяк  на
твоем правом виске, но он не выглядел, как нечто особенное.  Это  были  твои
ноги... я сразу смогла увидеть, даже при тусклом свете,  что  твои  ноги  не
были... -
     - и позвонил в бюро обслуживания, чтобы заказать бутылку Дом  Перигнон.
Он вспомнил, как ходил взад и вперед по комнате, в которой завершал все свои
книги с  1974  года,  ожидая  ее;  он  вспомнил,  как  постучал  официант  с
пятидесятидолларовым счетом и как он  спросил  его  о  прогнозе  погоды;  он
вспомнил, как довольный, суетливый и ухмыляющийся официант сообщил ему,  что
надвигающийся ураган  свернет  на  юг  в  сторону  Нью-Мехико;  он  вспомнил
прохладу бутылки, сдержанный звук высвобождаемой пробки; он вспомнил  сухой,
терпкокислый вкус первого стакана вина и себя, открывающего дорожную сумку и
разглядывающего билет на самолет до Нью-Йорка. Он неожиданно  вспомнил,  как
мгновенно решил
     - ...я  лучше  отвезу  тебя  домой  сразу!  Мне  пришлось  потрудиться,
втаскивая тебя в машину, но я сильная женщина, как ты уже мог заметить, и  у
меня куча одеял в багажнике. Я втащила тебя вовнутрь, обернула тебя и только
тогда при тусклом свете ты показался мне знакомым.
     Я подумала, может быть... -
     - ...вывести свой старый Камаро из гаража и  просто  поехать  на  запад
вместо того, чтобы сесть  в  самолет.  А,  черт  возьми,  что  ждало  его  в
Нью-Йорке?  Городской  дом,  пустой,   унылый,   негостеприимный,   возможно
разграбленный! Смываюсь! - подумал он и выпил еще шампанского. - Отправляйся
на запад, молодой человек, давай на запад!
     Эта идея была достаточно сумасбродной, чтобы  иметь  смысл.  Ничего  не
брать с собой, кроме смены белья и его -
     - ...сумка, которую я нашла. Я положила ее в машину  тоже;  больше  там
ничего не было видно. Я боялась, что ты можешь умереть,  и  поэтому  погнала
Старую Бесси -
     - ...рукописи "Скоростных машин", и выступить в поход в Вегас или  Рено
или может быть даже в... Он вспомнил, что идея эта сначала  тоже  показалась
немного глупой - такое  путешествие  мог  предпринять  двадцатичетырехлетний
юнец, каким он был, когда продал свой первый роман, но  не  зрелый  мужчина,
два  года  назад  отметивший  свое  сорокалетие.   Еще   несколько   бокалов
шампанского - и эта идея совсем не казалась глупой. Напротив,  она  казалась
замечательной. Разновидность  Грандиозной  Одиссеи  Куда-то,  способ  заново
познакомиться с реальностью после фантастического действия романа. Итак,  он
отправляется -
     - ...молнией! Я была уверена, что ты умираешь... Да,  я  была  уверена!
Итак, я  вытащила  твой  бумажник  из  заднего  кармана  и  посмотрела  твои
водительские права. Когда я увидела фамилию Пол Шелдон, я подумала, что  это
должно быть совпадение. Но человек на фотографии был также похож на  тебя  и
тогда я чуть не лишилась .чувств, я так испугалась, что вынуждена была сесть
за кухонный стол. Через некоторое время я  подумала,  что  фотография  может
быть совпадает - эти фото на водительских правах  никуда  не  годятся  -  но
затем я обнаружила твое писательское удостоверение и еще одно  из  ПЕН  и  я
узнала, кто ты -
     - ...в беду, когда начинается снегопад, но задолго до этого он заскочил
в бар в Баулдерадо, дал  Джорджу  двадцать  долларов  "на  чай",  чтобы  тот
снабдил его второй бутылкой шампанского  и  выпил  ее  по  дороге  в  Рокиз,
наматывая сто семьдесят миль под серым небом с красноватым отливом. А где-то
восточнее тоннеля Эйзенхауэра он свернул с шоссе,  потому  что  дороги  были
пустые и сухие, ураган уносился  на  юг,  а  изгороди  и  проклятый  тоннель
заставляли его нервничать. Он слушал кассету с записью старого Бо Диддлея  и
ни разу не включил радио, пока Камаро не начал скользить  и  замедлять  ход.
Тут он начал  понимать,  что  это  не  внезапный  снегопад,  а  нечто  более
серьезное. Может быть ураган и не сворачивал на юг  совсем,  может  быть  он
надвигался прямо на него  и  он  со  своим  старым  автомобилем  оказался  в
эпицентре беды.
