делом, - сказала она мягко. -  Займись  немедленно.  Ты
видел, как они смотрели на меня.
     В течение нескольких дней жизнь протекала так же,  как  и  до  убийства
Дьюэна Кушнера; вполне можно было поверить, что его никогда и не  было.  Пол
почти постоянно писал. Пока что он отказался от машинки. Энни  поставила  ее
на камин под "Триумфальной Аркой" без каких-либо комментариев.  За  эти  два
дня он исписал три пачки бумаг. Осталась только одна. Когда он испишет и ее,
ему придется перейти на блокнот  для  стенографирования.  Она  наточила  ему
полдюжины карандашей, он исписал их  все  и  Энни  наточила  их  снова.  Они
постоянно тупились; он сидел на солнце  у  окна,  склонившись  над  работой,
иногда рассеянно царапая воздух большим пальцем правой ноги в том месте, где
была душа его левой ступни, и прячась в убежище на бумаге. Оно широко  зияло
опять и книга неслась к своему кульминационному пункту, как  на  ракете.  Он
видел все с абсолютной ясностью: три группы людей,  дьявольски  добивающихся
Мизери в проходах за лбом идола, две хотят убить ее, а третья - Ян,  Джеффри
и Хезекьях - пытаются спасти ее...  в  то  время  как  внизу  горит  деревня
Боуркас и оставшиеся в живых собрались у одного выхода - левого уха идола  -
чтобы резать и убивать каждого, кому удастся выбраться оттуда.
     Это гипнотическое состояние поглощения работой было грубо прервано,  но
не нарушено  на  третий  день  после  визита  Давида  и  Голиафа  появлением
автофургона кремового цвета марки Форд и надписью на боку КТКА.  Сзади  было
полно видеоаппаратуры.
     - О, Боже! - воскликнул Пол, понимая весь комизм положения и  испытывая
нечто среднее между изумлением и ужасом. - Что за черт! В чем дело?
     Фургон едва остановился, как одна из задних дверей широко  распахнулась
и из нее выпрыгнул парень в рабочих брюках и рубашке навыпуск. В одной  руке
у него было что-то большое и черное,  напоминающее  пистолет.  Сначала  Полу
показалось, что это был газовый пистолет. Затем он поднял  его  на  плечо  и
направил на дом; тут Пол  увидел,  что  это  была  миникамера.  С  переднего
сидения фургона выпрыгнула молодая симпатичная женщина, поправила прическу и
задержалась на минуту перед боковым зеркалом заднего  обзора  машины,  чтобы
бросить последний оценивающий  взгляд  на  свою  косметику  перед  тем,  как
присоединиться к оператору.
     Глаза внешнего мира, от которых Леди Сатане  удавалось  ускальзывать  в
последние годы, теперь вновь в полной мере обратились к ней.
     Пол быстро отпрянул назад, надеясь, что успел вовремя.  Итак,  если  ты
хочешь знать все наверняка, то послушаешь шестичасовые новости, - подумал он
и поднял обе руки ко рту, чтобы скрыть улыбку.
     Дверь с грохотом распахнулась и закрылась снова.
     - Какого черта мы здесь делаете? - завопила Эши.  -  Убирайтесь  вон  с
моей земли.
     - Миссис Уилкз, не могли бы вы сказать только несколько...
     - Это вы можете заработать пару патронов,  если  не  поторопите  вашего
кокадуди бездельника и не уберетесь отсюда!
     - Миссис Уилкз, я Гленна Роботе из КТКА...
     - Мне все равно, бАдь вы даже Джон  Иесус  Джоникейк  Христ  с  планеты
Марс! Убирайтесь с моей земли или я убью вас!
     - Но...
     - ВОН!.
     О Энни, О Иесус, Энни убила эту глупую молодую девушку...
     Он снова прильнул к  окну.  У  него  не  было  выбора:  он  должен  был
подглядывать. Он почувствовал облегчение.  Энни  выстрелила  в  воздух.  Это
возымело свое действие. Гленна Роберте головой нырнула  в  фургон.  Оператор
направил свою камеру на Энни; Энни в свою очередь направила ружье  на  него.
Оператор, решивший, что ему больше хочется жить, чем крутить пленку  о  Леди
Сатане, немедленно шмыгнул  на  заднее  сидение  фургона,  который  помчался
обратно по аллее, прежде чем успели закрыться двери.
     Некоторое время Энни стояла, наблюдая  за  их  стремительным  отъездом,
держа в одной руке ружье, а затем вернулась в дом. Он услышал,  как  она  со
стуком бросила ружье на стол и направилась в комнату Пола. Когда она  вошла.