     (положение, в котором ты находишься теперь)
     Но он слишком много выпил, чтобы подумать о спасении.  И  вместо  того,
чтобы остановиться в Кана и  попросить  пристанища,  он  поехал  дальше.  Он
вспомнил, как день становился  уныло  серым.  Он  вспомнил,  как  шампанское
начало выветриваться. Он вспомнил, как  наклоняется  вперед,  чтобы  достать
сигареты из бардачка, и в этот момент машину занесло  в  последний  раз,  он
попытался выровнять ее, но положение все  больше  осложнялось.  Он  вспомнил
сильный, глухой удар и... он полетел кувырком. Он-
     - ...пронзительно закричал! И когда я услышала твой крик, я поняла, что
ты будешь жить. Умирающие люди редко кричат,  у  них  нет  сил.  Я  знаю.  Я
решила, что заставлю тебя жить. Итак, я взяла некоторые мои болеутоляющие  и
заставила тебя принять их. Затем ты заснул. Когда ты проснулся и начал опять
кричать, я дала тебе еще дозу. Некоторое время у тебя был жар,  но  я  сбила
температуру. Я дала тебе Кефлекс. Тебя  пару  раз  разыскивали  по  местному
телефону, но сейчас с этим покончено. Я обещаю. - Она поднялась.
     - А теперь пора отдыхать. Пол. Тебе следует набираться сил.
     - У меня что-то с ногами.
     - Да, я тоже так думаю. Через час ты получишь лекарство.
     - Нет, пожалуйста. - Ему стыдно было умолять, но он не  мог  не  делать
этого.  Отлив  кончился  и  расщепленные   сваи   стояли   голыми,   реально
зазубренные, и с этим ничего нельзя было поделать.
     - Через час. - Она двинулась к двери с ложкой и суповой чашкой в руке.
     - Подождите!
     Она обернулась, глядя на него с угрюмым и любящим  выражением.  Ему  не
понравилось это выражение. Совсем не понравилось.
     - Прошло две недели с тех пор как меня спасли?
     Она снова выглядела отсутствующей и недовольной.  Ему  стало  казаться,
что она как-то неправильно понимала время.
     - Что-то вроде этого.
     - Я был без памяти?
     - Почти все время.
     - Что я ел?
     Она уставилась на него.
     - ВВ. - сказала она кратко.
     - ВВ? - повторил он, а она  неправильно  истолковала  его  ошеломленный
вид, как незнание.
     - Я кормила тебя внутривенно, - сказала она. - Через трубочки. Вот  что
означают следы на твоих руках. - Она посмотрела  на  него  глазами,  которые
вдруг стали тусклыми и оценивающими.
     - Ты обязан мне своей жизнью. Пол.  Я  надеюсь,  ты  запомнишь  это.  Я
надеюсь, ты всегда будешь помнить это.
     Она повернулась и вышла.
     Прошел час; так или иначе, но прошел.  Он  лежал  в  постели,  потея  и
трясясь одновременно. Из другой комнаты сначала доносились звуки Хоки и  Хот
Липе,  а  затем  записи  бардов,  транслируемые  этой  дикой  и  сумасшедшей
радиостанцией Цинциннати.
     Появился голос  диктора,  расхваливающий  ножи  Гинсу,  и  сообщил  тем
слушателям Колорадо, которые просто жаждали иметь хороший набор ножей Гинсу,
что владельцы предприятий были готовы помочь им в этом.
     Пол Шелдон также был готов.
     Она снова появилась с двумя капсулами и стаканом  воды,  когда  часы  в
соседней комнате пробили восемь часов.
     Он с усилием приподнялся на локте, когда она присела к нему на кровать.
     - Я, наконец, два дня назад достала твою  книгу,  -  сказала  она.  Лед
звякнул в стакане. Это был сводящий с ума звук. - "Ребенок Мизери". Я  люблю
эту книгу... Она так же хороша, как  и  все  остальные.  Нет,  лучше!  Самая
лучшая!
     - Спасибо, - выдавил он. На лбу у него выступил пот. - Пожалуйста,  мои
ноги... очень больно...
     - Я знала, что она выйдет  замуж  за  Яна,  -  сказала  она,  задумчиво
улыбаясь, - и я полагаю, Джеффри и Ян станут снова друзьями со временем.  Не
так ли?
     Но немедленно спохватилась: Нет, не говори! Я хочу это выяснить сама. Я
делала это прежде. Всегда кажется так долго ждать появления новой книги.
     Боль пронзила его ноги и обхватила  промежность  стальным  обручем.  Он
ощупал себя там и убедился, что его  таз  был  целым  и  невредимым,  но  он
чувствовал его искривленным и странным.  Ниже  колен,  казалось,  ничего  не
осталось целым. Он не хотел  смотреть  туда.  Он  мог  видеть  искривленные,
грузные формы, очерченные постельным бельем, и это было достаточным.
     - Пожалуйста? Мисс Уилкз? Боль -
     - Зови меня Энни. Все мои друзья так делают.
     Она подала ему стакан. Он был холодным и покрыт пузырьками  влаги.  Она
держала капсулы. Капсулы в ее руке были морским приливом. Она была  луной  и
она вызывала прилив, который  покрывал  сваи.  Она  протянула  свою  руку  с
капсулами к его рту,  который  немедленно  широко  открылся,  но  затем  она
отдернула ее.
     - Я взяла на себя смелость заглянуть в  твою  маленькую  сумку.  Ты  не
возражаешь, не правда ли?
     - Нет, нет. Конечно нет. Лекарство..!
     Капли пота на лбу казались то холодными, то горячими. Мог он закричать?
Он решил, что да.
     - Я вижу, там есть рукопись, -  сказала  она.  Она  держала  капсулы  в
правой руке, которую теперь медленно поднимала и поворачивала. Капсулы упали
в левую руку. Она проследила глазами за ними. - Она  называется  "Скоростные
машины", а не "Мизери". Я знаю это.
     Она взглянула на него со слабым неодобрением - но, как  и  раньше,  оно
было смешано с любовью. Это был материнский взгляд.
     - В девятнадцатом столетии не  было  машин  -  ни  скоростных,  никаких
других!
     Она хихикнула над этой маленькой шуткой.
     - Я также позволила себе просмотреть ее... Ты не возражаешь, не  правда
ли?
     - Пожалуйста, - простонал он, - нет, но пожалуйста...
     Ее  левая  рука  повернулась  и  капсулы  покатились,  некоторое  время
колебались, а затем упали обратно в ее правую руку, немного позванивая.
     - И если я прочту ее? Ты не будешь возражать, если я прочту ее?
     -  Нет.  -  Его  кости  вдребезги  раскололись,  его  ноги  наполнились
гноящимися осколками разбитого стекла. - Нет... Он  выдавил  из  себя  нечто
похожее, как он надеялся, на улыбку. - Нет, конечно, нет.
     - Потому что я никогда не позволила бы себе сделать подобное без твоего
разрешения, - сказала она. - Я слишком тебя уважаю. Я люблю тебя. Пол.
     Действительно, она неожиданно густо покраснела. Одна из капсул упала  с
руки на покрывало. Пол рванулся к ней, но она была проворней.  Он  застонал,
но  она  не  заметила  этого.  После  захвата  капсулы   она   снова   стала
отсутствующей, рассеянно глядела в окно.
     - Твой мозг, - сказала она. - Творческое начало.  Вот,  что  я  имею  в
виду.
     В отчаянии, потому что он мог думать только об одном, он  сказал:  -  Я
знаю. Ты моя поклонница номер один.
     Она даже не нагрелась в это время, она засияла, засветилась.
     - Вот именно! - закричала она. - Это действительно так! И ты не  будешь
возражать, если я прочитаю рукопись в этой роли, не правда ли?  Как  твоя...
обожательница? Хотя я не так люблю твои другие книги, как "Мизери".
     - Нет, - сказал он и закрыл глаза. - Нет, можешь  наделать  из  страниц
рукописи  бумажных  шляп,  если  тебе  хочется,  только...  пожалуйста...  я
умираю...
     - Ты прелесть, - сказала она мягко. - Я знала, ты  должен  быть  таким.
Читая твои книги, я поняла, что  ты  такой.  Человек,  который  мог  создать
Мизери Честейн, сначала
     придумать ее, а затем вдохнуть жизнь в нее, не мог быть другим.
     Ее пальцы неожиданно оказались  у  него  во  рту,  шокирующе  интимные,
грязно желанные. Он сосал капсулы вместе с ними и  торопился  проглотить  их
даже прежде, чем неловко поднес расплескивающийся стакан воды ко рту.
     - Совсем как ребенок, - сказала она, но он не мог ее видеть, потому что
его глаза были крепко закрыты и слезы обжигали его.
     - Ну, хорошо. Я так много хотела узнать у тебя, так много спросить.
     Пружины скрипнули, когда она вставала.
     - Мы будем очень счастливы здесь, - сказала она и,  хотя  ужас  пронзил
его сердце. Пол не открыл глаза.
     Он медленно плыл по течению. Начался прилив и он  дрейфовал.  Некоторое
время  из  другой  комнаты  доносилось  звучание  телевизора,  а  затем  оно
прекратилось. Иногда били часы и он старался сосчитать количество ударов, но
сбивался со счета.
     ВВ. Через трубочки! Вот что означают отметки на твоих руках.
     Он приподнялся на локте  и  пошарил  рукой  в  поисках  лампы,  наконец
нащупал и включил ее.  Он  посмотрел  на  свои  руки  и  в  складках  локтей
обнаружил  поблекшие,  налагающиеся  друг  на  друга  оттенки   красного   и
коричневожелтого, отверстие, наполненное  черной  кровью  в  центре  каждого
кровоподтека.
     Он лег на спину, глядя в потолок и прислушиваясь к ветру. Он был  почти
на краю смерти, в сердце зимы, был с женщиной, у которой не все в порядке  с
головой, с женщиной, которая кормила его внутривенными вливаниями, когда  он
был без сознания, с женщиной, которая, очевидно,  имела  нескончаемый  запас
наркотиков, с женщиной, которая никому не рассказала, что он здесь.
     Это было важным, но он начал понимать, что существовало еще нечто более
важное: снова начался отлив. Теперь он ждал боя ее часов наверху. Он еще  не
протянул ноги, но настало время для него начать ждать этого.
     Она была сумасшедшая, но он нуждался в ней.