Пол отметил, что выглядела она гораздо хуже, чем когда-либо: лицо измученное
и бледное, глаза постоянно метали молнии.
     - Они вернулись, - прошептала она.
     - Не принимай близко к сердцу.
     - Я знала, что все эти ублюдки вернутся. И сегодня они приехали.
     - Их нет. Ты заставила их убраться.
     - Они никогда не уберутся. Кто-то сказал им, что полицейский был в доме
Леди-Сатаны перед исчезновением. Вот они и здесь.
     - Энни.
     - Ты знаешь, чего они хотят? - спросила она.
     - Конечно. Я имел отношение к прессе. Они хотят две вещи: записать тебя
на магнитофонную пленку и купить мартини, когда наступит Счастливый Час  для
кого-нибудь из них. Но, Энни, ты же устроила...
     - Вот, чего они хотят, - сказала она и подняла согнутую  руку  ко  лбу.
Затем неожиданно резко  отдернула  ее,  открывая  четыре  глубокие  кровавые
борозды. Кровь побежала из-под бровей вниз по щекам с обеих сторон носа.
     - Энни! Прекрати!
     - И вот чего! Она шлепнула себя по левой щеке  левой  рукой  достаточно
сильно, чтобы остался отпечаток. - И вот чего! - Правая щека  получила  даже
больше,  значительно  больше,  чем  левая;  из  выемок,  сделанных  ногтями,
вытекали капельки крови.
     - Прекрати! - закричал он.
     - Вот чего они добиваются! - вновь прокричала она, затем  подняла  руки
ко лбу и прижала их к ранам, пачкая их в крови.  Минуту  она  протягивала  к
нему окровавленные ладони, и потом с трудом побрела из комнаты.
     Только через долгий, долгий промежуток времени Пол смог  начать  писать
снова. Сначала  работа  продвигалась  медленно  -  образ  Энни,  оставляющей
кровавые борозды на лице,  был  назойливым  -  и  Пол  подумал,  что  ничего
хорошего это не сулило  и  лучше  прервать  работу  на  денек,  когда  роман
захватит его вновь и он окунется в него с головой.
     Как всегда он провел эти дни с чувством блаженного облегчения.
     На следующий день приехало еще больше  полиции:  на  этот  раз  местные
мужланы. С ними был тощий мужчина с чемоданом, в котором могла  быть  только
стеномашина. Энни  стояла  с  ним  на  аллее,  выслушивая  их  с  ничего  не
выражающим лицом. Затем она провела их в кухню.
     Пол сидел спокойно с блокнотом на  коленях  и  прислушивался  к  голосу
Энни, делающей заявление, которое ничем  не  отличалось  от  того,  что  она
рассказала Давиду и Голиафу четыре дня назад. Это, подумал Пол, не что  иное
как явная ложь. Ему смешно было слушать  ее  и  он  был  потрясен  тем,  что
почувствовал легкую жалость к Энни Уилкз.
     Полицейский из Сайдуиндера,  задававший  больше  всех  вопросов,  вдруг
начал говорить Энни,  что  она  может  при  желании  нанять  адвоката.  Энни
отказалась и просто повторила свою историю. Пол не смог  обнаружить  никаких
отступлений.
     Они провели на кухне полчаса. Перед уходом один из них спросил,  откуда
у нее такие страшные царапины на лбу.
     - Я поцарапалась ночью, - сказала она. - Меня мучили кошмары.
     - Что это было? - спросил полицейский.
     - Мне приснилось, что люди припомнили  мне  все,  что  было  раньше,  и
начали опять выяснять все снова.
     Когда  они  уехали,  Энни  вошла  к  нему  в  комнату.  Ее  лицо   было
одутловатым, холодным и нездорового цвета.
     - Это место превращается в Гранд Централь, - пошутил Пол.
     Она не улыбнулась.
     - Сколько еще до завершения книги?
     Он замялся, посмотрел на груду машинописных листов  с  неровной  кучкой
сверху, написанной от руки, затем снова на Энни.
     - Два дня, - наконец сказал он, - может быть три.
     - Следующий раз они придут с ордером на обыск, - сказала  она  и  вышла
прежде, чем он успел ответить.
     В тот вечер она вошла к нему где-то в четверть двенадцатого и  сказала,
что он час назад должен был быть в постели.
     Пол поднял глаза,  выведенный  из  глубокого  мечтательного  состояния.
Джеффри, который оказался героем, только  что  встретился  лицом  к  лицу  с
ужасной царицей пчел, с которой ему придется  сражаться  насмерть  за  жизнь
Мизери.
     - Ничего, - сказал он. - Я скоро лягу. Мне нужно одну мысль, иначе  она
ускользнет.
     Он встряхнул рукой, которая болела и дрожала. Большая  твердая  опухоль
полумозоль  и  полуводяной  пузырь  выросла  на   внутренней   стороне   его
указательного пальца на месте, где наиболее сильно  давление  карандаша.  Он
принял пилюли и  они  должны  устранить  боль,  но  Они  также  затуманивали
сознание.
     - Ты считаешь, что это хорошо, не так  ли?  -  спросила  она  мягко.  -
Действительно хорошо. Ты не делаешь больше это только для меня, так ведь?
     - О, нет, - сказал он. Минуту он был на грани того, чтобы  сказать  еще
что-нибудь, что-то вроде: Это никогда не было для тебя, Энни, или  для  всех
других людей,
     подписывающих свои  письма  "Ваша  самая  большая  поклонница".  В  тот
момент, когда ты начинаешь писать, все остальные  люди  остаются  на  другом
конце галактики. Это никогда не было для моих экс-жен или моей  матери,  или
моего отца. Причиной, по которой писатели почти всегда делают посвящение  на
книге, заключается в том, Энни, что в конце концов страдает их самолюбие.
     Но было бы немудро сказать ей подобную вещь.
     Он писал до рассвета, а затем упал в кровать и проспал четыре часа. Его
сны были путанные и неприятные. В одном из них отец Энни взбирался вверх  по
длинному  пролету  лестницы.  У  него  в  руках  была  корзина  с  газетными
вырезками. Пол попытался окликнуть его, предупредить, но каждый  раз,  когда
он открывал рот, из него ничего не вылетало, кроме  логически  обоснованного
параграфа повествования. И хотя этот параграф  был  каждый  раз  другим,  он
всегда открывался следующими словами: "Однажды, примерно  неделю  спустя..."
Затем появилась Энни Уилкз, она с  воплями  проносилась  вниз  по  коридору,
широко раскинув руки, чтобы столкнуть своего  отца...  ее  крики  постепенно
становились сверхъестественными, а тело  покрывалось  рябью,  съеживалось  и
изменялось, потому что Энни превращалась в пчелу.
     На следующий день никто из официальных лиц не появился,  но  показалось
множество  неофициальных.  Окрестные  мужланы.  Одна  из  машин  была  полна
подростками. Когда они свернули на  подъездную  аллею,  чтобы  развернуться,
Энни выскочила к ним и заорала, чтобы они убирались вон, иначе она  перебьет
их, грязных собак.
     - Пошла ты, Леди Сатана! - закричал один из них.
     - Где ты зарыла его? - вторил другой, когда машина удалялась  в  клубах
пыли.
     Третий швырнул пивную бутылку. Когда машина удалялась, Пол увидел полос
1ку липкой бумаги на заднем стекле, на которой было написано:
     ПОБОРИМ
     УНЫНИЕ
     В САЙДУИНДЕРЕ
     Через час он увидел Энни, которая уныло  шествовала  мимо  его  окна  в
сарай, натягивая рабочие перчатки. Немного погодя она вернулась с цепью.  Ей
понадобилось  время,  чтобы  переплести  крепкие  стальные  звенья   колючей
проволокой. Когда это колючее сооружение было  натянуто  через  дорогу,  она
полезла в свой нагрудный карман, достала оттуда несколько красных  лоскутков
и привязала их к цепи, чтобы ее лучше было видно.
     - Это не поможет против полиции, - сказала она, входя в комнату,  -  но
отвадит остальных ублюдков.
     - Да.
     - Твоя рука... опухла.
     - Да.
     - Я не люблю надоедать. Пол, но...
     - Завтра, - ответил он.
     - Завтра? Правда? - Она сразу же повеселела.
     - Да, я так думаю. Возможно к шести.
     - Пол, это замечательно! Можно мне начать читать сейчас или...
     - Я бы предпочел, чтобы ты подождала.
     - Тогда я подожду.
     В ее глаза опять закрался нежный, чувственный взгляд. Он  больше  всего
ненавидел, когда она выглядела именно так.
     - Я люблю тебя, Пол. Ты знаешь это, правда?
     - Да, - сказал он. - Я знаю.
     И снова склонился над блокнотом.
     В тот вечер она принесла ему таблетку Кефлекса  -  воспаление  мочевого
пузыря уменьшалось, но очень медленно - и ведро со льдом. Рядом  с  ним  она
положила аккуратно свернутое полотенце и вышла, не сказав ни слова.
     Пол отложил в сторону карандаш:  он  должен  был  пальцами  левой  руки
разогнуть пальцы на правой руке, и опустил руку в лед. Он держал ее  там  до
тех пор, пока она почти полностью не онемела. Когда  он  вынул  ее,  опухоль
показалась значительно меньше. Он завернул руку в  полотенце  и  сидел  так,
глядя в темноту, пока  она  не  начала  покалывать.  Он  отложил  в  сторону
полотенце, согнул руку немного (в первый раз это вызвало болевую гримасу, но
затем рука стала гибкой) и приступил к работе.
     На рассвете он медленно подкатил кресло к кровати, завалился  в  нее  и
сразу же уснул. Ему снилось, что он заблудился в снежном урагане, но  только
это был не снег. Это были страницы, хаотично летающие по воздуху,  и  каждая
страница была отпечатана
     на машинке. В тексте отсутствовали все н, т, е. Пол понял, что, если он
останется живым после окончания метели, то ему придется самому вставлять  их
от руки.
     Он проснулся около одиннадцати и  как  только  Энни  услышала,  что  он
заворочался, она вошла в комнату с апельсиновым соком, таблетками  и  миской
горячего куриного бульона. Она произнесла  с  волнением.  -  Сегодня  особый
день, Пол, не правда ли?
     - Да.
     Он попытался поднять ложку правой рукой, но не смог. Она была опухшая и
красная, такая отекшая, что кожа на ней блестела. Когда он  попытался  сжать
ее в кулак, то почувствовал,  как  в  нее  вонзились  длинные  металлические
стержни. Он подумал, что последние  несколько  дней  напоминали  бесконечный
собственноручно написанный кошмар.
     - О, твоя бедная рука!- закричала она. - Я дам тебе еще одну  таблетку.
Я сейчас принесу!
     - Нет, не надо. Я хочу, чтобы у меня была чистая голова.
     - Но ты не сможешь писать такой рукой!
     - Нет, - согласился он. - Моя  рука  никуда  не  годится.  Я  собираюсь
закончить мою малышку так же, как начал - на машинке.  Осталось  восемь  или
десять страниц; я уверен, что она выручит  меня.  Я  полагаю,  что  пробьюсь
сквозь эти н, т, е.
     - Мне следовало  достать  тебе  дру!ую  машинку,  -  сказала  она.  Она
выглядела искренне огорченной; в глазах у нее стояли слезы. Пол подумал, что
такие  неожиданные  моменты  были  самыми  страшными,  потому  что   в   них
проявлялась та женщина, какой она могла бы быть, если бы получила правильное
воспитание или если бы яд, выбрасываемый ее внутренними железами, был  менее
сильным. Или бы все вместе.
     - Я дура. Мне трудно признаться, но это так. Все произошло потому,  чти
я не хотела допустить, что женщина из Дартмонгера взяла лучшее у  меня.  Мне
очень жаль, Пол. Твоя бедная рука.
     Она подняла ее, нежная как Ниоба, и в итоге поцеловала ее.
     - Ну ладно, все в порядке, - сказал он. - Мы прорвемся, Даки  Дэдддз  и
я. Я ненавижу его, но чувствую, что он также ненавидит меня; поэтому я думаю
мы - равны.
     - О ком ты говоришь?
     - О машинке. Я дал ей прозвище по имени героя мультфильма.
     - О... Взгляд ее затуманился и стал отсутствующим. Она отключилась.  Он
терпеливо ждал ее  возвращения,  поедая  тем  временем  суп.  Он  делал  это
неуклюже, держа ложку между первым и вторым пальцами левой руки.
     Наконец  она  вернулась  в  действительность  и  посмотрела  на   него,
лучезарно улыбаясь, как только что проснувшаяся женщина,  которая  понимает,
что день будет прекрасным.
     - О, суп уже весь? Я сегодня особенно постаралась.
     Он  показал  ей  пустую  миску,  на  дне  которой  прилипли   несколько
макаронин.
     - Смотри, Энни, какой я ДуБи, - сказал он без тени улыбки.
     - Ты самый лучший ДуБи, Пол, какой когда-либо здесь был. И ты добьешься
многого! Да... только подожди! Подожди, и ты увидишь!
     Она вышла, оставив Пола глядящим  сначала  на  календарь,  а  потом  на
"Триумфальную Арку". Он поднял глаза на потолок и увидел трещины в форме  W,
пьяно танцующие на штукатурке. И  наконец  он  посмотрел  на  машинку  и  на
громадную, беспорядочную кучу рукописных листов. Прощайте!- подумал Пол,  но
в этот момент в комнату ворвалась Энни с еще одним подносом в руках.
     На нем были четыре блюда: на одном ломтики лимона,  на  другом  печеное
яйцо, на третьем кусочки поджаренного хлеба. А в середине на  самой  большой
тарелке лежала... ох! икра в огромном количестве.
     - Я не знаю, любишь ли ты это, - сказала она. - Я даже не  знаю,  люблю
ли я. Я никогда не пробовала ее.
     Пол начал смеяться. Он смеялся до боли внутри, до боли в ногах  и  даже
до боли в голове. Вскоре, вероятно, этот смех причинит  ему  гораздо  больше
боли, ибо Энни, как больной шизофренией человек, всегда считала,  что,  если
кто-нибудь смеется, то значит смеется над ней. Но тем не  менее  он  не  мог
остановиться. Он смеялся до тех пор, пока не поперхнулся  и  не  закашлялся.
Щеки его покраснели, в уголках глаз выступили слезы. Женщина, отрубившая ему
ногу топором и отрезавшая электрическим ножом ему палец, стоит теперь  перед
ним  с  огромной  тарелкой  икры,  которой  можно  было  бы  накормить  даже
африканского дикого кабана. И что  удивительно,  на  ее  лице  не  появилась
страшная черная расселина. Вместо этого она начала смеяться с ним.
     Икра считается одной  из  тех  вещей,  которые  вы  либо  любите,  либо
ненавидите; Пол никогда не испытывал ни одного  чувства.  Если  он  летел  в
самолете первым классом
     и стюардесса ставила перед ним тарелку с икрой, он  преспокойно  съедал
ее и забывал об этом событии, забывал, что есть на  свете  такая  вещь,  как
икра, вплоть до следующего раза, когда стюардесса ставила перед ним икру. Но
теперь он ел ее с  жадностью  и  восхищением,  как  будто  впервые  в  жизни
открывая всю прелесть этой еды.
     Энни она совсем не понравилась.  Она  намазала  чайную  ложку  икры  на
кусочек тоста и откусила чуточку, сморщилась с отвращением и отложила  кусок
в сторону. Пол,  однако,  уплетал  икру  с  неослабевающим  энтузиазмом.  За
пятнадцать минут он съел, кажется, полбелуги. Он рыгнул,  прикрывая  рот,  и
виновато посмотрел на Энни. Та  разразилась  еще  одним  приступом  веселого
смеха.
     Я думаю, что убью тебя, Энни, - подумал он  и  тепло  улыбнулся  ей.  Я
действительно так сделаю. Я могу пойти с тобой, вероятно  я  на  самом  деле
пойду, но я пойду с желудком, наполненным икрой. Могло бы быть и хуже.
     - Это было замечательно, но я больше не могу съесть, - сказал он.
     - Тебя бы вырвало, если бы ты съел еще, -  сказала  она.  -  Это  очень
жирная пища. Она. улыбнулась в ответ. - У меня  есть  еще  один  сюрприз.  Я
купила  бутылку  шампанского.  На  потом...  когда  ты  кончишь  книгу.  Оно
называется Дом Перигнон. Оно стоит семьдесят пять долларов! За одну бутылку!
Но  Чаки  Йодер,  торгующий  в  винном  магазине,  сказал,  что  это  лучшее
шампанское.
     - Чаки Йодер прав, - сказал Пол, думая о том, что Дом отчасти виноват в
том, что он попал в этот ад. Он помолчал немного и затем сказал.
     - Есть еще одна вещь, которую я также хотел бы, когда кончу книгу.
     - Да? И что же это?
     - Ты когда-то сказала, что выполнишь все мои желания.
     - Да.
     - Тогда в моем чемодане лежит пачка  сигарет.  Мне  бы  очень  хотелось
выкурить одну, когда я завершу книгу.
     Ее улыбка медленно погасла.
     - Ты знаешь, что подобные вещи тебе вредны. Пол. Они вызывают рак.
     - Энни, неужели ты думаешь, что рак это именно то, чего мне сейчас надо
опасаться?
     Она не ответила.
     - Я только хочу одну единственную сигарету. Я всегда откидывался  назад
и закуривал сигарету, когда кончал книгу. Именно эта  сигарета  всегда  была
лучшей, поверь мне, даже лучше, чем сигарета после  очень  вкусной  еды.  По
крайней мере так всегда было. Я полагаю, что на этот раз у  меня  закружится
голова и начнет подташнивать, но мне бы очень  хоте